Текст книги "Избранные. Космохоррор"

Больше не могу терпеть. Что я говорю? Моя королева? Моя богиня? Нет, это не я! Это не могу быть я!

* * *

Из отчета пилота челнока №0431456

30го 6го был получен сигнал помощи с добывающей станции на планете Новая Церера. Из-за сильного ветра пришлось ждать почти две недели. Только 14го 7го челнок совершил посадку. С вечера 7го 7го, мы пытались связаться с персоналом станции. Ожидая худшего, к нашему экипажу добавился врач и двое агентов Федерации по чрезвычайным ситуациям.

Первым, что бросилось в глаза было изувеченное тело старшего ремонтника Грога. Врач ничего не смогла сказать о причинах смерти, кроме как предположить, будто оно выедено изнутри.

На станции произошел какой-то сбой, в результате чего температура сильно упала. Обследовав домики и центральное здание, мы обнаружили останки инженера Мико Салатенни. В коридоре лежали тушки странных существ, напоминавших то ли крыс, то ли кротов. Было решено взять неизвестный вид на базу, чтобы провести исследования.

Чуть поодаль от станции найдено тело бригадира и первого инженера Марка Ивановича Вилсо. Врач диагностировала смерть от переохлаждения. Из одежды на нем были только легкие штаны, майка и кофта. В кармане лежал дневник, который прилагается к отчету. Детальное изучение дневника поможет понять, что именно произошло на станции. До конца расследования станция закрыта. Команда отозвала оставшихся роботов и приготовила их к отправке на базу.

P.S. Один из роботов застрял в глубине ямы. Мы были вынуждены транспортировать робота вручную. Перед самым уходом врач Лина Ли обнаружила странную находку. В толще льда застряло создание, похожее на тех, что были на станции. Вытянутое существо, размером около двух метров имело непропорционально огромную голову, из центра которой торчал длинный красный жгутик, возле которого находилось несколько маленьких семечек. Находку немедленно отправили на базу для изучения.

Конец отчета.

Пилот челнока №0431456. Д. Асое.

Новая Церера. 14е 7е 2231.

Сирс
Александр Белкин

Плыли в небе сиреневые облака. Мы с Майкой шли по Занзибарской, купаясь в тёплых лучах сиреневого солнца, отвечали на добрые улыбки прохожих. Хорошенькая мулатка протянула нам два стаканчика с мороженым. На Занзибарской вообще негры живут, и совсем ещё недавно это было большой проблемой.

Ха! Рассказать кому четыре года назад, что гулял тут со своей девчонкой – даже смеяться бы не стали… Им тоже на нашу улицу хода не было. Интернациональные встречи происходили в заброшенном парке, обычно, после захода солнца. Иногда ещё и полиция подъезжала – такая начиналась веселуха… Кто кого лупит, и кто за кем гонится, понять было совершенно невозможно. Мне тогда уже шестнадцать было – вполне призывной возраст…

Да, тогда всё по другому было. Облака были белые, солнце – слепяще-золотым. На чужие улицы соваться нельзя. Свою – надо защищать. Что там в мире творится, не слишком мы и интересовались – не до того было. Это уж потом, когда школу опять открыли…

Да и не было у нас, как говаривал Славка Петров, «источников информации». Компьютеры, да приставки игровые кое у кого ещё сохранились, а про Сеть только сказки рассказывали. В ящике была одна программа. Мэр по ней вещал. Про то, как здорово он нашим городом управляет.

Славка до счастливых времён не дожил – попался полицаям. Полицаи – они хуже занзибарцев были. Те-то – такие же ребята, только чёрные. Такие же кастеты как у нас, да и ножи не слишком отличались. А полицаям, если попадёшься…

А в мире, как потом выяснилось, всё то же самое было, что и у нас. Даже ещё хуже. В больших городах стреляли. На границах отбивались от мигрантов. С переменным успехом. Африка превратилась в сплошной фронт. Без тыла, без госпиталей и почти без еды. Страны, ещё называющие себя индустриальными, всеми правдами и неправдами пытались перенаправить потоки беженцев. К соседям. Обвиняли друг друга, целились ракетами…

– Ой! Ты чего? – Локоть у Майки острый, а рёбра у меня не стальные. Хотя я и готов к Вознесению.

