Текст книги "Разорванное небо"

– Аида! – заявил улыбчивый. – Даходиме! Трябва да заведем нашня скып гостенин до апостола.

Как Корсар ни крепился, а все же внутренне вздрогнул. Все, хана. К апостолу хотят отправить. Кто там ключами от рая заведует? Петр, Павел? Как глупо…

Неожиданно усатый, всем своим видом выражая несогласие, отрицательно замотал головой.

– Зашто да го водимо там? – проворчал он с раздражением. – Тука да го убиемо. Дай ми, ке го закла!

При последних словах на его мрачном лице появилось кровожадное выражение, и, взявшись за рукоять своего тесака, он решительно шагнул вперед.

– Не, Димо! – не менее решительно заступил ему дорогу улыбчивый. – Тук нямада го колем! Трябва апостол да го пораспытва.

Суть возникшего разногласия ускользала от Корсара. Один спешит отправить его к апостолу, другой горит желанием зарезать, но первый ему не дает. Не устраивает выбор экзекуции или места для нее? Хотя вроде апостол мог бы его «пораспытывать»? Звучит обнадеживающе. «Апостол» – это что, кликуха какой-то реальной личности? И личность эта, скорее всего, их командир, вожак или как его там, но определенно с чувством юмора.

А усатый меж тем с явным сожалением убрал свой кривой кинжал обратно в ножны.

Из дальнейшего их диалога Корсар мало что понял. Но по интонации и выражению лиц его участников можно было догадаться, что прямо сейчас его убивать не будут. И Андрей изменил мнение об усатом. Нет, это не простой бандит. Это бандит политический. Но с чего они тут так взъелись на русских? Ему с товарищами уже доводилось ловить их косые взгляды, ощущать в отношении к себе холодок, а сейчас вообще зарезать хотят. За что? За обманутые ожидания? Кто бы подумал, что нас так вот «любят» братья-славяне!

Улыбчивый парень ловко освободил ноги Корсара от пут (усатый в это время придирчиво проверял, надежно ли связаны руки) и не церемонясь, пинками заставил подняться. Потом чуть было не завязал ему глаза какой-то замызганной тряпицей, но мрачный македонец его отговорил, на вполне понятном для летчика языке пояснив, что это излишняя предосторожность. «Мразного руса» все равно прирежут еще до вечера. Улыбчивый легко согласился, и Корсару это не слишком понравилось. Взамен повязки усатый накинул ему на шею свернутый в петлю узкий сыромятный ремень. Накинул и тут же без предупреждения и лишних эмоций секунд на сорок перекрыл Корсару кислород. Наверное, для демонстрации своего всесилия.

А потом снова началось восхождение, на сей раз больше похожее на кошмарный сон. Кружилась голова, разбитые губы превратились в пухлые оладьи. Ему приходилось карабкаться по склону со скрученными сзади руками и удавкой на шее. Он еле переставлял ноги, стараясь не оступиться, а стоило поднять глаза от земли, взгляд упирался в отобранную у него винтовку, перекинутую за широкую спину болгарина, обтянутую в его же, Корсара, собственную куртку. Сзади отвратительно сопел македонец. Летчик в очередной раз споткнулся и неловко, не в силах помочь себе руками, завалился на бок. Тут же подскочил македонец, и удавка снова стиснула горло, отнимая дыхание. Корсару пришлось подняться и лезть дальше. Он чувствовал, что ненавидит эти горы, небо, лес, траву, ненавидит каждый камень под ногами, этих полудиких партизан, которых с их «теплым приемом» надо было беречься пуще американцев, а он-то, дурак, суетился, встречи с ними искал.

Но больше всего он ненавидел деда Николу. Старый хорек! Знать бы все наперед, Андрей задавил бы его голыми руками. Но сначала бы выведал, где он живет, пристрелил бы его кляч, сжег хату, разорил бы начисто все его хозяйство и пустил под откос телегу. Должна же у него быть телега!

