Текст книги "Человек на минбаре. Образ мусульманского лидера в татарской и турецкой литературах (конец ХIХ – первая треть ХХ в.)"

Альфина Тагировна Сибгатуллина
Человек на минбаре. Образ мусульманского лидера в татарской и турецкой литературах (конец ХIХ – первая треть ХХ в.)

© Фонд исследований исламской культуры, 2018

© ООО «Садра», 2018

© Институт востоковедения РАН, 2018 © Сибгатуллина А., 2018

* * *

Введение

Рубеж ХIХ – ХХ веков – исторический период, который притягивает особое внимание исследователей невероятным многообразием событий в разных сферах жизни общества. Эпоха революций и войн, общественно-политических потрясений расценивается многими и как эпоха расцвета и творческого подъема в области культуры, литературы, искусства. Для тюркоязычных литератур данный период стал также временем духовных и творческих исканий, которые развивались, прежде всего, в рамках формирования национальной идеологии и новых общественно-нравственных идеалов. Со второй половины XIX века у тюркских народов Российской империи и Османской Турции усилились чувства родства и взаимной поддержки, которые зиждились на двух столпах: мусульманской и тюркской идентичности. Причем религиозный и этнический факторы зачастую сливались воедино, и, как писал В. В. Бартольд, в силу того, что большинство мусульман России принадлежало к «одному и тому же турецко-татарскому племени», для них «религиозные стремления» были «тожественны» «национальным»[1]1
  Арапов Д. Этническое и конфессиональное в российском «мусульманстве»: исламская политика государства в XX–XXI веках //Вестник Евразии. 2007. № 3(37). С. 58.


[Закрыть].

Исламская конфессиональная идентификация тюрок в виде «мусульманской нации» в целом стала основополагающей в контексте диалога «Восток – Запад», активизировавшегося в рассматриваемый нами период. Факт отставания мусульманского Востока от христианского Запада во многих сферах жизни общества был признан уже и самой уммой. Интеллектуалы двух империй размышляли о причинах этой ущербности и искали пути выхода из сложившейся ситуации. Разгорелась бурная дискуссия об исламе, его вреде или пользе в процессе модернизации общества, о том, является ли он тормозом или двигателем прогресса и др. Одной из причин неоднозначной оценки исламских ценностей стало отсутствие у мусульман духовного лидера, который был бы воплощением идеала, «путеводной звездой» для всей уммы. Между тем мусульманское духовенство представляло собой важнейшую часть элиты исповедовавших ислам народов Российской и Османской империй, что нашло довольно яркое отображение в художественной литературе и периодической печати начала ХХ века.

Ко второй половине XIX века в мусульманском мире явственно ощущалась необходимость серьезных идейных изменений в общественном сознании. Мусульманское общество нуждалось в сильных личностях, заинтересованных в реформировании ислама, освобождении вероучения от искажений и наслоений, накопленных за века. Для религиозно-нравственного восстановления требовались более смелые и гибкие идеи, способные возродить мусульманское общество и предложить пути его всестороннего обновления, в том числе социально-экономического. Разумеется, речь шла не о том, чтобы расшатать или отменить незыблемые догматы ислама, а лишь о том, чтобы привести традиционное мировоззрение в соответствии с требованиями времени. Именно в эту эпоху на религиозно-политической арене мусульманского мира появилась плеяда выдающихся исламских реформаторов-просветителей, которые предпринимали попытки модернизировать ислам: Джамалетдин аль-Афгани (1839–1897); Мухаммад Абдо (1834–1905); Мухаммад Рашид Рида (1865–1935) и др. Мусульманские реформаторы всюду, «от Нила до Волги, были одновременно и религиозными деятелями, и борцами за возрождение национальной культуры, и весьма активными просветителями, заботившимися об обучении и образовании мусульман, их способности жить в гармонии с меняющимся миром. Они объясняли социально-экономическую отсталость мира ислама упадком веры, приверженностью не духу Корана, а таклиду, то есть консервативной традиции следования архаичным суждениям авторитетов прошлого»[2]2
  Ланда Р.Г. Россия и мир российского ислама. Москва – Нижний Новгород: ИД «Медина», 2011. С. 159.


[Закрыть].

