Электронная библиотека » Алфред Мэхэн » » онлайн чтение - страница 20


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 17:18


Автор книги: Алфред Мэхэн


Жанр: Книги о войне, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Глава X. Средиземное море в 1799–1801 годах – Сирийская экспедиция Бонапарта и осада Акры – Прорыв французского флота из Бреста и вторжение его затем в Средиземное море – Возвращение Бонапарта во Францию – Французы теряют Мальту и Египет

Бонапарт, после уничтожения его флота, отдался с новой энергией делу покорения и политического устройства Египта, что теперь приобрело еще большее значение для его целей. В его первоначальных планах восточного предприятия долина Нила должна была играть двоякую роль. Она, во-первых, должна была перейти в постоянное владение Франции в качестве величайшей из ее колоний, – величайшей не только по естественным богатствам, допускавшим, по мнению современников, неисчерпаемую эксплуатацию, но и по географическому положению, благодаря которому она в руках державы, обеспечившей господство в водах Средиземного моря, представляла в военном и коммерческом отношениях связующее звено между Востоком и Западом. Для Франции, лишенной своих владений в Ост– и Вест-Индиях и потерявшей теперь свои наиболее богатые колонии, Египет должен был послужить громадным возмещением, превышавшем ее потери. Но достижение этой первой цели, хотя и имевшей оправдание уже в самой себе, являлось только необходимою ступенью к еще более блестящему, если не более полезному для Франции, делу уничтожения британского владычества в Индии и к созданию там вассального государства Франции. «Таким образом Египет, с одной стороны, заменил бы Сан-Доминго и Антильские острова, а с другой – явился бы шагом к завоеванию Индии».


Судя по успехам горсти англичан в империи Моголов, приведенная Бонапартом в Египет армия была более чем способна подчинить себе эту страну и далеко во все стороны распространить покорность французскому оружию. Подобно основателям Британской Индийской монархии, французскому генералу пришлось стать лицом к лицу не только с военными учреждениями, несравненно слабейшими и менее между собой связанными, чем европейские, но и с таким гражданским обществом, – если только здесь уместно это выражение, – которое не имело элементов взаимного доверия, а потому и способности дружного сопротивления. Престиж успеха, сознание, что всякому сборищу туземцев, какое могло ополчиться на него для защиты своей страны, он мог противопоставить стройные отряды, послушные его воле и превосходящие врага по численности и дисциплине, были достаточны для обеспечения Бонапарту того превосходства, какое всегда будут иметь сосредоточенные силы над разбросанными и организованные – над неорганизованными. В военном деле два плюс два не составляют четырех, если только между единицами этих слагаемых нет полной гармонии. К несчастью, в самый момент наиболее блестящего проявления гения Бонапарта и доблести его войск, одна часть сил, состоявших под его командой, потерпела поражение, которое было полным и произвело на заинтересованные стороны большее впечатление, чем его собственные победы, и в котором, наконец, победитель обладал отнюдь не большей материальной силой, чем побежденный. Туземцы, не имевшие возможности рассчитывать на помощь со стороны людей своего племени, теперь увидели надежду на получение ее извне. В этом им не пришлось разочароваться. Наступление Бонапарта в самый момент его победоносного успеха было остановлено опять английским флотоводцем.


Осень и начало зимы 1798 года прошли для французов в завоеваниях и опустошениях Верхнего Египта под предводительством Дезе, вышедшего для этой цели из Каира 25 августа, а также в усилиях устроить дела на нижнем Ниле, чтобы обеспечить себе спокойствие и доходы на время отсутствия главнокомандующего. Восстание в Каире в октябре, вызванное частью недовольством предполагавшимися преобразованиями в политическом и административном устройствах, а частью слухами о том, что Порта объявила войну Франции, дало Бонапарту случай выказать при подавлении мятежей всю железную силу своих объятий, а впоследствии проявить ту смесь непреклонной суровости к немногим с политической снисходительностью ко многим, которая так хорошо достигала цели – остановить возобновление беспорядков.


