Текст книги "Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812"

Занятие французами Бельгии и Голландии затрагивало интересы европейских держав во всех отношениях. Оно угрожало Великобритании на Немецком море, где фланг ее прежде был усилен союзом с Голландией, и вынудило ее сейчас же ослабить флот Канала отделением от него отряда из пяти линейных кораблей для действий против голландских эскадр. Так как голландские купцы принадлежали к числу крупных ростовщиков Европы, то для французов открылся широкий кредит, в котором они так нуждались. Приобретенные ими таким образом источники денежных средств были тем же ударом отняты у союзников. С тех пор Великобритания должна была одна выносить финансовое бремя войны. Но с другой стороны, республиканские комиссары высасывали из Голландии ее жизненные соки, как пиявки, и в то же время источникам ее богатства – торговле и колониям – сильно угрожала британская морская сила. Английский флот начал против нее враждебные действия немедленно вслед за переменой политических отношений. 9 февраля британское правительство сделало распоряжение останавливать все голландские суда в море, предписав оставлять неприкосновенным лишь то нейтральное имущество, которое было погружено на них, пока Голландия была еще в союзе с Великобританией. Сейчас же были приняты меры для захвата богатых голландских колоний во всех частях света, и прежде чем закончился 1795 год, в руки Великобритании перешли мыс Доброй Надежды, Малакка, все голландские владения на континенте Индии и большая часть Цейлона; весь этот остров был покорен в 1796 году. Кроме того, британцами были захвачены и другие колонии на Дальнем Востоке, а также и в Вест-Индии. Голландский флот оставался в портах в бездействии до 1797 года, если не считать незначительной экспедиции, которой удалось выйти из Текселя в феврале 1796 года, с целью попытаться отбить у британцев мыс Доброй Надежды. Не будучи в состоянии пройти Английским каналом, на котором господствовал противник, экспедиция эта обошла Британские острова с севера и дошла беспрепятственно до Салданьской бухты, близ упомянутого мыса. Узнав о ее прибытии, британский адмирал, стоявший там со своей эскадрой, немедленно отплыл для встречи с экспедицией, над которой имел значительный перевес в силе, и сейчас же принудил ее к сдаче.

Успех, увенчавший знамена французов в Бельгии и Голландии в течение 1794 года, сопровождал также и менее видные операции их на Рейне и на юге. В конце года австрийцы и пруссаки покинули западный берег Рейна, за исключением Люксембурга и чрезвычайно важной крепости Майнц. Люксембург был тесно обложен французскими войсками и капитулировал в июне 1795 года. В Пиренеях испанцы были оттеснены за границы и ранней осенью расположились в сильно, укрепленном полевом лагере у Фигераса. 17 и 20 ноября французы атаковали эту позицию и в последний день выбили неприятеля из окружавших лагерь укреплений, заставив его отступить. Десятитысячный гарнизон Фигераса капитулировал неделю спустя, и французы обложили Розас, который продержался два месяца. Сопротивление Испании было уже совершенно сломлено, и дальнейшие события в этой части театра войны не имеют серьезного значения.

На итальянской границе год открылся существенными успехами французов, которые овладели важными горными альпийскими проходами. Но дальнейшее движение их здесь было остановлено в мае временными неудачами на Рейне, заставившими их отозвать туда войска из альпийской армии. Поэтому в течение остальной части года относительное положение воюющих сторон оставалось здесь без перемен.

Серьезные политические результаты французских военных успехов в кампании 1794 года были доказаны и заключены мирными договорами с Пруссией, Испанией и Голландией, подписанными в 1795 году. Договор с последней державой был не только миром, но также и союзом – наступательным и оборонительным. Главные его условия состояли в том, что Соединенные Провинции должны были снарядить двенадцать линейных кораблей с фрегатами для крейсерства в Немецком море и Балтике, и обязались допустить французский гарнизон в важный морской порт Флиссинген. Этот договор был подписан 15 мая 1795 года. Прусский договор был заключен 5 апреля. Им уступались Франции прусские владения на левом берегу Рейна, и позднейшим соглашением устанавливалась нейтральная зона в Северной Германии под поручительством Пруссии. Договор с Испанией был подписан в Базеле 22 июля. Согласно ему испанские владения в Европе оставались неприкосновенными, но испанская часть Гаити перешла к Франции.