Данный процесс совпал с глобальной «эпохой пробуждения Азии», с периодом, когда во многих мусульманских странах предпринимались попытки модернизировать общество под девизом «вестернизации», одновременно сохраняя традиционную самобытность восточного общества. Происходившие в мусульманском мире изменения наглядно демонстрировала Османская империя, которая в течение четырех веков испытывала чрезвычайную уверенность в своем «мировом господстве» и «непобедимости турок» и не заметила, как за это время Запад прорвался вперед. Застой начался как минимум с XVI века, но по инерции и незаметно протянулся до XIX столетия. Французская революция, частичная потеря завоеванных территорий, тревога за судьбу страны, смятение в мыслях образованной османской элиты – все эти факторы привели к демократическим преобразованиям, получившим название «Танзимат» (1839). Официально был взят курс на модернизацию общества, которая осуществлялась параллельно с вестернизацией. Отношения с европейцами стали более глубокими и содержательными, турки начали активно интересоваться западной, в частности французской, культурой и литературой. Прогрессивно направленная турецкая литература стала проводником новых идей и веяний, активно искала новые идеалы.

Трансформация прежних идентификационных основ, таких как «османская нация», «мусульманская нация», происходила параллельно с поиском и формированием новой идентичности. В ходе этого процесса решался важнейший из всех вопросов, поставленных перед культурой и литературой, – вопрос о национальном самоопределении и общественном самосознании. Это привело к плюрализму и разбросу мнений в философском поле общества: интеллектуалы разделились по различным направлениям – исламизм, османизм, тюркизм, туранизм, неоосманизм. Писатели исламистского крыла, хотя и не ощущали острой неприязни к проектам модернизации, осуществляемым дворцовой бюрократией, все же твердо отстаивали мусульманские принципы устройства общества. Сторонникам других течений так же нелегко было разобраться как в недостатках османского общества, так и в новых ценностях, предлагаемых христианским Западом. По существу, вопрос «о совместимости ислама с европейской цивилизацией был острейшей проблемой для турок и других мусульманских народов в течение многих десятилетий»[3]3
  Фадеева И.Л. От империи к национальному государству. Идеи турецкого социолога Зии Гёк Алпа в ретроспективе ХХ века. М.: Восточная литература, 2001. С. 72.


[Закрыть].

В татарском обществе процессы модернизации происходили несколько иначе и были обусловлены как внутренними обстоятельствами, в числе которых – противостояние кадимизма и джадидизма, так и внешними факторами – сложными отношениями между государством и инородцами, каковыми являлись мусульмане Российской империи.

Объектом непосредственного компаративного исследования в данной книге становятся татарская и турецкая литературы, поскольку именно в них в конце XIX – первой трети XX в. наиболее рельефно отразились перемены, происходившие как в общественном сознании, так и в художественном мышлении татарской нации, жившей на территории Российской империи, с одной стороны; и турецкой, находившейся в пространстве Османской империи, – с другой. Теоретически значимым и не исследованным в конкретно-историческом плане аспектом данной темы является образ духовного лидера, репрезентирующий художественную концепцию личности, которая сложилась в татарской и турецкой литературах обозначенного периода.

Тюркоязычная литература народов Российской империи на рубеже XIX–XX вв. особое внимание уделяла образам мусульманских духовных лиц: имамов, мулл, муфтиев, шейхов и ишанов, поскольку основная часть инородцев-тюрок проживала в сельской местности, и объединенные вокруг мечети общины являлись устойчивыми образованиями, из которых складывалось российское мусульманское сообщество. Формирование идеала лидера в обеих литературах сопровождалось критикой невежества и нравственных пороков среди отдельной части духовных деятелей и утверждением этико-эстетических идеалов о совершенном человеке (аль-инсан аль-камиль).

Данная тема практически не разработана ни в турецком, ни в отечественном литературоведении. Можно назвать лишь несколько небольших статей, авторы которых обращаются к образу «человека религии» (дин адамы) в творчестве отдельно взятых писателей[4]4
  Ramazan Gülendam. Türk Romanında Dine ve Din Adamına Bakış, Hece – Türk Romanı Özel Sayısı, Mayıs-Haziran-Temmuz N. 65-66-67, Ömer Menekşe. Türk Sinemasında Din ve Din Adamı İmajı, II. Uluslararası Dini Yayınlar Kongresi Tebliğ ve Müzakereleri, Diyanet İşleri Başkanlığı Yay., Ankara 2005. Hamdi Uygun, Halktaki Din Adamı İmajı ve Din Görevlilerinden Beklentileri, (Basılmamış Yüksek Lisans Tezi), Ondokuz Mayıs Üniversitesi S.B.E. Samsun 1992. Fikret Uslucan. Orhan Kemal’in Bazi Romanlarinda Bir Eleştiri Unsuru Olarak Din// Turkish Studies / Türkoloji Dergisi 1 (2006), Sayı: 2 S. 101–128, и др.


