Текст книги "Раскрытие скрытого за завесой для сведущих в тайнах сердец"

Когда шьют муракку, следует озаботиться о том, чтобы она была удобной и лёгкой. Если она порвалась, следует пришить заплату. По этому вопросу среди суфийских шейхов есть две точки зрения.

Одни считают, что не подобает пришивать заплату опрятно и аккуратно, стежки иглой должны быть неровные[43]43
  Буквально «сделанные как попало».


[Закрыть] и что не стоит этим слишком утруждаться.

Другие считают, что стежки должны быть ровные и аккуратные и что опрятное пришивание, исполненное с тщанием, – это часть дервишеской практики, ибо крепкая практика требует крепких основ.

Мне, Али ибн Усману аль-Джуллаби, довелось как-то спросить у великого шейха Абу'ль Касима Гургани из Туса:

– Каковы минимальные свойства, которые делают дервиша достойным нищеты? Тот ответил:

– Дервишу, достойному нищеты, подобает иметь не менее трёх свойств: знать, как правильно пришивать заплатку, как правильно слушать и как правильно ступать.

При этом разговоре присутствовало несколько дервишей. Ещё не дойдя до выходных дверей, они уже начали претворять услышанное в жизнь, а несведущие с любопытством взирали на происходящее.

– Вот в чём состоит подлинная нищета! – восклицали они. Большинство тотчас стали с тщанием нашивать себе заплатки и учиться правильной поступи, решив, что уж умения слушать суфийские речения им не занимать.

Моё сердце принадлежало этому сеиду, мне не хотелось, чтобы его слова пропали втуне, поэтому я предложил:

– Давайте сделаем так: пусть каждый выскажется о том, как он понимает содержание этих трёх свойств.

Каждый изложил свою точку зрения. Когда подошёл мой черед, я сказал:

– «Правильная» заплатка нашивается во имя духовной нищеты (факр), а не напоказ. И если вы пришиваете её во имя факра, выходит правильно, даже если она пришита неважно. А «правильное» слово – то, которому внимают самоотрешённо (бахаль), а не рассудочно (ба-муньят) и следуют ему искренне, а не буквалистски, делая это не по утилитарным соображениям, а потому, что это неотъемлемая часть вашей жизни. А правильная поступь – это ступание в подлинном религиозном экстазе, а не рисуясь или «по правилам».

Что-то из сказанного дошло до сеида [Абу'ль-Касима Гургани], и он заметил:

– Али хорошо сказал, Бог наградит его.

Суфии носят заплатанную одежду, чтобы смягчить бремя мирского, и искренне тяготея к духовной нищете во славу Божью.

В подлинных высказываниях записано, что Иса [Иисус], сын Марьям [Марии], – да благословит его Господь! – во время вознесения на небо был одет в муракку. Один из шейхов сказал:

– Я увидел его во сне одетым в шерстяную заплатанную накидку, и свет исходил от каждой заплатки. Я спросил: «О Масиха [Мессия], что за свет на твоём одеянии?» Он ответил: «Свет насущной милости, ибо я пришивал каждую из них по необходимости, и Господь Всемогущий обратил в свет каждую горесть, которую низвел в моё сердце».

В Трансоксании я видел старика-маламати. Он не ел и не надевал ничего, что могло ещё кому-то сгодиться. Он питался отбросами – тухлыми овощами, закисшей тыквой, гнилой морковью и т. п. Его одежда состояла из отрепьев, которые он подобрал на дороге, выстирал и сшил себе из них муракку.

Мне доводилось слышать, что среди мистиков недавних времён был один старик, очень крепкий (кави халь), доброго нрава. Он жил в Марв ар-Руде. На его молитвенном коврике и шапке было так много заплаток, нашитых кое-как, что скорпионы выводили в них своё потомство.

А мой шейх – да будет Господь милостив к нему! – пятьдесят один год носил одно и то же одеяние (джубба), латая его заплатками, которые он пришивал как придётся.

Среди историй о [святых] мужах Ирака мне попалась такая. Жили-были два дервиша, один посвятил себя созерцанию (сахиб мушахадат), другой – очищению (сахиб муджахадат). Одежда первого состояла из лоскутов, вырванных дервишами из своих одежд в состоянии религиозного экстаза во время сама'. Второй для той же цели использовал лоскуты, вырванные дервишами, которые молились о прощении. Тем самым одежда каждого из них соответствовала их внутренним устремлениям. Этого требовало соблюдение их «состояния» (пас даштан-и хал).