С другой стороны, Великобритания в течение того же года упрочила узы, соединявшие ее с верными еще ей союзниками. Так, в мае состоялось соглашение с германским императором, согласно которому последний должен был выставить не менее двухсот тысяч человек для предстоящей кампании, в вознаграждение за что Великобритания обязалась выплатить ему большую денежную субсидию. За этим соглашением последовал договор об оборонительном союзе, обязывавшем названные державы не заключать сепаратного мира.

С Россией также заключен был оборонительный союз, и царица послала двенадцать линейных кораблей в Немецкое море для совместного крейсерства с британским флотом.

Глава VII. 1795 год в Атлантическом океане и на континенте

Для Франции 1795 год был годом реакции и расслабления. Волна народного возбуждения, после падения королевской власти все время катившаяся вперед, увеличиваясь в силе и объеме и подчиняя себе волю и честолюбие отдельных лиц, достигла в июле 1794 года своей наибольшей высоты и – разбилась. Подобно тому, как бывает с морским прибоем, часть накопленной энергии была при этом израсходована на порывистое стремление вперед. Оно хотя и отличалось своей особенной силой, но не захватывало уже столь глубокого слоя населения, как прежде. Затем последовало обратное движение. Получившиеся таким образом противоположные явления произвели сумятицу и смещение различных направлений в обществе, но чисто республиканское движение достигло при этом наибольшей высоты, которой только ему суждено было достигнуть. Оно взволновало Францию до самого ее основания и вынесло на поверхность много таких сокровищ, которые при иных обстоятельствах остались бы навсегда скрытыми. В продолжение последовавших затем смут и застоя сокровища эти, разметанные по берегу, оставались лежать там в ожидании искусной руки, которая соединила бы их воедино и поставила бы каждое из них на подобающее ему место во славу Франции.

Реакция, последовавшая за смертью Робеспьера, выразилась в разнообразных формах, но везде она была направлена к тому, чтобы ослабить внутреннюю силу правительства и отнять от него имевшиеся до тех пор в его распоряжении средства. Сострадательное настроение, явившееся реакцией на кровавую тиранию Робеспьера, соединилось с чувством мести к лицам, которые стояли или хотя бы только считались стоявшими в близком отношении к его политике. Это побудило многих подвергшихся раньше изгнанию вернуться во Францию с требованиями об отмщении. Такой разлад в чувствах, проявлявшийся как в Конвенте, так и среди народа, как в провинции, так же как и в Париже, расшатал единомыслие, составлявшее после падения жирондистов и во время господства якобинцев силу правительства. В то же время были отменены те меры, при посредстве которых революционное правительство удовлетворяло свои огромные насущные потребности. Закон максимальных цен, установивший обязательные для торговцев предельные цены на предметы первой необходимости, был отменен. Бумажные деньги, обесцененные уже и раньше, быстро упали еще ниже после того, как торговцы получили возможность назначать произвольные цены на предметы общего потребления. Правительство, вынужденное принимать ассигнации при уплате ему налогов по их номинальной цене, пыталось выйти из затруднения путем усиленных выпусков бумажных денег, но этим оно только ускорило их падение. В то же время с уничтожением реквизиционных сборов натурой сделалось затруднительным обеспечивать снабжение. Повсюду проявлялось отсутствие доверия, и весьма часто стало практиковаться наложение ареста на имущество. Спекуляция между тем не знала никакого удержу, и правительство, отказавшись от применения с прежней строгостью системы устрашения, этого наиболее действенного (пока оно не сделается невыносимым) из средств заставить себе повиноваться, почувствовало, что оно впадает в бессилие. Эти мероприятия были полностью осуществлены не раньше конца 1794 года, и их вредные последствия не обнаружились поэтому немедленно же в армиях. Нужды последних к тому же отчасти удовлетворялись новыми союзниками в Голландии, к которым весьма свободно обращались с различными требованиями Буасси д'Англа в речи, произнесенной в Конвенте 30 января 1795 года, заявил, что армии покажут при случае Европе, что Франция не только не была истощена тремя годами войны, но, напротив, только еще увеличила за это время свои средства. Однако уже в том же году обнаружилась вся вздорность этого хвастовства, и только военному гению Бонапарта удалось привести континентальную Европу к ногам Франции.

