Текст книги "Разведчик с Острова Мечты"

– Сильно бьют?

– Поначалу-то крепко лютовали, сейчас, кажись, полегчало. Может, шкура задубела? Или отчаялись от нас толку добиться, боятся раньше времени на небеса отправить?

– А что выпытывают? Чего надрываться, если вся верхушка ватаги в их лапах?

– Ха, вся, да не вся! Уцелел кое-кто на хозяйстве, да и хозяйство сохранилось немалое. Только этим живодерам невдомек, что, даже если нам жилы вытянуть и на ворот накрутить, мы все равно никого не выдадим.

– Такие герои?

Неясный силуэт вроде как махнул рукой:

– А-а!… Человек слаб, плоть его боли бежит и разум застит. Не знаю как другие, я давно все, что помнил, выложил. И не корю себя за то. И ты бы не попрекал, если б увидел, через какие мучения… Однако супостатам проку от того перепало с гулькин нос.

– Это как же?

– То старика лукавая задумка. За день-два оставшиеся в отряде по уговору сменили и лагерь и связи. Теперь мы сами бы их не враз сыскали. И ведь выдать-то никого не в состоянии, поскольку сами ничегошеньки доподлинно не ведаем. Ловко?

– Ловко. Ну и скажите об этом мелонгам, к чему маету зря сносить?

– Сказывали. Не верят, а может, сомневаются. Но судя по тому, что больше наших ребят среди узников не прибавилось, все облавы пошли прахом. Вот не сегодня-завтра варвары это осознают, и… страдания наши сразу кончатся. Тут, бесово семя, не поймешь, чего и желать: то ли продлить жизнь мучительную, то ли променять пытки на радостную прогулку к эшафоту. И так и этак получается неладно.

– Но имеется же, дядя, третий путь – бежать.

– Пустое, Шагалан. Многие спервоначалу себя подобными мыслями тешат, только напрасно. Нет отсюда ходу. Не слыхал, как эту башню в городе-то кличут? Райские врата. То есть из нее лишь одна дорога – на суд пред ликом Творца… Хотя, конечно, неплохо бы еще малость погулять по лесам, помахать сабелькой. Злости-то на белокурых накопилось пуще прежнего, ничего бы не пожалел, чтобы расквитаться сполна… Но, видно, не судьба…

Юноша помолчал, подождал, пока собеседник восстановит дыхание после непривычно долгой речи.

– И как же такие герои врагу в руки дались?

– По совести, парень, ума не приложу. Нарвались на засаду в самом неожиданном месте. Безусловно, кой-какие подозрения копошатся, полагаю, не обошлось тут без предательства неких добрых людей. Только какая теперь-то разница? Мы свое отшумели-отвоевали, никому кроме тюремных вшей-крыс больше не опасны.

– М-да, тяжко будет отныне повстанцам без мудрого Сегеша.

– Это точно. Однако на каждого мудреца, похоже, хитрец сыщется.

Умолкли оба. В стороне уже не сидели, боясь шелохнуться. Кто-то ворочался, гремя железом, кто-то нервно похрапывал во сне, доносились и судорожные всхлипы.

– Ну что ж, Шурга. Славно мы с тобой побеседовали, пора честь знать. Скоро здесь кормежка?

– До утра не жди. Да и не сразу привыкнешь к тем помоям, что дают.

– Верю на слово, пробовать не стану.

– Куда ж ты денешься-то, сердешный?

Шагалан боком придвинулся к узнику, склонив голову, зашептал быстро:

– Есть у меня намерение, дядя, на волю выйти.

– Когда?

– Немедленно.

– Никак совсем ополоумел, парень? Каким же чудом ты из этого каменного мешка вылезешь?

– Существуют некоторые мысли. Только сперва, Шурга, договоримся: если побег удается, я вывожу вашу пятерку за город. В оплату вы берете меня с собой в отряд.

– Зачем это?

– Мне нужен Сегеш. Причем живой, свободный и активный. Подробности после. Согласен с условиями?

– Полагаю, ты, парень, и впрямь свихнулся с перепугу. Необычно все и странно… Однако в моем положении и от дьявола хвостатого помощь принять не зазорно… Шансов, правда, никаких…

– Это на виселице шансов никаких, – дожал Шагалан.