* * *

Наконец они добрались до места назначения. Это было впечатляющее, крупное, но обветшалое строение. Сложенные из неотесанных валунов, его стены до половины вросли в склон горы, а плоская земляная крыша буйно заросла кустарником. Воздуха здесь не хватало и без удавки. Должно быть, конвоиры затащили его поближе к небу еще километра на полтора, а если считать от уровня моря, то и на все три.

При ближайшем рассмотрении здание вовсе не выглядело руиной, вид его был вполне обжитой и ухоженный. Из дверного проема, такого низкого, что всякому входящему-выходящему явно приходилось кланяться едва ли не в пояс, показался черноглазый и светловолосый молодец лет двадцати в аккуратном бундесовском камуфляже. Он с интересом осмотрел избитого и связанного пленника, подошел поближе и, достав из бокового кармана маленький никелированный пистолет, приставил его к голове летчика.

«А вот это уже профессионал, – мелькнула мысль в голове Корсара. – Неужели все?!» – Зачем было служить американцам? – с сожалением в голосе спросил «бундес» на неожиданно приличном русском и спустил курок. Боек щелкнул вхолостую, и все трое, не исключая усатого, весело заржали.

«Балканская шутка. Бамбармия киргуду.» – подумал, сжимая зубы, сумевший не зажмуриться Корсар.

– Дошыл дедо Никола, – обратился новоявленный головорез к конвоирам летчика. – Апостол вече знает. Заповед: да го хвырлете в затвора. После ште се разберем с него!

Через минуту Корсар узнал, что «затвором» у них называется крошечный каменный пенал, пристроенный к гайдуцкому дому сбоку. Хотя сердобольный паренек в камуфляже и снял-таки с уже онемевших рук пленника ремни, Андрею все же пришлось приложить максимум усилий, чтобы врубиться в осклизлую стену не головой, а хотя бы плечом. Добравшись наконец до места своего заточения, он упал на жидкую соломенную подстилку. Набухшая от сырости мощная дубовая дверь за ним тут же захлопнулась, и он услышал, как лязгнул внушительный кованый засов, за которым, наверное, дожидался смерти еще какой-нибудь турецкий ага. Стало темно и тихо. Корсар помассировал ноющие руки и растянулся на спине. Тело настоятельно требовало отдыха и покоя…

– Эй, рус! Выходи!!

Когда засов заскрежетал снова. Корсар вздрогнул и неожиданно понял, что проснулся. Он спал и проспал, может быть, последние часы своей жизни…

Что же, будь что будет. Андрей потянулся, чувствуя, что на удивление неплохо отдохнул. И голова вроде перестала кружиться. Корсар несколько раз глубоко вдохнул, прогоняя остатки сна, покрутил шеей, размял плечи и шагнул к отворившейся двери, заранее щурясь в ожидании яркого света.

Первым, кого он, проморгавшись, сумел разглядеть, был… вот это номер! Бармен из того самого, недоброй памяти «хотела». Обознаться было невозможно. Все такой же перепуганный, в той же, только более мятой рубашке с галстуком-бабочкой, он уставился на Корсара, как на живое привидение. Бабочка в этой глуши смотрелась особенно нелепо. Усмехнувшись про себя, Андрей поглядел на бармена в упор, и тот стал белее собственной рубашки. Летчика кольнула совесть. Похоже, теперь он будет являться несчастному бармену в кошмарах. Пребывание в узилище определенно прибавило Корсару сил, но не благообразия.

Рядом с барменом стоял незнакомец, высокий худощавый мужик. Вид у него был донельзя хозяйский. «Главарь», – догадался Корсар, разглядывая властную осанку и резкие черты гладко выбритого, вполне интеллигентного лица.

– Той ле е? – строго спросил незнакомец бедного бармена, указав на летчика длинным стволом исцарапанного «парабеллума».

– Той е, той!! – мелко закивал прислужник Бахуса. – Той, господине доцент, сигурно той!

Корсар с искренним интересом ждал продолжения. «Парабеллум» медленно перекочевал в потрескавшуюся от старости кобуру, и вслед за ним как по команде опустились стволы автоматов. Стволов было много, и находилось оружие в руках тех, кто составлял маячившую за спиной главаря маленькую толпу. Андрей узнал усатого улыбчивого болгарина и белобрысого шутника, рядом с которым пристроился в «положении для стрельбы с колена» еще один парень в таком же камуфляже, но смуглый и черноволосый, как цыган.