– Ты уже возносишься? Или думаешь о той мулатке?

– Какой мулатке?!

– Мороженое которая раздаёт.

– А-а-а… Блин! Не в том смысле!

– А в каком?

– А в том, что я люблю только тебя.

– Все парни так говорят…

– Все? И что же это за парни?

– Не в том смысле!

– А в каком?

– Не буду же я врать перед Вознесением!

– А я?

– Прости, я…

Как-то так получилось, что губы наши встретились. Тротуар был узкий, но прохожие обходили нас очень осторожно. «Не задохнитесь», – добродушно проронил огромный негр. Поскольку синдромов удушья я пока не чувствовал, совет пропустил мимо ушей. Эти податливые губы и сиреневое облегающее платье, едва доходящее да середины бедра…

– Не здесь же… – выдохнула она.

– Почему не здесь?

– Мужики…

– В нашу бухту?

– Мужики… Смотри!

Очень тощий старик держал в руках плакат. Палка от лопаты и прибитая к ней фанерка. Кроваво-красная надпись: «Сирс – Космический Удав!!!»

– Ну и что? – Каждый, если у него не было более важных дел, мог стоять с любым плакатом. А каждый, у кого были более важные дела, мог на этот плакат плевать с высокой колокольни…

– Он ведь тоже…

Ха! И впрямь. Ярко-сиреневое сияние разливалось над головой протестанта. Старичок-диссидент сам возносился…

Четыре года назад. Когда пальцы уже жали кнопки. Он прилетел. И пальцы остановились. Смешно. Во всех книжках и кино пришельцы были злобными уродами. Они уничтожали человечество, насиловали земных девушек, поедали маленьких детей. А Сирс… На определённой частоте и сейчас звенит: «Сирс-Сирс-Сирс…» Так его и назвали.

А речи мэра становились всё интереснее и интереснее. Сначала он вскользь упомянул об отдельных ошибках и недоработках. На следующий день поставил вопрос о правильности стратегической линии. И наконец рассказал, от кого и за что брал взятки. После этого драться с занзибарцами как-то расхотелось. А захотелось вытряхнуть мэра из его роскошного дворца.

Собрались в нашем любимом парке. Занзибарцы тоже подошли. Обсудили ситуацию. Набрали побольше камней. Двинулись. На площади стояла полиция. Дубинки, щиты, каски… Такие же молодые ребята. Работы нет, вот и пошли в полицаи… Вперёд вышел толстый полковник. Ну уж этого-то гада… Я размахнулся. Сейчас, сейчас, булыжником в эту толстую харю… Нет, не могу. Да что же это такое делается?

– Сдрейфили, подонки? – усмехнулся полковник.

Медленно, словно бы с усилием, расстегнул кобуру и вытащил пистолет. Навёл на нас. Стало очень тихо.

– Сейчас, мерзавцы, сейчас…

Лицо его исказила мука. Палец никак не мог вдавить курок.

– Мерзавцы, поганые мерзавцы…

По толстой харе текли… Слёзы?!

Полковник то ли вскрикнул, то ли всхлипнул. Неловко сунул оружие в кобуру. Как-то очень жалобно, хотя и очень грязно, выругался. Повернулся к нам спиной, и, сгорбившись и спотыкаясь, побрёл к застывшему строю своих подчинённых. Вот тогда мы поняли, что мир перевернулся…

А мэр перевоспитался. Отдал свою дачу под детский дом, дворец – под больницу. Его даже переизбирать не стали, такой он стал справедливый и честный. И все стали честными. Все-все! Полицаи, чиновники, даже депутаты… И вдруг выяснилось, что беженцы – вовсе не проблема. Вдруг выяснилось, что еды и жилья хватает на всех. А когда ещё сократили военные бюджеты… Совсем-то армии распустить пока не получалось – куда это всё хозяйство деть? Сколько там всего нужно демонтировать, деактивировать, дегазировать… И, желательно, превратить во что-то полезное. Целая индустрия возникла.