Внутренняя история Франции за этот год может быть резюмирована весьма кратко. По отношению к наиболее пострадавшим при якобинском режиме слоям населения, правительство придерживалось примирительной политики, но начавшаяся против якобинской партии реакция ознаменовалась многими крайностями. Тогда как на севере и западе страны вандейцы и шуаны приняли предложенную им Конвентом амнистию, на юге и востоке реакционное движение завершилось террором, в котором погибли при публичных избиениях или же при тайных убийствах несколько тысяч человек. Многие из них были совсем даже не якобинцами, а лишь горячими республиканцами. В Париже якобинцы, хотя и ослабленные потерей многих своих предводителей, пали не сразу, так как бедность народа и недостаток съестных припасов благоприятствовали успеху их агитаторской деятельности в этом огромном центре. 1 апреля и 20 мая в залы Конвента ворвались толпы мужчин, женщин и детей, требуя хлеба и конституции 1793 года. При последнем из этих случаев один из членов Конвента, пытавшийся заслонить собой председателя собрания, был застрелен, после чего большая часть депутатов скрылась из залы. Оставшиеся, принадлежавшие в большинстве к числу старых монтаньяров, вотировали несколько предложений, имевших своей целью успокоение народа. Однако на следующий же день народные толпы были вытеснены национальной гвардией, и реакция снова вступила на свой старый путь. Депутаты, оставшиеся 20 мая в собрании и вотировавшие упомянутые выше предложения, были преданы суду, всех же членов комитетов, управлявших во время террора, за исключением лишь Карно и еще одного, велено было арестовать.

В следующем месяце, июне, Конвенту был представлен проект новой конституции, который и был принят им 22 августа. Проектом этим предусматривалось учреждение Исполнительной Директории в составе пяти членов и законодательного собрания из двух палат. Верхняя должна была называться советом старейшин, а нижняя – советом пятисот. В дополнение к этому проекту Конвент постановил декретом, что две трети членов нового законодательного собрания должны быть выбраны из наличного состава Конвента. В сентябре конституция эта была представлена вместе с декретом на рассмотрение страны. Провинции приняли и то и другое, тогда как Париж отверг декрет, причем протест этот выразился 4 октября в восстании секций, представлявшем собою движение буржуазии и реакционеров. Оно было направлено против Конвента, которому пришлось в этом случае обратиться за поддержкою к партии, отождествлявшейся с якобинцами. Общая защита здания законодательного собрания и членов последнего была вверена Баррасу, который, в свою очередь, поручил командование военными частями генералу Бонапарту. Благодаря искусным распоряжениям последнего атака секций была на всех пунктах отбита. 26 октября последовал роспуск Национального конвента, просуществовавшего всего три года и один месяц, а 27-го начались уже заседания нового законодательного собрания, причем верхней палатой его сразу же были произведены выборы членов Исполнительной Директории. В числе пяти избранных лиц находился Карно.

На море 1795 год не ознаменовался никакими особенно крупными или хотя бы только выдающимися событиями. 22 февраля снова вышли в море, под начальством адмирала Ренодена, шесть кораблей, которые были назначены идти в Тулон и которым пришлось уже раньше вернуться вместе с остальными судами Брестского флота. Сильно задержавшись в Атлантическом океане из-за дувших там сильных западных ветров, корабли эти тем не менее благополучно прибыли в начале апреля к месту своего назначения, не встретив на пути ни одного неприятельского судна. Флот Канала ушел обратно в Спитхэд, после того как Хоу узнал о возвращении в свой порт Брестского флота из его злополучного январского крейсерства. Что же касается Средиземноморского английского флота, которым тогда командовал адмирал Готам, то в то время как Реноден подходил к Тулону, флот этот стоял на якоре на одном из корсиканских рейдов. Число французских судов дошло теперь в Средиземном море до двадцати, тогда как у англичан было там всего лишь тринадцать судов. Нельсон писал: «Никто из нас не может понять, чем руководствовались новые лорды Адмиралтейства, пропуская сюда такой отряд».