Шейх Мухаммад ибн Хафиф в течение двадцати лет носил шерстяную власяницу (палас) и четыре раза в год постился по сорок дней (чилла), на каждые сорок дней у него приходилось составление нового трактата о таинствах науки Божественных Истин.

В те времена жил один старец, сведущий в тарикате [суфийском пути][44]44
  В «Тазкират аль-авлия» Аттара говорится, что старец не был сведущ в тарикате.


[Закрыть]и хакикате [Истине]. Он жил в Пурге[45]45
  В «Нузхат аль-кулу» упоминается Бурк – селение в окрестностях Кирмана.


[Закрыть], в Фарсе. Звали его Мухаммад ибн Закария. Он никогда не носил муракку.

Как-то у шейха Мухаммада ибн Хафифа спросили: «Какие обязанности налагает ношение муракки и кому дозволена эта одежда?»

Он ответил: «Ношение муракки налагает те же обязательства, которые исполнял Мухаммад ибн Закария, нося белую рубаху, а ношение такой одежды было дозволено ему».

Не в правилах суфиев предавать забвению свои обычаи, и если ныне они редко носят одежду из шерсти, на то есть две причины:

1) шерсть подпала порче (пашмха шурида шуда аст), и животные [дающие шерсть] – часто краденые;

2) секта еретиков стала использовать шерстяные одеяния как свой отличительный признак (ши'ар).

Уклонение от ши'ара еретиков похвально, даже если при этом приходится отклоняться от традиции (сунна).

Латать муракку с тщанием (такаллуф) у суфиев считается позволительным, поскольку они пользуются у людей большим уважением; и поскольку многие подражают им в ношении муракки и при этом совершают недозволенные поступки, и поскольку суфии не расположены общаться с теми, кто суфием не является, – по этим причинам они ввели для себя одежду, которую могут пошить лишь они сами и по которой они узнают друг друга.

Дошло до того, что, когда к одному из шейхов пришёл дервиш в одежде, на которой заплата была пришита слишком грубыми стежками (хатт ба-пахна аварда буд), шейх удалил его. Это мотивировалось следующим: чистота (сафа) основана на утончённости природы человека и деликатности характера, и огрубление человеческой природы, бесспорно, дело негодное. Не одобрять неправильные действия так же естественно, как не получать удовольствия от неважных стихов.

Другие же, напротив, вовсе не заботились о том, что им надевать. Носили и накидку ('аба), и мирское платье (каба). Что Бог посылал, то и надевали. А если Он лишал их всякой одежды, они принимали и это состояние. Мне, Али ибн Усману аль-Джуллаби, близок такой взгляд, и я следую ему во время своих странствий.

Передают, что Ахмад ибн Хазруйя был одет в мирское платье, когда пришёл к Абу Язиду, и что Шах Шуджа был одет в мирское, когда приходил к Абу Хафсу. Для них это не было правилом, иногда они носили муракку, иногда – шерстяную одежду или белую рубаху – в зависимости от обстоятельств.

Душа человека привыкает к вещам и любит привычное; а когда что-то входит в обычай и вскоре становится «второй натурой», последняя превращается в «завесу».

Поэтому Посланник сказал:

Хайр ас-сийам савм ахиДауд 'алайхи'с-салам — «Лучший из постов – пост моего брата Дауда [Давида]».

Его спросили: «О Посланник Божий, что это за пост?» Он сказал: «У Дауда было в обычае поститься через день», чтобы его душа не привыкала ни к посту, ни к отсутствию поста. Он делал так из боязни создать «завесу».

Но, пожалуй, наиболее равнодушным к одежде был Абу Хамид Дустан[46]46
  См. [Нафахат, № 350].


[Закрыть] из Мерва. Обычно ученики по утрам возлагали на него муракку и снимали её с него [вечером]. Тем, кто брал на себя такой труд, нужно было улучить момент, когда он оставался один и не был ничем занят. Он никогда не говорил тому, кто одевал его: «К чему это надевать?» – или тому, кто раздевал его: «Зачем её снимать?»

Более того, ныне в Газне – да сохранит её Господь! – живёт один старец по прозвищу Муайяд, которому совершенно безразлично, что за одежду он носит, и его подход весьма здравый.

Суфийские одеяния обычно синего цвета (кабуд). Одна из причин этого – то, что суфии сделали странствия (сийяхат) и скитания основой своего Пути; в дороге же белая одежда быстро утрачивает свой первоначальный вид, и отстирать её непросто. Кроме того, на белую одежду могут позариться.

Другая причина заключается в том, что синяя одежда является принадлежностью неимущих и обездоленных, а таюке – одеянием плакальщиц. Но этот мир – жилище бедствий, юдоль скорбей, прибежище печалей, обитель расставаний, колыбель несчастий. И потому ученики[-суфии], видя, что предмет их сердечного влечения не обрести в этом мире, одеваются в синее и в слезах молят о единении [с Богом].

Другие видят в практике [поклонения] лишь несовершенство, в сердце – лишь злое, в жизни – пустую трату времени; и потому они носят синее, ибо пустая трата (фаут) хуже смерти (маут). Одни надевают синее по случаю смерти близкого друга, другие – в ознаменование «смерти» своих надежд. Дервиша спросили, почему он носит синее. Он ответил:

– Посланник оставил три вещи: нищету, знание и меч. Меч взяли властвующие, которые унизили его. Знание забрали учёные, которые ограничились его простым изучением. Нищету избрали дервиши, обратив её в средство личного обогащения. Я ношу синее в знак того, что скорблю о загубленности этих трёх разрядов людей.

Однажды Мурта'иш, проходя по жилому кварталу Багдада, захотел пить. Он подошёл к двери дома и попросил воды. Дочь хозяина дома вынесла ему кувшин с водой. Мурта'иш был сражен её красотой и не возвращал кувшин до тех пор, пока не вышел хозяин дома.

– Хозяин, – вскричал Мурта'иш, – она дала мне напиться, но взяла моё сердце!

Хозяин дома в ответ:

– Это моя дочь, и я отдам её за тебя.

Мурта'иш зашёл в дом, тотчас сыграли свадьбу. Отец невесты, зажиточный человек, послал Мурта'иша в баню. Там с него сняли заплатанный плащ (муракка'а) и надели ночную рубашку. Когда настала ночь, он поднялся, чтобы помолиться в одиночестве, и вдруг воскликнул:

– Принесите мою муракку!

– Что стряслось? – спросили его.

– Я услышал внутренний голос, он шепнул мне: «Из-за одного неподобающего взгляда Мы совлекли с твоего тела муракку, одеяние набожности. Ещё один взгляд – и Мы совлечём одеяние близости с твоего сердца».

Муракку подобает носить лишь двум разрядам людей:

1) тем, кто отъединен от мирского;

2) тем, кто жаждет Господа (муштакан-и мавла). Суфийские шейхи следуют правилу: когда к ним приходит новичок, он в течение трёх лет проходит послушание, чтобы отринуть мирское. Если он исполняет все установления – испытание пройдено. А если нет, то шейх говорит, что тот не может быть допущен на Путь (тарикат).

Первый год послушания посвящается служению людям, второй – служению Богу, третий – обереганию своего сердца.

Искатель может служить людям, лишь когда он относится к себе как к слуге, всех прочих людей считая своими хозяевами, то есть он должен всех без исключения ставить выше себя и считать своей обязанностью угождать всем, ни в коем случае не испытывая чувства превосходства над теми, кому он служит. Последнее несёт с собою погибель и ложь, являясь порчей, переходящей из века в век (аз афат-и замана андар замана яки инаст).

А Всемогущему послушник может служить, лишь когда отрешится от своих эгоистичных желаний, касающихся этого мира и следующего, и будет служить Господу ради него Самого, ибо тот, кто поклоняется Господу ради чего-то иного, служит себе, а не Богу.

А оберегать своё сердце искатель может, лишь когда мысли его сосредоточены, а тревоги покинули сердце, так что во время близости [с Богом] он оберегает сердце от приступов небрежения.

Когда новичок проходит эти три стадии, он может носить муракку– не в подражание другим, а как подлинный мистик.

Что же касается того, кто возлагает муракку на новичка, то это должен быть человек высоконравственный (мустаким аль-хал), который прошёл все горы и долы Пути, вкусил восторга «состояний» и постиг природу всего, что происходит, испытал суровость Божественного величия и мягкость Божественной красоты. Более того, он должен видеть состояние своих учеников и следить за результатами их духовной работы, определяя, относятся они к тем, кому надлежит оставить Путь (раджи'ан), или к тем, кто устоял на месте (вакифан), или к тем, кто продвинулся (балиган). Если шейх видит, что человек рано или поздно сойдёт с Пути, он не должен давать дозволение вступать на Путь. Устоявшим надлежит предписать религиозные поклонения. А тех, кто продвинулся, ему следует взять на духовное окормление.

Суфийские шейхи – врачеватели человеческих душ. Если лекарь ничего не смыслит в болезни своего пациента, своим искусством он губит больного. Не зная, как излечить его, и не различая угрожающих симптомов, он предписывает ему снадобья, не подобающие при его заболевании.

Посланник сказал:

Шейх для своего сообщества – как пророк для своего народа.

Обращаясь к народу, пророки передавали духовные откровения, каждого в должной степени наделяя соответствующей духовной пищей. Так же и шейхам следует являть духовные истины в своих обращениях к людям и наделять каждого духовной пищей сообразно его состоянию, чтобы укрепить его.

Пастырь, достигший святого совершенства, поступает совершенно правильно, когда облачает новичка в муракку лишь спустя три года, в течение которых ученик обучается необходимой духовной дисциплине.

В отношении качеств, которые предполагает ношение муракки, последнюю можно сравнить с саваном (кафан): носящий её должен отказаться от притязаний на жизненные удовольствия, очистить сердце от чувственных услад, всецело посвятить жизнь служению Богу и полностью оставить эгоистичные желания.

Лишь после этого наставник (пир) облекает его в одеяние чести, ученик со своей стороны принимает на себя обязательства, которые налагает ношение муракки, с усердием старается исполнять их и считает недозволенным потакать своим желаниям.

Существует много аллегорий (ишарат), связанных с мураккой.

Шейх Абу Ма'мар из Исфахана написал книгу о муракке. Искатели на суфийском Пути обычно выказывают в этом вопросе немало причуд (гулуев). Однако моя задача – не перечисление различных подходов, а освещение запутанных проблем суфизма.

Одна из лучших аллегорий муракки такова: её ворот (кабба) – терпение, рукава – страх и надежда, два вставных клина (тириз) – сжатие и расширение, пояс – самоумаление, внутренние швы (курси)[47]47
  Перевод слова подсказал мне полковник Рэнкинг. В словарях нет данного значения.


[Закрыть]– крепость веры, кайма (фаравиз) – искренность.

И всё же лучшей является такая аллегория: её ворот – упразднение связей [с людьми], два рукава – соблюдение закона (хифз) и воздержанность ('исмат), два клина – нищета и чистота, пояс – усердие в созерцании, швы – умиротворённость в [Божьем] присутствии, а кайма – пребывание в обители единения.

Если вы облачили свой дух в такую муракку, то надлежит сделать то же самое и с телом.

Я посвятил этой теме отдельный труд, озаглавив его «Таинства заплатанных одеяний и хлеб насущный» [ «Асрар аль-хирак ва-'ль-ма'унат»], с которого каждому новичку следует сделать для себя список.

Если новичок, получающий в дар муракку, сорвет её с себя, повинуясь преходящему кратковременному порыву, – это позволительно и извинительно. Но если он сделает это сознательно и по своей воле, тогда в соответствии с принятыми у суфиев правилами ему не дозволяется в будущем носить её, а если он нарушит запрет, то окажется наравне с теми, кто носит муракку, чтобы произвести впечатление на окружающих, а не по духовным соображениям.

Что же касается разрывания на себе одежд, то суть дела заключается в следующем.

Когда суфии переходят с одного этапа на другой, они сменяют одежду в знак благодарности за обретение более высокой стадии; но любая другая одежда – это одежда состояния отделённости, поэтому муракка как одежда уместна на всех стадиях Пути нищеты и чистоты, отбросить её – всё равно что отринуть и сам Путь.

Я изложил суть дела вкратце, надеясь – если Бог даст – вернуться к этому в главе 25 о разрывании (харк) одежд и о раскрытии таинства «слушания» (сама').

Итак, говорилось, что облекающий новичка в муракку должен быть наделен такой личной духовной силой, что любой посторонний человек, на которого он доброжелательно взглянет, становится другом, а любой грешник, которого он облечёт в это одеяние, становится святым.

Как-то я отправился со своим шейхом в Азербайджан, и ему попались на глаза два-три человека в муракках; они стояли возле амбара, подняв полы своих муракка в надежде, что крестьянин бросит им пшена.

Увидев это, шейх воскликнул:

И это те, кто заблужденье

Ценою истины купил.

Но как невыгоден сей торг!

Они утратили [на нём] путь правый. (Коран 2:16)

Я спросил его, отчего они впали в такое бедственное положение и немилость.

Он сказал:

– Их духовные поводыри были одержимы жаждой набрать побольше учеников – вот и они обуреваемы желанием набрать побольше мирских припасов.

О Джунайде рассказывают, что возле ворот Баб ат-Так[48]48
  Баб ат-Так– ворота в восточном квартале Багдада.


[Закрыть] он встретил прекрасного юношу-христианина и сказал:

– О Господи, даруй ему прощение ради меня, ибо Ты даровал ему неземную красоту.

Спустя какое-то время этот юноша пришёл к Джунайду, принял ислам и подвизался среди святых.

Абу Али Сияха спросили:

– Кому дозволено облекать новичков в муракку?

Он ответил:

– Тому, чей взгляд охватывает всё царствие Божие, так что не случается ничего в мире без Его ведома.

Глава 5
Различные воззрения на нищету и чистоту (факр) и чистоту (сафват)

Среди наставников Пути существуют различные точки зрения на сравнительные достоинства нищеты (факр) и чистоты (сафват).

Некоторые считают, что нищета более совершенна, чем чистота. Нищета, говорят они, – это полная самоупразднённость, при которой всякие помышления исчезают, а чистота – одна из «стоянок» (макамат) нищеты. Когда обретается самоупразднённость, всякие «стоянки» исчезают.

В конечном счёте возникает та же дилемма, что и при рассмотрении отношений нищеты и богатства, что уже было сделано выше.

Те, кто ставит чистоту выше нищеты, говорят, что нищета – это существующее (шай аст мавджуд) и потому она может быть поименована; чистота же – бытие, чистое (сафа) от всего существующего.

Чистота (сафа) является сутью самоупразднённости (фана), а нищета (факр) – сутью пребывания в Боге (бака), и потому нищета – это название одной из «стоянок», а чистота – одно из именований совершенства.

Эти вопросы стали в наше время предметом бурных дебатов. Обе стороны прибегали к натянутым и искусственным аргументам, в конце концов сойдясь на том, что нищета и чистота не являются объектом для словопрений. Спорящих примирила идея о словесной невыразимости этих понятий, о невозможности выразить в словах Истину. При этом отрицание свободы выбора назвали отрицанием сущности, а следование желаниям – утверждением сущности. На самом же деле мистический Путь далёк от столь надуманных построений.

Вкратце истинное положение вещей можно описать так. Божьи святые оказываются там, где больше не существует пространственных представлений, где нет ни ступеней, ни «стоянок», где исчезает соответствие между внешними выражениями и реалиями, которые они выражают, так что не остаётся ни «пития» (шурб), ни «вкушания» (заук), ни «трезвости» (сахв), ни «исчезновения» (махв).

Но спорщики объявили, что нищета и чистота являются условными обозначениями идей, которые не дозволено называть по имени или использовать как свойства, и потому каждый использует то наименование, которое находит более точным.

Теперь, когда спор был переведён в сферу идей, вопрос о превосходстве одного над другим был снят. Однако на практике и условные поименования всё равно порождают те или иные предпочтения. Одни предпочитают нищету, ибо она связана с самоотречённостью и смирением, другие – чистоту, считая её более достойной, ибо она более подобает намерению отбросить всё, что загрязняет, и избавиться от всего, что имеет налет мирского.

Нищета и чистота были объявлены обозначениями невыразимой идеи – чтобы тем самым создать основу для общего диалога и полностью определиться со своими состояниями. В этом среди суфиев нет разногласий, хотя одни используют термин «нищета», а другие – «чистота», чтобы выразить ту же самую идею.