В ноябре, когда стало прохладнее, был послан для занятия Суэца отряд в тысячу пятьсот человек, а к концу декабря сам Бонапарт посетил и обследовал перешеек, через который лежал путь к осуществлению его более широких планов. Во время этой отлучки из Египта он через перехваченного курьера узнал, что сирийский паша Джеззар 2 января 1799 года занял важный оазис Эль-Ариш в Суэцской пустыне и приводит форт его в оборонительное состояние.[49]49
  Из всех препятствий, могущих служить для защиты границ государства, такая пустыня, как Суэцская, бесспорно – самое большое. Легко себе представить, что форт в Эль-Арише, дающий неприятелю возможность пользоваться колодцами оазиса и отдохнуть под пальмовыми деревьями, имел очень большое значение.


[Закрыть]
Бонапарт сразу понял, что наступило время привести в исполнение проект о нашествии на Сирию, хотя бы ценой разрыва с Турцией, которого ранее он так желал избежать.


Следует ясно представить себе полную изолированность французов в Египте вследствие потери ими обладания морем, чтобы понять все трудности, при которых приходилось действовать Бонапарту, принужденному постоянно применяться к ходу событий. Отделенный от Палестины пустыней в двести миль шириной и еще более широкой полосой голых песков от всякой обитаемой земли на западе, Египет по справедливости называется в письмах Наполеона великим оазисом, окруженным со всех сторон пустыней и морем. Слабость французского военного флота, бессилие его обеспечить безопасность плавания французских невооруженных судов в Средиземном море проявились рельефно в той тревоге, которая охватила должностных лиц в Тулоне и Париже, когда они узнали о появлении в тех водах Нельсона после отплытия Бонапарта. Неустанная деятельность британского адмирала и частое появление его судов в различных пунктах умножили в воображении французских властей действительное число неприятельских крейсеров в Средиземном море. Караван из двадцати шести больших кораблей, до окончания нагрузки которых экспедиция не могла дождаться, стоял затем в Тулоне еще все лето в полной готовности к отплытию, но никто не решался предписать последнее. Бонапарт в течение своего перехода в Египет время от времени посылал настоятельные просьбы о скорейшей отправке этих кораблей, но эти корабли так и не дошли до него.


Если французское правительство так боялось морской силы противника до дня Абукирской битвы, то легко себе представить, как велико было влияние скорбных известий о ней. Однако не только моральный эффект уничтожения французского флота, а и материальные последствия этого факта позволили британским крейсерам рассеяться по разным пунктам, вследствие чего для французских судов бесконечно возросла опасность быть захваченными. Окруженный со всех сторон пустынями и морем, главнокомандующий в Египте не видел ни на них, ни за ними ничего, кроме явных и, быть может, еще скрытых врагов. Сверх этого, оставаясь в полном неведении относительно политического положения, занятого большинством держав, точно так же как и относительно европейских событий, он не мог знать, к каким дурным последствиям могли повести его действия, предпринимавшиеся им на основании неточных сведений. Затруднительность его положения ясно высказывается в письме от 17 декабря 1798 года: «Мы все еще не имеем известий из Франции; ни один курьер не прибыл к нам с 6 июля, факт беспримерный, даже в сообщениях с колониями». Упоминаемый в этом письме курьер прибыл к Бонапарту 9 сентября, выехав из Франции в июле; но судно, на котором он следовал, вынуждено было выброситься на берег, чтобы уйти от английских крейсеров, и при этом спасено было одно только письмо от Директории. Следующие известия пришли 5 февраля, когда одному рагузскому судну, зафрахтованному двумя французскими гражданами, удалось войти в Александрию. «Известия, – сказал о них Бонапарт, – достаточно противоречивые, но зато первые, какие я получил с 6 июля». Тогда он впервые узнал, что Турция объявила войну Франции.[50]50
  Интересно заметить, что из этой корреспонденции Бонапарт, по видимому, первый раз узнал о слове «conscript» в приложении к системе, которою он столь ненасытно пользовался впоследствии.


[Закрыть]
Войска его в это время находились в пустыне на пути в Сирию, и сам он собирался следовать за ними.


