Текст книги "Покрышкин"

Александр Иванович вспоминал:

«Как нам трудно было в воздухе без радиосвязи! Мы были в положении глухонемых: те объясняются на пальцах и мимикой, а мы эволюциями самолета, незначительным запасом условных сигналов, покачиванием крыльев. Как и глухонемые, мы могли разговаривать сигналами лишь тогда, когда находились близко друг от друга. Это заставляло нас строить плотные боевые порядки в группе, они же были невыгодны из-за плохой маневренности в воздушном бою. А сколько можно было спасти жизней летчиков, если бы при наличии радиостанций своевременно предупредить своего товарища, находящегося в смертельной опасности.

Видя, как к твоему товарищу подкрался «мессершмитт» и сейчас смертельной очередью прошьет его, а ты не в состоянии ему помочь, предупредить, злость поднималась в душе на тех, кто поставил в такое положение нашу истребительную авиацию. Вырывалось проклятие в их адрес, когда провожаемый твоим взглядом, охваченный огнем, падал твой товарищ, с которым ты говорил перед вылетом.

Сколько же загубленных летчиков на совести тех, кто, создавая самолеты, не подумал оборудовать их хорошими радиостанциями».

…На третий день Покрышкин, опираясь на палку, появился на аэродроме.

– Сашка! Что ты вылез на аэродром с палкой, хромая на своих подломанных «шасси»? – сострил Селиверстов.

– Надоело лежать, хочется летать на боевые задания.

– Ты что, так и полетишь с костылем? Выбрось эти мысли и лечись. Дом твой далеко в Сибири, немцы туда не дойдут. Все равно разобьем мы их.

– Я, Кузьма, воюю не за свой дом, а за Родину. Мой дом – это вся наша страна.

…Молодой летчик из прибывшего в полк пополнения – Степан Супрун сообщает Покрышкину о гибели на Западном фронте своего знаменитого однофамильца. Посмертно С. П. Супруну присвоено звание дважды Героя Советского Союза. Еще один тяжелейший удар!..

Другой новичок Даниил Никитин, заметив, как изменилось лицо старшего лейтенанта, спросил:

– Вы встречались с Супруном, знали его?

– Больше чем знал!.. Все! Разговор кончаем. На занятия.

В первые дни боев Александр Иванович вспоминал старшего друга – вот бы с кем поговорить и посоветоваться… Теперь известие о гибели аса провело в сознании черту под довоенной порой. Вся ответственность ложилась на плечи летчиков-фронтовиков этой войны.

Читая сейчас книги и рукописи А. И. Покрышкина, видно, насколько он скромен, все у него получается как бы само собой… Почему-то именно он знает, где огневые точки, секторы обстрела и уязвимые места всех самолетов противника, на каких высотах пристреляны его зенитки, почему отклоняется после срыва фонаря кабины стрелка компаса. Покрышкин знает метеорологию лучше комдива, устройство МиГа лучше полкового инженера. Подсказывает последнему, где допущена ошибка при ремонте и сборке самолета, на котором сам едва не разбился на взлете. Неутомимому старшему лейтенанту до всего есть дело. Когда Леонид Дьяченко не смог открыть сдвижную часть фонаря, чтобы выброситься с парашютом из подбитого МиГа, и только у самой земли смог выровнять самолет, Покрышкин определил еще один конструктивный дефект недоведенного МиГа. Фонари кабин в полку были сняты, что спасло многим летчикам жизнь.

Александр Иванович выделяет среди необходимых командиру-летчику и такое качество, как предвидение. На закате жизни работая над книгой «Тактика истребительной авиации», Покрышкин во введении неоднократно подчеркивает значимость «научного предвидения»: «Управление войсками есть основанная на предвидении творческая деятельность командира… Непрерывность управления обеспечивается постоянным знанием обстановки и предвидением ее изменений».

Тончайшая интуиция в сочетании с опытом позволяет Покрышкину видеть события на несколько ходов вперед. Кстати говоря, он увлекался шахматами и, хотя нигде этой игре не учился, позднее играл на равных с братом Виктором, кандидатом в мастера.

