Текст книги "…Имя сей звезде Чернобыль. К 35-летию катастрофы на Чернобыльской АЭС"

Это невозможно. Как невозможно в этой обстановке вырастить и психически здоровых людей, когда все стало ребенку врагом: трава, вода, небо, дождь…

И еще я прочел в том ответе Агропрома: «Вот бы объединить усилия ученых и писателей в направлении внедрения рекомендаций по уменьшению поступлений радиоактивных продуктов деления в объекты сельскохозяйственного производства, это была бы реальная помощь». И даже такое написали: «Вашу руку, товарищ!»

Прекрасная эмблема: три руки крепко держат одна другую Главатом, Агропром и Медицина. Сюда бы еще руку Союза писателей – ведомственная идиллия!

Итак, подошел критический момент принятия решения. Атомную программу надо пересматривать.

И уж с чем совершенно и категорически согласны все не втянутые в ведомственные интересы, игры ученые: атомное строительство недопустимо в европейской части нашей страны. Тут, наоборот, надо останавливать, закрывать, убирать те станции, которые действительно грозят катастрофой.[92]92
    Как-то присутствовал я при споре строителя атомных станций очень высокого ранга, академика с ученым-геологом. Когда у академика иссякли аргументы в пользу расширенной программы строительства АЭС, он прижал руки к груди и поклялся: «Честное слово, больше не взорвется!» – «Но как вы можете ручаться, – возразил геолог, – если мы знаем и вы знаете, что больше четверти наших АЭС построены на не подходящих в геологическом отношении, а то и просто опасных грунтах?»


[Закрыть]

Необходимо снять завесу ведомственной тайны над землями и населением, пораженными чернобыльским выбросом. Куцые интересы ведомства тут прямо противоположны долговременным государственным. Национальным. Не говоря уже о гуманных принципах – они вопиют! Белоруссии (и именно в Гомельской или Могилевской областях) нужен свой полноценный центр по контролю за долговременными последствиями аварии и независимое от атомного ведомства медицинское обслуживание населения.

И наконец: о монополии в науке, на этот раз в вопросах энергетики. Академик А. Е. Шейндлин проявил инициативу в создании Московского энергетического клуба (аналог Римского клуба), где бы могла концентрироваться мировая научная информация по этим проблемам, могли проходить испытание дискуссией все новые идеи.

Думается, что такое научное общение даст немало, способно предостеречь от односторонних решений в делах энергетики.

Но главное – создать в науке обстановку, когда «победившее» направление не только не ограждалось бы от контроля «побежденных» от критики, но, наоборот, как раз бы становилось объектом пристальнейшего внимания общественности.

Разве возможен был бы Чернобыль и все, что за ним (бесконтрольное размещение АЭС там, где их не должно быть, погоня за мнимой дешевизной конструкций, пренебрежение аварийной защитой и подготовкой технического персонала, не говоря уже о том, что вовсе не учитывался тот общий распад трудовой морали, при котором АЭС превращаются в орудие самоубийства),[93]93
    Жутковато читать в посмертно опубликованных записках В. Легасова «Мой долг рассказать об этом…» такие вот характеристики наших ИТР и рабочих, трудовая мораль которых порой – на уголовном уровне.
  «Я вспомнил случай, например, на одной атомной станции, когда в главный трубопровод по сварному шву, вместо того чтобы правильно осуществить сварку, сварщики заложили просто электрод, слегка его приварив сверху. Могла быть страшная авария, разрыв большого трубопровода, авария ВВЭРовского аппарата с полной потерей теплоносителя, с расплавлением активной зоны и т. д. Все это было сделано во имя производительности труда – сварить больше швов. Такая халтура просто поразила наше воображение. Потом проверяли на многих станциях эти же участки, не везде было все благополучно» («Правда» от 20 мая 1988 г.).
  А что можно сказать про конструктора реактора чернобыльского типа (РБМК), которому специалисты указывали на изъяны его аппарата и именно в смысле надежности, а он оставался глух. Предложения о совершенствовании аварийной системы «не отвергались, но разрабатывались очень медленно». Кстати, кто этот конструктор? Автора! Впрочем, знаем – академик Доллежаль. Но и другие имена должны фигурировать. Все!


[Закрыть] если бы научная «оппозиция» имела право на критику всего этого, на критику победившего когда-то в атомной энергетике александровского направления?

Тут наша наука вполне могла бы – обязана! – позаимствовать у парламентской демократии. Там именно правящая партия оказывается как бы в невыгодном положении: ее-то как раз и критикуют все, следят за каждым шагом.

Повторяю, все, что я здесь написал, – результат бесед со многими учеными. Они об этом могли бы сказать и сами – точнее, аргументированнее, против чего-то возразили бы. Кто-то категорически не согласится. Но проблемы эти терзают всех.

Вот и обговорить бы открыто, без «чуда, тайны, авторитета» – этих всесильных бюрократических аргументов.

1989

1989 г.

Слишком многое загадочно и необъяснимо для нас, неспециалистов (но, оказывается, и для некоторых специалистов), в действиях, поведении, в системе доказательств тех, кто планирует и строит для нас АЭС, обводняет и осушает земли ради возрастающих потребностей наших, издавна освоенные и неплохо кормившие страну черноземы и прочее, и тому подобное.

Летели мы в Индию. Когда я вошел в самолет, глазами встретился с нестарым черноволосым человеком, смотрящим на меня как на знакомого. Поздоровались с той степенью торопливой неуверенности, которая чаще всего свидетельствует, что обознались. Но человек тут же подошел к моему месту, назвал меня по фамилии и предложил выйти поговорить. Я человек деревенский, и это звучит для меня по старой памяти чуть-чуть угрожающе. Но куда тут, в самолете, выйдешь? Приткнулись где-то в переходе из салона в салон. Незнакомый знакомец сразу же заговорил о моей новомирской статье [1988. № 9. «Честное слово, больше не взорвется…»]. Представился: работает в организации по обеспечению безопасности АЭС, назвал должность очень даже высокую. Конечно же, он не соглсен с направленностью мыслей неспециалиста. Я не очень вслушивался в его доводы, в знакомые интонации: возрастающая потребность в энергии, наше долгое отставание по атомным станциям, неизбежность риска при освоении новых технологий… Лицо и глаза человека – вот что меня притягивало, хотелось обеспокоенно спросить: «Наверно, довелось и вам Чернобыля хватить?» Что-то легасовское угадывалось, то, что когда-то в больнице подметил в человеке причастном… Слова же были какие-то заученно холодные, без всякого стремления к убедительности.

Но вот стюардесса попросила всех сесть на свои места и пристегнуться. Мой собеседник приблизил болезненно-бледное лицо, воспаленно горящие глаза свои к моему лицу и, понизив голос, не то попросил, не то воззвал – совершенно неожиданно, почти заговорщицки:

– Не ослабляйте напора!

Так вот в чем дело! Мы не вольны в своем поведении, и нам уже не справиться с самими собой, ведомственными. Ради Бога, остановите нас!

Может быть, я ошибся. Но я услышал, понял это так.

01.03.1989

Для нас огромное событие – организация Московского энергетического клуба. Международного.

Недавно об этом мы лишь мечтать могли: чтобы честные наши ученые и общественность, наши «зеленые» могли бы получить такую точку опоры. В борьбе со всесилием наших ведомств. У нас сколько министерств? Говорят, в Японии – 5. У нас около сотни.

Одни ведомства ведут химическую войну против собственного народа и природы. Другие – с помощью мощнейшей мелиоративной техники, третьи – почти уже атомную (Чернобыль).

Да что ваши военно-промышленные комплексы! Это кошка против нашего тигра – ведомств. У ваших есть конкурирующие фирмы и отрасли, способные им противостоять.

Наши куда более сплоченно наступают на моря, озера, реки, черноземы, воздух, пищу, на наши щитовидки и гены. Единой когортой.

Вот почему и ученые наши, которые не продали душу ведомствам, и «зеленые» наши так рассчитывают опереться на вас, мировую науку, в борьбе с ведомственным Левиафаном.