До этого времени Бонапарт надеялся склонить Порту к нейтралитету под предлогом, что он враждует лишь с мамелюками вследствие убыточных для французской торговли их действий. 11 декабря он послал в Константинополь Бошана, недавно назначенного консулом в Маскат, снабдив его соответствующими инструкциями, как на случай, если бы война была объявлена, так и на случай, если бы дело обошлось без нее. В это время Бонапарт думал, что Талейран окажется в качестве французского посла в Константинополе. Известия, полученные через рагузское судно, осветили ему истинные отношения между Францией и Турцией. Впрочем, и прежде дошедшие до него беспокойные слухи, отвечавшие его конечной цели идти на Индию через Сирию, уже до того заставили его решиться действовать так, как того требовало военное положение. Он узнал, что войска собирались в Сирии и на острове Родос и догадался, что ему угрожает двойное нападение – со стороны Суэцской пустыни и со стороны Средиземного моря. Верный своей здравой и неизменной политике, Бонапарт решил воспользоваться своей центральной позицией для того, чтобы нанести удар сперва одному из своих противников, а затем и другому, а не выжидать пассивно, пока одновременные нападения на него принудят его разделить свои силы. Во время суровой зимней погоды, предстоявшей еще в течение недель шести или даже двух месяцев, высадка на египетский берег считалась невозможной.[51]51
  Абукирский рейд небезопасен зимой; летом же может служить убежищем для эскадры. Во время экспедиции Аберкромби в 1801 году «все лоцмана, знакомые с египетским побережьем, заявили, что предпринятие высадки до равноденствия было бы сумасшествием». Флот тогда оставался в Абукирской бухте от 2 до 8 марта, пока можно было сделать высадку.


[Закрыть]


На этот период времени, а вероятно, даже и дольше, Бонапарт со стороны моря мог считать себя в безопасности. Он хотел воспользоваться им для вторжения в Сирию, с тем чтобы прогнать оттуда неприятеля, разбив его армию, и захватить его порты. Этим путем он рассчитывал закрыть доступ к Александрии британским крейсерам, которые получали оттуда продовольственные припасы, и устранить возможность нападения на французские войска впоследствии со стороны пустыни. Бонапарт рассчитывал также и на моральное воздействие своих успехов в Сирии на переговоры Франции с Портой, которые, по его соображениям, велись тогда.


Первой существенной задачей кампании было овладение Эль-Аришем, только что занятым войсками Джезара. Против него выступил 5 февраля 1799 года генерал Ренье со своей дивизией. Турки были им разбиты и прогнаны из оазиса, а форт осажден. 15 февраля прибыл сам Бонапарт, а 20-го гарнизон форта сдался на капитуляцию. Так как к тому времени уже собрался назначенный в экспедицию корпус численностью в тринадцать тысяч человек, то 22-го началось выступление из Эль-Ариша. 25-го числа взята была Газа. 3 марта армия расположилась перед Яффой, а 7 город был взят штурмом. Таким образом, один порт, хотя и весьма незначительный, был обеспечен за французами Бонапартом. На следующий день туда вошел пришедший из Акры караван турецких судов прибрежного плавания с провизией и боевыми припасами. Французы немедленно овладели этой желанной добычей и отправили ее обратно в Хайфу – небольшой порт, лежащий в семи милях к югу от Акры, – для снабжения войск по прибытии их туда. 12 марта армия возобновила поход в Акру, до которой оставалось около шестидесяти миль. 17 числа, в пять часов пополудни, отдельный отряд вошел в Хайфу и занял ее для того, чтобы обеспечить безопасную стоянку для флотилии, медленно следовавшей за войсками вдоль берега. Из Хайфы Бонапарт мог видеть Акрский рейд и два английских линейных корабля, «Тайгер» и «Тезеус», стоявших там под начальством сэра Сиднея Смита, командира первого из них, являвшегося здесь, следовательно, представителем морской силы Великобритании – силы, которой суждено было снова расстроить планы великого французского полководца. Сэр Сидней Смит, которому теперь выпала почетная задача встретить и остановить величайшего военачальника новых времен, был человеком, составившим себе довольно странную и исключительную репутацию. По тем источникам, какими мог пользоваться автор, нелегко получить ясное представление о его свойствах. Его не любили ни Сент-Винсент, ни Нельсон, и неприязненные их чувства к нему, хотя и усилившиеся вследствие тех обстоятельств, при которых он прибыл в Средиземное море, по-видимому, основывались на том, что им ранее было о нем известно. Первый лорд Адмиралтейства, назначая его на эту должность, почувствовал себя обязанным обратиться к графу Сент-Винсенту чуть ли не с извинениями. «Я хорошо знаю, – писал он, – что вследствие некоторых обстоятельств в жизни этого офицера против него может возникнуть предубеждение, но на основании долгого личного знакомства с ним, я думаю, могу уверить вас смело в том, что с бесспорной храбростью и предприимчивостью он соединяет еще много хороших качеств, которые не могут быть достаточно оценены людьми, менее с ним знакомыми. Я не сомневаюсь, что вы найдете в нем весьма полезного исполнителя какого бы то ни было рискованного или трудного поручения и что он будет точно следовать вашему руководительству, что, конечно, и обязан делать». В заключение граф Спенсер описывает настоящий характер сэра Смита настолько, насколько его можно было определить при слабом освещении известных о нем фактов или, скорее, в фальшивом свете преувеличенных, а иногда и искаженных сведений. Смит был смел и предприимчив до донкихотства, и в этом смысле мог быть весьма полезным человеком. Если первый лорд Адмиралтейства был далек от сомнений с этой точки зрения, то он должен был иметь серьезные сомнения, – хотя и не сознавался в них, – относительно того, в какой мере будет Сидней Смит следовать указаниям Сент-Винсента и вообще кого бы то ни было из своих начальников не на глазах у них. Самомнение, далеко не оправдывавшееся фактами;[52]52
  Полезно привести здесь мнение о нем одного французского офицера. «Хотя каждый знает, что за человек сэр Сидней Смит, я все-таки скажу о нем несколько слов. В нем уживается вместе с рыцарством какое-то шарлатанство. Он человек умный, но недалек от ненормального состояния. Обладая способностями военачальника, он хотел увенчать себя лаврами, часто подвергаясь нелепому риску, без всякой цели, кроме лишь той, чтобы о нем говорили. Все смеются над ним, чего он и заслуживает, так как, несмотря на свою оригинальность, он в конце концов надоедлив».