– Тоже справедливо. Ну и какое же ты чудо задумал совершить?

– Я не понял, мои условия приняты?

– Да приняты, приняты, почему бы и нет. Рассказывай.

– Ладно. Чтобы выйти отсюда, потребуется ваше участие…

– А сам, следственно, не справишься? – спросил Шурга язвительно.

– Справлюсь. – Юноша сохранил невозмутимость. – Но, боюсь, других вытащить не сумею.

– Хорошо, хорошо. Чего делать-то?

– План такой: я ложусь тут и затихаю, будто бы отошел. Вы кричите, зовете стражника, мол, новый арестант помер, неохота ночь с трупом сидеть. Стражник и придет.

– Ну, а дальше?

– Все. Остальное – мое забота.

Шурга долго молчал, сопел, кашлял, так что невозможно было уяснить его реакцию.

– Все же ты совсем мальчишка, Шагалан, – наконец вздохнул он. – Наивный, неопытный щенок, влезший в жестокие игры.

– А конкретнее?

– Начнем с главного – здешним тюремщикам глубоко наплевать, если кто из нас болен или помер. Ради этого они даже не пошевелят своими жирными задницами. Говорят, иной раз покойники лежали по несколько дней, и убирали-то их, лишь когда смрад становился вовсе нестерпимым. Чего им волноваться и бегать на крики? Чем больше узников сдохнет, тем меньше у них хлопот.

– Неприятный вывод. Что еще?

– Во-вторых, тюремщики никогда не наведываются в камеры поодиночке. Все было бы слишком просто. Давно уже накинулись бы толпой, никакое оружие не спасло б. Хватило бы отчаянных голов, но и такое предусмотрено: обычно один заходит внутрь, второй стоит у двери, подстраховывает. Как подступишься?

– Это меня волнует куда слабее.

– Глядите, каков петушок. Мал, да драчлив? Не смущают два бугая с саблями? А вот пока тут светили, я кое-что заметил. Лихо тебе морду раскровенили, богатырь, и удаль, видать, не помогла.

– За это, дядя, не беспокойся. Кабы не позволил себя избить, к вам вовек бы не попал.

– Хочешь сказать… – изумился кандальник, – умышленно сюда напросился? Воистину безумец! Сам в зубы смерти полез?

Шагалан поморщился:

– Чем меня хоронить, Шурга, надоумил бы лучше чему толковому. Суть понятна? Надо, чтобы явился стражник, один, на худой конец вдвоем. Чтобы они отомкнули дверь и вошли. Ну и чтобы приблизились ко мне. Ничего не сочиняется?

– Угораздило же связаться с полоумным!… Только и всего? Вызвать-то стражу нехитро, есть проверенный способ. Но что ты затем-то собираешься делать? Прежде чем они отлупцуют за беспокойство всех подряд?

– Известно чего… – Юноша пожал плечами. – Зашибу.

Повстанец заворчал себе под нос:

– Просто смешно, честное слово… Они ж тебя соплей в землю вгонят, герой!

– Чего зря болтать, попробуй. Лишние рубцы виселица надежно вылечит, а вдруг чудо таки случится, на воле погуляешь?

– Ухарь, черт бы тебя побрал… У нас и осталось-то лишь несколько деньков жизни, а с тобой даже их на ветер пустишь… Руки-то освободить, вояка, или так управишься?

– Неужели есть что-то режущее? А как же приказ тюремщиков?

– A-a, семь бед – один ответ. Где там ты? Повернись.

Юноша почувствовал, как Шурга нащупал в темноте тугие узлы и завозил по ним чем-то твердым. Что это, утаенный ножик или какой-нибудь заточенный осколок, не разобрать, однако было оно весьма острым, пару раз резануло и плоть. Шагалан промолчал. Повстанец не мог не ощутить под пальцами свежую кровь, но тоже не отреагировал, продолжал усердно пилить. Шурша соломой, подползла еще тень.

– Ну, говоруны, чего надумали?

– Буди людей, Перок, – не прерывая работы, ответил Шурга. – Надо малость пошуметь.

– Пошуметь я завсегда готовый. Чую, если нынче ночью ничего не устроим, завтра мои ноги первыми с землей распростятся.

Веревка наконец поддалась, Шурга скинул ее остатки, ткнул в грудь юноше какой-то тряпкой:

– Руку-то затяни, парень. Не ровен час раньше времени истечешь.