– Какой-то ты сегодня задумчивый. Тебе нравится моё платье?

– А? Да, очень. Ты в нём невозможно красива. И все встречные мулаты…

– Так уж и все? – засмеялась Майка. – Вот твой сиреневый костюм… Та мулатка чуть не уронила стаканчики…

– Не уронила же…

Мы сегодня действительно приоделись. С утра заскочили в универмаг и выбрали себе одежду. Шикарную и сиреневую. Цвета Сирса. Одежда теперь тоже не проблема – заходи и выбирай что хочешь. Надоело – сдаёшь в химчистку и выбираешь новое. Хотя мы-то, видимо, так и вознесёмся в своих нарядах…

– А! Ещё одна парочка симпатичных сиреневых кроликов, – прокаркал вдруг старческий надтреснутый голос.

– Ой! Дедушка, напугал…

– Любопытный способ отметить день вознесения…

– День заглота.

– Ну… Можно сказать и так.

Мне не хотелось спорить. Мне хотелось в нашу бухту. Или… Наверняка тут есть пустые дома. Ведь последний же день! Завтра нас не будут уже интересовать все эти глупости. Но завтра – это завтра. А сегодня…

– Никто… Никто не хочет меня выслушать. Все маршируют стройными рядами. Прямо в космическую глотку.

Ему было плохо. Невозможно оставить человека в таком состоянии. Ох, Сирс Великий…

– Молодые люди, – воодушевлённо закаркал старичок, заметив наши колебания, – поговорите со мной. Хотя бы в последний день… Я знаю тут неподалёку очень уютный ресторанчик. Жаркое по занзибарски, печень антилопы…

Что-то в этом было…

– Да, – лукаво улыбнулась мне Майка, – не подкрепиться ли нам перед визитом в бухту…

И я почти полюбил этого странного старичка.

Жаркое по занзибарски оказалось всего лишь мясом с картошкой, правда подавали его в специальных глиняных горшочках, печень антилопы в меню и вовсе отсутствовала. Но майкино плечо касалось моего, и её милые лукавые глаза…

– Заря Нового Мира… – каркал старичок. – Исполнение Вековой Мечты Человечества…

– Раньше было лучше? – усмехнулась Майка.

– Раньше… Да… Но мы бы и сами разобрались со своими проблемами…

Я вспомнил драки в заброшенном парке. Некоторые подробности покаянных речей нашего мэра. Толстую харю полицейского полковника. Он сейчас на пляже работает. Спасателем. Очень хорошо плавает, оказалось. Спас недавно двух маленьких девочек…

– Сами, – проворчал я, – сами бы разобрались… Особенно – с боеголовками.

– А вы знаете, молодые люди, сколько людей уже вознеслось?

– 127 миллионов 326 тысяч 647, – отбарабанил я. Об этом регулярно сообщали в новостях.

– Вот то-то и оно, – энергично взмахнул сухонькой ручкой наш собеседник.

Жаркое он запивал коньяком, поэтому, по ходу беседы, оживлялся всё больше и больше. Нам с Майкой вполне хватало компота. И тех взглядов, которые мы друг на друга бросали. А завтра утром…

– Но ведь это же Вознесение! – с жаром возразила Майка. – Мы поднимемся на новую ступень…

– В желудок космического питона.

– Неправда! Возносятся только люди. Если бы ему нужно было наше мясо – чем хуже свиньи, коровы, слоны…

– Ну… Некоторые берут с собой любимых собачек… Нет, нет! – энергично взмахнул руками старичок. – Я понимаю, что вы хотели сказать. Конечно, дело не в мясе. Ему нужны наши нейроны, или там электромагнитные поля, генерируемые человеческим мозгом… Точно, конечно, никто не знает…

– Вот именно, – согласился я.

– Эх, – вздохнул он. – Мне бы тоже хотелось верить, что я превращусь в хорошенькую куколку, а потом – в прекрасную космическую бабочку. Только, боюсь…

– Завтра узнаем, – отрезал я.

Майка что-то помрачнела, да и мне этот разговор перестал нравиться. Старичок, однако, продолжал говорить. Про цветы, приманивающие пчёл запахом и яркими красками. Про росянку, жрущую бедных мух. Про рай, ад и астральное тело… Речь его становились всё менее понятной, голова клонилась всё ниже, и, наконец, утвердилась на деревянной поверхности стола. Я едва успел отодвинуть стакан и тарелку.

– Ему плохо? – всполошилась Майка.

– Ему хорошо, – ответил я. – Но, правда, нужно бы…

– Опять нализался, – констатировал подошедший официант. Пригляделся повнимательнее и выпучил глаза от удивления. – Он… Первый раз вижу… Как же он возноситься-то будет?

– Завтра увидим, – меланхолично ответил я. – Может ему дадут отсрочку. Может протрезвеет к утру.

– Никогда о таком не слышал.

– Мы тоже.

– А… – Парень растерянно глянул на нас. – Вы тоже…

– Тоже, тоже, – проворчал я. – Но надо бы его где-нибудь устроить…

– Да, – Официант вспомнил о своих обязанностях. – Давайте отведём его наверх, там есть свободные комнаты…

Я с готовностью поднялся. Весу в нашем новом знакомом не было никакого, и мы вдвоём легко подняли его на второй этаж и уложили на широкую кровать в довольно уютной комнатке. При виде этой кровать у меня в голове мелькнула очень интересная мысль.

– Так у вас есть и ещё свободные комнаты?

А кто сказал, что в бухтах не бывает двухспальных кроватей?

– А говорил – бухта… – Майка лениво потянулась. – Никакой романтики…

– Это самая прекрасная на свете бухта. И корабль нашей любви…

– Корабль… Старая колченогая кровать.

– А какой был шторм! Корабль чуть не перевернулся…

– Дурак!

Наша одежда и смятое одеяло валялись на ковре. А я смотрел на Майку. Она была прекрасна. Вся. От чуть вьющихся тёмных волос до стройных загорелых ног. Только живот пересекал длинный изогнутый шрам. Лет пять назад её пырнули ножом. Не занзибарцы даже – просто отнимали буханку хлеба. О косметических швах тогда никто и не слыхивал. Как сумели – зашили. Что было – вкололи. Посоветовали надеяться на организм. Организм оказался крепким. Собственно, ей тогда очень повезло. Но шрам этом Майка не любит. Поймала мой взгляд и сразу нахмурилась.

– Отвернись. Где одеяло?

– «Одеяло убежало, улетела простыня…»

– Перестань.

– Ну, не дуйся…

– Да нет, просто я думаю…

– О мулатах?

– Перестань. О том старике.

– О старике? Извращенка!

– Перестань. Он говорил…

– Старый дурак!

– Но ведь это может быть и правдой?

– Да всё может быть правдой. А в нашу кровать может упасть метеорит – говорят, такие случаи бывали…

– Значит…

– Да ничего это не значит. Нормальный парень и нормальная девушка, ложась в кровать, думают о чём угодно, только не о метеоритах…

– Уж ты-то точно!

– А что в этом плохого?

– Ничего.

Майка задумчиво посмотрела на потолок. Потом на меня. Потом на свой шрам.

– Знаешь, – сказала она вдруг очень серьёзно, – если бы не Сирс, всё бы и кончилось четыре года назад.

– Ну… да. Здесь был бы только радиоактивный пепел. Но…

– Значит мы должны…

– Что должны? Кому?

– Сирсу.

– Ну… Если смотреть на это так… Но, не очень-то я верю, что он спас нас только для того чтобы просто сожрать. Так не бывает.

– Почему? Может он не может иначе? Может быть наши души нужны ему, чтобы спасать остальных?

– А может ему нужны помощники? Бестелесные духи.

– Ангелы.

– А что? Представляешь, мы с тобой…

– Да… Он подарил нам четыре года. Четыре года мы жили как люди. Как никогда не жили люди…

– Меня приставят ангелом-хранителем к той мороженщице. А тебя – к старичку-диссиденту.

– Это было бы не так плохо, – слабо улыбнулась Майка. – Милый… Иди ко мне.

И мы любили друг друга так, будто это было в последний раз. Только вот, оно и впрямь было в последний раз…

Утром в нашу дверь вежливо постучали.

– Подъём, небожители! Проспите Возвышение!

– А! – вскинулась Майка. – Проспали! Опоздали!

– Его проспишь…

Быстро одевшись и не совсем ещё проснувшись, спустились на первый этаж. Глотнули сладкий и очень крепкий кофе. Лениво поковыряли яичницу с луком и колбасой. Быстро, однако, вошли во вкус. Почему-то мы были зверски голодны.

Вскоре к нашей трапезе присоединился и старичок. Выглядел он помятым и больше налегал на кофе и апельсиновый сок. Так что почти всю яичницу съели мы. Последняя, однако, яичница! С обеда – переходим на амброзию.

По краям площади теснился народ. Вознесение – это всегда праздник. Играл оркестр, и летели в небо сиреневые шарики. Шарики символизировали наши души.

«Спасите наши души!

Наш крик все глуше, глуше…

И ужас режет души

Напополам…»

Да… Эти досирсовые поэты такого насочиняют… Они жили в жестоком и глупом мире. Мы живём в эпоху сиреневого счастья. Люди перед нами расступаются. Мы идём возноситься! Что бы там ни болтали старички-алкоголики… Мы идём возноситься!

В центре площади стоял столик. В центре столика лежало вогнутое зеркало – чаша Сирса. Больше, конечно, походит на блюдце. Но блюдце – не звучит. Тогда уж – тарелка Сирса. Кастрюля Сирса… Святой Грааль – вот что более соответствует ситуации. И мы выпьем из него. Выпьем то, что там будет. Майка права.

Мы сели за столик. Старичок примостился слева от меня. Один стул, однако, оставался пустым. Кто подойдёт? Подошла молодая пара. Чуть старше нас с Майкой. Сияния над ними не было ни на грош. Но, если подошли, значит им это очень надо? И не в автографе же дело? Стул, однако, один. А их двое. И с ними ещё… Сирс Великий. Над пятилетней девочкой полыхал ярко-сиреневый вихрь… Возносилась, стало быть, она.

Нет, такие случаи, конечно, бывали. Неисповедимы пути Сирса. Мы с Майкой. Старый алкоголик с идеологическим уклоном, теперь вот ещё пятилетний ребёнок…

– Садись, Танечка, садись, – засуетилась мамаша.

– А вы… – Девочка смотрела на родителей. – Вы скоро прилетите ко мне на облака?

– Скоро, милая, скоро.

– Через два дня?

– Да… Наверное… Мы постараемся…

– Иди к нам девочка. Тебя Таня зовут? – ласково сказала Майка.

– Таня. И мне через три месяца будет шесть лет. А Феликс убежал… А вы будете со мной? – Девочка доверчиво смотрела на Майку. – Пока не прилетят папа с мамой?

– Да. Садись скорее.

Девочка подошла к последнему свободному стулу и села. Молодые родители благодарно улыбнулись Майке и стали медленно отступать. Потом повернулись и медленно пошли к толпе на краю площади.

– Да уж, – просипел старик, – ещё и… Ой!

Это я аккуратно поставил свой ботинок на его туфлю. И слегка надавил. До него, похоже, дошло. Ладно нам праздник испортил, но зачем же ещё и ребёнка пугать?

– А кто такой Феликс? – спросила Майка.

– Это наш кот. Вот такой большой! – девчушка развела в стороны маленькие ручонки. – Я хотела взять его с собой на небо. А он убежал и куда-то спрятался. Так и не смогли найти.

– Коты – они умные, – снова подал голос наш перегарный пророк. – Они…

Мой ботинок снова надавил на туфлю.

– Да, да! Феликс очень-очень умный. Он ведь тоже прилетит потом к нам?

– Все там будем, – изрёк гадкий старикашка.

– Да, – обрадовалась девочка. – И мы снова будем все вместе! Все!

Мы сидели и ждали. Девочка тараторила без умолку. Про кота Феликса, про подружку Катю, про то, что она уже умеет ездить на двухколёсном велосипеде… Старичок, слава Сирсу, молчал. Часы на мэрии пробыли десять. Толпа вдруг разразилась радостными криками.

– Началось… – прошептала Майка.

И впрямь. В блюдце играли сиреневые сполохи. Над столиком клубился сиреневый туман. Туман медленно поднимался и вскоре окутал всё вокруг.

– Мы в облаке! В настоящем сиреневом облаке! – радостно закричала девочка Таня.

– Отче наш, Иже еси на небесех! – загундосил вдруг старик.

Мы с Майкой взялись за руки.

Я растворялся. Я вспоминал. Я помнил берег моря и податливые губы. Я помнила эти сильные, но робкие руки, которые никак не могли расстегнуть пуговки. Пришлось помочь. И невозможно удержать равновесие, велосипед падает, а справа огромная грязная лужа… А у тебя только плакат, а у них велосипедные цепи и ножи. И огромный кулак, уже занесённый для удара…

Я? Меня уже не было. Мы? Не было уже и нас. Был Я. Огромный и висящий в пустоте. Я? Кто Я? Зачем Я здесь? Почему вокруг холодная пустота? Зачем мерцают в бесконечности далёкие огоньки-звёзды? Зачем нужен этот холодный раскалённый шар? Подо мной – или внутри меня – медленно вращается другой шар, голубовато-зелёный. Это – мой дом. Но… вернуться туда я не смогу никогда. Откуда Я это знаю? Не знаю… Но я знаю.

Я ничего не понимаю, но помню всё. Я помню миллионы ласковых женщин, склонившихся над моей кроваткой. Помню, как миллионы мужчин – самых сильных на свете мужчин – держат меня за руку и мы бежим… Бежим навстречу набегающим волнам. И меня обнимает тёплое море и сильные руки отца.

Я помню первый поцелуй. И как неловко он тыкался, не попадая в губы… И как… Как мы слились в одно целое. Я помню и другое. Велосипедные цепи, от которых едва удавалось увернуться. Грохот взрывов и истошные крики раненых. И миллион раз я бежал в атаку. И падали рядом со мной товарищи. А Я добегал. Или тоже падал, наткнувшись на крохотный кусочек свинца. Но я никогда не умирал. Я ещё ни разу не умирал…

Хоть и корчился миллионы раз в полузасыпанном окопе. А сверху летели комья земли и осколки. А потом Меня кромсали хирурги. Их лица были серыми от усталости. Где-то побеждал профессионализм, где-то – усталость. Мне – Нам повезло. А, может, и не повезло. Может лучше было сдохнуть в том окопе или на тех окровавленных простынях?!

Но Я не хочу умирать. И не хочу вечно висеть в этой тьме. Я хочу вернуться. В ту кроватку, над которой склоняются ласковые матери. В мир, где отцы бегут со Мной в ласковое море. Где Я сам веду за руку маленьких человечков. Я хочу в тот полузасыпанный окоп! Я хочу на окровавленные простыни к посеревшим от усталости хирургам. Я ХОЧУ ДОМОЙ!!!