[Закрыть]
самоуверенность такого характера, который не внушает доверия другим; безмерное возвеличение своего значения и своих заслуг, проглядывавшее в манере держать себя и в речах, – вот, по-видимому, те черты характера сэра Сиднея Смита, вследствие которых он не заслужил уважения своих современников до тех пор, пока столь же искусные, сколько и доблестные действия его под Акрой не показали, что он обладал качествами более высокого порядка, чем те, какие присущи только странствовавшему рыцарю. Но и здесь даже представление о поведении его было извращено, с одной стороны, неодобрительным отзывом о нем Бонапарта, а с другой стороны – впечатлением, какое его блестящая энергия и храбрость произвели на его соотечественников, приписавших ему, в увлечении, и всю организацию обороны крепости. На самом же деле, вверив техническую часть этой обороны опытному инженеру, он показал мудрость и скромность, оцененные по достоинству лишь немногими из современников. Около этого времени Смит получил уже несколько строгих выговоров, которые, как исходившие от таких выдающихся начальников, как Сент-Винсент и Нельсон, не могли быть оставленными им без внимания и, вероятно, возымели на него отрезвляющее действие.


Вот обстоятельства, при которых Смит прибыл в Средиземное море: пробыв почти два года в качестве военнопленного в Париже, он спасся оттуда благодаря хитрости французского роялиста Фелиппо, приблизительно за неделю до отъезда Бонапарта из столицы в Тулон.[53]53
  Смит бежал из Парижа 25 апреля; Бонапарт уехал из Парижа 2 мая; Нельсон отплыл из Кадиса 2 мая – весьма оригинальное совпадение трех серьезных по последствиям фактов.