Небольшие отряды флота Канала продолжали и при новом составе Адмиралтейства свои крейсерства к западу и в Бискайской бухте. Главная часть флота вышла в море в составе четырнадцати линейных кораблей под начальством лорда Бридпорта только 12 июня. Десять дней спустя этот флот встретился в восьмидесяти милях южнее Бреста под французским берегом с флотом Вилла-ре, состоявшим из двадцати кораблей. Эта встреча явилась следствием целого ряда инцидентов, заслуживающих того, чтобы на них остановиться. Снабжение флота в Бресте и Лорьяне, как и значительная часть местных торговых перевозок, совершалось тогда не по внутренним путям страны, а при на небольших каботажных судах. Отряд из трех линейных кораблей был назначен конвоировать большой караван таких судов, шедший из Бордо. 8 июня они повстречались с английским отрядом, крейсировавшим в Бискайской бухте и состоявшим из пяти кораблей под командованием Корнуолиса. Англичанам удалось захватить восемь судов из состава каравана, прежде чем он смог укрыться под берегом. Когда известие об этом достигло Бреста, Вилларе дано было приказание взять все девять кораблей, готовых к выходу в море, и присоединиться с ними к находящимся в море. Соединение это состоялось, и 16 июня двенадцать французских кораблей встретились с теми же пятью английскими, которые после временного отсутствия вернулись на место своего крейсерства. Началась погоня, и так как два английских корабля были очень плохими ходоками, то можно было с уверенностью ожидать, что или они будут взяты в плен, или же остальная часть отряда придет к ним на помощь, что при неравенстве сил должно бы было окончиться захватом всего отряда. Английский адмирал действовал с чрезвычайной твердостью и хладнокровием, но при таком неравенстве сил и преимуществ в ходе на стороне противника никакое мужество и никакая распорядительность не были бы в состоянии предотвратить беды. Однако вялость действий и плохая стрельба французов спасли их врагов. В результате обстрела, продолжавшегося с 9 часов утра и до 6 часов вечера 17 июня, на одном английском судне оказалось всего тринадцать человек раненых. После этого Вилларе прекратил погоню.

Пять дней спустя появился флот Бридпорта, и французы, будучи слабее, направились к своему берегу, намереваясь стать на якорь под островом Груа и принять там бой. Погоня продолжалась при слабом ветре весь день и ночь, и на рассвете 23 июня наиболее быстроходные английские корабли находились не более, чем в трех милях расстояния от наиболее медленных французских кораблей. Последние в 6 часов утра открыли огонь. Несмотря на все свои сигналы, Вилларе не удалось ни выстроить правильно своего флота, ни заставить несомненно храбрых, но плохо знакомых с делом командиров быстрейших судов занять такие места, с которых они могли бы оказывать поддержку судам менее быстроходным. Беспорядочный бой продолжался до 8V2 часов и закончился захватом трех французских судов, последнее из которых спустило свой флаг всего в какой-нибудь миле расстояния от острова Груз. После этого Бридпорт отозвал свои суда назад. Французские писатели полагают – и в этом, по-видимому, согласны с ними и английские критики, – что если бы Бридпорт энергично вел свое преследование, то он захватил бы и остальные суда неприятеля, если бы только они, спасаясь от этой участи, не выбросились на берег. Как бы то ни было, но Вилларе была предоставлена возможность дойти без всякой помехи до Лорьяна, хотя ему и пришлось выжидать для этого прилива. Такова была крайняя осторожность, характеризовавшая первоначальные морские операции англичан и сохранявшаяся до тех пор, пока Джервис и Нельсон не воодушевили флота такой же непреклонной духовной энергией, какой Бонапарт вдохновлял войска на суше. Тем, для кого Сент-Винсент и Нил (Абукир), Алхесирас и Копенгаген стали историческими фактами, кажется странным, что девять кораблей, имевших весьма большое значение, были столь легко упущены четырнадцатью. Они забывают при этом, как велико влияние традиции на умы и что только гении могут прокладывать новые пути, на которые затем жадно устремляются другие люди. Об отношении Адмиралтейства к действиям Бридпорта можно судить на основании того факта, что он сохранял начальствование над флотом до апреля 1800 года. Что касается судов, укрывшихся в Лорьяне, то им пришлось оставаться там до зимы, когда они, группами по два или по три, вернулись в Брест.

Поражение у острова Груа и несколько подобных же небольших неудач в Средиземном море, сопровождались слишком явными, чтобы не обратить на них внимания, признаками того, что ни офицеры, ни нижние чины французского флота не отвечают своему назначению. Это побудило правительство отказаться от всяких дальнейших попыток оспаривать у англичан господство на море. Принятие этого решения содействовала также и крайняя скудость продовольственных и иных запасов. Так как Английский Канал и леса Корсики находились в руках Великобритании, то обычные источники снабжения сделались недоступными. Кроме того, дело снабжения флота, отнюдь не бывшего излюбленным национальным учреждением, было затруднено обесцениванием ассигнаций. Между тем в распоряжении морской администрации имелись только они. В конце 1795 года тысяча двести франков ассигнациями едва равнялись двадцати франкам золотом. Признав неизбежность подчиненного положения Франции на море, Комитет общественной безопасности решился держать большие флоты в портах в виде угрозы неприятелю и высылать в море только небольшие отряды для поживы за счет торговли противника и для взимания контрибуции с его колоний.