Несколько пар глаз напряженно буравили Корсара. Он почувствовал, что нервничает, и заставил себя расслабиться. Один только главный смотрел мимо, куда-то вдаль. Нарочито медленно обернувшись к своим воякам, он коротким жестом подозвал усатого.

– Димо! Вземи бармена, сложи му маската и закарай го обратно в Мелник. Аз ште проверя!

– Добре, апостоле! – македонец по-строевому приосанился и взял бармена за плечо. – Ке одимо, Илие!

– Благодаря! Благодаря, господине доцент, – подобострастно и одновременно радостно закланялся бармен. Кажется, он был безмерно счастлив, что его отпускают живым. Корсар его понимал. Уже уходя, тот замедлил шаг и обернулся.

– След войната заповядайте пак при нас в барче, господине доцент! Ште ви направя вашие любим коктейль…

Может, он хотел сказать что-то еще, но усатый Димо бесцеремонно дернул его за руку, и они скрылись между деревьями. Корсар терпеливо ждал, оценивая обстановку. Главарь со странными кличками «апостол» и «доцент» (здесь что, «Джентльменов удачи» тоже смотрели?) вслед за барменом отпустил большую часть своих людей. Остались только трое. Камуфляжники и маленький, какой-то заскорузлый мужичок с длиннющей магазинной винтовкой, снабженной допотопного вида оптическим прицелом, похожим на подзорную трубу. Они не очень обращали на него внимание. Этим можно бы воспользоваться. Прыжок вперед, выпадом в кадык или в висок выключить главаря, мужичонка получит ногой в пах и отлетит на дальнего автоматчика. А дальше – как получится. У Корсара зародилось предчувствие, что все еще может закончиться благополучно.

Пока он раздумывал, главарь приблизился, легко ступая по траве в этой своей национальной обуви из мягкой кожи, и по-дружески протянул ему руку.

– Вы свободны теперь, господин пилот. Корсар испытующе заглянул в глаза внезапно подобревшему вожаку то ли местных партизан, то ли просто бандитов и не прочел в них ничего. Затем, вдруг вспомнив разбитый затылок, не стал отвечать на рукопожатие и демонстративно убрал руки за спину Впрочем, «апостола» это не смутило. Чтобы рука неловко не повисла в воздухе, он просто по-приятельски взял летчика за локоть.

– Вы должны извинить моих людей. Они несколько э-э… погорячились, но, как говорится, на войне как на войне…

Его плавная речь подчеркнутой задушевностью интонаций живо напомнила Корсару замполита его первой после училища летной части – проныру и стукача. Русскому языку «апостола» мог бы позавидовать и поручик Малошан.

– Вы должны понять нас, господин пилот. Мы – партизаны, борцы за свободу, и наши враги, оккупанты и их прислужники, дорого бы дали, чтобы э-э… внедрить к нам в отряд предателя. Ради этого они пойдут на все, устроят любую инсценировку. Мы обязаны были вас проверить.

– Ну и как, проверили? – Корсар потрогал опухшие губы. В ответ «апостол» слегка усмехнулся и чуть повел плечами, искоса глянув налетчика. В глазах у него зажегся и тут же снова погас огонек подозрительности, давно уже ставшей привычкой. «Глупый вопрос, – понял Корсар, – иначе меня бы уже закопали». И еще он понял, что проверка проверкой, а на подозрении ему быть и дальше, и потом. Всегда. Такой уж человек этот «апостол-доцент». – Что ж, понимаю. – Непосредственная опасность отступила, и в душе Андрея разгорелась обида, смешанная со злостью. – Я слыхал, во Вторую мировую здесь у вас тоже прокачивали сбитых летчиков на вшивость, но вряд ли тогдашние партизаны изображали при этом из себя таких извергов, да еще с таким удовольствием! Кстати, ваши «борцы за свободу» готовы были прикончить меня только за то, что я русский. А я, между прочим, сюда не к теще на блины приехал. Меня в бою сбили. И я вас искал. Эх! – Корсар в сердцах сплюнул и махнул рукой. – Короче, от болгар я такого не ожидал. Они что, забыли, кто их от турка освобождал?

