Текст книги "Дорога крови"

Глава 8
По разные стороны

Проснувшись на следующее утро, Савьо обнаружил, что Айзек уже встал и привёл себя в порядок. Оставалось только удивляться тому, как он умудрился выпросить не только воды для умывания, но даже лезвие, чтобы побриться. Похоже, у Пса был скрытый доселе талант убеждения или недюжинный запас хитрости.

Глядя на то, как изумлённо Савьо хлопает глазами, Айзек рассмеялся:

– А ты чего хотел – чтобы я до конца жизни теперь валялся на твоей койке и ходил по стеночке? Пора Псу уже вернуться.

– Н-нет, но просто… Я…

Писарь ещё раз оглядел Айзека. Тот всё ещё был невероятно тощим, и без того большая рубаха Уника сейчас и вовсе болталась на нём, щёки ввалились, а под глазами лежали тёмные тени, но теперь – и с этим сложно было спорить – силы, а вместе с ними и прежнее жизнелюбие возвращались к нему. Лицо парня уже не было той безжизненной восковой маской, что видел Савьо последнюю неделю с лишком, – теперь на нём, пока что робко и неуверенно, уже проступали краски жизни и всё чаще появлялась улыбка. А после того, как Пёс сбрил бородку и немного подстриг волосы, он и вовсе перестал походить на заросшего немытого дикаря, и писарь видел перед собой немного усталого, перенёсшего тяжёлую болезнь, но полного решимости молодого парня. Савьо даже улавливал намёк на привычную горделивую осанку Пса. Без сомнения, прежний Айзек возвращался, и Савьо это не могло не радовать.

– Я поражён такими быстрыми переменами. – Писарь поднялся с постели и огляделся вокруг. – Надеюсь, ты оставил мне немного воды умыться?

Айзек оскалился в неком подобии улыбки и развёл руками.

– Извини, друг Савьо. Может, в следующий раз?

Когда Уник с надсмотрщиками пришли за Савьо, Айзек напросился с ними. Оказавшись в каюте работорговца, парень бросил быстрый, полный ненависти взгляд на Дьюхаза, но тут же потупился, преклоняя перед ним колени. Савьо опустился на пол рядом с ним.

– Ба, к нам вернулся Пёс! – Работорговец обошёл вокруг стоящих на коленях парней. – Какое чудесное воскрешение! И зачем же ты пожаловал, раб?

Когда Айзек заговорил, Савьо испытал новый приступ изумления – настолько смиренным и покорным был голос его друга.

– Я пришёл, чтобы исправить несправедливость. Вы знаете, что на вас, хозяин, напал я, а не писарь. Он лишь замещал меня, пока я болел. Но теперь я снова в полном порядке и готов принять на себя полагающееся мне наказание.

Говоря всё это, Айзек по-прежнему смотрел в пол, и голос его ни разу не дрогнул – даже на таком ненавистном ему слове «хозяин» парень не споткнулся.

– Хорошо, мне нравится твой новый тон, Пёс. – Работорговец довольно улыбнулся и, схватив Айзека за волосы, рванул его голову к себе. – Даже ради этого стоило потратить немного денег и выкупить тебя после поражения. Что скажешь, раб?

– Как я могу перечить тому, кто спас меня? – Боец на мгновение глянул в лицо работорговца, но тут же снова отвёл глаза.

Дьюхаз усмехнулся и взял у Уника хлыст.

– Вижу, телесные страдания идут тебе только на пользу, Пёс. Или, может, тебя укротили мучения твоего друга? А что, если я не захочу снова полосовать твою спину? Что, если я предпочту бить писаря?

– Как вам будет угодно, – тихо ответил Айзек.

Работорговец расхохотался и обрушил на Пса хлыст с такой силой, что ослабевший от болезни парень не удержался на коленях и рухнул на пол.

«Рука!» – пронеслось в голове Савьо. Рана только вчера наконец-то перестала сочиться гноем, и юноша смог без опаски зашить её.

Писарь наклонился было помочь другу подняться, но Уник тут же натянул его цепь.

– Не смей вмешиваться, раб.

– Как ты себя чувствуешь, Пёс? – Работорговец с любопытством наблюдал, как Айзек неловко поднимается с пола, старательно оберегая всё ещё беспокоящую его руку. – Ты уверен, что готов снова стать бойцом? Что в состоянии сражаться?

К тому моменту, когда Айзек встал на колени, его лицо было меловым, но голос звучал твёрдо:

– Если прикажете.

– Это был правильный ответ, Пёс. – Дьюхаз с довольным видом кивнул. – Вижу, кое-чему ты всё же научился. Как и прежде, каждый день с утра я буду ждать тебя в каюте, чтобы наказать за твою глупую непокорность. А потом ты будешь тренироваться. Посмотри на себя, ты же ходячий мешок с костями. Когда мы прибудем в следующий порт, ты должен быть готов. И горе тебе, если этого не случится. Я не стану выкупать тебя дважды. Ты можешь выходить из каюты под присмотром двух надсмотрщиков в любое время, если тебе понадобится больше места для тренировок. Ты меня понял, раб?

– Да, хозяин. – Айзек поднял глаза на работорговца. – Я буду готов. Обещаю.

От его слов повеяло таким холодом, что Савьо невольно поёжился. Писарь очень надеялся, что только он один заметил второй, скрытый смысл последней фразы бойца.

И снова жизнь покатилась по накатанной колее: короткая ночь, утомительный день и бесконечные задания Дьюхаза. Савьо с горечью осознавал, что, будучи изначально писарем, теперь он всё больше становился личным слугой работорговца, вынужденным постоянно терпеть его присутствие и выполнять малейшие прихоти. А Дьюхаз, казалось, и не замечал этого, с каждым днём наваливая на выбивавшегося из сил писаря всё больше работы.

«Или, может, он нарочно это делает? – размышлял Савьо, таща с камбуза вёдра с горячей водой для ванны работорговца. – Надеется, что так у меня не будет ни сил, ни желания злоумышлять против него? Использовать своё знание ядов?»

Остановившись на мгновение, чтобы передохнуть, писарь заметил Айзека, увлечённо махавшего незаточенными мечами – по одному в каждой руке. Пёс как-то говорил Савьо, что его учитель обучал всех своих подопечных сражаться и правой, и левой рукой – во время боя случиться может всякое, а так будет больше шансов выжить. Но всё равно каждый раз, когда писарь видел, как ловко Айзек управляется с двумя клинками за раз, юноше это казалось чем-то невероятным.

После того разговора в каюте Дьюхаза, когда Пёс дал своё обещание – хотя Савьо всё ещё сомневался, было ли это согласием или скорее угрозой, – парень немедленно приступил к тренировкам. И, сколько писарь ни уговаривал Айзека сбавить темп и дать своему едва зажившему плечу хоть немного времени, боец твёрдо стоял на своем, продолжая гонять сам себя с неправдоподобным остервенением. Каждый вечер парень возвращался в каюту, еле волоча ноги от усталости, и ворочался едва ли не всю ночь, не в состоянии уснуть из-за боли в постоянно натруженном плече – а оно, как подозревал писарь, болеть должно было знатно. Но наутро, с трудом заставляя себя встать с постели, Пёс начинал всё снова, по кругу. Савьо мог только удивляться такой силе воли и выдержке.

В таком диком темпе прошла неделя. Теперь раны Айзека уже совсем затянулись и больше не болели, хотя писарь и не сомневался, что на их месте обязательно останутся шрамы, и только вызвавший лихорадку порез никак не желал бледнеть, превратившись в плохо заживающий красноватый рубец. Впрочем, самого бойца это, кажется, мало волновало.

Пёс заметил наблюдавшего за ним Савьо и улыбнулся. Писарь кивнул в ответ и снова взялся за тяжеленные вёдра.

Чем больше времени проходило, тем меньше общего оставалось у них с Айзеком – с грустью понимал Савьо. Они и раньше были различны, как день и ночь, как ураганный ветер и штиль. А теперь и вовсе… Окружённый вниманием боец – и ничтожный слуга. Айзек, с утра до вечера пропадавший на тренировках или просто бродивший по кораблю, снова превращался в того уверенного в себе, дерзкого гордеца, каким был раньше, в то время как сам писарь, вынужденный почти все дни проводить в каюте работорговца, с каждым днём становился всё более похожим на привидение – таким же бледным, грустным, одиноким и молчаливым. Изменилось и отношение Дьюхаза к своим рабам: Айзека теперь было запрещено бить, и даже утренние наказания превратились в условность, зато на Савьо и сам работорговец, и Уник были не прочь сорвать зло.