[Закрыть]
Факты, сопровождавшие его освобождение, сами по себе довольно драматичны и в связи со всеми его приключениями наделали шуму за границей. Смит сделался весьма выдающимся лицом в глазах правительства и в общественном мнении среды, не причастной к флоту. В октябре 1798 года его назначили командиром корабля «Тайгер», с приказанием следовать в Гибралтар и вступить под начальство Сент-Винсента. В то же время он был назначен полномочным посланником в Порту для разделения этого звания вместе со своим младшим братом, Спенсером Смитом, бывшим уже ранее послом в Константинополе. Создание ему такого дипломатического положения вызывалось желанием, чтобы он мог направлять действия сил русских и турок в Леванте и в том случае, если бы военачальники их были старше его в чине. Эта несколько сложная комбинация, предполагавшая со стороны турок и русских податливость, какой не выказал бы ни один британский офицер, еще более запутывалась инструкциями, данными, по-видимому, без взаимного соглашения министерством иностранных дел самому Смиту, а Адмиралтейством – Сент-Винсенту. Последний ясно понял, что имелось в виду подчинить Смита только ему, да и то лишь формально, но никак не Нельсону, хотя в зону порученных последнему Операций входила и предполагаемая арена действий Смита – Левант. Такое заключение Сент-Винсента, выведенное из содержания письма Адмиралтейского, подтвердилось еще извлечением из инструкций министерства иностранных дел, сообщенным Нельсону Смитом. Это извлечение гласило, что «данные ему (Смиту) инструкции позволяют ему распорядиться по усмотрению всяким британским судном, какое он найдет в этих водах (в Леванте), если только по каким-нибудь непредвиденным обстоятельствам не случится, что на каком-нибудь из них окажется офицер старше его в чине».


Нельсон был, разумеется, серьезно обижен. В сферу его полномочий, в которой он стяжал столь блестящий успех и чувствовал себя вполне на месте, вторгся человек, хотя и обладавший несомненным мужеством, но как офицер пользовавшийся посредственной репутацией, и притом вторгся с правом действовать независимо и даже, по-видимому, с полномочиями распоряжаться его кораблями. Нельсон оскорбился не только за себя, но и за Трубриджа, который был старше Смита и, как полагал Нельсон, выполнил бы задачу лучше этого избранника правительства. Последнее, однако, скоро поняв истинное положение дел, постаралось объяснить, что наделение дипломатическим званием одного из морских офицеров признано было необходимым для сохранения в руках Великобритании управления союзными операциями – по существу морского характера. Смиту же было отдано предпочтение перед офицерами, старшими его по службе, потому что он приходился родственником посланнику в Константинополе, который в случае назначения ему в товарищи вместо Смита другого лица мог бы принять это за осуждение его прошлого образа действий. Тем временем Сент-Винсент, негодуя на манеру Смита держать себя, послал ему строжайшее приказание вступить под начальство Нельсона. Таким образом, в качестве судового командира с одной стороны и полномочного посланника в Турции – с другой Смит прошел в Средиземное море, где превосходно выполнял первую из этих обязанностей и действовал иногда с весьма сомнительным благоразумием во второй, отнюдь не давая себе труда сообразоваться со взглядами или указаниями своих морских начальников.


Согласно приказаниям лорда Сент-Винсента Нельсон в январе послал Трубриджа с несколькими бомбардирскими судами в Александрию для бомбардирования стоявших в этом порту коммерческих судов; по выполнении этого поручения Трубридж должен был передать сэру Сиднею Смиту блокаду Александрии и защиту Турецкой империи с моря, в чем Нельсон с этой поры умыл себе руки. Бомбардирование совершалось в течение нескольких дней в феврале месяце, сопровождаясь, однако, незначительным вредом для города; 3-го марта прибыл сэр Сидней, заходивший предварительно в Константинополь, и вступил в командование эскадрой. Трубридж сдал ему 74-пушечный корабль «Тезеус», командир которого был моложе Смита, и еще три меньших судна, а сам 7-го числа отплыл, чтобы присоединиться затем к Нельсону. Это было в тот день, когда французы штурмовали Яффу, и в тот же самый вечер на «Тайгер» прибыл курьер с донесением об этом. Смит немедленно послал в Акру «Тезеус» и на нем Фелиппо – того французского офицера, который помог ему бежать из Парижа и сопровождал его на Восток.