По тоннелю уже бродила невидимая суматоха, переливалась шепотками, распугивала вылезших из убежищ крыс. Шурга развернулся к народу:

– Дело такое, друзья. – Голос его неожиданно окреп, заполняя весь каменный мешок. – Вы слышали, утром будут казни. Есть резон подергаться напоследок. Наш молодой новичок предлагает попробовать, я намерен ему помочь. Чем черт не шутит?

– Зачем беду на свои головы кликать, родненькие? – раздался знакомый старческий фальцет.

– Кто хочет, может забиться в угол и молиться там втихомолку, – буркнул повстанец. – Перок, затягивай-ка ту песенку, помнишь? Что Ропперу особенно нравилась. Если зайдет послушать, не суетиться, новенький обещался сам скандал уладить.

– Понял, командир, – отозвался мужик от входа и грянул во всю глотку:

Раз под вечер, раз под вечер

Девки шли на речку.

Раз под вечер, раз под вечер

Речка недалечко…

Простая и довольно похабная песенка ходуном заходила по тоннелю. На первом же куплете добавилось еще несколько голосов, затем еще и еще. Вскоре пели все, нестройно, частенько невпопад, но с большим воодушевлением. Казалось, непотребные ночные похождения безымянных девок стали для людей в эти минуты самым важным событием. Кто-то отбивал ритм ладошами или собственными кандалами. Будто раскручивали вместе тяжелый маховик отчаянного веселья, усилия каждого вливались в общее русло, чтобы каждого же и подкрепить.

Шагалан не очень понимал смысла этой гульбы. Слова песни он тоже знал весьма примерно, а потому по преимуществу слушал, изредка подхватывая припев. Длинный, витиеватый сюжет близился к концу, однако никакого эффекта пока не наблюдалось. Сами певцы вроде бы чуточку сникли, присмирели, когда в дверь камеры неожиданно гулко постучали:

– А ну кончайте глотки драть, собачьи отродья! – Голос определенно принадлежал Ропперу.

В ответ грянули с удвоенной силой. Песня здесь заканчивалась, хор, не долго думая и даже не запнувшись, перескочил назад, куда-то в середину. Главными сделались уже не слова, а громкость, способная больней уязвить невидимого врага. Тот, распаляясь, колотил все яростнее:

– Заткнитесь, скоты, кому сказано?! Мало вам в прошлый раз отвесили? Никак совсем шкуры зажили? Еще добавить? Молчать! Ну, хорошо же. Будут вам, мерзавцы, гостинцы к ужину. Сами себе языки откусите!

Массовый вой притих, и стало слышно, как за стеной бухают быстро удаляющиеся шаги.

– За подмогой побежал, – хрипло заметил Шурга. – Хоть и взбесился, а про порядок не забыл, гнида.

– Вопрос, скольких он убедит оторваться от стола, – хмыкнул юноша.

– Скоро узнаем. Роппер страсть как не любит такого пения. Дремать ему, что ли, мешаем? У всех стражников песни вроде бы прощаются, а этот прямо звереет. Следственно, тебе, парень, с ним крупно повезло сегодня. Черта лысого мы другого кого подняли бы, уразумел?

Тем временем песня, точно обмелевший в засуху ручеек, журчала вяло и глухо. Один звонкоголосый Перок фальшиво горланил у самых дверей, остальные, перебирая слова, настороженно внимали происходящему за стеной.

– Ты готов, герой? – спросил Шурга. – Теперь-то можно уже и не щебетать. Они все равно пожелают вломиться да проучить всех подряд. Смотри, если не удастся, здорово достанется на орехи. Не приведи господь, сгоряча кого и насмерть забьют.

Едва Шагалан пристроился у своего кольца, чтобы казаться по-прежнему привязанным, как в коридоре послышался возвращающийся топот. Тут смолк даже запевала Перок. В зловещей тишине различалось только надсадное дыхание и скрежет тяжелого засова. Колыхнулась глыба двери, по глазам полоснул нежданно яркий свет.

– Ах вы, свиньи вонючие! – с порога взвился Роппер. – Издеваться надумали? Бунтовать?

Облаченный в лоснящуюся кожу выскочил из-за пламени факелов.

– Кто здесь у нас самый певучий? Пора награды получать! Ты, что ли, воровская морда, надрывался?

Из руки стражника развернулся недлинный бич, проделал в воздухе плавный круг, потом резко ускорился и со свистом опустился на плечи жертвы. Сидевший у дверей Перок рыкнул от боли и ненависти, но лишь плотнее вжался во влажную стену.

За первым ударом последовал второй, третий достался оборванцу напротив. Роппер бил неистово, споро, размашисто сек кожаным жалом лохмотья и живую плоть. За его спиной Шагалан разглядел на пороге белое ухмыляющееся лицо Нергорна. Под градом беспощадных ударов серая масса узников заколыхалась, закопошилась и, наконец, не выдержав, отхлынула в глубь тоннеля. Хуже пришлось прикованным к медным кольцам – основной гнев стражника обрушился на них, способных разве что безнадежно дергаться на своей привязи. Молодой парень у крайнего кольца стойко принял два страшных удара, однако этим только разозлил палача. Третий удар свалил кандальника на колени. Лопнула кожа, в стороны разлетелись брызги крови.

Шагалан, отпихнув напиравшего на него лохмотника, устроился удобнее и скорее закричал, чем запел:

Что ж искать теперь в потемках?

Все добро уплыло.

Приходите, девки, завтра…

От вопиющей наглости застыла вся камера. Шагалан увидел расширившиеся от ужаса глаза кого-то из пленников, а потом наливающийся белой яростью взгляд Роппера.

– И ты, щенок, с ними уже спелся? – Стражник едва не сбился в хрип, шумно вздохнул, переступив через окровавленную жертву, двинулся к полулежащему юноше. – Ну, так получишь полной чашей.

– Эй, Роппер! – окликнули сзади. – Поаккуратней с этим молодцом. С ним еще дознаватели не говорили, осерчают.

– К бесам!… – мотнул головой совершенно обезумевший стражник.

Разведчик, не шевелясь, смотрел, как приближается крепкая, поскрипывающая доспехом фигура. Петь давно прекратил – слов, которые он успел запомнить, не хватило и на куплет. С мерно раскачивавшегося в такт шагам кончика бича падали темные капли. Как-то незаметно оттекли к противоположной стене грудившиеся рядом узники.

– И поосторожней там, – добавил от порога Нергорн.

– Молокососу этому стоило бы посторожиться, – рявкнул стражник. – А теперь уже поздно.

Было действительно поздно. На последнем шаге Роппер поднял руку, начиная разгонять свое кровожадное оружие, его нога опустилась возле сапога юноши. Капкан тотчас захлопнулся. Раскинутые ноги Шагалана резко схлестнулись, подрубив стражника под колени. От неожиданности тот выронил бич и неуклюже грохнулся на каменный пол лицом вниз. Вмиг оказавшийся непривязанным, юноша кошкой бросился на противника. Камера остолбенело наблюдала за невероятным. Через мгновение стражник был уже поверх прилипшего к нему узника, мощный и тяжелый. Но мертвый. Обмякшее тело Шагалан удерживал над собой руками.

– Эй! – Нергорн опомнился едва ли не самым первым. – Тебе помочь там, приятель?

Он неуверенно задвигался в дверях, оглянулся в коридор, будто ожидая оттуда подмоги, снова вернулся взглядом к качающейся фигуре Роппера.

– Держись! – С лязгом выхватил из ножен саблю, ступил в тоннель. – А ну, голытьба, раздались! Зарублю без разговоров. На месте сидеть, не шевелиться!

Последний приказ относился к Перку, который начал было потихоньку сдвигаться, отсекая тюремщика от выхода. Окончательно решившись, Нергорн поспешил по тоннелю между съежившимися узниками. И замер, ошарашенный. Тело напарника вдруг безвольно откинулось в сторону и с глухим стуком растянулось на полу. А почти уже поверженный бунтовщик очутился на ногах совсем рядом! В неверном свете факела он показался таким спокойным и уверенным, что в душе тюремщика на миг полыхнул настоящий ужас. Отчетливый шорох донесся и сзади; Нергорн, не оборачиваясь, понял – западня. Естественной мыслью было броситься сломя голову обратно, вырваться наружу любой ценой, позвать на помощь… Однако он немало лет провел в этой вечно сырой и вонючей башне, многое перевидал, во многом поучаствовал. Бунты, хоть изредка, случались и раньше. Главное здесь – действовать быстро, четко и жестко. Бежать нельзя. Во-первых, у дверей шевелилось не меньше двух человек, а впереди только один мальчишка. Что с того, что сосунку удалось завалить Роппера? Ведь он остался безоружным, а сабля неизменно выигрывает против голых рук. Во-вторых, как ни хлипок мальчишка, он охотно прыгнет убегающему на спину. А самое важное – этому сброду, словно стае бездомных собак, никак нельзя выказывать свою слабость. Пока они опасаются, скалят зубы и не нападают, но стоит дрогнуть, и вся свора кинется на жертву. От полутора десятков озленных острожников оружие не спасет, разорвут. Следовательно, путь к выживанию лишь один: немедленно зарубить мальчишку, возможно, еще кого-нибудь и, подняв свежую волну общего страха, тотчас пробиваться к дверям. Пока нет единой атаки, сохранялся неплохой шанс.

Нергорн исподлобья глянул на своего юного противника. Невысокий худощавый паренек, ничего особенного, таких днем полно в любом закоулке. Тогда почему же обжигающе ледяным, смертельным ужасом сковывает сердце при виде этого нечеловечески бесстрастного лица? Нергорн заставил себя опустить глаза, поудобней ухватил саблю в правой руке, факел – в левой, качнулся на носках. Шорохи вокруг все множились, дорога была каждая секунда, и начинать приходилось ему. Тюремщик с шумом втянул воздух:

– Ты, приятель, это оста…

На полуслове внезапно сорвался с места, ткнул огнем в страшное лицо врага и с того же скачка рубанул. Добротно, сверху вниз, наискосок через грудь… Вероятно, старая уловка не сработала. Там, где надлежало хрустнуть молодым косточкам, со свистом развалилась пустота. Рука же с оружием, вдруг отказавшаяся повиноваться хозяину, понеслась куда-то дальше, во тьму. Последним усилием Нергорн попытался наскочить на противника всем весом, сбить с ног, но нелепо споткнулся и полетел в бездну. Твердый, осклизлый пол немилосердно встретил его, распластал по себе, что-то тяжелое насело на спину, передавив дыхание. Юркие руки скользнули по загривку, уверенно вцепились в бороду и затылок, дернули голову. Хрипло рыкнув, поверженный тюремщик мотнул подбородком обратно, и руки тотчас согласно поменяли направление движения, резко скрутив шею. Слишком резко…

Пока Шагалан вставал на ноги, никто вокруг не проронил ни звука. Рядом зияла распахнутая заветная дверь на свободу, однако никто даже не шевельнулся. Юноша поднял с пола факел и саблю, затоптал занявшуюся было солому. Сбоку, волоча кандальные цепи, приблизился оборванный сутулый мужик. Лишь когда он заговорил, Шагалан признал своего недавнего собеседника.

– Кхе… это… ловко ты, право… – неуверенно сказал Шурга. – Не чаял. Выходит, не бахвалился, обещаясь… Где ж сноровки-то набрался, опыта?

Разведчик толкнул носком сапога безжизненное тело:

– Ты про этих, что ли? Так тут опыта нет, два моих первых покойника.

Шурга с недоверием покосился на безмятежное лицо юноши, покачал головой, но препираться не посмел.

– Что ж, шаг сделан, отступать некуда. До конца пойдем. От воли-то нас отделяет теперь один караул на крыльце. Нужно постараться их с налета пробить, неожиданной атакой. Загвоздка же… Продержись стражники хоть пару минут… повалит народ с верхних ярусов. А там и гарнизонные подоспеют, тогда всем точно крышка.

– Брось, дядька Шурга, не забивай мозги. Глупо толпе лохмотников кидаться грудью на пики. Со стражниками я все улажу, но сначала подготовиться бы здесь.

– Понимаю. Перок! Иди с копьем к дверям подземелья, стой там, никого не пускай.

– Кого это никого? – развел руками рослый детина.

– Совсем никого. Наших прежде всего, а то рванут скопом на верную погибель. Долго сидели, еще чуток потерпят. И наружу поглядывай, не принесли бы черти незваных гостей. Если что – кричи, уразумел?