Совсем иначе обстоит дело с буквоедами (ахль-и 'ибарат), которые, оставаясь в неведении относительно истинной подоплёки этих идей, занимаются словесной эквилибристикой.

В заключение следует сказать, что тому, кто воспринял практически эту идею и сосредоточил на ней своё сердце, безразлично, как его назовут, – «нищий» (факир) или «чистый» (суфи), поскольку и то, и другое – вынужденные наименования того, что не имеет имени.

Этот спор тянется со времени Абу'ль Хасана Сумнуна. В тех случаях, когда на него снисходило откровение (кашф) сродни пребыванию в Боге (бака), он обычно ставил нищету выше чистоты; когда же духовные наставники (арбаб-и ма'ани) спросили его о причинах такого предпочтения, он сказал:

Так как впасть в состояние упразднённости (фана) и изглаженности для меня не меньшее блаженство, чем состояние бака и восхищённости, то я ставлю чистоту над нищетой, когда нахожусь в состоянии, сходном с упразднённостью (фана), и ставлю нищету над чистотой в состоянии бака, ибо нищета – это иное название бака, а чистота – иное название фана.

В последнем случае исчезает осознание бака, а в первом случае – осознание фана, так что моя натура становится нечувствительной ни к бака, ни к фана.

Выражено ('ибарат) прекрасно; однако заметим, что ни бака, ни фана не могут исчезнуть; каждая пребывающая в Боге вещь, которая претерпевает самоупразднение, освобождается от самой себя; а каждая вещь, которая становится пребывающей в Боге, пребывает вне самой себя.

При разговоре о фана неверно использовать преувеличения. Когда же говорят, что «фана упразднено», то это как раз и является преувеличением; на самом деле при этом имеется в виду отсутствие всяких следов идеи фана. Однако, пока остаётся хоть какой-то след существования, состояние фана не возникает; а когда состояние фана достигнуто, «упразднённость фана» – просто бессодержательное речение, которым говорящий тешит своё тщеславие.

Движимый тщеславием и опрометчивостью, свойственными молодости, я составил труд такого рода, озаглавленный «Книга об упразднённости и пребывании в Боге» [ «Китаб-и фана у бака»]. Однако в данной работе материал излагается с предельной осмотрительностью – хвала Богу, Всемогущему и Славному!

Таковы различия между нищетой и чистотой в духовном аспекте.

Совсем иное дело, когда чистота и нищета рассматриваются в практическом плане, а именно в плане освобождения «я» от мирского (таджрид) и отбрасывания всего, чем владеешь.

Существенным моментом здесь является разница между нищетой (факр) и бедностью (масканат). Некоторые шейхи утверждают, что нищий [духом] (факир) превосходит бедняка (мискин), ибо Бог сказал о первых:

И тем в нужде, кто на пути Господнем

Удержаны [от промыслов своих]

И в поисках [себе достатка]

Не могут двигаться по сей земле. (Коран 2:273)

Бедняк всё же имеет какие-то средства к существованию, а у нищих они отсутствуют, и потому нищета – это честь, а бедность – унижение, ибо, согласно правилу мистического Пути, обладающий средствами к существованию принижен. Как сказал Посланник: «Горе тем, кто почитает динар и дирхем, горе тем, кто почитает одеяния с ворсом!» Отказавшийся от средств к существованию – в чести, ибо он полностью полагается на Бога; а имеющий хоть какие-то средства к существованию – рассчитывает на них.

Другие шейхи полагают, что бедность выше, ибо Посланник сказал: «Позвольте мне жить бедно, и умереть бедно, и воскреснуть из мёртвых среди бедняков!» – а о нищете он сказал: «Нищета близка к состоянию неверия». С этой точки зрения нищий надеется на заработок, зато бедняк – независим.

В рамках Священного Закона некоторые богословы считают, что нищий – это тот, кто имеет достаток (сахиб булга), а бедный – тот, кто свободен от мирских забот (муджаррад); однако другие богословы утверждают обратное. Отсюда имя «суфий» давалось беднякам теми последователями Пути (ахль-и макамат), которые следуют первой точке зрения, предпочитая чистоту (сафват) нищете. Те суфии, которые принимают вторую точку зрения, предпочитают нищету чистоте – на тех же основаниях.