«Апостол» кисло улыбнулся и немного помолчал.

– Зря вы воспринимаете все таким образом, – обратился он к Корсару еще более проникновенно. – Встретившие вас бойцы еще молоды, горячи. Молодости свойственно излишне увлекаться. К тому же у меня в чете… в отряде кроме болгар много еще и македонцев, и албанцев, а их вы не освобождали, а как раз наоборот – отдали туркам в откуп за создание Болгарского царства. И потом, у нас в Болгарии хватает более свежих воспоминаний. В этих горах нет семьи, где кто-нибудь не пострадал от Красной Армии или от холуев ренегата Димитрова. Равнинам тоже досталось, но не так сильно. В Пирине и в Риле дольше всего сражались за болгарского царя. Мои люди – местные. Вы должны их понять, господин пилот.

– Как не понять. Только при чем здесь я? Пусть эта ваша горячая молодежь держит свои чувства при себе, и тогда я, может, скажу им спасибо за то, что оставили меня в живых.

В последние слова Корсар постарался вложить столько сарказма, сколько смог. При этом он невольно пощупал болезненное, покрытое засохшей коркой вздутие на затылке. Уловив это движение, партизанский командир широким жестом пригласил Андрея присесть на почерневшую от времени скамью у стены.

– Прошу простить меня. Соловья баснями не кормят. Так, кажется, по-русски? Пожалуйста, будьте нашим гостем! Сейчас займутся вашими ранами… Весна, – крикнул он, – донеси медицинската сумка!

– Добро, апостоле! – отозвался откуда-то справа молодой женский голос.

Невысокая темноволосая девушка с большим баулом показалась из-за угла и, сильно прихрамывая, направилась к Корсару.

«Пулевое ранение. Уже заросло, но что-то задето…» – подметил он, вспомнив, что приятель Игорек, вернувшись из очередной «горячей точки», ковылял очень похоже. Корсар испытал прилив сочувствия и жалости, но тут же заставил себя умерить эмоции. «Спокойно, дружище. Это в тебе говорит неисправимый романтик. Может, у нее просто одна нога короче. С рождения. И подлые вражьи пули вкупе с геройскими деяниями здесь ни при чем». Вернув скептически раздраженное отношение к окружающему, он тем не менее поднялся навстречу девушке.

– Седнете… Седнете, молим! – тут же очень мило засуетилась она и настойчиво потянула летчика к скамейке, крепко ухватив его за рукав крохотной, в половину его ладони ручкой. Пришлось подчиниться. Корсар послушно сел, пригнул голову и приготовился безропотно сносить любые измывательства.

* * *

Вопреки ожиданиям, процедура оказалась не лишенной приятности. Легкие женские пальчики осторожно раздвигали волосы, промывали ссадину, обрабатывали ее какой-то холодящей, снявшей ломоту в затылке жидкостью, колдовали над разбитым лицом, и Корсар чувствовал, что тает. А еще от Весны, которая стояла совсем близко, исходил хороший, очень домашний запах. Корсар печально вздохнул. «Что, браток, истосковался ты по женской ласке?» Он взглянул на девушку с новым интересом. Не мисс мира, конечно, но очень мила. Интересно, ей нравятся мужественные одноглазые летчики-истребители? Он решил, что позже попробует это выяснить, только сначала умоется. Захотелось сказать ей что-нибудь приятное.

– Вельми хвала! – от души улыбнулся Корсар. Лицо девушки озарилось неожиданной радостью.

– Знаете по-сырпски? – с живостью спросила она.

– Весна сербка, – влез в разговор «апостол», который все это время, стоя поодаль, внимательно следил за ходом «операции». – Из беженцев, что бежали в Болгарию от войны, а она пришла сюда за ними.

Размякший Корсар глянул на «апостола» и по довольному блеску в его глазах неожиданно понял, что на такую реакцию летчика тот и рассчитывал. Понял и снова нахмурился.