[Закрыть]. Роль татарских мусульманских лидеров в истории рассматривается в ряде работ[5]5
  Загидуллин И.К. Исламские институты в Российской империи: Мечети в европейской части России и Сибири (2000); предисловие и вступительные статьи А. Юзеева в книге: Марджани о татарской элите (1789–1889) (2009), Хабутдинов А.Ю. Лидеры нации (2003), Хабутдинов А.Ю. Российские муфтии от екатерининских орлов до ядерной эпохи (1788–1950) (2006), Гусева Ю. Ишанизм как суфийская традиция Средней Волги в ХХ веке: формы, смыслы, значение (2013).


[Закрыть], повлиявших на историко-философскую концепцию данного исследования. До настоящего времени не было проведено сравнительное исследование тенденций и закономерностей развития татарской и турецкой литератур, проявившихся в создании образа духовного авторитета.

Автор не претендует на полноту охвата материала, выделяя лишь отдельные аспекты, наиболее значимые и показательные для характеристики тюркских культур и литератур как особых объединений, в концептуально-семиотическом пространстве которых действуют смысловые связи двух типов: конвергентные, сближающие явления, принадлежащие разным национальным литературам и культурам, и дивергентные, обнаруживающие их расхождение. В книге выявляются интегративные процессы в общественно-литературной мысли татарского и турецкого народов на рубеже ХIХ – ХХ вв., механизмы взаимодействия универсального и уникального, раскрывается переход от того, что объединяет тюркские народы, к различиям, поэтому цели проводимого исследования связаны и с проблемой самоидентификации национальных систем, обоснованием их самобытности.

Исследование условно можно разделить на две части, в одной из которых говорится об идеальном образе мусульманского лидера в понимании татарских и османских писателей и поэтов рубежа веков, в другой части раскрываются существовавшие в то время застойные явления в мусульманском обществе, анализируются причины отдаления некоторых религиозных деятелей от истинных принципов ислама. Книга состоит из разделов, основанных на взаимодействии синхронного и диахронного подходов к теме и предполагающих анализ индивидуальных поэтических языков и межиндивидуальной художественной системы как подвижной совокупности частных методик; осмысление феномена мусульманского лидера в его проекции на философские, социально-политические, общественно-идеологические и собственно поэтические контексты.

Автор не ограничивается исторической и литературоведческой проблематикой; для более убедительного воплощения поставленных целей и задач предполагается обращение к широкому кругу вопросов историко-культурного, социально-политического и философско-идеологического характера. Данный подход в рамках общей концепции работы предполагает использование междисциплинарного метода исследования. Таким образом, исследование проводится на стыке нескольких дисциплин: истории, литературоведения, социологии, культурологии – и опирается на достижения современных отечественных и турецких историков, социологов, востоковедов.

Глава 1
Статус мусульманского деятеля в российском и османском обществах. Муфтий и шейхульислам. Их образы в литературе

Мусульманский деятель, в современном понимании, – это прежде всего религиозный человек, олицетворяющий нравственную чистоту и честность, обладающий высоким авторитетом среди единоверцев. Только при наличии этих качеств он может стать «человеком религии», представителем исламского духовенства. Бытующие в условной характеристике термины «мусульманское духовенство», «мусульманский священнослужитель» и «мусульманский лидер» многими оспариваются или игнорируются в связи с отсутствием в исламе, в отличие от других мировых религий, института духовенства как такового, особого духовного сословия, обладающего божественной благодатью, института церкви, служащего посредником между верующими и Аллахом. Поэтому считается, что «среди последователей ислама теоретически любой совершеннолетний мусульманин, обладающий достаточным знанием и морально-нравственным авторитетом, с согласия верующих может руководить религиозной жизнью мечетского общества без специальной процедуры посвящения в сан (как, например, рукоположение у христианских священнослужителей)»[6]6
  Фархшатов М.. Мусульманское духовенство // Ислам на территории бывшей Российской империи. Энциклопедический словарь под ред. С.М. Прозорова. М.: Вост. лит, 2006. С.286.


[Закрыть].

Любое человеческое общество нуждается в предводителе, вожде, лидере, наставнике, учителе. Пророк Мухаммад был и будет для мусульман образцом совершенства и идеального лидера. Безукоризненный образ пророка, «вождя, основателя государства, сначала бедного и гонимого, но не побоявшегося выступить против заблуждений своих соплеменников, человека, которого избрал для своих посланий Аллах, вызывал уважение и восхищение мусульман. Это был образ, по которому каждый мог сверять свои поступки»[7]7
  Сунна. Энциклопедия Кругосвет. Режим доступа: http://www. krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/religiya/SUNNA.html.


[Закрыть]. На протяжении веков тюрками создавался большой пласт произведений, посвященных Пророку Мухаммаду, которые составляют основу сокровищницы духовного наследия тюркоязычных народов.

В мусульманском сообществе воспитанием человека, как и человеком в его целостности, занимаются три института: мечеть, медресе и текке. В период Пророка мечеть ан-Набави в Медине стала главным учреждением, где решались научные, политические, религиозные, общественные, военные проблемы мусульман. По мере возникновения новых задач и целей основную нагрузку воспитания и просвещения мусульман со временем взяли на себя мектебе и медресе. Наряду с ними мечети продолжали выполнять функцию «народных университетов», проповеди и хутбы стали «открытыми лекциями» имамов. Муллы и имамы были призваны охранять религию, управлять мирскими делами общины, следить за тем, чтобы надлежащим образом воплощались принципы религиозного закона в жизни руководимой им религиозной общины – махалля, т. е. являлись лидерами локального масштаба.

Медресе давало знания в области исламских наук, таких как тафсир, хадис, калам, а также в таких светских науках, как логика, философия, медицина, астрономия, география и т. д. Появилась прослойка ученых мужей, которых звали алимами или улема. Это те муллы, имамы, которые обладали глубокими знаниями в области теологии и использовали эти знания для соблюдения законности и справедливости в общине.

Впоследствии оказалось, что таких центров науки, где развивали умственные способности человека, недостаточно, и необходимо создавать учреждения, где осуществлялось бы воспитание души и чувств человека. Третьим образовательным центром тогда стали суфийские заведения: даргях, аситане, текке и завия, где вместо привычных понятий учитель – ученик употреблялись термины мюршид – мюрид. В центре суфийского воспитания, т. е. воспитания души, духовности и мусульманской морали, стоял мюршид, которого уважительно звали пиром, баба, ата, шейхом или ишаном. Он руководил и направлял адептов и по своим знаниям, авторитету и духовности был выше всех остальных. Для того, чтобы стать мюршидом, требовалось получить соответствующее воспитание у другого мюршида и разрешение на продолжение данной деятельности, изаджатнаме или хилафатнаме. Суфийское воспитание, которое является своего рода продолжением религиозного образования, полностью зависело от отношений мюршида и мюрида, усердий и способностей последнего, поэтому конкретно не указывались сроки процесса воспитания и обучения в текке. К тому же это воспитание не было обязательным, человек по собственному желанию входил в какой-либо тарикат. Другими словами, как у мусульманина нет обязанности выбирать какой-либо мазхаб, так и у желающего начать суфийский образ жизни нет обязанности поступить в определенный тарикат: он имеет право выбирать как тарикат, так и мюршида, для этого он может общаться с представителями разных братств, принять участие в их ритуалах, зикрах и беседах наставников. Человек был вправе выбирать, кто и что лучше подходит его внутреннему состоянию.

Когда человек отдает предпочтение отдельному братству и шейху, последний также не сразу его принимает в свои объятия, ибо суфийское воспитание имеет свои особенности, не все способны выдерживать его требования и правила, поэтому человек должен пройти своего рода «испытательный срок». Мюршид следит, наблюдает за поступками, поведением, моральным обликом кандидата в мюриды, который находится с ним под одной крышей текке, данный срок зависит также от индивидуальных особенностей характера человека. Поскольку из текке никого не выгоняют, он может оставаться на уровне мухиббан[8]8
  Мухиббан – сторонники какого-либо тариката, сочувствующие, но не являющиеся членами данного братства.


[Закрыть], а если шейх, оставшийся довольным его поведением, примет его в тарикат, он становится мюридом. Чтобы стать мюридом, необходимо выполнить несколько условий, которые прежде всего связаны с послушанием и подчинением воле мюршида.

Таким образом, в мусульманской умме имели место как минимум три разновидности духовного наставника: мулла или имам в мечети; хальфа-мударрис или учитель в медресе; шейх или ишан в суфийском текке. Именно эти люди должны были возглавить мусульманскую общину и стать духовными лидерами.