Фелиппо, бывший ровесником Бонапарту и его товарищем по Бриеннской школе, покинул Францию вместе с роялистами в 1792 году и возвратился туда после падения Робеспьера. В силу своего происхождения Фелиппо, естественно, примкнул к реакционной партии; после же ее падения в сентябре 1797 года его легко удалось убедить оказать сэру Сиднею помощь в побеге из Парижа. Прибыв вместе с ним в Англию, он получил чин полковника. Мудрая и искусная оборона Акры обязана главным образом этому способному инженеру. Никогда великие результаты не висели на более тонком волоске, чем под упомянутой крепостью. Технические познания Фелиппо, горячая поддержка, оказанная ему Смитом и британскими офицерами и матросами, неутомимая энергия и блестящее мужество последних, наконец, господство англичан на море – все содействовало успеху. Между тем этот успех был так близок к краю пропасти, что – как это можно утверждать с уверенностью – отсутствие какого-либо из перечисленных факторов повело бы к полнейшей неудаче для англичан и потере крепости. А падение ее было бы крайне существенно для Бонапарта, и его деятельный, дальновидный ум давно уже решил, что следует попытаться овладеть ею при помощи французской эскадры, если бы англичане ушли из Леванта. «Если какие-нибудь события принудят нас покинуть Египетское побережье, – писал Нельсон 17 декабря 1798 года, – то Сен-Жан-д'Акр будет атакована с моря. Предо мною лежит теперь письмо Бонапарта об этом». Акра, как лучший порт и лучшая крепость на побережье, служила ключом к Палестине. К Сирийской экспедиции она имела такое же отношение, какое имел впоследствии Лиссабон к Пиренейской войне. Если бы Бонапарт пошел дальше, не взяв ее предварительно, то фланг и тыл его оставались бы открытыми для атаки с моря. С другой стороны, он имел полное основание полагать, что в случае падения крепости население страны восстало бы в его пользу. «Если я буду иметь успех, – говорил он в последние дни осады, когда надежда еще не покинула его, – я найду в городе сокровища паши и оружие для трехсот тысяч человек. Я подниму и вооружу всю Сирию, столь мучимую зверством Джезара, о падении которого, как это легко видеть, население молится при каждом нашем штурме. Я пойду на Дамаск и Алеппо. По мере движения вперед я увеличу свою армию принятием в нее всех недовольных. Я дойду до Константинополя с вооруженными полчищами. Я низвергну Турецкую империю. Я осную на Востоке новую великую монархию, которая увековечит мое имя в потомстве».


Не мечты ли это? Ибрагим-паша, выступив из Египта в 1831 году, взял Акру в 1832-м и двинулся потом в самое сердце Малой Азии, которую скоро затем битва при Конье повергла к ногам его… Почему же этого не мог сделать Бонапарт? Дамаск уже предложил ему свои ключи, а народ ждал свержения пашей.


10 марта сэр Сидней Смит сам прекратил блокаду Александрии, и 15-го числа его корабль «Тайгер» бросил якорь у Акры. Там он нашел, что Фелиппо, при помощи экипажа корабля «Тезеус», сделал уже многое для приведения устаревших укреплений в состояние, более подходящее для сопротивления предстоявшим осадным операциям. Так как он послал затем «Тезеус» крейсировать вдоль побережья до Яффы, то ему одному выпало на долю нанести самый тяжелый и как нельзя более своевременный удар проектам Бонапарта. Несколько легких судов прибрежного плавания отплыли с осадными принадлежностями из Дамьетского (восточного) рукава Нила, для блокирования которого у британцев недоставало судов. 18-го числа утром, когда они уже приближались к Акре под конвоем небольшого корвета, британцы увидели их. «Тайгер» немедленно снялся с якоря в погоню за ними и захватил весь караван, за исключением двух судов и конвоира. Орудие, предназначенное французами для действий против стен крепости, было свезено на берег и послужило потом для ее защиты. Захваченные же суда, по комплектовании их английской командой, с этих пор затрудняли осадные работы, фланкируя обе стены, против которых неприятель вел атаки, и обстреливая траншеи продольным огнем. Французам, потерявшим вследствие этой неудачи все свои осадные орудия, пришлось для пробития бреши в стене довольствоваться одними полевыми пушками до 25 апреля, когда около полудюжины тяжелых орудий были доставлены из Яффы.[54]54
  «Осада Акры длилась шестьдесят два дня и разделялась на два периода. Первый продолжался с 19 марта до 25 апреля, т. е. тридцать шесть дней, в течение которых артиллерия состояла из двух карронад, 32– и 24-фунтовых, снятых с английских шлюпок, и тридцати шести полевых орудий. Второй период тянулся с 25 апреля по 21 мая, т. е. двадцать шесть дней. В течение его артиллерия увеличилась двумя 24-фунтовыми и четырьмя 18-фунтовыми орудиями».