Обработав раны Корсара, сербка собирала свой баул, а он думал, как бы продолжить разговор, и тут к девушке проворно подскочил светловолосый носитель бундесовской формы. В руке он держал большой букет каких-то желтоватых горных цветов и, протягивая его санитарке с галантным выражением на противно-смазливой физиономии, выдал длинную тираду. Смысла летчик не понял, но, судя по тому, как быстро произошел обмен цветов на баул с медикаментами, ей и без него есть с кем провести время.

Корсар смиренно вздохнул, и тут опять влез этот чертов «апостол», словно прочитавший его мысли.

– О нет, не подумайте ничего, господин пилот! Просто Лавдрин большой джентльмен с детства. Мы все очень любим нашу Весну, но у нее есть жених в Сербии. Наверное, воюет… Она очень скучает за него!

Корсар поглядел вслед пареньку, бережно поддерживавшему девушку под руку, и до некоторой степени простил ему «шутку» с пистолетом. Но что за странное имя у этого шутника и джентльмена?

– Послушайте, апостол, – небрежно бросил Корсар, решив для себя, что здешнее «гостеприимство» дает ему право не слишком напрягаться вежливостью. – Как там звать этого вояку?

– Лавдрин.

– Странное имя. Он что, македонец?

– Нет, вовсе нет. Албанец. Как и его друг Троян. Тот, который…

– Я догадался, – перебил Андрей. – Который в таких же бундесовских шмотках. Что, наемники? Сами не справляетесь?

– Нет, – с удовольствием объяснил «апостол». – Просто покупали снаряжение в одной лавочке. Они студенты. Учились в нашем университете в Благоевграде. Завалили сессию, – в голосе партизанского командира проскользнули странные ностальгические нотки. – Вот и ушли ко мне в горы. Перед войной я учил им историю и русский язык.

Корсар мысленно почесал в затылке. Значит, «профессионалы»? Ясно теперь, почему грозного командира зовут «доцентом», почему он так хорошо знает русский и откуда у него в голосе эти нудные лекторские интонации. Он и впрямь доцент. Дела… Вот война шутки с людьми шутит!

Беседу их прервал албанец Троян. Тот, о ком только что шла речь. Он просунул в дверь голову и довольно бесцеремонно заметил, что русу, раз уж его не убили, не мешало бы поесть и отдохнуть, а все остальное может и подождать.

– Спасибо, пожевать чего-нибудь не откажусь, но я уже выспался у вас в каталажке.

– Вы спали в затворе? – изумился «апостол» и, отстранившись, посмотрел на летчика так, словно впервые его увидел. – Вы сильный человек, – в его голосе звучало явное уважение. – До вас там уже побывали люди… Предатели из наших и даже один американец, хотя обычно мы не берем их в плен, но вы первый, кто в ожидании э-э… нашего решения смог заснуть.

В этот момент вернулся Троян с ведром воды, видимо из соседнего ручья, и «апостол» отошел в сторону, наблюдая, как, раздевшись до пояса, мускулистый рус с наслаждением кряхтит под ледяной струёй.

Растершись протянутой ему албанцем чистой тряпицей, Корсар почувствовал себя словно заново родившимся и сожалел только о том, что нечем побриться.

Внутри мрачного гайдуцкого жилища оказалось неожиданно тепло и уютно. Завешенные мохнатыми козьими шкурами и дешевыми ковриками с незатейливым орнаментом каменные стены, сложенный из огромных камней очаг в углу, где, ярко освещая обстановку, живописно пылал огонь. Пахло дымом, трещали искры – какой-то мужчина с энтузиазмом шуровал в пламени кочергой.

Корсар огляделся и позволил себе печальную усмешку. Ну какой из доцента может получиться партизан? Именно такой, с камином!

– Ну и как, – обратился он к «апостолу», кивая в сторону очага, – тяга хорошая?

Тот вопросительно поднял брови.

– Не жалуемся.

– Значит, дым, говорите, хорошо тянет?