С развитием исламского мира функции мусульманских деятелей расширились и конкретизировались. В сегодняшнем понимании мусульманское духовенство – это «профессиональные служители исламского культа, судопроизводства, административно-духовного управления и образования, знатоки и деятели религиозных наук и суфизма, составляющие обособленную и влиятельную социальную прослойку в структуре мусульманских обществ (служители мечетей, проповедники, учителя начальных (мектеб, араб. мактаб), средних и высших (медресе, араб. мадраса) школ, ученые, судьи, руководители мусульманских общин и братств (тарика) и другие «люди религии»)»[9]9
  Фархшатов М. Мусульманское духовенство. С. 286.


[Закрыть].

Статус ислама в дореволюционной России существенно отличался от его положения в Османской империи, где более 90 % населения исповедовало ислам и не было религиозных притеснений со стороны официальных властей. Османская Турция являлась важной частью всего исламского мира – «Дар аль-ислам», и в рассматриваемый нами период даже имела статус «Дар аль-халифат», поскольку турецкий султан носил титул халифа. Положение же российских мусульман-татар было противоречивым: даже богословы затруднялись ответить на вопрос, принадлежит ли Поволжье «Дар аль-исламу» или же господство России означает, что татары живут на «землях войны» – «Дар аль-харб»?[10]10
  Кемпер М. Статус ислама в России // Ислам в Поволжье. Энциклопедический словарь. М.: Изд. дом «Медина», 2013. С. 295.


[Закрыть]. Если учесть царскую политику насильственной христианизации и русификации, проводимую в течение долгого времени в отношении мусульманских народов России, то справедливо утверждать, что татары проживали на территории войны и «неверия» (Дар аль-куфр). Однако о взаимоотношениях мусульман и царизма в XVIII–XIX столетиях, на наш взгляд, уместнее говорить как о некоем «двоевластии» в жизни российских мусульман, когда мусульманский лидер оставался у власти в подчинении немусульман, а с появлением государственного учреждения Оренбургского магометанского духовного собрания (ОДМС) в 1788 г. был создан официальный пост муфтия, призванный стать связующим звеном между христианской властью и населением, исповедующим ислам. Мусульманское духовенство с утверждением ОМДС официально было признано отдельным сословием, а муфтият решал вопросы выдачи муллам разрешений (указов) заниматься религиозной деятельностью. С другой стороны, с созданием ОМДС мусульманские духовные лица стали идеологически зависимы от российского государства, ибо «важнейшими задачами нового муфтията являлись «испытание в вере», назначения мулл, которые должны были быть при этом «преданы» властям империи, «в верности надежные и доброго поведения»[11]11
  По: Арапов Д. ОМДС: цели создания и начальный этап деятельности // газета «Медина аль-Ислам», № 27 (март 2007 г.).


[Закрыть]. Верховная власть и местная администрация устами духовных лиц доводили до сведения российских подданных в культовых зданиях свои наиболее важные указы и предписания, т. е. минбары в мечетях стали иметь назначение «трибуны», задачей которых было оказывать воздействие на прихожан, на формирование их пророссийской гражданской позиции[12]12
  Загидуллин И. Исламские институты в Российской империи. С. 192.


[Закрыть]. «Исключительным явлением для мусульман всего мира может показаться и та традиция, когда во время пятничной проповеди имамы в мечетях России должны были благославлять христианского царя и его семью, а также призывать общество платить налоги и подчиняться распоряжениям властей. Само по себе проведение коллективных пятничных намазов «джума» в подобной манере, – пишет немецкий ученый М. Кемпер, – представляло собой «явную адаптацию к русскому правлению, где российская власть рассматривалась как режим, не препятствующий соблюдению исламских законов»[13]13
  Кемпер М. Статус ислама в России. С. 295.


[Закрыть]. Муллы и улемы, выступавшие против ОМДС и подчинения мусульманского сообщества российской власти, образовали оппозицию и отказались от джума-намазов, аргументируя это тем, что одним из условий коллективных пятничных молитв является наличие кадия в регионе. По их мнению, эти условия не были выполнены.

Наиболее откровенную и последовательную позицию в этом вопросе занимал поэт и мыслитель Габдрахим Утыз-Имяни (1754–1834)[14]14
  Кемпер М. Статус ислама в России. С.295.


[Закрыть]. Его отношение к муфтию и Духовному собранию мусульман, незыблемость авторитета и законность полномочий которых были «освящены самой царской властью», отражено в следующих поэтических строках:

 
О боже, не заставляй меня
Стучаться в ворота к четверым:
Один из которых судья, другой – чиновник,
Третий – муфтий, четвертый – правитель.
 

(«Мунаджат»)

Он и его единомышленники осудили главный орган мусульман России за то, что тот назначал мулл наподобие государственных чиновников и не учитывал интересов прихожан, испокон веков выбиравших служителей культа, основываясь на их человеческих качествах.