Для всех вокруг писарь по-прежнему оставался незаметной серой тенью, на которую если и обращали внимание, то исключительно для того, чтобы дать поручение или закатить затрещину.

Другое дело Айзек – благодаря весёлому нраву Пёс обзавёлся приятелями среди матросов и даже надсмотрщиков – если так можно назвать тех, с кем парень по вечерам играл в карты и выпивал. Вернее, пили только они, а сам Айзек едва притрагивался к кружке. Писарь, которого надсмотрщики время от времени заставляли прислуживать им, подавая пиво и ром, не раз становился свидетелем того, как матросы всячески пытались напоить Пса, но парень каким-то невероятным образом каждый раз умудрялся отшутиться или вывести разговор в другое русло. Веселясь наравне с порядком захмелевшими мужчинами, вворачивая то тут, то там сальные шуточки, которые порой казались Савьо чересчур уж грубыми, Айзек внимательно прислушивался к несвязной болтовне, время от времени наводя беседу на интересующие его темы. И ни разу Пёс не заступился за писаря, который нередко становился объектом пьяных насмешек и оскорблений, а порой – чего уж там греха таить – и побоев, ограничиваясь лишь редкими сочувствующими взглядами.

«Будь я на его месте, я бы обязательно поставил этих пьяниц на место и уж подавно бы не позволил себе спокойно смотреть, как бьют моего друга, – мрачно размышлял юноша, глядя на вылитую в ванну воду. – Хотя с чего бы теперь Айзеку быть мне другом? Да, я помог ему. Но он ведь предупреждал меня, чтобы я не ждал от него благодарности. Пёс хоть как-то наладил свою жизнь здесь, и дружба со мной может ему только навредить. Я ничтожество, прав был Чёрный Человек».

– Почему так медленно, раб? Неужели ты не можешь шевелиться быстрей? – Внезапно появившийся Уник грубо оттолкнул писаря, и тот, поскользнувшись на пролитой воде, упал. Чёрный Человек презрительно скривил губы. – Иди прочь, неуклюжая свинья.

Савьо молча поднялся с пола и вышел из комнаты работорговца – ему позволяли ходить везде даже без надсмотрщиков, ибо никто не видел в писаре ни малейшей угрозы. И от этого тоже почему-то становилось обидно.

«Глупость какая! – подумал Савьо, останавливаясь у борта и глядя на солнечные блики, разбросанные по выгнутым спинам волн. – Ты же сам первый считал, что в жизни не поднимешь ни на кого руку, а теперь вдруг обижаешься, что тебя не считают опасным».

– Привет, друг Савьо. – Неслышно подошедший боец положил мозолистую ладонь на плечо юноши. – Никак этот мерзкий работорговец решил помыться самостоятельно?

Писарь бросил быстрый взгляд назад – два надсмотрщика Айзека маячили чуть поодаль.

– Ты не боишься, что они услышат?

Пёс прислонил мечи к фальшборту и усмехнулся.

– Не услышат. Думаешь, им есть дело, о чём треплются два никчёмных раба?

Савьо опустил голову. Айзек опёрся спиной о поручни и заглянул в глаза юноше.

– Что случилось?

– Ничего. Просто я очень устал. А душевно ещё сильнее, чем физически.

Смеющиеся глаза Пса в мгновение ока стали очень серьёзными.

– Ты только держись, Савьо. Придёт и наш час. – Парень убедился, что его надсмотрщики стоят всё так же далеко, но всё равно понизил голос. – Ты только не думай, что я смирился. Или забыл. Что я искренне величаю этого ублюдка хозяином и набиваюсь в друзья к набравшимся надсмотрщикам. – По лицу Айзека пробежала тень ненависти, и он дёрнул себя за ошейник. – К такому невозможно привыкнуть. Такое невозможно забыть. – Боец наклонился ближе. – И как я поклялся Дьюхазу прикончить его – в тот день, когда он сделал меня Псом, – я тоже помню.

Савьо со страхом посмотрел на парня, но Айзек уже отвернулся от него, насвистывая какую-то незатейливую мелодию и глядя вдаль, будто и не были всего мгновение назад сказаны прозвучавшие так зловеще слова. Увидев потрясённое лицо писаря, парень широко улыбнулся.

– Это всего лишь игра, притворство. И кто сыграет свою роль лучше, тот и победит. – Айзек подмигнул юноше и, взяв мечи, снова направился к месту тренировок.

Два надсмотрщика тенью последовали за ним.

Савьо ещё немного послонялся по палубе без дела, а затем спустился в каюту: раз уж у него выдалось свободное время, самым разумным будет употребить его на сон. Дьюхаз вполне мог вызвать своего писаря прямо посреди ночи, а пьяные надсмотрщики – заставить опять прислуживать себе. Их ночные пирушки порядком утомляли Савьо: он тихо ненавидел эти захмелевшие рожи, громкие крики, пошлые шутки и пьяный смех и в то же время боялся загулявших надсмотрщиков, которым ничего не стоило ударить юношу, оскорбить, обозвать. И не было никого, кто бы вступился за него.

«Совсем ненужные мысли. Эдак ты не уснёшь вовсе», – Савьо с головой накрылся одеялом, надеясь прогнать тяжёлые раздумья. Но стоило ему задремать, как мир снаружи наполнился топотом, криками и руганью.

Савьо, ничего не понимая, сел и прислушался. Он почти мгновенно узнал едкий голос работорговца, который сыпал угрозами. Ему отвечал прерывающийся от слёз, дрожащий женский голос. А потом юноша услышал звук первого удара.

Не вполне понимая, что и зачем он делает, писарь бросился на палубу и, поражённый, замер. Два огромных надсмотрщика, с искажёнными от злости лицами, избивали рабыню. Окровавленная женщина плакала и умоляла их остановиться, но Дьюхаз лишь насмешливо кривил губы, наблюдая за тем, как мужчины исполняют его приказ. Остальные рабы испуганно сбились в кучу. Они бросали сочувственные взгляды на жертву, но никто не сказал ни слова в её защиту. Пять надсмотрщиков зорко следили за пленниками, ловя малейшие признаки недовольства. Чуть поодаль застыл Айзек – парень потупился, старательно избегая смотреть на рабыню. Савьо видел, что Пёс сжимал и разжимал кулаки, но, похоже, не собирался ничего предпринимать. Парень на мгновение поднял глаза и посмотрел на писаря, но тут же отвернулся.

Что-то словно перевернулось в душе Савьо. Хватит. И так слишком долго он не решался вмешаться в царившую на корабле несправедливость. Юноша решительно пошёл к Дьюхазу и его наёмникам – он не знал, что скажет, как остановит избиение, но молча стоять, как делали остальные, ему больше не позволит совесть.

Кто-то крепко ухватил Савьо за локоть. Обернувшись, писарь увидел Айзека.

– Не глупи. – Пёс покачал головой.

– Но они убьют её!

– Убьют. Но если ты вмешаешься, они убьют и тебя. – Айзек сверлил юношу предостерегающим взглядом. – Ты не поможешь ей. Не делай глупостей. Прошу.

– Если ты можешь спокойно смотреть, как убивают несчастную женщину, то я нет. Я должен их остановить. – Савьо попытался вырваться, но хватка Айзека была железной.

– Ты не пойдёшь туда, – ледяным тоном сообщил Пёс.

– Тогда помешай мне! – Савьо снова попытался высвободиться.

– Я сильнее тебя, – предупредил Айзек.

– И трусливей! – с отчаянием выкрикнул писарь.

Глаза Пса сузились. А в следующую секунду Савьо оказался в захвате – выкрученную за спину руку невыносимо ломило.

– А теперь ты пойдёшь со мной, иначе вывихнешь сам себе плечо. Думаю, ты не хочешь этого.

– Это подло, Пёс! Ты не посмеешь.

– Вперёд. – Айзек подтолкнул Савьо в сторону кают, и юноше ничего не оставалось как подчиниться.

Парни ещё не успели спуститься вниз, когда крики и рыдания избиваемой женщины стихли. Над палубой повисла жуткая тишина, которую разрезал равнодушный голос Дьюхаза:

– Сбросьте тело за борт.

Савьо охватила дрожь, а ноги подкосились, но Айзек продолжал удерживать его руку, и юноше волей-неволей пришлось снова пойти вперёд. Оказавшись в каюте, Пёс захлопнул дверь и выпустил писаря. Савьо в ярости повернулся к нему.

– Её убили! Ты доволен, Пёс? Эти мужланы забили её до смерти! А ты просто стоял и смотрел! И мне не дал помочь! Ты пальцем не пошевелил!

Голос Айзека был абсолютно ровным.

– Твоя бравада здесь неуместна. Ты ничего не смог бы сделать. Только бы отправился вместе с ней за борт.

Савьо с негодованием вздёрнул голову и направился к двери, но Пёс преградил ему путь.

– Останься в каюте и остынь. Иначе наломаешь дров.

– Выпусти меня!

– И не подумаю.

Савьо в отчаянии толкнул парня в грудь.

– Ты просто трус, Пёс! Я думал, ты другой. Я думал, что тебе не всё равно. Что в тебе есть хоть капля чести и достоинства. Что ты не будешь стоять и смотреть, как убивают невиновного. Я надеялся, что все твои слова – только слова. Но ты подтвердил на деле, что ничем не лучше работорговца или Чёрного Человека! Похоже, мы с тобой по разные стороны в этой борьбе, друг! – Писарь попытался ударить Айзека, но парень перехватил его руку и сжал так, что Савьо стиснул зубы, чтобы не закричать.

– Ты что-то путаешь, друг Савьо, я никогда не претендовал на роль героя. И уже говорил, что подлость или бесчестие – пустые для меня слова. Так что можешь думать всё что тебе угодно, мне плевать. Я не намерен рисковать собой понапрасну, а потому поступил так, как счёл нужным. И, между прочим, спас твою жизнь. Пусть и против твоей воли.

– Ты не дал мне совершить доброе дело.

– Я не дал тебе совершить глупость. – Айзек выпустил руку Савьо и вышел, хлопнув дверью.

– Трус и подлец! – крикнул ему в спину писарь, распахнув дверь.

Глава 9
Дружба

Толпа матросов окружила голого по пояс Айзека и первого помощника, который склонился над лежащим на полу юнгой. Некоторые моряки даже залезли на снасти, чтобы лучше видеть происходящее.

– Чистая победа! – сообщил помощник, и матросы разразились криками. – Кто ещё желает принять вызов раба?

Вперёд вышел боцман – на редкость высокий и крепко сложенный мужчина со злыми глазами. Сжав в кулак свою огромную руку, он пробасил:

– Даю двойную цену, что размажу этого сопляка по палубе.

Айзек холодно улыбнулся.

– Ставлю всё на то, что я выстою сразу против двоих.

Матросы удивлённо зашептались, с сомнением глядя на Пса, который был на целую голову ниже боцмана.

– Ну, кто примет вызов и присоединится к нам? – Айзек сгрёб в кучку рассыпанные по палубе монеты и оглядел моряков.

– Я приму. – Один из матросов шагнул вперёд, на ходу стаскивая с себя засаленную рубаху. – Давно как следует не разминался.

Моряки одобрительно зашумели и наперебой начали делать ставки. Айзек с довольным видом наблюдал, как растёт на полу горка монет, и, казалось, вовсе не обращал внимания на двух своих противников. Когда все желающие сделали ставки и над палубой повисла тишина, помощник кивнул:

– Начинайте.

Боцман тут же налетел на Айзека, но парень отскочил от направленного ему в лицо удара, схватил боцмана за локоть и вывернул тому руку за спину. Мужчина взвыл, и Пёс пинком в спину отправил его в толпу матросов. Мгновенно развернувшись, Айзек поднырнул под удар второго моряка и ловким приёмом опрокинул на палубу. Матрос тут же вскочил на ноги и обменялся взглядом с красным от гнева боцманом, который уже вернулся в круг. Мужчины попытались обойти Пса так, чтобы один смог напасть со спины, но у них ничего не получалось. Айзек легко передвигался по палубе, удерживая обоих противников перед собой. И чем больше матрос и боцман пытались перехитрить Пса, тем чаще оказывались на пути друг у друга, лишь мешая сами себе. Отчаявшись, наконец, поймать Айзека в ловушку, боцман зарычал и бросился вперёд, но парень уже ждал его. Отбив первый удар и увернувшись от второго, Пёс резко выбросил вперёд руку и ударил ребром ладони по горлу мужчины. Не обращая больше внимания на растянувшегося на палубе боцмана, Айзек повернулся к подоспевшему матросу, но не успел среагировать. Получив удар в челюсть, Пёс вынужден был отступить, и толпа взволнованно загудела. Приободрённый товарищами, матрос снова попытался ударить бойца, но на этот раз Айзек перехватил его руку и вывернул кисть. Извиваясь от боли, моряк опустился на колени. Пёс в мгновение ока оказался у него за спиной и обхватил голову парня обеими руками – за макушку и под подбородком.

– Дёрнешься, и я сверну тебе шею.

– Сдаюсь.

Пёс кивнул и отпустил моряка, который неуверенно поднялся на ноги и отошёл на безопасное расстояние, прижимая к себе покалеченную руку. На мгновение толпа матросов притихла, но потом взорвалась одобрительными криками.

– Раб снова победил. – Первый помощник вышел на середину и похлопал Айзека по спине. – Вынужден признать, ты действительно стоящий боец.

– Спасибо. – Парень ухмыльнулся. – Только у меня одна просьба, называйте меня Псом, а не рабом.

Помощник капитана в удивлении вскинул брови.

– Я думал, тебе будет неприятно, ведь эту кличку тебе дал Уник.

– Какая разница, оттуда она взялась, – поморщился Айзек, – но теперь это моё имя.

– Хорошо. Пёс так Пёс. Думаю, на сегодня боёв достаточно, – крикнул мужчина, повысив голос. – Расходитесь.

Айзек видел, с какой горечью смотрят матросы на свой проигранный заработок, но некоторые тем не менее подошли его поздравить. Пёс украдкой глянул на худенькую фигурку Савьо, притаившегося у перил надстройки. Тренированному глазу бойца не стоило большого труда заметить юношу ещё перед последним боем, но тот явно желал остаться в тени, и потому Айзек просто принялся собирать с палубы монетки. Когда все моряки разошлись по своим делам, две извечные тени Пса – угрюмые, неразговорчивые надсмотрщики, которые до того стояли в стороне – приблизились к нему.

– Неплохо, раб. C тобой можно иметь дело.

– Ещё бы. – Айзек осклабился и разделил выигрыш на три равные кучки. – Как мы и договаривались. Ваши доли.

Оставив осчастливленных мужчин пересчитывать свой заработок, Айзек вытянул из-за борта ведро воды и облился – день сегодня выдался на редкость жарким. Украдкой глянув на Савьо, парень подобрал брошенную в стороне рубашку и направился в сторону каюты, куда за ним, весело переговариваясь и подкалывая друг друга, последовали надсмотрщики.

Вообще-то Савьо отправили мыть посуду после обильного ужина Дьюхаза. Но увиденное на палубе настолько заинтриговало его, что писарь чуть было не позабыл про задание работорговца. Лишь когда Айзек, отдав часть денег надсмотрщикам, ушёл в каюту, юноша вспомнил, куда он изначально направлялся.

Пока Савьо скрёб тарелки на камбузе, он слышал, как кок обсуждает с драившим большой котёл юнгой бой, который только что состоялся. Несмотря на проигрыш своих товарищей оба моряка искренне восхищались Псом, и писарь не сомневался, что сегодня Айзек завоевал не только деньги, но и симпатии многих матросов. Что же за игру, как он сам однажды выразился, затеял Айзек, Савьо мог только гадать – его явно не собирались посвящать в этот план.

Управившись с посудой, Савьо вышел на палубу и вдохнул полной грудью солёный морской воздух. Начинало вечереть, и на темнеющем небе, затянутом сеткой такелажа, высыпали первые звёзды. Горделиво развёрнутые паруса корабля наполнял свежий ветер. Юноша слышал, как время от времени поскрипывает какая-нибудь балка и шумят волны, лаская бока корабля. Савьо стоял у борта и смотрел на пенившуюся внизу воду, пока не закружилась голова. Решив, что ложиться спать в такой чудный вечер – преступление, юноша побрёл на нос корабля в поисках тишины и уединения.

Там, в тени фальшборта, он увидел знакомый силуэт. Айзек махнул ему рукой. Савьо не очень хотел общаться с ним, уж слишком запутался юноша во всём: кто они – друзья или враги, чего добивается Пёс и как юноше вести себя с ним, – но повернуться и уйти было невежливо, а потому писарь подошёл поближе.

– А где же твои надсмотрщики? – поинтересовался Савьо, оглядывая пустынный бак.

Пёс поднял руку и многозначительно потряс цепью, которая тянулась от его шеи к бушприту, косой стрелой уходящему вдаль, и которую писарь поначалу не заметил. Юноша опустился на нагретые за день доски рядом с Айзеком. Пёс тут же протянул ему поднос с едой и пробурчал с набитым ртом:

– Будешь? Тут на двоих хватит, так что не стесняйся.

Савьо взял кусок мяса и начал жевать.

– Меня кормят как на убой, а не как на бой, – заметил Айзек, передавая поднос писарю и блаженно растягиваясь на палубе.

Савьо ещё немного поковырялся в еде, но ему не давало покоя увиденное сегодня, а на языке так и вертелись вопросы. Наконец, юноша не выдержал.

– Что за бои ты устроил сегодня на палубе? Дьюхаз или Уник в курсе?

Айзек приподнялся на локтях и довольно улыбнулся.

– Это было неплохо, правда? Я возвращаюсь в форму.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Лицо Айзека стало сосредоточенным.

– Ни Уник, ни Дьюхаз не знают. И я надеюсь, что пройдёт ещё хотя бы несколько дней, прежде чем до них дойдут слухи. С матросами они не якшаются. А надсмотрщикам я щедро плачу за молчание.

Савьо кивнул.

– Я видел.

Пёс расхохотался.

– Мне стоит запомнить, что от тебя ничего утаить невозможно.

Но писарю смеяться совсем не хотелось.

– Зачем тебе это, Айзек? И как ты будешь объясняться с Уником и Дьюхазом, когда они всё же узнают?

Боец пожал плечами.

– Скажу, что мне нужно тренироваться с кем-то, а не просто махать тупым мечом по воздуху. Про ставки все будут молчать – думаю, ни один дурак не захочет получить кнутом за это. А насчёт того, зачем мне понадобились эти бои… Из-за денег, что я выигрываю. Я же обещал Дьюхазу, что буду готов. А звонкой монете всегда можно найти полезное применение. Как только подвернётся шанс, я не премину им воспользоваться.

– Расскажешь, что ты затеял? Или я лезу не в своё дело? Если так, скажи прямо.

Айзек тряхнул лохматой головой.

– Я бы сказал, друг Савьо. Но не хочу впутывать тебя в это. Только пойми меня правильно. Просто меньше знаешь – лучше спишь.

Савьо с тревогой посмотрел на Пса и, встретившись с ним взглядом, прочёл в глазах парня такое знакомое упрямое выражение: раз уж он решил, что отмалчиваться – лучший вариант, теперь из него ничего и клещами не вытянешь.

– Я только надеюсь, что на этот раз твоя шкура останется цела. – Писарь покачал головой.

– Я тоже очень на это надеюсь, – совершенно серьёзно ответил Айзек.

Савьо помолчал.

– А если бы ты проиграл? Чем бы ты расплачивался? Собой?

Пёс отмахнулся от него.

– Но я же не проиграл. Я знал, что был готов и смогу. К тому же это был мой единственный план.

– Ты ведёшь опасную игру, Айзек. Я беспокоюсь за тебя.

– Спасибо.

Савьо удивлённо посмотрел на Пса.

– Спасибо, что беспокоишься, – пояснил парень. – Но, хочу я того или нет, опасностью будет сопровождаться любая попытка вырваться отсюда.

– Не перегни палку. Однажды ведь Дьюхазу может и надоесть играть с непослушным рабом, и он просто вышвырнет тебя за борт. Ты и так всё время балансируешь на грани. Работорговец позволяет тебе то, что не разрешено прочим рабам, прощает проступки, поощряет противостоять ему. Пока что ты его любимая игрушка, но однажды можешь перестать быть ею, Айзек.

– Я знаю. Но это лучше, чем постоянные побои и открытое сопротивление, согласись? И однажды появится шанс, который я не упущу.

– И всё же я боюсь, что это не доведёт до добра, Айзек. Играть в какие-то игры, жертвовать другими, плести интриги и выжидать, готовя почву для финального броска. Это всё… слишком сложно. Ты точно уверен, что справишься? – Савьо вздохнул. – Знаешь, пора мне и вправду признать, что ты оказался не таким, каким бы я хотел тебя видеть. Хотя это ведь моя вина – я не замечал очевидного и продолжал упорно верить, что ты благородный герой, нарочно надевший маску равнодушия.

– Это не равнодушие. Это лишь желание выжить. Просто мы разные. Нам сложно понять друг друга…

– Да, очень… Но я никогда не считал тебя злодеем. Будем честны, у тебя полно недостатков…

– Да уж, – усмехнулся Пёс. – Будем честны, я сам один ходячий недостаток. Меня нельзя назвать хорошим человеком, Савьо, как бы тебе этого ни хотелось. Я совершал много ужасного в своей жизни. Подлого, бесчестного. И я не собираюсь это отрицать.

– Возможно, – мягко ответил писарь. – Не буду спорить, ведь я почти ничего не знаю о тебе. Но я верю в то, что человек может измениться и заслужить прощение. Важно не то, каким ты был. А то, какой ты сейчас. Каким становишься. Что бы ни было раньше, я познакомился с тобой сейчас. И я узнаю тебя таким, какой ты сегодня, завтра, через неделю.

Пёс окинул палубу цепким взглядом и, убедившись, что поблизости нет никого, кто бы мог их услышать, заговорил с неожиданным жаром:

– Я очень хочу, чтобы между нами не было обид, и ты верно меня понял. Я никогда не смогу стать тем, кем тебе хотелось бы меня видеть. Я наполовину монстр – запомни это хорошенько. Измениться настолько, чтобы навсегда избавиться от этой части себя, я не способен. Да, пожалуй, и не хочу. В ней моя сила. Я знаю, тебя порой коробят мои поступки, но… – парень развёл руками, – таков я есть. Моя жизнь всегда будет для меня важнее прочих жизней. Идёт игра по-крупному, и, к твоему великому сожалению и возмущению, в ней не обойдётся без жертв. Честь и великодушие не помогут нам выбраться отсюда. Поэтому будь готов к тому, что я смогу без особых угрызений совести подставить других, чтобы выжить. Пусть и за их счёт. Но сдохну я – и на этом корабле не останется никого, кто осмелится воспротивиться Дьюхазу. Ты знаешь, что это не хвастовство, а правда.

Савьо молчал очень долго. Настолько, что Пёс уже успел поверить, что сказал лишнего. Наконец, писарь повернулся к Айзеку. Его глаза были серьёзны и печальны.

– То, что ты мне сказал, Айзек, страшно. Мне тяжело думать, что скрывается в твоей душе. И я могу только надеяться, что однажды ты всё же склонишься к милосердию и помощи другим. А пока мне остаётся лишь принять тебя таким. Вернее, нет, говорю честно, я никогда не смогу принять твои убеждения, но я постараюсь понять тебя. Ты сложный и опасный человек, Айзек. Но тем не менее я хочу рискнуть. Я готов верить тебе и быть рядом в любых неприятностях, как и положено настоящим друзьям. – Савьо огляделся вокруг и, понизив голос, сообщил: – И я готов помочь тебе, какое бы безумие ты не затеял, друг Айзек.

Пёс пристально посмотрел на писаря, а затем резко сел, его цепь звякнула, вновь напомнив Савьо, насколько беспомощными и зависимыми от капризов Дьюхаза они были.

– Последствия… Они могут оказаться хуже всего, через что нам довелось пройти. Ты уверен, что готов рискнуть?

Писарь положил руку ему на плечо.

– Я понимаю, и я боюсь. Или, скажешь, ты не боишься? Но только мы можем помочь всем этим людям. Так что я готов рискнуть.

– И отомстить. – В голосе Айзека прозвенела сталь. – За себя, за всё, что они сделали с нами, за то, что отобрали у нас.

– Да, и отомстить, – согласился писарь.

На лице Пса появилась улыбка, не предвещающая ничего хорошего.

– Они за всё ответят.

Писарь растянул губы в ответной улыбке. Хотелось бы ему быть настолько же уверенным, как и Пёс. Вполне возможно, конечно, что и тот лишь хорохорился, стремясь скрыть терзавший его страх, но чужая душа потёмки. Сердце Савьо сжали ледяные когти ужаса – его страшила не только вероятность провала ведомой Псом игры, ничуть не меньше его пугала мрачная решимость Айзека, расчётливо-безжалостный и беспринципный огонёк, который всё чаще появлялся в глазах друга. Писарь искренне опасался, что вторая, тёмная, сторона Пса однажды может выйти из-под контроля и парень, ведомый жаждой мести, уже не сможет остановиться ни перед чем.