– Ах, вы об этом! – «апостол» с облегчением рассмеялся. – Не беспокойтесь! По дыму нас не заметить и с сотни метров.

Настала очередь Корсара сделать озадаченное лицо.

– Есть один старинный способ. – Было видно, что доцент вознамерился прочесть очередную небольшую лекцию. – Называется он «гайдуцкий кальян». В начале века им пользовались наши славные герои, боровшиеся с турками. Дымоход выходит в яму с мокрым сеном, дым охлаждается, рассеивается и идет понизу. С земли его не видно вообще. Можно видеть с воздуха, но если бы мы были на равнине. А так вокруг большие деревья, горы.

– Хитро, – хмыкнул Андрей, оценив партизанскую находчивость, и подумал, что эти бешеные горцы научились от своих диких предков не только резать глотки порядочным людям. Вот только интересно, чего здесь больше – народной смекалки или профессиональной эрудиции историка?

Вокруг очага на разнокалиберных стульях и табуретах расселись несколько человек, по большей части уже знакомых Корсару. «Апостолу» почтительно пододвинули покрытое косматой шкурой кресло, летчику достался раскладной пляжный шезлонг, неизвестно как сюда попавший.

Чернявый Троян вытащил из огня почерневший от долгого использования казан, служивший, может статься, еще янычарам. От него исходил аппетитный, вызывавший слюну запах тушеного с какими-то хитрыми травками мяса. Албанец вооружился половником и погрузил его в котел. Удивительно, но здесь никто не лез с мисками к раздающему, каждый терпеливо ждал своей очереди и, получив положенную порцию, коротко благодарил повара. Первый половник достался «апостолу», второй – молодой санитарке, третий – русскому гостю, затем еду получили все остальные.

Ели быстро и увлеченно, почти не разговаривая, – это был процесс утоления голода, не более, что Андрея вполне устраивало. Впервые за последние несколько дней он поел как следует и теперь наслаждался теплом и сытостью. Как все-таки мало надо человеку для счастья. Корсар положил ложку, умиротворенно откинулся назад – и тут же уловил откровенно враждебный взгляд, который метнул в него сидящий прямо напротив давешний улыбчивый болгарин. Сейчас он, впрочем, не улыбался. «Ну-ну, я тебя тоже не очень-то люблю», – ответил он взглядом на взгляд.

«Апостол» тем временем, видя, что все наелись, выгреб из-под своего кресла цинковую патронную коробку и извлек из нее несколько наполненных розоватой жидкостью бутылок, быстро проговорив при этом что-то, чего Корсар не разобрал, но по тому, как тут же заметно оживились лица присутствующих, он без труда догадался, что командир предлагает выпить.

– Что ж, можно и выпить… – без особого энтузиазма согласился Корсар. – Только у нас, уж не буду говорить где, обычай есть – сначала знакомятся, а потом пьют. С вами, правда, я уже познакомился лучше некуда! – Он вдруг понял, что говорит откровенно зло, гораздо злее, чем собирался.

Но «апостол» оказался неплохим физиономистом. «Все-таки, надо признать, кое-какие командирские задатки у него есть». Он перехватил не очень-то дружественный взгляд летчика и поспешил разрядить ситуацию, что-то сказав своим людям и широко улыбнувшись Корсару – Если так, то разрешите представиться, – объявил он, поднявшись со своего места. – Я зовусь Панайот Велев, апостол Пиринского революционного округа…

– Надо же, – язвительно заметил Корсар, уже не в силах сдерживаться, и снова протянутая для пожатия рука апостола повисла в воздухе.

– Революционного! И конечно, вся власть советам? Но почему тогда апостол?

На этот раз командир местных партизан не стал примирительно хлопать Корсара по плечу Он резко и обиженно убрал руку за борт куртки, порывисто выпрямился – и Корсар наконец понял, на кого похож апостол: на этакого балканского Бонапарта, только ростом повыше. И масштабом, конечно, поменьше.

Четники меж тем демонстративно отложили столовые приборы и застыли в ожидании распоряжений своего руководителя.