[Закрыть]
Этот период времени был прямо спасительным для осажденных и пагубным для осаждающих, так как в течение его искусство Фелиппо и неутомимая деятельность всех работавших под его руководством обеспечили крепости возможность противодействовать атакам, которые в начале осады непременно заставили бы ее сдаться.


Было бы неуместным в настоящем труде вдаваться в детальное описание осады, незначительной самой по себе, но важной по тому влиянию, какое оказал ее исход на ход событий. Критическим фактором был захват британцами осадных принадлежностей и вследствие этого драгоценный для них выигрыш времени. Правда, контр-адмиралу Перре было послано приказание прибыть с его маленьким отрядом из трех фрегатов и двух корветов в Яффу как можно скорее и выгрузить там орудия, но Александрия была тогда уже блокирована, и выйти из нее под огнем орудий противника при узости фарватера было очень трудно. 5 апреля, однако, блокирующим силам пришлось уйти на Кипр налиться водой, и 8-го числа Перре вышел из порта. 15-го он выгрузил в Яффе шесть корабельных орудий и боевые припасы в таком количестве, что отряд его остался всего с пятнадцатью снарядами. Затем он получил приказание крейсировать к западу от Акры и прервать сообщение турок с Кандией и Родосом. Когда он уже возвращался после исполнения этого поручения, «Тезеус» усмотрел его и сейчас же поспешил за ним. Случайный взрыв, происшедший на палубе этого корабля, принудил его прекратить погоню; но Перре, видя, что ему угрожает опасность попасть в плен и нуждаясь в воде и припасах, решил идти во Францию, что ему и разрешалось по инструкциям в крайнем случае. 17 июня на расстоянии всего лишь шестидесяти миль от Тулона он был застигнут британским флотом, который и овладел всеми пятью французскими судами.


4 мая, – когда осажденные и осаждавшие уже более шести недель подводили мины и контр-мины и подошли друг к другу уже на дальность полета камня, брошенного рукой, так что между ними ежедневно происходили схватки, – в стенах была пробита достаточная, по мнению Бонапарта, брешь, и мина для разрушения контр-эскарпа была окончена, а потому он назначил на 5-е число генеральный штурм.


Однако инженеры осажденного города контр-минировались так искусно, что к рассвету уничтожили неприятельскую мину, прежде чем были открыты. Вследствие этого штурм был отложен до 9 мая. 7-го числа к вечеру на западном горизонте моря показалось от тридцати до сорока парусных судов. На них следовали давно ожидавшиеся турецкие подкрепления с Родоса. Их начальник, однако же, решился подойти близко лишь после упорных настояний сэра Сиднея Смита, воспользовавшегося своими полномочиями в качестве британского посланника. Бонапарт, видя, что времени терять более нельзя, приказал начать атаку немедленно. Был почти штиль, и потому могло пройти еще двадцать четыре часа, пока подкрепления не подоспеют к осажденному городу. Атака сопровождалась сильным огнем с обеих сторон, а утром британские моряки увидели французский флаг на наружном выступе одной из башен. Этим отметилась высшая степень успеха, достигнутого Бонапартом в Сирийской экспедиции.


8 мая штурм был возобновлен. Пока французские колонны шли на приступ, турецкие суда, вследствие маловетрия, все еще не могли подойти достаточно близко к берегу. Солдат перевозили с них до далеко еще отстоявшего от судов места высадки. Тогда-то сэр Сидней Смит, видя, что несколько критических минут могут решить исход утомительной борьбы, посадил свою команду на гребные суда и, быстро перевезя ее на берег, повел вооруженных пиками британских матросов на помощь осажденным, в надежде удержать французов от прорыва через брешь до прибытия турецких войск. Французы овладели первой оборонительной линией – старыми городскими укреплениями, но за ней они увидели перед собой вторую, устроенную инженером Фелиппо, теперь уже умершим, из соединения между собою домов и стен, окружавших сад сераля. Бой продолжался целый день с переменным успехом в разных местах, но с наступлением темноты осаждающие, утомленные двадцати четырех часовой борьбой, отступили, и Акра была спасена. 20-го осада была снята, и в ночь на 21-е французы удалились. 25 мая они пришли в Яффу, а 29-го – в Газу. Оба эти города были эвакуированы, и армия, возобновив свой поход, на следующий день вступила в пустыню. 2 июня она расположилась лагерем в оазисе Эль-Ариш. Укрепления форта были усилены прибавлением артиллерии, гарнизон был увеличен и снабжен продовольственными припасами на шесть месяцев. Взятие этого оазиса было существенным результатом Сирийской экспедиции. Подобно Акре, он представлял собою аванпост, которым необходимо должен был овладеть завоеватель для обеспечения возможности идти дальше.