Как идеологическая направленность и идейно-тематическое содержание художественных произведений, так и позиции самих авторов, их мировоззрение и умонастроения были обусловлены ролью религии в обществе и ее культурообразующими функциями.

Несмотря на то, что коллегия ОМДС имеет сходные черты с шейхульисламами и кадиями Румелии и Анатолии в Османской империи и системой устройства мусульманского духовенства Крыма, положение религиозных деятелей в Российской империи существенно отличалось, ибо российские мусульмане изначально имели статус «иноверцев» и «инородцев», в отличие от османцев. С XVIII в. происходил сложный процесс интеграции мусульман в Российское имперское социально-правовое пространство. Отказавшись от политики тотальной религиозной унификации мусульман, правительство Екатерины II поставило в приоритет установление «удовлетворительных» отношений с уммой, интеграцию представителей мусульманской конфессии путем сотрудничества с ее элитой. Основная функция ОМДС заключалась в формировании группы священнослужителей, лояльно настроенной по отношению к царскому правительству и способной отражать антиправительственную идеологию Османского государства и среднеазиатских ханств[15]15
  История татар с древнейших времен. В семи томах. Т. VI. Формирование татарской нации. XIX – начало ХХ в. Казань, 2013. С. 424. Байбулатова Л.Ф. История Оренбургского магометанского духовного собрания в личной и делопроизводственной переписке муфтиев (по своду «Асар» Р. Фахретдина) // Из истории и культуры народов Среднего Поволжья: Сб. статей. Вып. 3. Казань, Ихлас; Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2013. С. 42.


[Закрыть].

Исследователи справедливо считают, что создание Духовного управления мусульман все же было объективно необходимо как для мусульман, которые признавали лишь религиозную власть, так и для самодержавия, которое на протяжении столетий безуспешно пыталось контролировать это общество и управлять им. Так было организовано государственное регулирование религиозной жизни российского мусульманства «сверху»: издание фетв муфтием и кадиями происходило под наблюдением губернского правления и МВД, под давлением властей ОМДС принимало постановления, которые запрещали имамам применение положений шариата, противоречащих законам Российского государства и т. д.[16]16
  Хабутдинов А. Оренбургское магометанское духовное собрание // Ислам в Поволжье. Энциклопедический словарь. С. 247.


[Закрыть]. Поэтому мусульмане считали некоторые указы и распоряжения ОМДС методами их русификации и христианизации и отказывались им подчиняться.

В таких условиях роль муфтия для мусульманского населения также была неодназначной. Шигабутдин Марджани (1818–1889), который первым в татарской историографии изложил биографии мусульманских лидеров Поволжья и Приуралья, в целом отзывался о них нелестно. Приведенные им биографические сведения – характеристики первых муфтиев, кадиев и руководителей ратуши в «Мустафад аль-ахбаре» – очень значимы, хотя в некоторой степени, возможно, субъективны, поскольку Марджани наиболее известных религиозных деятелей хотел видеть лидерами нации[17]17
  Юзеев А. «Мустафад аль-ахбар» как источник изучения первых мусульманских лидеров России // Марджани о татарской элите. С. 37.


[Закрыть]. По мнению А. Юзеева, сведения Марджани о первых муфтиях в основном достоверно отражают исторические факты. Екатерина II открыла российский муфтият не только из-за необходимости государственного контроля над мусульманским духовенством, но и преследуя политические цели: использование мусульманских лидеров-татар в мирной колонизации степных земель Средней Азии. Для внешней политики России и Центральной Азии необходимы были люди, знающие язык, быт и традиции казахского народа, которым бы местные феодалы доверяли. Роль тонких дипломатов как раз и играли первые три муфтия – Мухаммаджан Хусаинов, Габдессалям Габдрахимов и Габдельвахид Сулейманов, которые, «будучи религиозными деятелями, активно привлекали в лоно российского муфтията мусульманское население Средней Азии и Казахстана»[18]18
  Там же. С. 37–39.


[Закрыть]. Поэтому как среди населения своего времени, так и среди современных историков сложилось мнение о том, что назначенные правительством муфтии приносили малую пользу умме, кроме того, получили репутацию неких русских дипломатов и разведчиков на Кавказе и в Центральной Азии, осведомителей, или конфидентов[19]19
  См. Юзеев А. «Мустафад аль-ахбар» как источник изучения первых мусульманских лидеров России. С. 38; Д.Д. Азаматов. Оренбургское магометанское духовное собрание в конце XVIII–XIX вв. Уфа, 1996. С. 51; Денисов Д.Н. Биография муфтия Габдессаляма Габдрахимова в свете новых исторических источников // ж. Медина аль-Ислам. Н. Новгород, 2008, № 87, 88.