«Пожалуй, довыступался…» – летчик уже примеривался к автомату, неосторожно положенному кем-то в его досягаемости, когда апостол все же решил выплеснуть обиду в словах, а не действием:

– Послушайте, – голос его звучал совсем не как прежде, в нем определенно слышались металлические нотки, – представитель великой державы! Вы, кажется, хотели знать, за что у нас в Болгарии так не любят русских? Я скажу! За ваши ни на чем не основанные идиотские амбиции! За ваши шутки вроде: «Курица – не птица, Болгария – не заграница». За отношение к Болгарии как к задворкам своей империи! А больше всего за вашу уверенность в том, что, выступив раз за нас против турок, можете вечно пользоваться благодарностью болгар, и пользоваться нагло, воспринимая ее как дань! То, что ваша… страна (апостол явно сдержался и опустил прилагательное) больше нашей, не дает вам оснований относиться к нашему народу с презрением. Да, Болгария невелика, но мы любим ее так, как дай вам Бог любить вашу Россию! У нас есть славное прошлое и славные традиции, славные герои освободительной войны против турок, фашистов и русских! Потому и революционный округ, потому я и апостол, а не капитан, к примеру! Так называли свои организации и своих вождей отцы и деды наши, на которых мы равнямся в своей борьбе…

Апостол на мгновение замолчал, набирая в легкие воздуха для продолжения зажигательной тирады. Уже давно поняв свою ошибку, Корсар поспешил воспользоваться паузой для урегулирования отношений.

– Да не кипятитесь так! – он улыбнулся примирительно и даже немного виновато. – Признаю, перегнул я, конечно, палку! Примите извинения и позвольте представиться. Зовут меня… скажем так – Корсар, но это неважно… Можете хоть пиратом называть, не обижусь. Я профессиональный военный летчик, в данный момент на службе Республики Трансбалкания…

– Наемник? – бросил кто-то колючее слово.

– Да, черт возьми, наемник! – Корсар вновь начал злиться, но, странное дело, теперь чем эмоциональнее он говорил, тем больше понимания видел в глазах слушающих его бойцов. – Можете даже считать, что я приехал сюда только за деньгами, если остального вам не понять. Да, я получаю деньги за то, что в небе и на земле бью нашего общего врага! И поверьте, делаю это отнюдь не хуже вашего. А про героических предков я тоже могу кое-что вспомнить, да только одним гонором, воспоминаниями о прошлом героизме войны не выиграть! Так вот, братушки. Поэтому я здесь. Вот моя рука. Я не набиваюсь в друзья, но уважаю… союзников.

И Корсар протянул руку апостолу, который по-прежнему изображал оскорбленное достоинство. Несмотря на пафос ситуации, Корсару вдруг стало смешно – получался какой-то странный спектакль, где время от времени один другому протягивает руку, а второй демонстративно ее отвергает. На помощь мужчинам с их вечно неудовлетворенными амбициями пришла природная женская мудрость в лице единственной в отряде представительницы прекрасного пола. Мягко улыбаясь, она вложила в раскрытую ладонь Корсара железный стаканчик, на треть наполненный розоватой ракией, а другой такой же с легким полупоклоном передала апостолу.

– Као, другари, не пийло ли за союзничество? – звонко и даже торжественно провозгласила она. Ее неуверенно поддержали несколько голосов: «За союзничество! За Руссия!» Корсар осушил стакан, заведомо не придавая значения вкусу напитка, – просто чтобы довести до конца этот ритуал, а заодно и расслабить натянутые нервы. И тем неожиданней оказались необычайный аромат, мягкость и в то же время забористость местной ракии.

Между тем девушка забрала у него стакан и кокетливо надула губки, как бы обижаясь на невнимательность гостя. И совершенно неожиданно для себя самого Корсар вдруг церемонно щелкнул каблуками и нежно поцеловал ей руку.

– Благодарю вас, мадемуазель!

Маленькая санитарка демонстративно устроилась на подлокотнике его шезлонга («Так она, пожалуй, и на колени мне переберется!») и спросила:

– Кажете, молим, господине пилот, нали вие свалили някой от неприятельски авиони?

Что значит по-болгарски (или по-сербски, или по-македонски, черт его разберет) «свалить», Корсар уже знал, а слово «авион» в переводе не нуждалось. Внимание единственной дамы в компании льстило его самолюбию: «Оказывается, я еще способен нравиться женщинам!» И Корсар с удовольствием ответил:

– Даже несколько. Правда, не свалил, а на аэродроме разбил. – Для наглядности он сделал несколько жестов руками, изображая заход на цель и ее взрыв.

Девушка смотрела на него с восхищением, но следующий ее вопрос оказался совершенно неожиданным для настроенного на романтическое знакомство летчика:

– От коя модель?

– Модели? – Надо же, и здесь все не как у людей. – А-10, «тандерболт», такие большие двигатели сзади.

– Знаемо. Они бомбардировали Белград, – ответила сербка, и взгляд ее, став ледяным и ненавидящим, уперся в пространство.

Корсар перестал для нее существовать, и все остальное тоже. Все, кроме исковерканного войной прошлого.

Летчик понял, что дальнейшие попытки привлечь к себе внимание Весны будут сейчас по меньшей мере неуместны, однако заскучать ему не дал новый персонаж этой странной компании, не менее колоритный.

* * *

– Между первой и второй промежуток небольшой! – провозгласил с безбожным акцентом по-русски веселый и густой бас. Его обладатель, огромный усатый мужчина лет тридцати, в сером комбинезоне полувоенного покроя и высоких сапогах с пряжками на голенищах, похоже, был знаком не только с русским языком, но и с кой-какими русскими обычаями. С бутылкой в руке он шагнул к Корсару: – Руссия можно любить не любить, а выпить с русским я всегда любить! За твоя держава!

И он опрокинул бутылку горлышком в стакан гостя. Не поморщившись хватанув почти полный стакан, летчик решил, что показал этим парням «русский класс», но был жестоко посрамлен – великан в один глоток влил себе в глотку почти полбутылки, прямо из горла. Впрочем, общество этого веселого гиганта вовсе не угнетало, а наоборот, располагало к компанейскому трепу Первым делом Корсар похвалил местную ракию.

– Нравится? – откровенно обрадовался собутыльник.

– Лучше, чем сербская, много лучше! – согласился Корсар.

– А, сербы хорошо умеют только проблемы себе делать! – захохотал гигант и игриво подмигнул санитарке: – Не се притеснявай, Весна! Ну, пират, нека меня черти унесут, если я нема да побратаюсь с русом! – Он бесцеремонно заключил русского летчика в свои медвежьи объятия, оторвав от земли, и, помяв с минуту, наконец отпустил. – Я есть подвоевода, заместитель-командир на этой компании. Драган Македонов!

Корсар по-приятельски хлопнул его по каменному плечу.

– Слушай, Драган, а где ты так клево русский выучил?

– О, Одесса-мама! Я се учил там десят годин назад, высшая школа милиции… Ох, и пили же мы там!

– Ого! – удивился летчик. – Похоже, у вас тут в Болгарии все не на месте. Менты и те в партизаны пошли…

– Перво: я не мент, а полицейски околийски надзирател, то есть участковый милиционер на град Разлог. Мент – это в Руссия, а здесь – полицай. Второ: здесь не Болгария, Болгария там, на востоке, здесь – Пиринска Македония, и аз сум природен македонец, а не само фамилия у меня македонская. И я не ушел в партизаны, просто продолжавам да исполнявам свои задолжения полицейского. С отставката кабинет Кенчо Кенчева у эта держава има само едино законно правителство: Блгаро-Македонски революционен комитет в Букурешт… В Бухаресте!

– Сдается мне, ты один так понимаешь свои «задолжения». Те ребята, что чуть не подстрелили меня в Мелнике, тоже вроде были из болгарской полиции?

Багровое лицо подвоеводы сделалось еще краснее.

– Това не е полиция! – с пьяной яростью выкрикнул он. – Това сите специчари, майката! Спецназ Ихванова! Подонки, предатели, амерички кучета, майката! Стига! Ке чи покажу, как класть позор на моя серая униформа полиции!