– Ясно, – кивнул детина.

– Ступай. А мы покуда остальных страдальцев вызволим.

– Надо бы с вас цепи исхитриться снять, – заметил Шагалан. – В таких украшениях далеко не убежишь.

– Тут-то как раз проблемы большой нету. В соседнем штреке пыточные, там же и кузнец работает. Если он сумел заковать, значит, мы сумеем той же снастью обратно расковаться.

X

В последующий час жизнь в подземелье кипела как никогда. Отперли все двенадцать камер. Народу оказалось сотни полторы, и мороки они доставили изрядно. Сперва требовалось убедить сонных узников покинуть свои норы – в столь нежданное освобождение многие упорно отказывались верить. Иные уже не могли идти сами, их выносили в коридор на руках. Затем необходимо было удержать эту опьяненную радостью толпу не только от бесшабашных прорывов, но и просто от счастливого гвалта. Одновременно шла лихорадочная работа по расковке кандальников. На удачу, среди заключенных сыскался неплохой умелец, весьма лихо разбивавший теперь творения безвестного Дагары.

Пока за плотно закрытыми дверями звенели молотки, Шагалан изучил подземную тюрьму. Она представляла собой три куска бывших штреков, наглухо забранных с торцов. В двух рядами располагались камеры – отрезки ответвлений поменьше. Их торцы заделывали гораздо тщательнее, сплошная каменная кладка не обнаруживала ни малейшей щели. По разрозненным слухам, когда-то давно один из пленников донжона умудрился продырявить старую деревянную стену. Наутро надсмотрщики получили дыру, распахнутую в бездонную тьму. Смельчаков для преследования беглеца по запутанным пугающим закоулкам не нашлось, да и самого его с тех пор якобы не видели: то ли впрямь выкарабкался на волю и, махнув на все рукой, спрятался подальше, то ли свернул себе шею и умер с голоду в какой-нибудь забытой Творцом каменной кишке. Заключенные с надеждой верили в первое, тюремщики настаивали на втором. Как бы то ни было, торцевые стены в камерах незамедлительно выложили из камня. Тогда это казалось всего лишь перестраховкой – никто особо и не рвался повторить подвиг безумного беглеца. Ведь даже его сокамерники, наблюдавшие за побегом, не отважились в ту ночь пуститься по пятам, неизвестность подземных лабиринтов пугала сильнее, чем доля кандальника. Однако промелькнули годы, обустроился третий коридор, и воющие от нечеловеческой боли узники были уже готовы на все. Правда, теперь они могли только царапать остатками ногтей холодные глыбы.

В третьем коридоре Шагалан задержался дольше. В этих тоннелях не сидели годами, здесь трудились, тяжело, старательно, в поту и крови. С целью облегчения трудов собрали недурственную коллекцию механизмов и приспособлений, пригодных для причинения страданий. Если по совести, в свое время непревзойденный механик мессир Иигуир рисовал схемы и более изощренных изобретений жестокого человеческого ума, но тут юноша впервые видел подобные орудия наяву. Дыбы, решетки, тяги, клещи, бичи, тиски для самых разных частей тела, всевозможные заковыристые конструкции, блестевшие жуткими стальными зубами, – Шагалану подчас не сразу удавалось и понять, как действует тот или иной зверь. Да, именно зверьми показались ему эти выстроившиеся вдоль стен устройства. Просто поблизости не было хозяев, потому хищники сонно притихли, притаились, мирные, безобидные. А приспеет час, подведут новую жертву, и они радостно вскинутся, потянутся с вожделением к живой плоти, чтобы рвать ее и ломать. Их железные тела не знают насыщения, они существуют исключительно для производства мучений и готовы предаваться любимому занятию бесконечно. Жаль, некоторые людишки не выдерживают столь долгой обработки, а мертвыми они становятся совсем неинтересными, приходится томиться до следующего провинившегося. Иные торопятся сдаться, пересказать все свои мелочные тайны и страстишки. Зачем? Ведь главное наступит после, когда жертва забудет человеческую речь, вывернет себя наизнанку в беззвучном истошном крике, напоит теплой кровью стальные жала зверей… Шагалану на миг почудилось, будто какая-то зубастая пасть нетерпеливо потянулась к его руке. Что ж, и он мог достаться им на обед. А возможно, их встреча впереди. Теперь он лучше представляет, какой зверинец ждет его в случае неудачи.

Следов стараний этих чудищ разведчик тоже насмотрелся вдоволь. Шрамы, язвы, кровоподтеки, изувеченные пальцы, ноздри, уши, распухшие суставы. Пожалуй, из собравшихся в тот час в тесных коридорах тюрьмы Шагалан являлся самым здоровым, невзирая на разбитую физиономию. В конце концов его отыскал Шурга и повел знакомить с соратниками. Чем глубже они проталкивались сквозь копошащуюся толпу, тем плотнее грудился народ, оживленно обсуждая что-то между собой. Узники точно сосредоточивались вокруг своих предводителей. И еще кое-что отметил юноша: чем ближе к эпицентру, тем больше и резче становились следы изощренных пыток и тяжких мук. Оглядывая последних, неохотно уступавших дорогу кандальников, подумалось, что человек в самой сердцевине должен быть буквально порезанным на куски.

Все оказалось не так страшно. На бочонке сидел, сгорбившись, сухопарый старик, космы грязно-желтых волос падали на плечи. Кто-то из окружающих шепнул ему пару слов, старик, подняв голову, обернулся к юноше. Лицо производило странное впечатление. Нелегкая жизнь отыгралась на нем в полной мере, морщины и шрамы бороздились во всех мыслимых направлениях, кожа стала шершавой и почти коричневой, щеки ввалились в давно забывший о зубах рот. Но при этом не чувствовалось никакого ожесточения. Человек, сидевший на бочонке, был скорее мягок, грустные светлые глаза смотрели с интересом.

– Господин Шагалан, как разумею? – тихо произнес старик.

– Именно он. Господин Сегеш, не так ли?

– Я не до конца понимаю ваших мотивов, молодой человек, но, полагаю, мы перед вами в огромном долгу.

– У вас будут возможности возвратить все долги, сир. Допускаю, однажды вы даже пожалеете, что приняли от меня сегодня помощь.

Сухие губы старика шевельнулись в улыбке:

– Звучит интригующе. Однако тут совсем не подходящее место для объяснений. Что вы намерены делать теперь?

– Без сомнения, надо убираться отсюда подальше. Вы со своими товарищами, сир, очевидно, успели немного изучить башню. Что скажете о подземных ходах? Думаю, развалить один из этих заплотов труда не составит.

Сегеш покачал головой на тонкой жилистой шее:

– Конечно, у смертной грани пойдешь на любое безрассудство… Но это… Никто у нас не знаком с этими лабиринтами. Подозреваю, таковых уже не осталось вовсе. Отправившись под землю, мы наверняка сгинем бесследно и бесславно. Велик ли шанс незамеченным пройти на цыпочках мимо стражи? Шанс случайно наткнуться на безопасный выход из катакомб гораздо меньше.

– Однако я слышал рассказ об узнике, сбежавшем туда.

– Да, всем известно, что он туда проник, только никто не видел, чтобы он оттуда вылез.

– Лучше уж лечь костьми в неравном бою, чем сдохнуть в проклятых Богом тоннелях, – буркнул кто-то сзади.

Шагалан пожал плечами:

– Ну, если эта идея кажется невыполнимой, уходим по старинке, с боем. Сколько в башне может обретаться человек?

– Прежде всего, трое стражников на крыльце, – прикинул Сегеш. – Меняют их регулярно из казарм. Еще пара тюремщиков кроме Роппера с Нергорном. Вдобавок здесь обычно ночует смотритель.

– Трое внизу, трое наверху, – подытожил юноша. – А дознаватели?

– Нет, они в основном приезжие, устроились где-то неподалеку, на каком-нибудь постоялом дворе. Днем сюда вообще является куча народу: кузнец, стряпуха, пыточники, теперь вот ремонт затеяли на верхних ярусах.

– Будем рассчитывать, лишние успели разбрестись по домам. Трое и трое. Плюс четверо охотников, которые любезно провожали меня в вашу обитель.

– Охотники? – поморщился Сегеш. – Это плохо. Охотники участвовали и в нашем захвате, я видел, на что они способны.

– Да? Не заметил ничего особенного. Вдобавок наверху уже второй час продолжается пирушка. Надеюсь, хмель чуток поумерит их прыть, однако для начала все же попробуем покинуть башню без шума.

Старик покосился через плечи товарищей на все громче ропщущую толпу узников.

– Как же тайно вывести это словоохотливое воинство? Да еще мимо охраны?

Шагалан придвинулся к нему вплотную, понизил голос:

– С охраной я разберусь, помощники не потребуются. Что же до людей… Тут, господин Сегеш, надобно договариваться сразу. На улицу мы, вероятно, так или иначе выберемся. Но потом неизбежно поднимется тревога, прибежит стража, раскрутится облава. Полтораста человек не скроются нигде, в конце концов, их переловят как кроликов. Или перережут как свиней. Совершенно необходимо рассыпаться, мелкие группки или одиночки для отлова куда сложней.

– Бросить всех на произвол судьбы? – Глаза старика неодобрительно блеснули. – Тогда к чему было вытаскивать из камер, дарить надежду?

– Другого выхода нет, сир. При столь массовом побеге у каждого неплохой шанс. Хотя большинство, согласен, поймают, многие получат свободу. То есть предстоит выбирать между рассыпанием и гибелью.

– Отвратительный выбор, – понурился Сегеш. – Разве вы не сможете помочь им всем?

– Польщен такой оценкой моих способностей. Однако должен разочаровать, сир, я не возьмусь изничтожить целиком гарнизон Галаги. По крайней мере, сегодня. Моя задача гораздо проще – вывести лично вас и ваших друзей, воссоединить вас с отрядом.

– А зачем это вам?

– Мы же условились обсуждать подробности за городскими стенами.

Сегеш окинул взглядом лица товарищей. Посмотрев вослед, Шагалан убедился, что почти никто моральных терзаний вождя не разделяет. Старик вздохнул:

– Пусть так.

– Тогда готовьтесь к бегу. – Юноша выпрямился. – По моему сигналу быстро покидаем башню.

– Шурга! – дрогнувшим голосом позвал Сегеш. – Со всей нашей пятеркой займешься выводом людей. Потом собираемся вместе и… уходим независимо от остальных.

– Имеется еще пара мужичков, командир, – сообщил повстанец. – Познакомился в камере, люди вполне надежные.

– Хорошо, забирай тоже с собой. Бог даст, окажемся в безопасности, изучим их получше.

– Сделаем… – Шурга аккуратно похлопал юношу по плечу: – Ну, герой, айда воевать снова?

Во главе цепочки бывших кандальников они пробрались к дверям подземелья. Оберегавший выход Перок, растопырив могучие руки, сдерживал напирающую толпу. Узники, едва покинувшие темницы, и так довольно долго радовались неожиданной частичной свободе. Теперь просторы тюремных коридоров становились тесными, людей неукротимо влекло наружу, на чистый воздух ночных улиц. Самые рьяные, глухо матерясь, все активнее наскакивали на рослого стража, неминуемо шло к стихийному прорыву, кровавому и беспорядочному. Отпихнув очередного смельчака, Перок дал приблизиться к себе повстанцам.

– С той стороны не совались? – осведомился Шагалан, не обращая внимания на волнующийся кругом народ.

Детина почесал пятерней в затылке:

– Через дверь никто не лез. А сам я и не выглядывал толком, видите, что здесь творится? И чем дальше, тем хуже.

– Удирать надо скорее, – захрипел кто-то яростный сзади. – Пока злодеи не опомнились…

– Держись, Перок… – Разведчик вновь проигнорировал толпу. – Еще немного, и начнем выпускать. Я подам сигнал. Проследи, чтоб не случилось давки и заторов, да и самого себя не позволяй затоптать.

– Куда им, доходягам, – ощерился детина.

Шагалан попробовал, легко ли покидает ножны клинок, поднял глаза:

– И саблю давай мне.

– С чего бы это? – Перок возмущенно вытаращился. – Одной тебе мало, вторая потребовалась? Богато шибко будет! А мне тут, если что завяжется, хреном отмахиваться?

Юноша молча протянул руку, Перок отодвинулся.

– Не бузи, приятель, – сухо и властно вмешался Шурга. – Мыслишь и впредь с Сегешем оставаться, слушайся вожаков. Сказано отдать – отдай. Да и не тобой оружие-то добыто, так ведь? А здесь тебя всем гуртом поддержим.