Сколько раз мы читаем у Покрышкина: «Но у меня мелькнула мысль…», «какое-то беспокойство охватило меня…», «предчувствие показывало, что сегодняшний день не закончится добром…» Единственно верные решения, принимаемые летчиком, повышают его авторитет среди однополчан, и у командования с каждым боем, с каждым фронтовым днем.

…От боли утрат, от всех несуразностей и неразберих, перегрузок и горечи первого года войны у Покрышкина есть одно лекарство: «…Я взлетел, разогнал самолет у самой земли и хватанул на вертикальную горку. Звук мотора, послушный руке самолет сразу сняли тягостное настроение. Полет, как всегда, полностью захватил меня. Я жил стихией, которую любил до самозабвения! Я снова в воздухе, и самолет слушается не только управления, но и моих мыслей».

Каждый настоящий летчик – это еще и поэт…

Красная армия покидала Молдавию. В документах дивизии боевая работа 55-го полка оценивалась следующим образом:

«Полк с 22.6.41 г. имел 41 летчика, летающих самостоятельно на МиГ-3, и с первых же дней войны вступил в бой с противником, несмотря на то, что часть летчиков имела всего по несколько полетов по кругу, а остальные летчики проходили программу переучивания, не имея полетов на стрельбу и учебный воздушный бой. Наряду со спецификой работы истребительной части полк с громадной нагрузкой выполнял задачи бомбардировщиков, штурмовиков, разведчиков. За период с 22.6.41 г. по 1.8.41 г. полк сбросил 505 бомб весом 8290 кг по самым разнохарактерным целям:

пехоте, артиллерии, переправам, аэродромам. Полк за этот же период уничтожил в 92 воздушных боях 75 самолетов противника, из них на аэродромах – 22 самолета.

Полк в составе дивизии выполнял боевые задачи на главном направлении Бессарабского участка фронта и вынес совместно с 4 ИАП всю тяжесть первых ударов авиации противника на себя.

Полк выполнял и выполняет боевые задачи с большим перенапряжением, сделав за вышеупомянутый период 2282 самолето-вылета с налетом 1589 час.

Личный состав полка выполняет в среднем по 5-7 вылетов в день» (ЦАМО. Ф. 20076. On. 1. Д. 7а. Л. 19).

В воспоминаниях обращает на себя внимание то, как организованно работали и все технические службы части. А. И. Покрышкин тепло пишет о своих техниках – Иване Вахненко, который хотел воевать в небе и затем был направлен в летную школу, о Григории Чувашкине.

Летный состав хорошо питался, к стоянкам самолетов подвозили бутерброды с ветчиной, чай, кофе. Утром каждому пилоту выдавали плитку шоколада.

…Вскоре и Южный фронт узнает, что такое дороги отступления, немецкие танковые клинья и «котлы»… С августа до начала октября полк Покрышкина сменил 12 аэродромов в Одесской, Николаевской, Херсонской, Запорожской областях, прошел с боями весь юг Украины, сотню за сотней верст от границы Молдавии до Таганрога и Росто-ва-на-Дону.

Техник полка Иван Архипович Почка оставил такие строки о том походе: «Война разгоралась с новой силой, немцы рвались вглубь нашей Родины. Горели поля и леса, рушились города и села, умирали люди. Кругом стоял тошнотворный чад дыма и горелого мяса. Надо было научиться переносить то, что вчера казалось немыслимым. Так начался наш трудный, нечеловеческий путь отступления от реки Прут».

Ветеран полка И. И. Пшеничный вспоминал, как в сентябре 1941-го один из техников после ночной работы у неисправного самолета под утро стал заговариваться, сошел с ума…

25 июля в поселке Фрунзовка был похоронен погибший в неравном бою лучший ведомый Покрышкина в том году, украинец из города Хорол Полтавской области младший лейтенант Леонид Леонтьевич Дьяченко – «самый надежный и смелый». Он сбил восемь самолетов, был награжден орденами Красного Знамени и Ленина.