Начиная с конца 1795 года эта программа действий сделалась преобладающей и в конце концов была принята даже Наполеоном, после нескольких попыток осуществить на море так прекрасно удававшееся ему на суше применение больших масс. Неохота, с которой его высокий ум примирился с этой системой малой войны, является свидетельством того, что на море, как и на суше, крупные результаты могут быть достигнуты только применением больших масс. Это подтверждается также и тем, что военные действия эскадр и отрядов французского флота, подкрепленных к тому же еще целой массой крейсеров, снаряженных казной и частными лицами и предназначавшихся для уничтожения торговли неприятеля, не дали никакого практического результата и не оказали ровно никакого влияния на исход войны. С другой стороны, указанием на надлежащий образ действий слабейшей стороны, является то обстоятельство, что Наполеон остановился на применении его флота в качестве средства для причинения неприятелю беспокойства и для диверсий.

Занять на многих пунктах угрожающее положение, придать значение этой угрозе частыми и энергичными вылазками, вызвать таким образом раздробление сил неприятеля и получить через это возможность атаковать его отряды, имея на своей стороне численное превосходство – такова должна быть в общих чертах программа действий слабейшего флота. Но для того, чтобы этот путь мог повести к действительно ценным практическим результатам – чтобы слабейший мог (как это было в некоторых замечательных кампаниях Бонапарта) сделаться в конце концов сильнейшим – в некоторых надлежащим образом избранных пунктах морской границы должны быть сосредоточены сильные отряды судов, которые могли бы при случае послужить средством для нанесения неприятелю крупного вреда уничтожением одной или нескольких из открытых для нападения частей его флота. При отсутствии такой центральной силы простое раздробление флота является бесцельным. Относительная слабость, перешедшая известную границу, становится уже бессилием, и все истребители торговли, каких только может нарисовать воображение, не в состоянии восстановить равновесие в пользу государства, безнадежно беднейшего линейными кораблями.

Военные действия на суше, подобно действиям на море, отличались в 1795 году своею вялостью, и достигнутые дипломатические успехи были обусловлены еще операциями 1794 года. В начале года Пишегрю был назначен на Верхний Рейн, в Голландии же его заменил Моро. Между армиями этих двух главнокомандующих находилась Самбро-Маасская армия, которой все еще командовал Журдан и которая была сосредоточена на левом берегу Рейна, между Дюссельдорфом и Кобленцом. В случае совокупных операций всех трех армий главное начальство над ними должен был принять Пишегрю. Снятие «узды», надетой террором, обнаружилось в этих северных армиях большим числом дезертирств, появившихся в течение необычайно суровой зимы того года. В Итальянской армии дело обстояло еще хуже. Ужасные лишения, претерпевавшиеся здесь солдатами и сделавшиеся известными год спустя из знаменитого воззвания Бонапарта при вступлении его в командование, причинили в ней еще большую убыль. В конце января из этой армии был выделен и отправлен в Тулон семнадцатитысячный отряд, предназначенный для участия в замышлявшейся высадке на Корсику. Экспедиции этой не суждено было состояться, но ужас перенесенных страданий был так велик, что даже самые испытанные солдаты покидали свои знамена, и из двух отличных дивизий не осталось при возвращении их к армии полных десяти тысяч человек. При таких условиях военные операции не могли не отличаться своею медленностью. Чтобы сообщить им толчок, которого не могло уже больше дать расслабленное центральное правительство, нужен был гений Бонапарта. В силу закона, предписывавшего периодическую смену членов Комитета общественной безопасности, 4 марта 1795 года был удален к тому же от руководства военными действиями великий Карно. Уже упомянутое выше падение Люксембурга было достигнуто только медленным путем осады. Французские армии оставались на своих местах до сентября, т. е. Почти до окончания удобного для операций времени года. Затем Журдан и Пишегрю получили предписания произвести со своих весьма далеких друг от друга позиций совместное вторжение, причем соединение их армий должно было последовать уже на неприятельской земле. Журдан переправился через Рейн, дошел в южном направлении до Майна и обложил Майнц; австрийцы отступили перед ним. Что касается Пишегрю, то его успехи заключались в капитуляции Маннгейма, отворившего свои ворота без единого выстрела, под одной лишь угрозой бомбардировки. В развитии этого успеха Пишегрю не проявил, однако, никакой энергии и своими растянутыми и плохо согласованными маршами дал возможность австрийскому генералу Клерфе стянуть свои силы к позиции между Майном и Маннгеймом. Таким образом, последний отрезал французских военачальников друг от друга. Новое военное управление, по недостатку ли способностей или же потому, что оно разделяло с правительством его все возраставшую слабость, не позаботилось о своевременной заготовке различных запасов для войск, сосредоточенных в дикой и уже истощенной местности. Клерфе произвел энергичное наступление на терпевшую бедствия и лишения армию Журдана и принудил ее переправиться обратно за Рейн. Оставив здесь обсервационный корпус и сдерживая Пишегрю, он сам переправился через реку под Майнцем. Здесь Клерфе произвел энергичную атаку линий, которыми неприятель в прошлом году оцепил город. Осадные войска были оттеснены по разным направлениям, австрийцы же с постоянно прибывавшими к ним подкреплениями заняли местность, лежащую к западу от реки, отрезав таким образом Журдана от Пишегрю.