Вопрос, однако: чью сторону вы будете принимать – в каждом конкретном случае?

Например, когда американские эксперты, этот третейский суд, будут решать, что делать с Крымской АЭС. Оставлять ли атомную станцию на опаснейших разломах земной коры, в курортной зоне страны. Там, где ветра, как ни в какой части нашего юга, где поселки называются Планерскими и Ветряными, – там еще в 20-е годы обучались воздухоплаванию. Само просится – широкое использование энергии ветра, солнца, а не еще один потенциальный Чернобыль.

Почему я начинаю как бы с претензии к вам – мировой науке, хотя все кажется хорошо: Клуб, наконец, создан, мечта, идея академика Александра Ефимовича Шейндлина (и наша тоже) реализована, и мы теперь не один на один с ведомствами, а наоборот, можем на вас рассчитывать.

Да, но ведь и они на вас рассчитывают. Так что будьте бдительны, как говорил Юлиус Фучик[94]94
   Фучик Юлиус – чешский журналист, общественный деятель. Казнен фашистами в 1943 году.


[Закрыть]. Или как выражался Заратустра: если ты смотришь в пропасть, то и пропасть смотрит в тебя, приманивает, заманивает.

А у ведомств есть, чем заманить-приманить. На их стороне и огромнейшая армия ведомственной науки, тоже авторитетнейших ваших коллег, для которых, однако, интересы науки – на пятом месте, а на первом – ведомственные. Это на их совести и мертвый Арал, загаженная Ладога, и Ленинградская дамба, и пустыни, превращенные в болота, а болота – в пустыни (как белорусское Полесье). Или в радиоактивные поля обращенные целые районы: сотни и сотни населенных пунктов в Белоруссии – далеко, очень далеко от так называемой тридцатикилометровой зоны. О, 30-километровая зона! Она завораживает, гипнотизирует и наших, и западных специалистов, и дальше 30 километров многие из них ничего не различают. Или не хотят видеть. Простите, но это слишком напоминает известный фокус: сажают на пол курицу, обводят мелом круг, и она замирает, ни с места, загипнотизированная.

Вот что мы читаем в газете «Правда» о выступлении Марселя Буате – президента международной энергетической организации, о его докладе «Атомная энергетика и экология», прочитанном в Швеции. С высоты французского опыта (семидесятипроцентная «аэсизация» страны) француз поучает шведов: да что же вы так напугались Чернобыля? А мы вот не боимся, наоборот, даже такой грандиозный конфуз атомной энергетики, как Чернобыль, лишь подтвердил, что ничего страшного. Ну, погибли 30, что ли, человек, ну, умрут еще несколько тысяч от рака…

Это все рассуждения в пределах того самого «мелового круга». А для нас тайное уже давно не тайна. Тысячи людей в Белоруссии, на Украине, в Брянской области России столкнулись с проблемой радиационного СПИДа: ослабление иммунной системы и – как результат – радиационные пневмонии, радиационные инфаркты, детская лейкемия. Но и мы еще только начинаем считать, подсчитывать настоящие потери.

Если ученый такого масштаба, как А. Д. Сахаров, убежден, что человечество обязано упрятать мирный атом глубоко под землю, как бы дорого это ни обходилось, он исходит не из примитивной арифметики, а из высшей математики выживания человечества. А иначе нам грозит опасность стать беспомощнейшими заложниками в руках как случая (вроде чернобыльского), так и завтрашних террористов.

А как спорят с Сахаровым? Недавно один полемист из Института имени Курчатова позволил себе иронизировать: хороши бы мы были, если бы Чернобыль построили в глубокой шахте! Во-первых, кто вас просил строить Чернобыль там, где существовала реальная угроза заражения всего водного бассейна Украины и Белоруссии? Ведь не зря академику Е. П. Велихову и другим специалистам пришлось подводить цементную подушку под четвертый блок – во избежание такого заражения. А во-вторых, и академик Петр Капица когда-то, и академик Андрей Сахаров сегодня имели и имеют в виду шахты делать в каменном, а не в любом грунте.

Вчера я услышал по телевизору: 55 % американцев за строительство АЭС, а 80 % за усиление безопасности атомной энергетики.

Среди многих наших специалистов и обеспокоенных неспециалистов существует убеждение: дальнейшее строительство, тиражирование нынешнего поколения АЭС следует прекратить и заняться именно безопасностью уже существующих АЭС, вплоть до закрытия их, что уже и осуществляется – под нажимом, надо сказать, сверху.

И лишь спустя какое-то время, когда разберемся с уже существующими АЭС и когда, возможно, созданы будут более надежные конструкции их, а возможно, ученые прорвутся и к управляемому термоядерному синтезу (если бросить туда средства, частично отняв их у атомного ведомства), – одним словом, мы свою программу делим уже на два этапа. И под нажимом сверху, и под нажимом общественности: лишь сделав все, и до конца, выводы из Чернобыля, планировать свое атомное будущее.

Но ведомству невтерпеж, и не хочется ему отдавать средства на безопасность и закрытие ненадежных АЭС да на альтернативные виды энергетики. Ему, как всякому ведомству, хочется расти.

Мы все были свидетелями, по телевизору наблюдали атаку «чернобыльцев» на Горбачева, до неприличия открытую эгоистическую попытку перетянуть Генсека на свою сторону в борьбе с общественным мнением. Чтобы быстренько перевернуть чернобыльскую страницу, закрыть, ничего коренным образом не меняя, а дальше множить, тиражировать все те же или чуть-чуть подновленные АЭС – видимо, до следующего, столь же неизбежного Чернобыля.

Если бы атомная бомба заключала всего лишь один из миллиарда шанс всеобщей погибели, мы все равно обязаны были бы ее запретить: слишком высока ставка – жизнь на планете. Но мы-то знаем, что в бомбе не один миллиардный шанс нашей погибели, а гораздо больший.

Если возможен хотя бы еще один Чернобыль – а он возможен на любой из десятка АЭС того же типа, и не только этого типа, – эти станции должны рассматриваться как объекты повышенного риска, а некоторые – подлежат немедленному закрытию, чем мы, наконец, и занялись. И здесь слишком высока ставка. Но чтобы увидеть это, надо выйти за пределы того бюрократического круга, в котором нас стремятся держать.

И вот при таких вот обстоятельствах новый директор Чернобыльской АЭС и представитель высшего эшелона ведомственного т. Щербина и т. Израэль на виду всего честного народа атакуют Генерального секретаря, стремясь получить индульгенцию за старый Чернобыль и карт-бланш для новых миллиардных ассигнований для своего ведомства. Они, конечно же, очень обижены на общественность, которая больше не хочет считаться с секретностью их ведомства.

И вдруг слышат от М. С. Горбачева: нет, общественность нам очень помогла! Нам нужна прежде всего безопасность АЭС!

Нет, не тот это мужик, чтобы провести его на мякине! (Не знаю, как это перевести на другой язык – наш фразеологизм: провести на мякине. Или еще такой: обуть в лапти! Цыгане, уводя чужого коня, на копыта его надевали свою обувь.)

Так что смотрите, уважаемые коллеги, чтобы наши ведомства, изощренные и опытные в таких делах, не провели на мякине вас, не обули в лапти.

В заключение один случай, разговор, который был у меня в самолете, летящем в Индию. Ко мне подошел наш атомщик и стал высказывать свои возражения по моей новомирской статье «Честное слово, больше не взорвется». Высказал все аргументы, которые и в «Новом мире» присутствуют в статьях моих уважаемых оппонентов, а потом вдруг наклонился ко мне и прошептал умоляюще: «Не ослабляйте напора!» Это прозвучало: нас держат за глотку ведомственные интересы, но мы ведь тоже люди и все понимаем! И вы должны нам помочь спастись от самих себя.

С этими словами я обращаюсь и к вам, крупнейшим специалистам по проблемам энергетики: помогите нам спастись от самих себя!

08.05.1989

Заместителю Председателя Совета Министров СССР

председателю Бюро по топливно-энергетическому комплексу

Щербине Борису Евдокимовичу,

Министру атомной энергетики

Луконину Николаю Федоровичу

Начну с объяснения. 26 апреля в Минске состоялся «митинг молчания»: по призыву Белорусского народного фронта тысячи людей собрались у Дома правительства. И стояли молча целый час. Простите за неофициальный стиль, но не «икалось» ли вашему министерству? Потому что, конечно же, люди в своих мыслях поминали и его. Столько лет официальные инстанции молчали о чернобыльской беде жителей нашей республики, ее масштабах, а когда пресса, наконец, заговорила, вот так выразительно помолчали теперь уже они, белорусы…

Годами жителям десятков районов втолковывали, что лишь три белорусских района пострадало, а у остальных все в норме. И вдруг: «Знаете, тут жить нельзя, а что три года вас тут продержали, извините. Но и сейчас всех переселить мы не в состоянии. Поезд ушел. С финансами туго, а тут еще Армения»[95]95
    Землетресение в Армении произошло 7 декабря 1988 г.


[Закрыть]…Есть постановление Политбюро о дополнительной помощи пострадавшей Белоруссии, но чтобы переселить всех сейчас, все равно средств не хватит…

Вот одно из писем, которые получаю, конечно, не я один. Возможно, и вам их пересылают.

«Обращаются к Вам жители д. Самотевичи Костюковичского р-на Могилевской обл. с просьбой быстрейшего отселения нас с зоны жесткого радиационного режима.

Я не буду останавливаться подробно на всех фактах, так как Минздрав решил вопрос отселения нас с этой зоны, так как дальнейшее проживание в этой зоне небезопасно для здоровья всего населения.

Зараженность наших земель, то есть посевных площадей, от 45 до 100 кюри на 1 кв. км и выше. (А допустимая норма в пределах 1–5 кюри – так, кажется, по таблицам ученых. – А. А.) На днях обследовали наших детей. В результате обследования выявлено много больных детей: гипоплазия щитовидной железы I и II степени, увеличение лимфоузлов, анемия, сердечные и нервные расстройства. Врачи сказали, что немедленно надо отселять. Но это сказали врачи и знаем мы. А знает ли об этом Минздрав? Нам сказал обком, что отселение будет через два-три года. А не слишком ли поздно и так уже отселять, не то что ждать еще три года. Если это угрожает здоровью населения, надо подселять людей в другие районы, в хозяйства, где есть жилье. Мы думаем, что такие хозяйства есть. И мы готовы уехать куда угодно, лишь бы сохранить здоровье детям и самим еще пожить ради своих детей. Пусть нам выплатят компенсации за дома, и мы сами можем трудоустроиться, где кому будет возможность.

Поэтому поводу мы писали много писем в ЦК КПСС, в ком. общества Кр. Креста, Охрану материнства и др. инстанции, но ответа до сих пор не получили. Видимо, они остались глухи к нашей беде.

А ведь на беду Армении откликнулся весь мир. И им строят. А у нас некому строить, так как наши люди работают в Армении…

Автор письма Руденкова Е. М. и другие жители».

Так вот у меня вопросы.

1. Правда ли то, в чем жители Могилевщины убеждены (и что подтверждают серьезные ученые), а именно: правда ли, что удаленные от Чернобыля районы Могилевской области – Краснопольский, Славгородский, Чериковский, частично Костюковичский, Быховский, Климовичский и некоторые другие (а также часть Брянских районов) – получили столь угрожающую дозу радиации по той причине, что на них посадили чернобыльскую тучу? Расстреляли ее и посадили. Ту, которая неслась к Москве. Да, восьмимиллионную столицу надо было спасать от «мирного атома». Спасать надо было. Но также и жителей районов, принявших на себя чужую беду. И не три года спустя. Ну а уж если получилось, что три спустя, тогда немедля ни минуты больше. Да, но финансы, все знаем, как круто с этим. Знаем, а потому не только вопрос, но и предложение.

В других странах повелось так: ты отравил, ты заразил, ты и платишь, возмещаешь ущерб. Потому-то в соседней Финляндии нет того, что творится с Ладогой, хотя лесная и целлюлозная промышленность у них не нашей чета – страну кормит.

Раз и мы становимся правовым государством, тогда недостающие миллиарды для спасения лимфоузлов и щитовидок детей Могилевщины, Гомельщины, Брянщины дать обязаны вы, министерство «мирного атома». Спросите: а где мы их возьмем? В других странах ответили бы: а где хотите, там и берите. Но можно и помочь, посоветовать: не построите одну-две АЭС – меньше закрывать придется! (А закрывать не дешевле стоит, чем построить.) К тому, кажется, идет: Министерство атомной энергетики можно будет именовать Министерством демонтажа АЭС. Почему так получилось – особый вопрос.

Здесь же вопрос, вот какой:

1. Согласны ли вы, ваше ведомство, взять на себя финансовую часть той беды, которую оно же и обрушило на ни в чем не повинных жителей сотен деревень и городишек?

2. Ситуация, в которой оказались люди названных (и многих не названных здесь) районов – результат не сегодня установленной секретности на все и вся, но особенно там, где пахнет ведомственной вседозволенностью. Мы уже пришли к пониманию (и хочется надеяться, что это найдет отражение в работе Съезда народных депутатов и в законодательных актах нового Верховного Совета), что сокрытие от страны, от граждан, а иногда и от самого правительства нужной информации, приводящее к тяжелым последствиям, – служебное, а то и государственное преступление.

В связи со сказанным вопрос к вам, руководителям атомной энергетики: кто персонально или какие звенья аппарата, вашего и других, прямо повинны в происшедшем, должны ответить за столь непростительное трехлетнее пренебрежение здоровьем и интересами тысяч и тысяч людей? Или если безобиднее ставить вопрос: как получилось, что получилось так?

1989 г.

Думаю, что причина общественного резонанса на мои статьи и выступления о Чернобыле – не в каких-то стилистических достоинствах, а в самой проблеме. Прорвало плотину людского горя, гнева, страха, опасения за жизнь своих детей, плотину родительских чувств. Когда произошла трагедия в Чернобыле, у жителей Белоруссии не терялась надежда, что дело поправимо, ситуация прояснится: либо их переселят в безопасные районы, ученые, врачи, государство защитят их от радиации. Защитят их – и особенно их детей, ведь люди привыкли рассуждать так: «Мы уж как-нибудь переживем, чего мы только не испытали – и коллективизацию, и войну, и фашистские лагеря прошли, и “родные” сталинские… Но дети… Детям-то каково!»

Так поначалу мы верили, что государство нас обережет, скажет нам правду. Но государство про нас позабыло, к несчастью, и пресса безмолвствовала слишком долго. Практически ничего не писали об отравлении воздуха и почвы в Гомельской и Могилевской областях. Люди тешили себя самообманом: раз не бьют тревогу – значит, дела наши не так-то уж плачевны! Не могут же наших детей обманывать!

Оказалось, что могут. Все. Чиновники, ученые, врачи, пресса…

Уже при 10–15 кюри на квадратный километр жить опасно, а в некоторых районах Белоруссии степень заражения дошла до 100 и выше кюри. В каком городе я ни бываю, хожу, допустим, по Москве, смотрю на детишек – таких красивеньких, ухоженных, нарядных – и все думаю: а если бы вдруг (не дай Бог, конечно!) мамы этих малышей узнали, что их дети три года жили в условиях повышенной радиации? Какое бы горе испытали эти мамы! Как бы зарыдали эти женщины! Белорусские матери, о, ужас, четвертый год переживают такие страшные, чудовищные душевные потрясения! Представляете?.. И у меня есть данные, что число пострадавших измеряется не десятками, а тысячами. Трагедия не обошла и мою семью – моих племянников, которым в момент катастрофы было по три годика. В лимфатических узлах, в железках племяшей уже есть аномалии. Сколько они за эти три года перепробовали медикаментов, сколько врачей осматривало их, даже в Москву их привозили. И это еще не самый страшный вариант. Они находились в Бобруйском районе, относительно далеко от места взрыва. Что же говорить о более близких к Чернобылю местах! Это никогда не должно повториться! Иначе, как же нам в глаза наших детей смотреть?..