В спорах на земле Дьяченко был искренен, горяч и порывист. На площадке у Сынжереи Александр Иванович слышит полемику, разгоревшуюся в разговоре Леонида с комиссаром эскадрильи Барышевым:

« – Я помню приезд Риббентропа в Москву и его сволочную улыбку на снимках! – зло отвечал Дьяченко. – Договор с нами им был нужен как ширма. Прикрываясь им, они подтягивали свои войска к нашим границам, нахально летали над нами. А мы… строго соблюдали все пункты договора!..

– Наше правительство действовало правильно, и не тебе обсуждать такие вопросы.

– Именно мне, – не отступал Дьяченко. – Мне, тебе и миллионам таких, как мы. Немцы уже под Минском и в Прибалтике. Да и над нами нависают с севера. Вот тебе и улыбка Риббентропа! Мы своей девяткой хотим прикрыть все наше небо. «На земле, в небесах и на море!..»

– Ты паникер! – кричал Барышев.

– А ты слепой! – наседал Дьяченко».

Подошедший Покрышкин гасит страсти: «Зачем называть Дьяченко паникером? Он хороший боевой летчик… Недооценивать врага нельзя, но и неверие в свои силы опасно. Понятно?»

…Более шестидесяти лет минуло с того лета, но страсти вокруг дня 22 июня так и не остыли. Предатель-перебежчик В. Резун в начале 1990-х годов озвучил одну из самых мрачных акций информационной войны. Наползла на Россию миллионотиражная льдина лжи, повторяющей Гитлера и Геббельса. Конечно, в политических интригах правителей предвоенного мира трудно найти следы альтруизма. Сталин хотел, чтобы Германия воевала на Западе. Запад делал все, чтобы Гитлер двинулся на восток. Известный специалист-международник, в течение ряда лет – чрезвычайный и полномочный посол СССР в ФРГ, В. М. Фалин ныне говорит о том, что «Гитлер отправил Гесса в Англию сговариваться о создании альянса англо-саксонских наций против, как они говорили, „еврейско-большевистского“ Советского Союза. Предлагалось разгромить и разделить нашу страну. Германия собиралась править на континенте, взамен Англии были даны обещания не захватывать ее колонии.

На войну с СССР Германию толкали и США. Кстати, полный план «Барбаросса» американцы получили еще 10 января 1941 года. Советский Союз ими не был проинформирован об этом» (Плацдарм. 2001. № 2).

Не опасаясь «второго фронта», Гитлер двинул на восток свои лучшие силы – 77% пехотных дивизий, 90% танковых, 94% моторизованных, 70% люфтваффе. Все тайны Второй мировой войны раскроются, вероятно только на Страшном суде…

А. И. Покрышкин и его однополчане были свидетелями «балканской прелюдии» плана «Барбаросса». Апрельским утром 1941-го на аэродром в Бельцах приземлился бомбардировщик «савойя», на борту которого находилась группа генералов и офицеров ВВС Югославии. Они прилетели, не желая оставаться в своей стране, которую оккупировала Германия. Югославов после завтрака в летной столовой направили в штаб округа, в Одессу. Как пишет Покрышкин: «Весь этот день летчики полка обсуждали это важное событие. Оно еще раз заставило всех нас как-то по-новому оценить международную обстановку… Война стояла у наших границ».

27 марта в Белграде поднялось народное восстание против собственного правительства, присоединившегося к Тройственному пакту после тайных переговоров с Гитлером. Во главе восстания была группа высших офицеров ВВС. Сербы не желали быть на стороне Гитлера. Их лозунгами были «Боле рат, него пакт» («Лучше война, чем пакт») и «Боле гроб, него роб» («Лучше в гробы, чем в рабы»). Король Петр II и новое правительство предложили Советскому Союзу заключить военно-политический союз. Как пишет американский журналист У. Ширер: «Переворот в Югославии вызвал у Гитлера один из самых диких приступов ярости за всю жизнь… Гитлер объявил о самом роковом из всех своих решений: „Начало операции по плану „Барбаросса“ придется отодвинуть на более поздний срок в пределах четырех недель“. Люфтваффе разрушили Белград, в руинах погибло более 17 тысяч человек. Территория страны была оккупирована. Но захват России теперь предстояло осуществить в более короткие сроки… Эта задержка… оказалась роковой».

Партизанская война в Югославии постоянно притягивала к себе значительные силы вермахта. Судьба сербов и русских неразрывна в мировой истории. За ударом по Сербии следует удар по России…

…В августе летчики впервые с земли видели трагедию беженцев, бредущих на восток по дорогам Украины. В последние годы жизни Александр Иванович хотел написать художественную повесть «Один во вражьем небе» о летчике, павшем в 1941 году. В архиве семьи среди набросков к этой ненаписанной книге сохранилась и страница с подзаголовком «Школа ненависти»:

«Чтобы победить врага – надо не только научиться хорошо воевать, но и ненавидеть…

Он остановился и смотрел на это переселение народа. Вот худая рыжая лошадь тянет скрипящую колесами телегу, нагруженную домашним скарбом. Правит ей худенькая старушка в крестьянской одежде. За ней на вещах сидит другая пожилая женщина и успокаивает плачущих детишек.

За телегами идут старики, женщины и подростки… Все с узлами и мешками, заброшенными за спину. Все они в помятой и пропыленной одежде, почерневшие от пути и невзгод. Подростки с любопытством смотрят на него, переговариваясь между собой. Пожилые и старые мельком бросают взгляды, в которых – мучение и укор. Их взгляд как бы говорит: смотри, как мы мучаемся, смотри, на что вы нас обрекли.

Хотелось от этих взглядов провалиться, но Алексей говорил себе: смотри и учись ненавидеть тех, кто обрек этих людей, весь твой народ на эти страшные мучения. Учись ненавидеть врага, пришедшего в твой дом с огнем и мечом.

Он стоял под взглядами беженцев, чувствуя себя, как преступник, прикованный к позорному столбу».

Мимо аэродрома 55-го полка двигались тракторы с прицепленными к ним комбайнами, пастухи гнали стада коров и овец.

Угрюмо шли новобранцы в красноармейской форме, но без оружия: «Винтовок не выдали. Где-то должны будем получить…»

Попадались позднее, как пишет А. И. Покрышкин, и «беженцы-самовольщики на автотранспорте, прихватившие ценное казенное имущество и крупные суммы денег. Патрульный заслон нашего полка задержал на шоссе многих из них. В полку скопилось до трех десятков грузовых машин и автобусов, в основном с одесскими номерами. Государственным органам были переданы сотни тысяч рублей и много ценных вещей».

9 августа полк перелетел в село Тузлы у берега Черного моря. Немцы упорно и методично прижимали советские войска к береговой черте. «Кто-то высказался довольным тоном о возможности купаться в морских волнах и постирать пропитанные потом гимнастерки. Все молчали и никто его не поддержал».

Поздним вечером у моря Александр вспоминал о Степане Супруне. Если гибнут такие…

В тот день, заметив мрачное настроение Покрышкина, Виктор Петрович Иванов предложил ему познакомиться с девушками-связистками, прибывшими в полк.

– Вы что же, товарищ командир, собираетесь женить меня в такое боевое время?

– Можно и женить тебя, железного холостяка. Твоему характеру на пользу будет рядом нежность.

– Не стоит оставлять вдов и сирот. Их и без меня будет много. Сейчас нужна не нежность, а больше злости и ненависти к фашистам.

Вздохнув, Иванов молча шел рядом. Крайне неприятно удивило летчиков распоряжение свыше о снятии с их самолетов крыльевых крупнокалиберных пулеметов БС (Березина, синхронный, калибр 12, 7 мм). Как объясняли фронтовикам, пулеметы пойдут на вооружение новых самолетов…

Перед перебазированием в Тузлы Александр Иванович вновь угодил «под горячую руку» комдиву Осипенко. Аэродром неожиданно атаковала пятерка Ю-88. Единственным, кто успел взлететь для их преследования, был Покрышкин. Однако он вынужден был вернуться, поскольку Чувашкин в спешке допустил оплошность и шасси не убралось. Вину техника летчик взял на себя. Инициатива вновь оказалась наказуема. Осипенко, поостывший было после прежнего разговора, вновь «зарубил» ходатайство Иванова о назначении Покрышкина комэском.

…Постоянные полеты на разведку Покрышкину, как он говорил, «опротивели». Но его данные были необходимы, обстановка в те дни изменялась «не только по дням, но и между вылетами». Нет худа без добра, и эти вылеты шлифовали мастерство. Летчик отрабатывал полеты в сплошной облачности, внезапный выход на цель. Разогнавшись с большой высоты, он проносился мимо «мессершмитгов», на бреющем полете уходил от зенитных батарей. Перед этим сбрасывал на цель бомбы «соколиным ударом».

В один из дней середины августа – очередная разведка по установленному в штабе дивизии маршруту и временному графику. Немцы освоились с шаблоном в действиях русских, знали, когда и где ловить разведчиков… Сбив в этом вылете подвернувшийся «Хеншель-126», Покрышкин увидел неожиданную в этом месте длинную сплошную колонну вражеских танков и машин, беспрепятственно двигавшихся к Николаеву, областному центру, где находилась военно-морская база. До города им оставалось полсотни километров. Иванова на месте не оказалось, в штабе дивизии донесение расценили как паническое. Когда командир полка вернулся и приказал проверить данные, было поздно. Как вспоминал Александр Иванович, «преподнесли город немцам как на блюдечке».

– Что поделаешь! В вышестоящих штабах, к сожалению, много еще «умников» сидит. Из-за них мы много бед терпим… – в сердцах вырвалось у Иванова.

От основных сил Южного фронта была отрезана Отдельная Приморская и часть 9-й армии. Вылет массы советских самолетов с аэродрома Чернобаевка на полевые площадки уже за Днепром запомнился летчикам: «Картина была занятная и страшная, напоминала панический взлет большой стаи птиц…»

С аэродрома Чаплинка в Херсонской области 55-й полк штурмовал наступающего противника восточнее Николаева и Кривого Рога. Александр Иванович был потрясен еще одной апокалиптической картиной сорок первого года. В Северной Таврии, в низовьях Днепра не было мостов через реку. Громадные толпы беженцев, в основном – женщины, старики, дети, скапливались у паромной переправы в районе Каховки. Воочию видели наши летчики беспощадность немецких летчиков, настоящих нацистов: «Они стремятся сбросить свои бомбы на этих измученных людей, а особенно потопить паром».

Самолетов в полку оставалось совсем немного. Летчики вылетали на прикрытие переправы поодиночке! А. И. Покрышкин пишет:

«Вылетаешь иногда и думаешь – это, может быть, твой последний полет, ибо над переправой придется драться одному с группой бомбардировщиков, иногда прикрытых и „мессершмиттами“. Но переправа не должна быть разбита даже ценой твоей жизни… Переправу у Каховки мы не дали разбить. Обеспечили переход на другой берег Днепра не только беженцам, но и нашим отступающим частям».

Снова – отступление. Нередко летчики вылетали с одного аэродрома, а садились на другом. Западнее Мелитополя, прикрывая свои СБ (устаревшие к этому времени скоростные бомбардировщики), в бою с группой Me-109 Покрышкин сбивает немца, награжденного Железным крестом.

Незадолго до этого, как пишет Александр Иванович:

«Вернулась в полк и пропавшая часть штаба, выехавшая из Березовки после нашего перелета в Тузлы. Группа офицеров штаба и охрана наскочили на прорвавшихся на юг немцев, сожгла штабной автобус, в котором был сейф с секретными бумагами, в том числе с итогами боевых действий полка с начала войны. Все данные о сбитых нами самолетах и подтверждения на них, уничтоженной боевой технике на земле при штурмовках сгорели или попали в руки немцев. Пропавшая группа штаба не смогла пробиться на восток и ушла в Одессу, а оттуда переправилась в Севастополь и затем добралась до Дорунбурга… К счастью, знамя полка перевозилось с основным составом штаба под руководством Матвеева».

Командование Южного фронта пыталось остановить немцев контрнаступлением у Мелитополя, но артиллерии и танков для этого явно не хватало.

В краткой справке об истории полка с 22 июня 1941-го по 13 августа 1942 года осталась запись:

«С 15.8.41 года полк принимает участие в Мелитопольской операции 9 Армии с аэроузла Астраханка. Основное усилие полка в этой операции было направлено штурмовыми вылетами на уничтожение живой силы противника, прикрытие своих бомбардировщиков к цели и обратно и ведение разведки в интересах армейского командования.

Особенно характерным эпизодом в этой операции был боевой эпизод по захвату станции Акимовка нашими наземными частями при содействии звена самолетов МиГ-3; звено старшего лейтенанта Покрышкина получило задание оказать содействие наземным частям по захвату станции Акимовка, где засели и укрепились значительные силы фашистов. В исключительно неблагоприятных метеоусловиях (облачность 50– 100 метров, видимость один километр) звено МиГ-3 с бомбами ЗАБ-50 вылетело для выполнения задания. Старший лейтенант Покрышкин, ведущий звено, точно выводит на цель и отличным бомбометанием поджигает станционные постройки, чем способствует захвату станции нашими войсками.

Мелитопольская операция была наиболее напряженной для личного состава полка, при наличии исправных 8-10 самолетов полк проводил по 60-65 самолетовылетов в день» (ЦАМО. Ф. 16 гв. ИАП. Оп. 206868. Д. 4. Л. 53).

Тем временем с севера в тыл 9-й армии, в которой воевал Покрышкин, двинулась лавина немецких танков. Одновременными ударами от Днепропетровска и от озера Молочное (у Мелитополя) на город Осипенко (Бердянск) немецкое командование планировало окружить и уничтожить войска Южного фронта. 1-я танковая армия Э. фон Клейста, прорвав советскую оборону, устремилась на юг, к Азовскому морю.

54-летний генерал-полковник Клейст имел весомый авторитет в германской армии. Продолжатель старой династии прусских генералов, кавалерист, он большую часть и Первой мировой войны провел на Восточном фронте. Посвященный в рыцари святого Иоанна Иерусалимского, суровый генерал, как пишут на Западе, не был нацистом, однако принял деятельное участие в войнах Гитлера. Громил Польшу, Францию, во главе одной из своих дивизий вошел в разрушенный Белград. Наступая на левом крыле группы армий «Юг», танкисты Клейста окружали и уничтожали советские войска под Уманью и Киевом. Последний «котел», по немецким данным, был крупнейшим во Второй мировой войне – 667 тысяч пленных…

На острие удара танковой группы (с октября – армии) Клейста по дорогам Запорожья шла 1-я танковая дивизия СС. Командир – 49-летний оберстгруппенфюрер (генерал-полковник) Йозеф (Зепп) Дитрих, сын баварского мясника, ветеран Первой мировой войны, на которой потерял двух братьев. Один из первых членов НСДАП, телохранитель и любимец Гитлера, Дитрих громко заявил о себе во внутрипартийной чистке 30 июня 1934 года, названной «ночь длинных ножей».

Гитлер говорил о своем Зеппе: «Я давал ему возможность проникать в самые больные места. Он человек, который одновременно хитер, энергичен и жесток». Все знавшие Дитриха отмечали его здравый смысл в делах, личную храбрость и особую жестокость: «Человеческая жизнь имеет мало значения для СС». Отборные (рост не ниже 177 см) эсэсовцы лейбштандарта «Адольф Гитлер», преобразованного затем в дивизию, отличились в Польше, Франции, Югославии и Греции. Командование отмечало «их внутреннюю дисциплинированность, холодную отвагу, бодрую предприимчивость, непреклонную твердость в кризисных ситуациях, примерную жесткость, товарищество».

…4 октября, в полете на разведку над запорожскими степями в районе небольших городов Пологи и Орехов, Покрышкин увидел пролог катастрофы. На КП он доложил:

– Дело плохо, товарищ командир полка! С Синельникова и от Запорожья по дорогам на Орехов движутся более двухсот танков и сотни машин! У Орехова производят заправку более ста танков. Идет окружение восемнадцатой и нашей девятой армий.

– Что ты говоришь?!

– Точно, товарищ командир! Хотите верьте или нет, но здесь дело хуже, чем под Николаевым.

Добывая точные цифры, Покрышкин шел на бреющем, в двух-трех метрах от земли, вплотную к бортам немецких танков, заслоняясь ими от трассирующей смертоносной метели, выпущенной настильно зенитными орудиями фирмы «Эрликон»… Чтобы выполнить задание и выжить, пилотирование должно было быть суперэкстремальным.

Все опытные летчики полка были заняты штурмовкой. Покрышкину давали в полеты на разведку ведомых из оставшихся «слабаков». Один из них в этом вылете бросил ведущего. Немолодой летчик, он иногда вылетал нетрезвым, был негоден для серьезных заданий, в чем сам себе признаться не хотел.

…Теперь Покрышкину в штабе дивизии поверили. В полк приехал заместитель комдива Гиль, о котором Александр Иванович отзывался так: «Мне уже приходилось встречаться с этим разумным и вежливым генералом. Гиль и Осипенко по характеру были антиподами». Заместитель комдива сказал Покрышкину, что по его данным принято решение на отход войск Южного фронта.

Но куда направил Клейст острие своего удара? Об этом снова должен был узнать Покрышкин.

С предыдущим ведомым он лететь отказался. Качества нового также не обнадеживали. Степан Комлев недавно вернулся в строй после ранения в голову и, хотя был представлен к ордену Красного Знамени за 44 боевых вылета, подготовку имел невысокую… В таких случаях Покрышкин чувствовал себя увереннее, когда летел один.

Пересчитав танки и машины, Покрышкин не удержался от искушения зайти на штурмовку одной из колонн. И тут же увидел пытавшегося уйти от пары Me-109 Комлева. Александр Иванович спасает ведомого, расстреляв немца в упор. Но вторая пара «мессеров» подбила его МиГ.

На сей раз вероятность спасения нашего героя была такой, которую называют – один шанс из тысячи. Внизу, в Орехове, – головорезы-танкисты Зеппа Дитриха. В небе – заходящая на теряющий высоту подбитый МиГ «волчья стая» «мессеров». Наши летчики сразу прозвали их «худыми», тонкий фюзеляж действительно напоминал отощавшие живот и бока известного хищника.

Снова – балансирование без всякой страховки над серой ареной осенней степи под барабанную дробь пулеметно-пу-шечных очередей. Зрители, эсэсовцы и красноармейцы, затаив дыхание, ждали развязки. Смерть как молотком стучала пулями по бронеспинке МиГа.

И летчик «собрал в кулак» всю свою богатырскую волю! До предела обострились восприятие и интуиция. Сжавшись за бронеспинкой, Покрышкин, оглядываясь назад, ждал выхода «мессера» на дистанцию стрельбы. Надо было уловить единственный между жизнью и смертью миг, когда немецкий пилот нажимает на гашетку… И резко скользнуть вниз и в сторону – под трассу огня! Три «мессера» поочередно азартно пикировали на уходящий со снижением все дальше от занятого немцами Орехова советский самолет. И в эти минуты, когда бешено колотится сердце и льется по лицу пот, Александр Иванович остается аналитиком… «Я постиг одну методическую тонкость стрельбы немецких истребителей по моему самолету. Они сначала выпускали очередь из пулемета, потом посылали несколько снарядов. Это открытие спасло самолет и мою жизнь». Пусть пули бьют по бронеспинке, главное – не пропустить пушечный залп…

Несколько раз проносится с грохотом мимо кабины огненное дуновение гибели. Финал близок. Мотор глохнет у самой земли, в МиГе все-таки рвутся снаряды. Подготовиться к этому приземлению летчик уже не успел, после удара головой о приборную доску он теряет сознание, осколки разбитых очков секут лицо, ранят глаз. В полуобморочном состоянии Покрышкин вылез из кабины, успел спрятаться под мостиком у переезда. Немцы предпринимали все, чтобы прикончить живучего русского. Но вот у них закончился боекомплект, они уходят…

О чем же первая мысль летчика, еле уцелевшего в такой передряге? Только об одном – не видит правый глаз! «Неужели пришел конец моей летной мечте?!»

Вторая мысль – немцы здесь или наши? Пистолет заряжен и готов к бою. Пожилая плачущая женщина спешит к летчику, отвечает на его вопрос: «Наши, сыночек, наши!» Смыв с лица кровь колодезной водой, Покрышкин счастлив: «Хорошо! Глаза целы, летать буду. Ну и расплачусь же с вами, немцы!»

Командир полка, держащего оборону в Малой Токмачке, встретил Александра Ивановича репликой: «А, летчик! Это тебя добивали „мессершмитты“?» Ночью подбитый МиГ был погружен на трехтонку «ЗИС». Со всех сторон слышался скрежет танковых гусениц… Началась «одиссея» Покрышкина по дорогам захлопнутого генералом фон Клейстом «котла».

«На передовом пункте мне довелось впервые увидеть трагедию переднего края обороны», – вспоминает А. И. Покрышкин. Груды окровавленных бинтов, стоны, трупы на соломе.

Здесь, в Малой Токмачке, Александр Иванович был потрясен глазами умирающего семилетнего ребенка, в которых воплотилось для него бездонное народное горе…

Вспоминая потом этот полет на разведку, возвращение из которого столь затянулось, летчик говорил: «Кто в сорок первом-сорок втором годах не воевал, тот войны по-настоящему не видел».

Многое предстало перед его глазами. Часть из этих сцен редакторы вычеркивали из изданий 1960-1980-х годов…

«Человек в халате, стоявший рядом со мной, схватился руками за свою ногу. Я увидел на нем пробитый сапог. Медик запричитал диким голосом:

– Я ранен! Я ранен! Скорее перевяжите меня и отправьте в госпиталь.

– Замолчи! А то пристрелю тебя! Ты видел пацана с распоротым животом? Он не кричал. Ты же мужчина! – пригрозил ему я, положив руку на кобуру пистолета».

Покрышкин, которому осмотрели и перевязали глаз и лоб, отказался остаться в госпитале. Здесь он узнал, что раненый Степан Комлев, его ведомый, отправлен с другими ранеными в тыл. Но тыла уже не было, немецкие танки и мотоциклисты подстерегали везде…

По дороге в машине Покрышкин, несмотря ни на что, погрузился в размышления о последнем вылете, клянет себя за заход на штурмовку после проведенной разведки. Отмечает все ошибки ведомого. Как же слабо технически и тактически подготовлены многие летчики…

На станции Верхнетокмак стало известно – на юг можно не спешить, проскочить по берегу Азовского моря не удастся, немцы уже в городе Осипенко (Бердянск). Покрышкин и сопровождающие его с самолетом солдаты вошли в состав колонны, собиравшейся для ночного прорыва в восточном направлении. Приказав разбудить себя в час ночи, Покрышкин, не спавший двое суток, заснул мертвецким сном. Утром обнаружил, что совершил серьезную ошибку – оставил в машине имевшуюся там бутыль со спиртом. Бойцы «загудели» и проспали время сбора… В утренней тишине слышалась артиллерийская канонада.

Поехали в Черниговку – ближайшее большое село. МиГ, который Покрышкин упрямо не желал бросать даже в этой гибельной заварухе, грохотал на поворотах и спусках степных оврагов.

В Черниговке находился штаб окруженной 18-й, армии. По окраинам уже шныряли немецкие автоматчики. В улочках рвались мины…

Это был черный октябрь 1941-го… 7 октября – катастрофа под Вязьмой. А. Е. Голованов, тогда командир 81-й Авиадивизии, был вызван в Ставку:

«…Я застал Сталина в комнате одного… Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.

– У нас большая беда, большое горе, – услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий… Что будем делать? Что будем делать?

Видимо, происшедшее ошеломило его.

Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой душевной муки.

…Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сделать и что мог посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии.

Вошел помощник, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников… Сталин встал, сказал, чтобы входил. На лице его не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады».

16-17 октября многих москвичей охватила паника: «Немец в Москве!» На улицах витал пепел сжигаемой документации. Рабочие на шоссе Энтузиастов, ведущем на восток, переворачивали автомашины перетрусивших начальников и директоров.