Как раз в это самое время происходил роспуск Национального конвента, и бразды правления переходили в руки Директории, одним из пяти членов которой был избран Карно. Живо сознавая всю важность удержания за Францией Маннгейма, он послал Журдану настойчивое предписание двинуться на юг для оказания поддержки своему сотоварищу. Выбор средств для приведения в исполнение этого приказания предоставлялся его собственному усмотрению. Однако было уже слишком поздно. Слабость и невежественность предшествовавшего правительства были причиной ограниченности в средствах и сравнительной малочисленности французской армии. Ей было совершенно не под силу тягаться с массами австрийцев, занимавших притом лучшие стратегические позиции. Мангейм, сдача которого французам состоялась 20 сентября, снова перешел 22 ноября в руки австрийцев, которые тотчас же подкрепили войска, действовавшие на западном берегу против Пишегрю. Клерфе тем временем отбросил еще дальше назад армию Журдана. Этим успехом завершились его блестящие операции того года. При испортившейся донельзя погоде в армии обнаружилась большая заболеваемость, и 19 декабря Клерфе предложил перемирие, на которое Журдан согласился чрезвычайно охотно. Австрийцы, находившиеся в начале года к востоку от Рейна, удержали за собой западный берег, где позиции их далеко заходили вперед, опираясь на Майнц и Маннгейм, эти два чрезвычайно важные опорные пункта для всех операций, производящихся на том или другом берегу реки.

Перерыв военных действий продолжался до 30 мая 1796 года, когда французы после требуемого условиями перемирия предуведомления снова переправились через реку и возобновили враждебные действия. Однако, несмотря на то, что новые операции сопровождались крупными военными событиями, центр происходящего передвинулся уже с северо-востока на итальянскую границу республики. Там он оставался, прикованный успехами Бонапарта, до тех пор, пока заключенный в Кампо-Формио мир не разрушил коалиции держав против Франции. Начиналась необычайная по своему блеску карьера, сделавшаяся с тех пор и остававшаяся до самого своего завершения главною нитью французской истории, нитью, к которой должны быть относимы все другие события и следуя за которой легче всего понять их взаимоотношения. Таким образом мы дошли до того периода, когда повествование о морских событиях естественно обращается к Средиземному морю. Итальянские кампании Бонапарта оказали глубокое влияние на политические и морские условия в Средиземном море. На нем же Бонапарт вступил на судно, отправляясь в ту необыкновенную экспедицию, которая осуждена многими как химерическая, но которая тем не менее так резко запечатлена особенностями его гения. Тут он столкнулся впервые с морской силой Великобритании, которой было суждено погубить его карьеру, и с тем великим моряком, в котором эта морская сила нашла своего высшего выразителя.

«В течение 1795 года, – говорит выдающийся военный историк этих войн, – Франция после двенадцатимесячного периода побед дошла до того, что потеряла почти все свои завоевания. Угрожаемая опасной внутренней реакцией, она только с трудом могла высвободиться из затруднений и исправить недостатки своих учреждений. На следующий год мы найдем ее на еще более широкой арене, куда направил ее великий вождь, долго державший в своих руках ее судьбу, вознес ее на верх славы своими победами и затем низверг ее в бездну своим пренебрежением к справедливости и умеренности».