[Закрыть].

Для Марджани главным критерием при оценке деятельности муфтиев стал уровень их религиозных знаний, необходимых для разрешения многочисленных проблем мусульман России. А их ориентированость на проблемы внешние, политические он считал ошибочной, поскольку фактически первые три муфтия, уполномоченные царской властью, проводили политику колонизации мусульман Средней Азии и Казахстана. Должность муфтия, согласно взглядам Ш. Марджани, следует занимать наиболее авторитетному религиозному деятелю, способному стать духовным лидером российских мусульман. Среди первых трех муфтиев Марджани таковых не видел и считал их людьми невежественными, так как не находил уровень их знаний достаточно интеллектуальным, имея в виду наивысший критерий, предъявляемый к знаниям муфтия[20]20
  Юзеев А. «Мустафад аль-ахбар» как источник изучения… С. 39.


[Закрыть].

В татарской литературе наличествует не так много произведений, посвященных первым муфтиям, но они ценны как раз тем, что отражают формировавшиеся у мусульман Поволжья духовно-нравственные ориентации, прежде всего отношение к российскому ставленнику-муфтию. Литература получила новое смысловое поле, обогатившись данной проблематикой. Характерный пример писательской актуализации этих смыслов – творчество Валида б. Мухаммадамина (ум. 1803), посвятившего первому муфтию ОМДС Мухаммаджану Хусаинову (1756–1824), занимавшему эту должность 35 лет, свою назидательную касыду, где призывал его больше думать о смертном часе и тратить деньги на строительство мечетей и медресе: Чүн мәсаҗид һәм мөдәррис, Һәм канатир җарийә[21]21
  XVIII гасыр татар әдәбияты. Поэзия. Казан, 2006. Б. 103.


[Закрыть].

Еще одно стихотворение панегирического характера «Илахи бейт» анонимного автора адресовано первому российскому муфтию, где он характеризуется как духовный наставник, достойный славы «полюс времен», уважаемый и любимый и в Бухаре, и Хиве (Бохарда гыйззәт ийәсе, кәрәмле дә,/ Һәм Хивада хөрмәт ийәсе, кәрәмле дә,/ Мөхәммәдҗан ирер котбе заман), достигший совершенства в своих знаниях (Гыйлемлекне камил белгән биля тәүсыйф), мудрый в понимании политики России – земли гяуров (Фәһме сәйасәттә кыйас улган зирәкле дә,/ Русия дари мәлик кяфер мәмләкәте). У него имеются фетвы, где отрицаются нововведения (бидгат) в исламе (Бидгатне рәд иткән фәтави бар), порицаются нарушители религиозных заповедей (Фәсикъләрне бозык белгән фикере бар/ Мөхәммәдҗан ирер котбе заман)[22]22
  XVIII гасыр татар әдәбияты. Поэзия. Казан, 2006. Б. 219.


[Закрыть].

По этому панегерику сложно утверждать, что муфтий М. Хусаинов пользовался большим авторитетом среди мусульманского населения. Еще Марджани в свое время писал, что муфтий любил брать взятки за утверждение на религиозные должности[23]23
  Юзеев А. «Мустафад аль-ахбар» как источник… С. 38.


[Закрыть], а литературовед М. Гайнетдинов, основываясь на документах Оренбургского областного архива, приводит факты, как М. Хусаинов, пользуясь данным ему правом, выкупал у башкирских старшин заселенные крестьянами земли, чем вызвал сильное недовольство и противостояние в татаро-башкирских селах Уфимской губернии[24]24
  См. Мәсгуд Гайнетдин. Мәңге тутыкмас көзгебез. Казан: Татар. кит. нәшр. 2006. Б.317–326.


[Закрыть].

Крупным произведением, посвященным второму муфтию – Габдессаляму Габдрахимову (годы службы 1825–1840), является «Тазкираи муфтий Габдессалям» (1832) Гумара б. Мухаммада[25]25
  Гайнетдинов М. Гомәр Мөхәммәт улы // Татар әдәбияты тарихы. 6 томда. 2 нче том. Казан, 1985. С. 139–145. См. также: Габдессәлам мөфти. Хәтер дәфтәре. Тәрҗемәи Габдессәлам мөфти. Сәфәрнамәи шаһзадә Александр. Төзүче, иске татар теленнән күчерүче һәм сүз башы язучы Мәсгуд Гайнетдин. Казан: «Иман» нәшрияты, 2002.


[Закрыть]. Как и подобает восточному агиографическому жанру тазкира (жизнеописание), в данном сочинении воспроизводятся важные события из биографии муфтия Габдессаляма: в 1799 г. он начал деятельность муллы в Оренбурге, в 1802 г. организовал за счет государственной казны строительство оренбургской каменной мечети (1802). Изображается эпизод торжественного открытия данной мечети в 1805 г. Поэт описывает царские подарки муфтию за верную службу, приезд Александра I в Оренбург, подготовку и пышную встречу императора, который остался там на четыре дня. После беседы с Габдессалямом Габдрахимовым Александр I по приезде в Петербург проявляет заинтересованность в его назначении «духовным министром», т. е. муфтием, и распоряжается подготовить соответствующий указ, сам же уезжает в Таганрог. Данный указ был подписан императором в Таганроге незадолго до его смерти. Внезапная кончина русского царя наталкивает поэта на рассуждения о быстротечности земной жизни. Когда губернатор Оренбурга получает указ о назначении нового муфтия, публично поздравляет Габдессаляма, чем вызывает зависть у других претендентов на этот высокий пост. Автор Гумар б. Мухаммад невольно затрагивает проблему противоречий среди татарских улемов и даже муфтиев[26]26
  Разногласия прежде всего были связаны с первым муфтием Мухаммаджаном Хусаиновым, который в свое время лично засвидетельствовал способности Габдессаляма Габдрахимова исполнять обязанности имама, но он не ожидал, что на этом основании губернские власти назначат его муллой Оренбурга, где в это время находилась резиденция Магометанского духовного собрания. Появление самостоятельного лидера во главе местной мусульманской общины, к тому же определенного помимо воли муфтия, без учета его мнения, подрывало позиции высшего духовного лица в губернском городе, имевшем ключевое значение. В этих условиях любая попытка нового муллы проводить собственную независимую линию должна была неизбежно привести к конфликту между двумя незаурядными и амбициозными личностями. Поводом к нему послужил вопрос о толковании норм шариата относительно определения времени начала и окончания мусульманского поста. См. Денисов Д.Н. Биография муфтия Габдессаляма Габдрахимова в свете новых исторических источников //Фаизхановские чтения: сборник материалов ежегодной научно-практической конференции. 2008.№ 5. Режим доступа: http:// www.idmedina.ru/books/materials/faizhanov/5/hist_denisov.htm


[Закрыть], критикует их разробщенность и алчность. По его мнению, талант и способности – это божий дар, а новоиспеченный муфтий, без сомнения, наделен этим даром и выделен Аллахом из толпы, чтобы возглавить ее. Габдессалям переезжает в Уфу, где его сердечно встречают и поздравляют, и принимает присягу. Спустя несколько лет по его инициативе начинается строительство мечети в Уфе, в процессе которого муфтий демонстрирует изысканный вкус и знания в области архитектуры. Открытие мечети, как описывает поэт, происходило очень торжественно, муфтий произнес пламенную речь о необходимости нравственного оздоровления мусульманского общества.

С именем Габдессаляма Габдрахимова исследователи связывают начало таких процессов, как просвещение татар и башкир по европейскому образцу, борьба с употреблением спиртных напитков, организация обучения мусульман на медицинском факультете Казанского университета и т. д. Гумар б. Мухаммад, описывая его заслуги перед мусульманами, придерживается мнения о его богоизбранности и подчеркивает его гениальность, употребляя эпитеты «единственный в нашей эпохе» (дәһерең фәриде), «вождь» (рәһнамә), «имеющий превосходный авторитет» (котб-е әгъла) и др[27]27
  Гайнетдинов М. Гомәр Мөхәммәт улы. С. 144.


[Закрыть].

Поэт Гали Чокрый (1826–1889) в своей оде муфтию Салимгирею Тефкилеву (годы службы 1865–1885), обладавшему неисчислимым богатством (С. Тефкилев действительно был крупным землевладельцем), называет его русским титулом «боярин», но в то же время упоминает и его татарский дворянский титул и род мирза. К тому же он хаджи – человек, совершивший паломничество в священные города Мекку и Медину. Таким образом, в одном человеке сочетаются и светские, и религиозные полномочия и авторитет: он является защитником для мусульман, глубокоуважаемым в народе человеком, славен более чем сто тысяч мужей: