Текст книги "Раскрытие скрытого за завесой для сведущих в тайнах сердец"

Его «имя чести» – Абу Али, по другим сведениям – Абу Мухаммад или Абу Саид. Суфии высоко чтят его. Он оставил проницательные наставления, касающиеся познаний в области религиозной практики ('ильм-и му'амалат). Я читал рассказ о том, как к нему пришёл бедуин и спросил о терпении (сабр). Хасан ответил:

– Терпение двояко: это претерпевание бед и невзгод и воздержанность от того, что Бог заповедал избегать и чему запретил следовать.

Бедуин сказал:

– Да ты подвижник! Я не встречал людей, подвизавшихся в аскезе более, чем ты.

– О бедуин, – воскликнул Хасан, – моя аскеза не что иное, как желание, а моя терпеливость – от отсутствия стойкости духа.

Бедуин попросил его пояснить смысл сказанного, «ибо ты потряс основания моей веры», – сказал он.

Хасан ответил:

– Мои терпеливость к невзгодам и смирение говорят о моём страхе перед огнём геенны, а это и есть отсутствие стойкости духа (джаза'), а моя аскеза в этом мире – от желания мира иного, а это желание почище всех прочих. Безупречен тот, кто не печётся о себе! Его терпеливость – во имя Божие, а не для того, чтобы спастись от геенны; его аскеза – во имя Божие, а не для того, чтобы войти в Рай. Вот черты подлинной искренности.

Передают, что он сказал:

Общение с нечестивыми вызывает подозрения добродетельных.

Это высказывание весьма актуально для нашего времени с его полным неверием по отношению к почитаемым друзьям Божьим.

Причина этого неверия – в общении с «суфиями напоказ», которые заимствуют лишь внешнюю сторону суфизма, однако их действия вероломны, языки лживы, уши внимают праздному стихоплётству, глаза алчут наслаждения и похоти, а сердца повёрнуты к беззаконному либо сомнительному барышничеству. Они воображают, что искатели на суфийском пути ведут себя именно так и что суфизм этим и исчерпывается.

На самом же деле суфизм – нечто прямо противоположное. Суфии действуют, повинуясь Богу, произносят слова Бога, лелеют в своих сердцах любовь Божью, в ушах – глас (сама') Божий, в глазах – красоту Божественного видения, и все их помыслы сосредоточены на обретении святых тайн – там, где они удостаиваются Видения.

И если среди них появились творящие неблагое и переняли их практики – зло обёрнется для них злом. Кто общается с нечестивыми членами общества – делает это в силу собственного нечестия. Он избрал бы общество добродетельных, если бы хоть в какой-то мере обладал добродетельностью.

Говорят, что это был благочестивый человек, который со стороны производил впечатление лицемера. На самом деле он не был лицемером, стремящимся казаться благочестивым. Поведение такого рода суфии практикуют намеренно, оно считается похвальным у всех шейхов.

Он говорил:

«В этом мире довольствуйся малым, оберегай веру. Другие в погоне за многим утратили её» – то есть бедность без ущерба для веры лучше, чем богатство и пренебрежение верой.

Передают, что, когда он был в Мекке, к нему пришёл человек и сказал:

– Назови мне дозволенное законом, в котором нет ничего беззаконного.

Он ответил:

– Прославление (зикр) Бога – законное, в котором нет ничего беззаконного, а прославление «иного» – беззаконное, в котором нет ничего законного.

То есть в первом – спасение, во втором – погибель.

Глава 11
Об имамах, которые жили в период от последователей (ат-таби'ун) до наших дней

Его покаянию (таубат) способствовал Хасан из Басры. Сперва Хабиб был ростовщиком, погрязшим в нечестии, но Бог даровал ему искреннее раскаяние, и благодаря Хасану Хабиб обрёл начатки истинной религиозности. Его родной язык – персидский ('аджами), и по-арабски он говорил неважно. Как-то вечером Хасан Басри проходил мимо двери его кельи. Хабиб завершил призыв к молитве и стоял, готовясь начать молитву. Хасан вошёл, но не смог молиться, повторяя за ним слова молитвы, потому что Хабиб немилосердно коверкал арабские слова. В ту же ночь Хасан во сне увидел Господа и спросил Его:

– Господи, как снискать твоё довольство?

Господь ответил:

– О Хасан, ты уже снискал моё довольство, но не познал его сладости: если бы вечером ты повторял слова молитвы вослед за Хабибом, воспринимая праведность его намерения, а не произношение слов, Я был бы весьма доволен тобою.

В среде суфиев хорошо известен случай, когда Хасан Басри, спасаясь от Хаджжаджа, укрылся в келье Хабиба. Стражники спросили у Хабиба, не видел ли он Хасана.

– Видел, – ответил Хабиб.

– Где?

– Он у меня в келье, – сказал Хабиб.

Стражники ворвались в келью, но никого не нашли там. Думая, что Хабиб разыграл их, они разбранили его и обозвали лжецом. Он поклялся, что говорит правду. Они ещё и ещё раз обшарили келью, но никого не нашли и с тем удалились.

Тогда из кельи вышел Хасан и сказал Хабибу:

– Я знаю, Бог не выдал меня этим нечестивцам благодаря твоему заступничеству. Но почему ты открыл им, что я у тебя?

Хабиб ответил:

– О наставник, дело не в заступничестве, а в правдивости. Если бы я солгал – мы оба были бы посрамлены.

Хабиба спросили: «Чем довольствуется Бог?» Он ответил: «Сердцем, не запятнанным лицемерием», ибо лицемерие (нифак) противно согласию (вифак), а состояние довольства (риза) является сущностью согласия. Лицемерие и любовь несовместимы, любовь же являет себя в состоянии довольства [тем, что уготовано Богом]. И потому довольство (риза) – черта друзей Божьих, а лицемерие – черта Его врагов. Это очень важный момент, и я к нему ещё вернусь.

Он был сподвижником Хасана Басри. Его отец Динар был рабом, и Малик родился до того, как отец получил свободу. История его обращения в веру такова. Как-то он целый вечер развлекался с друзьями. Когда же все уснули, из лютни, на которой они играли, прозвучало:

– О Малик! Почему ты не покаешься?

Малик оставил прежний образ жизни, пришёл к Хасану Басри и был твёрд в покаянии. Он достиг столь высокой ступени, что, когда однажды в открытом море на корабле его заподозрили в краже драгоценного камня, он возвел очи к небу – и тотчас сотни рыб поднялись на поверхность, и каждая держала во рту драгоценный камень. Он взял один из них, вручил человеку, потерявшему свою драгоценность, и, шагнув за борт корабля, отправился пешком до берега, ступая по воде, как по суше.

Передают, что он сказал:

«Поступки, которые мне по душе, – это дела искренности» – ибо именно искренность придаёт поступку значимость. Искренность в поступках – то же, что дух для тела. Тело без духа мертво, так же мёртв и неискренний поступок.

Искренность относится к разряду внутренних действий, а исполнение религиозных обрядов – к разряду внешних действий. Второе обретает своё завершение в первом, а первое проистекает от второго.

Человек может хранить своё сердце искренним сотни лет, однако искренность, не соединённая с действием, – это ещё не искренность.

Можно тысячу лет исполнять религиозные обряды, но они не станут актами поклонения, пока не соединятся с искренностью.

Он был сподвижником Салмана Фариси. Он передал слова Посланника: «Намерения верующего лучше, чем его дела».

Он владел стадом овец, его дом стоял на берегу Евфрата.

В качестве духовной стези (тарик) он избрал удаление от мира. Один из шейхов рассказывает:

Как-то, проходя мимо, я увидел, что он молится, а за овцами присматривает волк. Я усмотрел в этом приметы величия и решил подойти к нему. Мы поздоровались, и я сказал:

– О шейх, я вижу, волк в согласии с овцами. Он ответил:

– Это потому, что пастух в согласии с Богом.

С этими словами он поставил под валун деревянную чашку, и из камня ударили струи мёда и молока. Он поднёс мне это питьё.

– О шейх, – вскричал я, – как ты достиг такой ступени?

Он ответил:

– Повинуясь Мухаммаду, Посланнику Божьему. Сын мой, камень источал воду народу Мусы [Моисея] (Коран 7:160), несмотря на то что они не повиновались ему, а Муса чином был не ровня Мухаммаду. Отчего бы камню не источать мёд и молоко для меня, ведь я повинуюсь Мухаммаду, который выше Мусы?

Я попросил о наставлении. Он произнёс:

– Не превращай своё сердце в средоточие вожделения, а живот – в сосуд беззаконных вещей.

Мой шейх знал о нём немало историй, но я не могу привести их здесь (андар вакт-и ман зики буд у биш аз ин мумкин на шуд), книги мои остались в Газне – да защитит её Господь! – а я стал изгнанником среди чуждых по духу людей (дар мийан-и наджинсан) области Лахор, подвластной Мультану. Восхвалим же Господа и в радости, и в печали!

Он был стоек в нищете и подвизался в самообуздании. Амр ибн Усман аль-Макки, с великим рвением идущий по его стопам (андар амр-и вай ба-джидд башад), передаёт, что на вопрос, что он обрёл, тот ответил:

– Довольство Божье (риза) и независимость от людей.

Один шейх, придя к нему, застал его спящим. Проснувшись, он сказал:

– Мне приснился Посланник, он передал весть для тебя, повелев сказать: лучше посвятить себя уходу за матерью, чем совершить паломничество. Так что возвращайся и позаботься о ней.

Человек, который рассказывал об этом, к тому времени одолевший половину пути до Мекки, вернулся домой.

Это всё, что я слышал об Абу Хазиме.

Он водил дружбу со многими из последователей и с прежними шейхами. Он в совершенстве познал суфизм. Передают, что он сказал:

– Никогда ни на что я не смотрел, не узрев в том Господа.

Это возвышенная «стоянка» (макам) созерцания.

Человек, преисполнившийся любви к Зиждителю, достигает такой ступени, что, взирая на Его творение, он видит в творении одного Творца – как если бы, взглянув на картину, мы увидели самого художника.

То же говорил Ибрахим [Авраам], друг Божий (Халил) и посланник, обратившись к солнцу, луне и звёздам: «Это – Господь мой!» (Коран 6:76–78), ибо преисполненный страсти (шаук) во всём видит черты своей Возлюбленной.

Друзья Божии ощущают, что мир подчинен Его воле и склоняется перед Его властью и что бытие всего тварного – ничто в сравнении с мощью самого Зиждителя.

Они взирают на мир, жаждая Бога, и усматривают в нём не подчинённое, пассивное и сотворённое, а единственно Вседержителя, Зиждителя, Творца. На этом я остановлюсь подробнее в главе о созерцании.

Некоторые люди впали в заблуждение, утверждая, что вторая часть высказывания Мухаммада ибн Васи «Никогда ни на что я не смотрел, не узрев в том Господа» обозначает место разделённости и отпадения (макан-и таджзийя ва хулул), что является очевидным неверием, поскольку место неразделимо с тем, что оно вмещает, и если предположить, что место сотворено, то и вмещаемый им предмет должен быть сотворённым; а если предмет вечен, то и место должно быть вечным; поэтому такое утверждение влечёт за собой два пагубных вывода, каждый из которых – неверие, а именно: либо что сотворённые вещи – вечны (кадим), либо что Создатель (мухдас) не вечен.

Поэтому, когда Мухаммад ибн Васи утверждал, что он видел Господа во всём, он подразумевал, как я разъяснил выше, что он видел во всём приметы, свидетельства и доказательства Бога. К тонкостям, связанным с этим вопросом, я вернусь в соответствующем месте.

Он – имам имамов и образец для подражания у суннитов.

Он был твёрд в трудах смирения и поклонения и имел большой авторитет во всём, что касалось принципов суфизма. Он решил стать затворником, удалившись от людей, ибо освободил своё сердце от мыслей о власти над людьми и влиятельности. Но однажды ночью ему приснилось, что он выгребает из могилы кости Посланника. Одни он оставлял, другие отбрасывал. Проснувшись, он ужаснулся тому, что увидел, и попросил одного из учеников Мухаммада ибн Сирина[61]61
  Известный богослов, который умер в 110 г. хиджры. См. [Ибн Калликон, № 576]. Ему приписывают дошедший до наших дней труд о толковании сновидений. См. [Вгосkelmann, I, 66].


[Закрыть] [истолковать сон]. Ученик сказал ему:

Ты достигнешь высокой ступени в постижении Посланника и передаче его предписаний (суннат) и будешь отсеивать подлинные предписания от поддельных.

В другой раз Абу Ханифе приснилось, что Посланник говорит ему: «Ты был сотворён, чтобы воплотить в жизнь мои предписания».

Он был наставником многих шейхов, например Ибрахима ибн Адхама, Фузайля ибн Ийяза, Дауда Таи, Бишра Хафи.

Халиф Мансур пригласил ко двору Абу Ханифу, Суфьяна Саври, Мисара ибн Кидама и Шурайха, чтобы назначить одного из них на должность кази (судьи).

Когда они собрались, чтобы отправиться ко двору Мансура, Абу Ханифа сказал своим товарищам:

– Я избегну назначения с помощью одной уловки, Мисар притворится, что у него не в порядке с головой, Суфьян сбежит, а Шурайх получит назначение.

Суфьян тотчас сел на корабль и отплыл, умолив капитана сжалиться над ним и спасти от тяжкой участи. Все остальные явились ко двору. Мансур обратился к Абу Ханифе:

– Тебе подобает занять пост кази.

Тот ответил:

– О повелитель верных, я не араб, а один из инородцев, владыки арабов не примут моих решений.

Мансур сказал:

– Эта должность не связана с происхождением, она требует образованности, а в этом ты достиг высших степеней. Абу Ханифа настаивал:

– Эта должность не для меня, и мои слова удостоверяют это: если они правдивы, то так оно и есть, а если лживы, то тем более нехорошо, чтобы лжец был судьёй у мусульман и ты вверил ему жизнь, имущество и честь подданных.

Так он уклонился от должности кази.

Затем вперёд выступил Мисар и сказал:

– Как поживаете? Как ваши детишки и вьючные животные?

– Прочь! – вскричал Мансур. – Он не в себе!

В конце концов должность предложили Шурайху.

– Я склонен к хандре и рассеянности, – сказал он.

Халиф посоветовал ему пить питательные отвары и снадобья ('асидаха-йи мувафик у набизха-йи мусаллас), чтобы полностью восстановить живость ума. Так Шурайх получил пост кази, и Абу Ханифе никогда больше не довелось с ним говорить.

Эта история свидетельствует не только о прозорливости Абу Ханифы, но и о его приверженности пути праведности и спасения, о решимости не дать увлечь себя соблазнами влиятельности и мирской славы. Помимо этого она показывает действенность порицания (маламат), поскольку все три почтенных знатока прибегли к уловкам, чтобы избегнуть высокого положения.

В наше время знатоки совсем не такие, они делают своей киблой дворцы царей, а дома вершащих зло – своим храмом.

Однажды знаток из Газны, притязавший на звание образованного богослова и религиозного деятеля, объявил отступлением от веры ношение заплатанного плаща (муракка'а). Я сказал ему:

– Ты не считаешь отступлением от веры ношение одежд[62]62
  В тексте – джама-и хашиши у дибаки. Видимо, хашиши следует писать кашиши – «род одежды». См. [Персидский словарь Вуллера].


[Закрыть], пошитых из парчи и шёлка. А ведь мало того что по закону их ношение не дозволяется мужчинам, их ещё и назойливо домогаются – что также беззаконно, – причём у нечестивцев, чья собственность, безусловно, беззаконна. Так с чего бы это в таком случае считать отступлением от веры ношение законной одежды, сделанной в законном месте и приобретённой на законные средства?

Если бы тебя не вело врождённое высокомерие и заблуждение души, твои суждения были бы более резонны. Носить одежду из шёлка дозволено законом (мубах) женщинам, но не мужчинам, это позволительно лишь людям, которые не в себе. Признай истинность обоих этих высказываний и испроси прощения [за предание анафеме заплатанного платья]. Да хранит нас Бог от утраты беспристрастности!

Яхья ибн Муаз ар-Рази рассказывает такой случай:

Мне приснилось, что я спрашиваю у Посланника:

– О Посланник Бога, где мне искать тебя?

Он ответил:

– В учении Абу Ханифы.

Как-то в Сирии я уснул у могилы Билаля-муаззина[63]63
  Билаль ибн Рабах, муаззин Пророка, был погребён в Дамаске.


[Закрыть], и мне приснилось, что я в Мекке, а Посланник входит в ворота Бану Шайба, бережно неся у своей груди старца – так, как обычно носят детей. Я подбежал к нему, поцеловал сзади его стопу и остановился, спрашивая себя, кто же этот старец.

Посланник чудесным образом прочитал мои мысли и сказал: «Это твой имам и имам твоих земляков», имея в виду Абу Ханифу. Этот сон пробудил мою уверенность в себе и своих земляках.

Более того, сон убедил меня в том, что Абу Ханифа – один из тех, кто, упразднив свои природные свойства, продолжает выполнять предписания Священного Закона, как следует из того факта, что его нёс Посланник. Если бы он шёл сам, то [это означало бы, что] его свойства ещё не упразднены. Такой человек может быть как все, а может иметь изглаженные свойства, но так как его нёс Посланник, значит, его атрибуты уже исчезли и его поддерживают дарующие жизнь атрибуты Посланника. Посланник не может ошибаться; также невозможно, чтобы ошибался тот, кого Посланник поддерживает.

Когда Дауд Таи завершил своё обучение, он пришёл к Абу Ханифе и спросил у него;

– Что мне теперь делать?

Абу Ханифа ответил:

– Применяй то, что ты узнал, ибо знания без их приложения – как тело без духа.

Кто довольствуется одним обучением – тот не обучен; подлинному учёному учёности мало.

Точно так же Божественное руководство (хидаят) включает самообуздание (муджахадат), без которого недостижимо созерцание (мушахадат).

Нет знания без действия, ибо знание – продукт действия, оно порождается, развивается и используется благодаря действию. Эти две вещи нельзя разъединять – они неразделимы, как свет солнца неотделим от солнца.

Он был имамом своего времени и общался со многими видными шейхами. Он автор известных трудов и чудотворец. О его обращении рассказывают так: он любил одну девушку и однажды зимним вечером стоял у подножия стены её дома. Она вышла на крышу, и они до зари не сводили глаз друг с друга.

Когда Абдаллах услышал призыв к утренней молитве, он подумал, что призывают на вечернюю молитву, и, лишь увидев восходящее солнце, он понял, что всю ночь не отводил восхищённых глаз от любимой.

Он воспринял это как предупреждение и сказал себе: «Стыдись, сын Мубарака! Целую ночь ты простоял на ногах ради собственного удовольствия, а ведь тебя раздражает, когда имам читает длинную главу Корана».

Он раскаялся и посвятил себя учёбе, стал вести жизнь подвижника и достиг столь высокой ступени, что однажды его мать нашла его спящим в саду, а большая змея отгоняла от него комаров веточкой базилика, которую держала во рту.

Потом он уехал из Мерва, какое-то время жил в Багдаде, общаясь с суфийскими шейхами, затем на некоторое время перебрался в Мекку.

Когда он вернулся в Мерв, люди встретили его дружелюбно, учредили для него преподавательскую кафедру и нашли помещение для занятий (дарс у маджлис нихаданд). В те времена половина жителей Мерва была последователями Речений, а другая половина – приверженцами Мнений, как и сейчас. Они называли его Рази аль-фарикайн [ «Согласие расколовшихся надвое»], потому что он жил в согласии с обеими сторонами, и каждая сторона считала его своим.

Он построил в Мерве две обители (рибат) – одну для последователей Речений, другую для приверженцев Мнений. Постройки дошли до наших дней, сохранив свой первоначальный облик.

Впоследствии он уехал в Хиджаз и поселился в Мекке.

На вопрос, что удивительного он видел, он сказал:

Я встретил христианского монаха (рахиб), изнурившего себя самообузданием и согбенного в дугу страхом Божьим. Я попросил его указать мне путь к Богу. Он ответил:

– Если ты познал Бога, тебе ведом путь к Нему.

Потом он добавил: «Я почитаю Его, хоть и не изведал Его, ты же пренебрегаешь Им, хоть и знаешь Его» – то есть «знание влечёт за собой страх Божий, и всё же я вижу, что ты самонадеян; а неверность влечёт за собой неведение, и всё же я ощущаю в себе страх».

Эти слова запали мне в сердце и уберегли от множества гибельных начинаний.

Передают, что Абдаллах ибн Мубарак сказал:

«Спокойствие незаконно для сердец Божьих святых» – ведь в этом мире их влечёт искание Бога (талаб), а в будущем мире – радость (тараб); им не дозволено отдыхать ни здесь, где они отсутствуют для Бога, ни там, где они пользуются присутствием, явленностью и видением Бога. Поэтому этот мир в их глазах – такой же, как будущий, ибо к спокойствию сердца ведут два пути: достижение желаемого либо безразличие к объекту желания. Так как Он недостижим и в этом мире, и в следующем, сердцу никогда не избавиться от любовной дрожи; а так как безразличие незаконно для тех, кто любит Его, сердцу никогда не отрешиться от трепетности искания Его. Таков основной принцип Пути духовных адептов.

Он – один из нищих (са'алик) на Пути и один из наиболее видных и выдающихся суфиев. Сначала он занимался разбоем в местах между Мервом и Бавардом, но всегда тяготел к благочестию и неизменно выказывал щедрый и великодушный нрав, не нападая на караван, если там была хотя бы одна женщина, не отбирал добро у малоимущих и оставлял путникам часть их добра соответственно их средствам.

Однажды некий торговец отправился в путь из Мерва. Друзья советовали ему взять охрану, но он сказал им:

– Я слышал, Фузайль – человек, имеющий страх Божий.

И, вместо того чтобы последовать их совету, он нанял чтеца Корана и посадил его на верблюда, с тем чтобы тот во время путешествия днём и ночью громко читал Коран.

Когда они достигли места, где устроил засаду Фузайль, чтец как раз начал читать:

И разве не настало время

Всем праведным открыть свои сердца

В смиренье полном перед Богом? (Коран 57:16)

Сердце Фузайля смягчилось.

Он раскаялся в тех делах, которые творил, и, имея список тех, кого ограбил, возместил им все потери.

После этого он отправился в Мекку и какое-то время жил там, близко сойдясь с некоторыми Божьими святыми. Затем он вернулся в Куфу, где сошёлся с Абу Ханифой.

Он стал хранителем и передатчиком рассказов о Пророке, получивших высокую оценку у знатоков Речений Пророка.

Он автор возвышенных высказываний, касающихся истин суфизма и Божественного Знания. Записано, что он сказал:

«Кто знает Бога так, как Его надлежит знать, тот всемерно почитает Его» – ведь каждый, кто знает Бога, узнает Его щедрость, благоволение и милость и потому любит Его; любя же Его, он повинуется Ему настолько, настолько это в его силах, ибо легко подчиняться тому, кого любишь.

И потому чем крепче любовь, тем безусловнее повиновение, любовь же усиливается посредством истинного знания[64]64
  Здесь автор приводит две краткие истории о преданности Мухаммада.


[Закрыть].

Передают, что он сказал:

«Мир – сумасшедший дом, люди в нём – безумцы, закованные в цепи и кандалы». Наши цепи – похоть, а кандалы – грех.

Фазль ибн Раби рассказывает о таком случае:

Я сопровождал в Мекку Харуна ар-Рашида. Когда мы совершили паломничество, он сказал мне:

– Есть ли здесь человек Божий, кого я мог бы навестить?

Я ответил:

– Да, Абд ар-Раззак Сан'ани[65]65
  Сан’ани умер в 211 г. хиджры. См. [Ибн Калликан, № 409].


[Закрыть].

Мы зашли к Сан'ани и поговорили с ним. Когда мы уже собрались уходить, Харун попросил меня узнать, нет ли у него долгов. Тот ответил утвердительно, и Харун повелел оплатить их. Когда мы вышли, Харун сказал мне:

– О Фазль, моё сердце желает увидеть человека более значительного, чем этот.

Я проводил его к Суфьяну ибн Уйяна[66]66
  См. [Ибн Каллинан, № 266].


[Закрыть]. Наше посещение закончилось точно так же: Харун велел оплатить его долги и мы ушли. Затем он сказал мне:

– Я вспомнил о Фузайле ибн Ийязе, давай навестим его.

Когда мы пришли, он читал Коран в верхней комнате. Мы постучали в дверь, и он крикнул:

– Кто там?

Я ответил:

– Предводитель верных.

– Какие у меня могут быть дела с предводителем верных? – ответил он.

Я сказал:

– Разве здесь не к месту изречение Посланника о том, что никто не станет искать самоуничижения, поклоняясь Богу?

Он ответил:

– Да, но послушание Божьей воле (риза) – вот непреходящая слава, как думают сторонники безмятежности: ты видишь мою униженность, а я вижу свою возвышенность.

Затем он сошёл вниз, открыл дверь, погасил светильник и встал в углу.

Харун вошёл и стал искать его. Их руки встретились. Фузайль воскликнул:

– Увы! Никогда я не касался руки мягче этой! Хорошо, если она избегнет Божьего наказания.

Харун заплакал и начал так рыдать, что потерял сознание. Придя в себя, он сказал:

– О Фузайль, прошу, наставь меня.

Фузайль сказал:

– О предводитель верных, твой предок [Аббас] приходился дядей Мустафе. Он попросил Пророка дать ему власть над людьми. Пророк ответил:

«О мой дядя, на один миг я дам тебе власть над самим собой» – то есть один миг твоего повиновения Богу лучше, чем тысяча лет повиновения людей тебе, ибо владычество влечёт за собой раскаяние в День Воскресения (аль-имарат явм аль-кийямат надамат).

Харун сказал:

– Наставь меня ещё.

Фузайль продолжил:

– Когда Умар ибн Абд аль-Азиз был назначен халифом, он призвал Салима ибн Абдаллахха, Раджа ибн Хайята и Мухаммада ибн Ка'б аль-Курази и сказал им:

– Что мне делать при такой напасти? Ибо я считаю это напастью, хоть люди и думают, что это благословение.

Один из них ответил:

– Если ты хочешь, чтобы завтра Божественное наказание миновало тебя, пусть старшие среди мусульман будут тебе как отцы, младшие – как братья, а их дети – как твои дети. Все земли ислама – это твой дом, а их народы – твоя семья. Навещай же своего отца, чти своих братьев, будь добр со своими детьми.

Затем Фузайль сказал:

– О предводитель верных, чтобы твой прекрасный лик не оказался в огне геенны, страшись Бога, исполняй свои обязанности перед Ним лучше, чем Умар.

Харун спросил Фузайля, нет ли у него долгов.

Тот ответил:

– Да, долг перед Господом, а именно повиновение Ему; горе мне, если Он призовет меня к ответу за него!

Харун сказал:

– О Фузайль, я спрашиваю о долгах людям.

Тот ответил:

– Слава Богу, Его щедрость ко мне велика, и у меня нет причин жаловаться Ему на Его слуг.

Харун вручил ему кошёль с тысячей динаров со словами:

– Потрать эти деньги на свои нужды.

Фузайль сказал:

– О предводитель верных, мои советы не пошли тебе впрок. Ты по-прежнему ведёшь себя неправильно и несправедливо.

– Как так? – воскликнул Харун.

Фузайль сказал:

– Я желаю, чтобы ты спасся, ты же подталкиваешь меня к вечным мукам, разве не так?

Мы вышли от него со слезами на глазах, и Харун сказал мне:

– О Фазль, Фузайль – истинный султан!

Всё это показывает его отстранённость от мира и мирян, равнодушие к мирской мишуре и нежелание унижаться перед мирянами во имя мирской выгоды.