7-го числа, после девятидневного перехода в пустыне под палящими лучами июньского солнца, армия снова вступила в Египет. Со времени своего ухода оттуда она потеряла тысячу пятьсот человек убитыми или умершими от болезней и более двух тысяч человек ранеными.


Репутация сэра Сиднея Смита в потомстве опирается на оборону Акры, при которой он выказал столь же солидные, сколько и блестящие способности. Бонапарт, который никогда не мог забыть удар, нанесенный его тщеславным мечтам, и побороть в себе раздражение, причиненное шестьюдесятью днями напрасных усилий перед неожиданным и с виду пустым препятствием, ожесточенно старался дискредитировать человека, ставшего ему поперек дороги. «Смит – человек ненормальный, – говорил он, – желающий составить себе карьеру и стремящийся постоянно быть на глазах у всего света. Он способен на всякую глупость, и с именем его никогда не следует связывать какое-либо серьезное дело. Сэр Сидней Смит слишком много занимался деталями береговой обороны, в которой ничего не понимал и где был мало полезен; но он пренебрегал зато своим прямым делом на море, которое понимал и в котором все было к его услугам». Это обвинение подкреплялось незначительным по существу указанием на то, что будто бы адмирал Перре свез на берег, в расстоянии семи миль от стоянки кораблей Смита и незаметно для них, шесть больших орудий и значительное количество боевых припасов и провизии.[55]55
  Следует заметить, что Перро несколько времени спустя после окончания осады сделал попытку выгрузить боевые припасы за горой Кармель, но был открыт и вынужден бежать. Бонапарт, вероятно, смешал два факта. Его собственная корреспонденция противоречит факту выгрузки поблизости от Акры. Орудия были свезены на берег в Яффе, а оттуда уже сухим путем (волоком) были доставлены в Акру.


[Закрыть]


Что в характере Смита проявлялись большие странности и склонность к тщеславию – это кажется несомненным; поэтому его и не любили во флоте. Но под Акрой он, по-видимому, показал и скромность, и здравый смысл в соединении с энергией и мужеством. По всей справедливости следует помнить, что в этом деле он был полномочным и всецело ответственным начальником и что в результате получился выдающийся успех. По обстоятельствам дела ему приходилось проводить так же много времени на берегу, как и на корабле. К Фелиппо, а после его смерти к заместившему его полковнику Дугласу он, по-видимому, относился с доверием и уважением, как того требовали их профессиональные познания, и бесспорно благородно засвидетельствовал их заслуги в деле обороны, так же как и других причастных к ней лиц. Когда начались равноденственные штормы, он оставался на своем корабле, будучи вынужденным выйти тогда в море, а этот факт Бонапарт злословно приписал его желанию умыть себе руки, если бы без него Акра пала. Смит – все равно, где бы он ни был в это время, на море ли или на суше – не заслужил бы одобрения Бонапарта. Здравый смысл, подчинявшийся большей опытности; возвышенная сила духа, позволявшая нести тяжесть ответственности и в то же время поддерживать мужество слабых; широкая затрата средств и сил; непреклонная решимость бороться до конца и геройская находчивость в самый критический момент последнего штурма… Все эти блестящие качества следует по справедливости признать за сэром Сиднеем Смитом в деле обороны Акры. Он получил заслуженные похвалы не только от толпы и правительства, но и от самого Нельсона. Подвиги его под Акрой заставили забыть те его преувеличенные донесения о почти совершенном будто бы уничтожении французского флота во время эвакуации Тулона, которые запятнали его имя обвинением во лжи. Но каковы бы ни были личные заслуги сэра Сиднея Смита в этой достопамятной обороне, не может быть никакого сомнения в том, что весь успех сопротивления, оказанного французам храбрыми, но недисциплинированными турками, следует приписать присутствию британских кораблей и искусной помощи со стороны британских офицеров и морских солдат, защищавших укрепления.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации