Текст книги "Покрышкин"

Весной 1944-го на одном из аэродромов Девятаев встретил своего «брата по крови» Владимира Боброва: «С разбегу мы крепко обнялись, приветствуя и хлопая друг друга по спине». Командир помог Михаилу вернуться в истребители: «Идем к нашему комдиву, Александру Покрышкину, он сумеет уговорить медицину…» М. П. Девятаев писал: «Я был горд! Да и как не гордиться, когда одно имя Покрышкина приводило гитлеровцев в ужас и вызывало панику в их рядах».

Но вот плен… Немцы в 1944-м уже не так жестоки, как три года назад. Летчиков, зная их энергию и повышенную способность к побегу, они старались держать отдельно, под особым присмотром. Девятаев активно участвует в подготовке побега, роет подкоп под стену барака. Но попытка не удалась, после чего следую г штрафные лагеря, печально известный Заксенхаузен. В своей книге М. П. Девятаев описывает все круги ада немецкого плена – кандалы и колодки, «мытье» колючей терновой метлой, изощренный садизм, расстрелы только за ненавистный взгляд, расстрелы каждого десятого в строю… Пленных бьют кулаками по лицу на вокзале немецкие подростки в форме «гитлерюгенда». Беспощаден к «вонючим русским свиньям» надзиратель Заксенхаузена «железный Густав». После войны, вспоминая отличавшихся жестокостью и цинизмом блокфюрера и рапортфюрера, уголовников с дегенеративными лицами, Девятаев пишет: «Смешно и грустно, что такие выродки возомнили себя высшими созданиями природы, призванными вершить судьбы человечества…»

Один из членов подпольной организации Заксенхаузена спас летчика, подменив положенную ему бирку смертника на другую. Девятаев отправлен в концлагерь на остров Узедом.

Работая на аэродроме, летчик сколачивает экипаж из советских военнопленных для побега на самолете. Терять нечего. Некий Костя-морячок, прислужник охраны, заявил:

«О Родине думаете? А не все ли равно, кому служить? Были бы денежки да девушки». Девятаев не сдержался и дважды сбивает верзилу с ног. Наказание – так называемые «десять дней жизни». Осужденный, если выдержит страшные побои и издевательства, будет убит на десятый день.

Оставалось два дня. В ночь на 8 февраля 1945-го установилась наконец летная погода. Днем, убив вахтмана, экипаж Девятаева забирается в кабину «Хейнкеля-111». Взлет не удался, один из приборов – колесико триммера руля глубины – поставлен на посадку. Разворот у самого обрыва берега моря, следует вторая попытка взлета. Двое самых крепких, Иван Кривоногов и силач из Новосибирской области Петр Кутергин, навалились на штурвал…

В далекой мордовской деревне Торбеево, мать Девятаева Акулина Дмитриевна, получив «похоронку» на сына – командира экипажа Т-34 Василия Девятаева, опустилась на колени перед иконами. «Боже, – молилась эта исстрадавшаяся женщина, – помоги, сохрани жизнь моим в живых оставшимся детям». В это время второй ее сын Михаил сидел в кресле пилота «хейнкеля»: «Я молю моторы, каждый тросик и винтик нашего самолета, чтобы оторваться от земли и взмыть в небо».

И «хейнкель» оторвался от земли! «Ура! Летим! – ликовали мои товарищи и от радости, переполнявшей их сердца, запели „Интернационал“…

В Пенемюнде прибыли на разбор чрезвычайного инцидента Борман и Геринг.

Девятаев с товарищами приземлились у своих, но, как он пишет: «Сразу же после побега мною, моими друзьями по экипажу широко не восторгались. Скорее наоборот. Мы подверглись довольно жестокой проверке. Длительной и унизительной…» Лишь в 1957 году справедливость восторжествовала. М. П. Девятаеву было присвоено звание Героя Советского Союза. Его подвиг стал известен всей стране благодаря книгам, написанным самим Михаилом Петровичем, а также очерку журналиста В. М. Пескова.

М. П. Девятаев неоднократно бывал у своего комдива А. И. Покрышкина, который писал: «По обстоятельствам боевой жизни на войне можно оказаться в плену, но не стать пленником. Для настоящего патриота плен – это только эпизод в его борьбе за свободу своей Родины. Михаил Девятаев доказал это своим героическим подвигом».

Крепкой была дружба Девятаева и с его ведущим – Владимиром Ивановичем Бобровым. О судьбе последнего автор книги «Советские асы» Н. Г. Бодрихин пишет: «Непросто найти второго такого летчика, в чьей летной книжке Великая Отечественная война обозначилась бы более полно: он воевал на шести фронтах. Командовал двумя прославленными гвардейскими полками. Сбив неприятельский истребитель в небе Прибалтики ранним утром 22 июня, последнюю победу одержал над Прагой 9 мая в 12.40… В начале 1944 года он без достаточных оснований был снят с полка и лишь несгибаемый рыцарь Покрышкин взял на себя смелость пригласить Боброва „на полк“ в свою дивизию…

11 августа 1944-го А. И. Покрышкин представил В. И. Боброва к званию Героя Советского Союза за 24 лично сбитых самолетов противника и 18 в группе. Но присвоено это звание Боброву было лишь 20 марта 1991 года посмертно…

М. П. Девятаев умер в Казани на 86-м году жизни в конце 2002 года. Всю свою долгую жизнь он помогал людям.

…14 июля, когда был сбит и тяжело ранен Борис Глинка, Покрышкин срочно прибывает в 16-й гвардейский полк. В такие моменты комдив считал своей обязанностью личным боевым вылетом «сгладить психологическое воздействие», вызванное ранением такого аса и Героя, как Б. Б. Глинка. Покрышкин после разбора допущенных ошибок ведет ударную восьмерку, обеспечивает его действия четверка Андрея Труда.

Для атаки группы из сорока самолетов Ю-87 и «Хен-шель-129» в сопровождении «фоккеров» ведущий применяет лобовую атаку. О таких атаках его ведомый Г. Г. Голубев писал: «Лобовая атака, как и таран, требует от истребителя исключительных моральных качеств, огромного нервного напряжения, полной уверенности летчика в своих силах. Сближение на лобовых занимает буквально считанные секунды. Почти мгновенно образуется дистанция действительного огня. Одно неверное движение – и ты можешь врезаться своим самолетом во вражескую машину. Опоздаешь на мгновение нажать на гашетку – и тебя сразит трасса врага. В лобовой атаке победит тот, кто обладает холодной расчетливой смелостью, основанной на уверенности в успехе и правоте своего дела, у кого крепче нервы».

В этом бою на «кобре» Покрышкина отказал радиоприемник. Однако комдив решает продолжать вылет, поскольку «мое возвращение внесет дезорганизацию».

Проскочив в круг немецких самолетов, маневрируя, Покрышкин сбивает два «юнкерса» и «хеншель», еще один Ю-87 подбит. Чуть выше крыла «кобры» комдива проходит пушечная очередь «Фокке-вульфа-190».

Летчик 104-го гвардейского полка Владимир Чичов, дважды вылетавший в боях на Сандомирском плацдарме в группе комдива, так выразил настроение летчиков-покрышкинцев: «Эти полеты остались у меня в памяти до сегодняшнего дня. Присутствие в группе Покрышкина вселяло во всех уверенность в нашей непобедимости, добавляло смелости и силы воли идти на риск. Казалось, что если бы нам встретилась группа немцев и из ста самолетов, то мы не задумываясь бросились бы своей восьмеркой на них».

Боевая работа дивизии четко организована. На наиболее вероятных направлениях полета немецких бомбардировщиков установлены радиолокаторы, радиостанции наведения, оборудованы площадки для действий «аэрокобр» из засад. Начальник штаба 9-й гвардейской дивизии Б. А. Абрамович писал: «Все данные воздушной обстановки, которые мы беспрерывно получали по радио, наносились на планшет. Это давало нам возможность постоянно „видеть“ складывающуюся воздушную обстановку и своевременно принимать необходимые меры… Наши асы во главе с Покрышкиным быстро разгадывали все новинки противника и в ответ на них применяли свои новые тактические приемы, которые приводили в замешательство врага…

9-я гвардейская Мариупольская истребительная авиадивизия была награждена орденом Богдана Хмельницкого. 16-му гвардейскому полку присвоено почетное наименование Сандомирский.

В пригороде польского города Тарнобжега, Мокшишуве, ночью 19 августа Покрышкин с тревогой поднимает трубку телефона:

«…Раз звонят так поздно, значит, сообщение о каком-то неприятном случае. Говорил дежурный офицер штаба:

– Товарищ командир дивизии, поздравляю с присвоением вам звания трижды Героя Советского Союза! – И он зачитал поздравительную телеграмму от генерала Красовского … Некоторое время я молчал. Даже не верилось в то, что так высоко оценили мои боевые дела наши партия и правительство. Я – первый трижды Герой… Все это как-то не укладывалось в сознании. В памяти пронеслись три года боев, побед и неудач, успехов и огорчений… Эта высокая награда касалась всех моих подчиненных, отважно сражавшихся за нашу великую Родину, касалась и тех, кто в совместных боях отдал свою жизнь во славу нашего Отечества».

20 августа во всех газетах публикуется приказ Верховного Главнокомандующего: «…Сегодня в день авиации – 20 августа в 17 часов в столице нашей Родины Москве от имени Родины салютовать нашим доблестным авиаторам двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий».

Во всех газетах этого дня на первой полосе помещен:

«УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

О награждении Героя Советского Союза гвардии полковника Покрышкина Александра Ивановича третьей медалью «Золотая Звезда»

За образцовое выполнение боевых заданий Командования и геройские подвиги на фронте борьбы с немецкими захватчиками, дающие право на получение звания Героя Советского Союза, наградить Героя Советского Союза Гвардии полковника Покрышкина Александра Ивановича третьей медалью «Золотая Звезда» и в ознаменование его геройских подвигов соорудить бронзовый бюст с изображением награжденного и соответствующей надписью, установить на постаменте в виде колонны в Москве при Дворце Советов.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин Москва. Кремль. 19 августа 1944 г.»

Взрыв восторга летчиков, поток поздравлений… Мать автора этих строк вспоминает, как устремились ликующие новосибирцы на центральную городскую площадь после оглашения Указа о награждении земляка. По радио Указ читал знакомый всем голос Ю. Левитана. Дети, услышав весть, побежали, обгоняя взрослых, к Красному проспекту, по пыльной Сибирской улице…

Фотографии первого трижды Героя, вырезанные из газет и журналов, – в кабинах самолетов и на книжных полках у школьников. Страна читает первые страницы будущей книги А. И. Покрышкина «Крылья истребителя», опубликованные в нескольких номерах «Красной звезды».

До конца войны Александр Иванович оставался единственным трижды Героем Советского Союза. Георгий Константинович Жуков был награжден третьей медалью «Золотая Звезда» 1 июня 1945 года, Иван Никитович Кожедуб 18 августа того же победного года. Представлялся к третьей Звезде вскоре после Победы за 52 лично сбитых самолета выдающийся летчик-истребитель уралец Кирилл Алексеевич Евстигнеев. Наградной лист подписал командующий 5-й воздушной армии генерал С. К. Горюнов, но на высшем уровне представление не было утверждено.

10 сентября 1944-го пресса сообщает:

«Вчера, 9 сентября, первый заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР тов. Н. М. Шверник вручил ордена и медали награжденным.

Орден Богдана Хмельницкого II степени через представителей вручается 9 Гвардейской истребительной авиационной Мариупольской дивизии, награжденной за образцовое выполнение заданий командования в боях с немецкими захватчиками при прорыве обороны немцев на Львовском направлении и проявленные при этом доблесть и мужество.

Третья медаль «Золотая Звезда» вручается гвардии полковнику А. И. Покрышкину, награжденному за образцовое выполнение боевых заданий командования и геройские подвиги на фронте борьбы с немецкими захватчиками».

Неизвестны причины, по которым Верховный Главнокомандующий не вручал лично самые высокие награды. Возможно, у него для этого просто не было времени. Фюрер же не упускал возможность сфотографироваться со своими асами при вручении Дубовых листьев, мечей и бриллиантов к Рыцарскому кресту.

Покрышкина вместе с получившими вторые «Золотые Звезды» Григорием Речкаловым и Николаем Гулаевым, а также со ставшим Героем Андреем Трудом фотограф снимает на Красной площади, на Кремлевской набережной. Четыре советских летчика, на груди у которых восемь Золотых Звезд, эпически смотрятся на фоне Покровского собора – храма Василия Блаженного…

В штабе ВВС А. А. Новиков, тепло поздравив Героев, сказал Покрышкину:

– Александр Иванович! Звонили твои земляки и просили отпустить тебя на несколько дней в Новосибирск. Желаешь слетать в родную Сибирь?

Дрогнуло сердце летчика. Ведь когда он узнал о присвоении ему звания трижды Героя, одной из первых его мыслей была такая: «А еще в это утро мне захотелось увидеть Новосибирск, ступить на родную сибирскую землю!»

Этот полет стал одним из самых волнующих в его жизни. Если уж сравнивать жизнь с витками спирали, то это был всем виткам виток! Последние два раза он приезжал в город детства и юности на трагические похороны отца, потом – авиатехником с уже почти несбывшейся мечтой о небе… А теперь прежний неудачник-«технарь» летел домой на самолете Главного маршала авиации, окруженный корреспондентами, в ореоле славы самого знаменитого аса великой державы! Он летел на восток, навстречу восходящему солнцу… Его встречал эскорт истребителей, оркестр и толпа народа на аэродроме. Так когда-то он сам встречал героев рекордных перелетов.

По-осеннему стыло высветилась под крылом лента Оби… Журналист Юрий Жуков, автор очерков, а затем и книги о Покрышкине, оставил зарисовку: «Полковник заволновался, как школьник. Он прижался к стеклу, снял фуражку и пристально стал всматриваться в контуры огромного сибирского города. Тучи, надоедливо тащившиеся над землей от самого Урала, раздались, мелькнула синева, золото солнечных лучей пролилось на мокрые проспекты…»

«…Я не узнавал город, – вспоминал Александр Иванович. – Жилые кварталы, крупные заводы раскинулись по обеим сторонам Оби и протянулись к тайге и в степь. Радостное чувство охватило меня…»

Вот она, глубинная родовая покрышкинская Русь… Громадные заводы, где создается по новейшим технологиям оружие победителей. И деревянные избушки окрест индустриальных гигантов… В одной из этих избушек ютилась семья Героя, чье имя не сходит теперь со страниц мировой прессы.

30 августа 1944 года в «Известиях» появилась заметка «Популярность советского летчика в США»: «Нью-Йорк, 29 июля: газеты „Нью-Йорк тайме“, „Нью-Йорк геральд трибун“ и другие опубликовали статьи о советском летчике-истребителе подполковнике, дважды Герое Советского Союза А. Покрышкине. Газета „Нью-Йорк Тайме“ озаглавила статью „Лучший летчик-истребитель в нынешней войне – русский“. Газета описывает боевые подвиги Покрышкина, отметив, что он сбил 59 немецких самолетов.

Газета «ПМ» занесла советского летчика Покрышкина в число выдающихся лиц, которых она отмечает за особые заслуги».

Президент США Ф. Рузвельт назвал Покрышкина лучшим летчиком-истребителем союзных армий.

Еще в июне 1943-го по представлению командующего ВВС А. А. Новикова лучший ас Кубани был награжден медалью «For distinguished service» («За выдающиеся заслуги», MCMXVIII).

…Среди массы встречавших летчика в том сентябре 1944 года на новосибирском аэродроме была и его жена Мария. Ошеломленная нахлынувшей на мужа славой, правительственными телеграммами и фотографиями в газетах, она пребывала в смятении. Сколько людей, выдержавших и огонь, и воду, менялись под звуки медных труб… Нужна ли она теперь такой знаменитости? Мария Кузьминична вспоминала эту встречу в своей книге:

«Он остановился на трапе, оглушенный оркестром, растерянно оглядывая море голов, знамена и транспаранты. Видимо, столь торжественная встреча явилась для него полной неожиданностью, на лице мужа отразилось сильное волнение. Он, увидев с трапа самолета меня, стоявшую в состоянии прострации позади всех встречающих, как будто бы мне на аэродроме и делать было нечего, ни на кого не глядя, сразу пошел в мою сторону.

Собравшиеся у самолета люди постепенно расступались перед ним, образовав как бы живой коридор, в конце которого стояла я… Это запомнилось мне на всю жизнь. Глядя, как он ко мне приближается, я подумала, что на аэродроме, кроме него и меня, никого и нет… Потому что и он никого не видел и не замечал, кроме меня.

Подойдя, он обнял меня, поцеловал и, как-то посветлев от улыбки, сказал:

– Здравствуй, Мария!

А потом наклонился и тихо, только для меня одной добавил:

– Ты не беспокойся, ни о чем плохом не думай. Я такой же, как и был прежде. И я тебя люблю!

После этого я много думала над тем, каким образом, в тиком многолюдье и сумятице, он нашел в тот самый волнующий момент жизни такие нужные и важные для меня слона. Как мог Саша безошибочно угадать мои тревоги и сомнения? И сразу мне стало легко и радостно! Как будто какая-то ноша невероятной тяжести свалилась с моих плеч! Счастье мое было со мной! Мы с будущим ребенком ему нужны, и он нас любит! А Саша тем временем здоровался с матерью, сестрой, братьями, многочисленной родней и знакомыми.

Для меня все происходившее расплывалось в каком-то легком и радостном тумане. Мною владело только одно чувство, заполнившее целиком все мое существо: вернулся мой самый дорогой и близкий человек, живой и здоровый, сильный и верный. Мне теперь ничего не страшно и ничего больше не нужно!»

Правда, видела жена в эти дни своего мужа нечасто. Конечно, главного героя страны желали лицезреть земляки. Им, измученным ночными сменами в цехах, так нужен был этот свой сибирский богатырь-победитель. Его коренной русский облик и улыбка освещали сумрачные, душные от чада сгорающих масел заводские цехи золотым сиянием грядущей победы…

«Трудиться для победы, как сражается Покрышкин!» – призывали транспаранты. Александр Иванович обнимает друзей по ФЗУ, ставших инженерами, – Бовтручука и Лобова, что-то говорит плачущей работнице, получившей на днях «похоронку»…

В 1941-1945 годах с новосибирского левобережья было призвано в армию более 10 тысяч человек, погиб или пропил без вести почти каждый второй. «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят…» – поется в известной песне «На Безымянной высоте». Из этих восемнадцати стоявших насмерть бойцов 139-й Краснознаменной ордена Суворова Рославльской стрелковой дивизии семнадцать были новосибирцы, десять из них с родного для Покрышкина завода…

Они запомнились однополчанам, солдаты из Сибири. Ветеран 112-й стрелковой дивизии, которая формировалась в Новосибирской области, А. Я. Очкин, награжденный орденом Красного Знамени за Сталинград, вспоминает, что сибиряки были все же «из другого теста. Их не надо было заставлять рыть окопы глубже. Они знали, что делать. Чем труднее было, тем хладнокровнее они становились».

…Побывал Александр Иванович и в стенах ФЗУ, в классе, где учился. Покорил ребят, взяв в руки напильник и точно обработав заготовку. Мастер замерил деталь кронциркулем. «Под общий смех и гул одобрения объявляется оценка… теперь я здесь свой, фабзавучники окружают меня еще плотней…»

«История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. интересна не только боевыми действиями на фронтах, не менее интересна, драматична, а порой и трагична роль тыла в этой войне», – пишет в книге «Создание оборонной промышленности Новосибирской области (1941-1945 гг.)» (Новосибирск, 2000) В. Н. Шумилов. И это так. Урал и Западная Сибирь стали главными арсеналами державы. Воспоминания тех, кто творил этот подвиг, статистика поражают. Гитлер никогда не мог убедить или даже заставить немцев трудиться с интенсивностью, хотя бы напоминающей ту, с которой работали русские. Из оккупированных стран в «третий рейх» свозили миллионы рабов.

То, что сделал в войну советский тыл, показывает – Россия в состоянии свершить все, когда есть на то благословенная воля… Новосибирец В. А. Блиновский, в годы войны совмещавший учебу в школе с работой на заводе, вспоминает одного из кадровых рабочих, своего наставника:

«Его фамилия Борисов. Тогда нам казалось, что он тут на заводе и жил, потому что мы всегда заставали его у станка. У него, как и работающих рядом с ним слесарей, было усталое лицо. Лихорадочно блестели глаза – видимо, ему нездоровилось. Но он был неутомим. Казалось, в этом человеке неиссякаемый источник энергии. Вот он у верстака отпиливает детали и на мгновение прикрывает глаза. Кажется, сейчас опустит руки, не сможет работать. Но он тут же проведет тыльной стороной руки по лбу, улыбнется нам, словно говоря: „Порядок, хлопцы!“ И мы опять видим неутомимого Борисова, одного из лучших слесарей цеха.

И что интересно, сколько лет прошло, а станет мне худо, и кажется, нет больше сил, – всплывет передо мной худое, усталое, но улыбающееся лицо Борисова, и его вдруг повеселевшие глаза как бы говорят: «Все в порядке, хлопцы!» И мне становится легче от этого, и прибавляется сил! Удивительны свойства нашей памяти и сокровенны глубины души!»

…После встреч и выступлений Александр Иванович возвращается домой. Не в избушку на Лескова, 43а, а в трехкомнатный домик на улице Державина – подарок города семье трижды Героя.

Незадолго до появления Покрышкина в Сибири вице-президент США Г. Уоллес пролетом из Москвы, где его принимал И. В. Сталин, настойчиво просил в Новосибирске дать ему возможность побывать в семье известного в Америке аса. Ксения Степановна, пришедшая домой с тяжелым мешком свежескошенной травы для своей коровы Малютки, раздражена визитами работников обкома, которые ломали голову над тем, как вести заморских гостей в такую бедность. В сердцах мать аса говорит:

– Да что же это за мериканцы такие?! Нешто на них никакой управы нет? Могли бы и участкового позвать да под конвоем их отправить на аэродром.

Мария Кузьминична предложила «гениальную идею» – объяснить вице-президенту, что семья аса выехала на дачу.

После этого случая Покрышкины и переселились в новый дом.

…Близится прощальный вечер. Поются в застолье любимые, знакомые с детства песни «По диким степям Забайкалья», «Славное море, священный Байкал»…

Эй, баргузин, пошевеливай вал,

Молодцу плыть недалечко.

«Ничего, мать, я, видно, заговоренный…» – говорит Александр Иванович Ксении Степановне. М. К. Покрышкина вспоминала: еще до приезда мужа с фронта одна из подруг матери рассказывала ей следующее. Проходя на вокзале мимо одного из эшелонов, следовавших на восток, она услышала: «Скажите Покрышкиной, что ее сын жив!» Это был эшелон с нашими солдатами, побывавшими в плену у немцев, а теперь отправленными в свои лагеря на Дальний Восток… И каждый день Ксения Степановна, надеясь на весть о сыне Петре, в определенный час ходила пешком из лома к следующему такому эшелону…

А по утрам мать шла в церковь, на службу, подавала записки о здравии воина Александра, о пропавшем без вести воине Петре… Служил на Дальнем Востоке Алексей, а еще ooдин сын Валентин заканчивал школу военных летчиков.

Православные в Новосибирске почитали своего владыку – архиепископа Варфоломея (Городцева), 77-летнего старца, имевшего дар прозрения, сильного молитвенника пред Богом. Еще в 1906 году владыка, тогда настоятель Казанской миссионерской церкви Тифлиса, был тяжело ранен тремя пулями из пистолета революционера-террориста, после 1917-го побывал в Соловецком лагере, в сибирской ссылке. В июле 1943 года архиепископ Варфоломей был назначен на новосибирскую кафедру. В Сибири к этому времени остались считанные храмы, давно были закрыты духовные школы и монастыри. Вспоминая первую службу в Новосибирске, в кладбищенской Успенской церкви, архиепископ Варфоломей писал в дневнике: «Народу и около церкви, и в самой церкви было страшно много; картина встречи меня была также крайне умилительна… Слава Господу! Чувства я пережил такие, что мне захотелось и до смерти прожить в этом городе, где так трогательно встречали меня и так горячо молились».

За патриотическую деятельность, сбор пожертвований для Красной армии архиепископ Варфоломей был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Владыка стал духовным собирателем православной Сибири, служил в храмах Иркутска, Красноярска, Омска, Тюмени, Ишима, Тобольска, Барнаула, Бийска…

Молился митрополит Новосибирский и Барнаульский Варфоломей и в забытье перед смертью. Погребен был владыка 5 июня 1956 года в приделе преподобного Серафима Саровского в Вознесенском соборе города Новосибирска.

…Прощание Александра Ивановича с матерью и плачущей женой на новосибирском аэродроме перед вылетом в Москву и далее на фронт запечатлели кинооператоры. Это происходило осенней ночью, в тревожном свете прожекторов…

В поездках по городу Александра Ивановича неизменно сопровождал 1-й секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) Михаил Васильевич Кулагин. Было ему в ту пору всего 43 года, он принадлежал к той команде сталинских наркомов и первых секретарей, которая не менее интересна и значительна, чем когорта генералов и маршалов Великой Отечественной.

Кулагин, позвонив командующему ВВС А. А. Новикову с просьбой отпустить трижды Героя на несколько дней к землякам, понял и умом, и душой, сколь жизненно необходима эта встреча и сибирякам, и самому Покрышкину, который более семи лет не видел мать, которого ждала в Новосибирске жена Мария.

Ныне имя М. В. Кулагина подзабыли. В фотоальбоме о Новосибирске, выпущенном к 100-летию города, 1-й секретарь военных лет даже не включен в галерею «сто лиц» славных людей сибирской столицы… Ход рассуждений составителей понятен – номенклатура, «тоталитарное прошлое»…

Покрышкин и Кулагин подружились. Были в них общие черты. Из воспоминаний тех, кто знал Михаила Васильевича, занимался изучением его деятельности на сибирской земле, предстает перед нами образ русского вожака.

А. К. Жибинов (в первые послевоенные годы – 1-й секретарь Октябрьского райкома ВКП(б): «Наш полк в 1945-м из Германии был направлен на Дальний Восток, на войну с Японией. Как раз 9 мая эшелон прибыл в Новосибирск. Нас отпустили в город, и я попал на митинг, выступал Михаил Васильевич Кулагин. Это был настоящий трибун. Собралось на центральной площади Свердлова около 150 тысяч человек, а тогда всего в городе проживало около 400 тысяч. Народ, слушая речь Кулагина, подхватывал: „Ура! Ура!..“

После войны, работая в Новосибирске, я видел Кулагина в деле. Невысокого роста, крепкий, чувствовалась в нем незаурядная сила. Работал он, не щадя здоровья, по 15-16 часов в сутки. С девяти утра до 18 часов. Затем два часа перерыв, и с восьми до двух-трех ночи… Характерная черта – едва ли не каждый день выезжал в районы, в колхозы и совхозы. Помню, случилась авария на железной дороге, в ют же час он выехал на место, чтобы самому разобраться о причинах. Не было случая, чтобы Кулагин не сдержал своего обещания. Хороший чуткий человек, настоящий коммунист».

Писатель Ю. М. Магалиф (в 1941-1942 гг. заключенный центрального лагпункта, участник строительства аэродрома для Новосибирского завода имени В. П. Чкалова):

«Однажды на аэродром приехал 1-й секретарь обкома партии Михаил Васильевич Кулагин. Он привез с собой ящик водки.

Я очень хорошо запомнил его необычайную речь на небывалом митинге. Как всегда, было ветрено. И Кулагин кричал что было сил, ветер далеко разносил его голос: «Дорогие товарищи заключенные! Да, я не оговорился – знаю, что обращаюсь к вам не по правилам, не по инструкции. Но к черту сейчас всякие инструкции! Мы сегодня с вами действительно товарищи, потому что делаем общее дело: помогаем громить фашистов. Я вам верю, как самому себе. Вы настоящие герои военного времени! Вы построите аэродром досрочно!..»

Мы, политзаключенные, которых иначе как «контрики поганые» никто не называл, слушали секретаря обкома, разинув рты. Многие молча плакали – я это видел своими глазами. И водка тут, пожалуй, была уже не нужна: взлетно-посадочная полоса вырастала прямо на глазах».

А. К. Алексеенко (во второй половине 1940-х гг. – 1-й секретарь райкома комсомола, в течение пятнадцати лет – председатель Народного контроля в Новосибирске):

«Всю жизнь я работал с людьми и могу сказать, что М. В. Кулагин – деятель очень крупного калибра. Годы, когда я видел и слышал этого человека, были для меня своего рода университетом. Кулагин произвел большое впечатление сразу, в январе 1946 года, когда меня, вернувшегося с фронта молодого коммуниста, утверждали 1-м секретарем Тогучинского райкома комсомола. 1-й секретарь обкома запомнился строгим, жестким, был он не стар, но уже седой. Коренастый русский мужик… Волевой и мужественный, трезвомыслящий, убедительный. Всегда одет в сталинскую полувоенную форму темно-зеленого цвета. Рядом – телохранитель в штатском. Кулагин только по какой-то веской причине мог пропустить пленум областного комитета комсомола. Знал по имени всех нас, комсомольских секретарей.

Помню, как на моих глазах Кулагин, приехавший к нам в район, отстранил от должности военкома, два раза не поехавшего в командировку по поручению райкома партии уполномоченным в село, где обстановка была в те годы тяжелая. Майор, услышав решение Кулагина, размяк, задрожал… Военкомом он больше не был.

Сильнейшее впечатление на всех произвела 4-я областная партийная конференция, первая после войны. С отчетным докладом выступил 1-й секретарь. Обсуждение поразило меня откровенностью и резкостью выступавших. Кулагину прямо говорили секретари райкомов партии: Михаил Васильевич, что же вы себе позволяли, снимали людей с должностей, кого-то отдавали под суд, вели себя, как диктатор… В ответном слове Кулагин сказал: «Вы меня сурово критиковали, и я принимаю критику. Я действительно вел себя жестоко. Но в тех условиях я себя вести по-другому не мог. Представьте себе, Государственный Комитет Обороны, Ставка Верховного Главнокомандования принимает решение – в месяц или полтора сформировать и отправить на фронт дивизию. И я должен был выполнить лчэ решение в срок, не считаясь ни с чем. Мы приняли в Новосибирске десятки эвакуированных заводов, их надо Рыло немедленно пустить в строй. Или получена директива – в суточный срок отправить из Кузбасса на Урал два эшелона угля. В этих условиях я действовал, не считаясь ни с чем. А ваша воля – избирать меня 1-м секретарем или не избирать».

И Кулагин был вновь избран. Удивительна была атмосфера конференции, никто не боялся говорить открыто. Критика была беспощадной. Это – очень сильная сторона общественно-политической жизни того времени. Я был молод, переживал эту напряженность, накаленность. Потом уже пришло время боязни и соглашательства…

Все воспринимали Кулагина как бесспорно авторитетного руководителя. Жесткость его была справедливой, не вызвала у людей отторжения».