Текст книги "Раскрытие скрытого за завесой для сведущих в тайнах сердец"

Глава 6
О порицании (маламат)

Пути порицания следовали некоторые суфийские шейхи. Порицание весьма действенно в случае, когда любовь нуждается в искренности. Последователи Истины (ахль-и ха‑к)[49]49
  Суфии называют себя ахль-и-хакк – «лоследователи Истинного», то есть «люди Бога», а также ахль-и-хакикат – «последователи Реальности».


[Закрыть]– особенно видные представители этого сообщества – выделяются тем, что они [намеренно] становятся объектами порицания со стороны простого люда.

Посланника, который является образцом и предводителем приверженцев Истины и шествует во главе любящих [Бога], все чествовали и считали безупречным до тех пор, пока откровение Истины не явилось ему и боговдохновение не снизошло на него. Одни говорили – «он гадальщик», другие – «он сочинитель», третьи – «он безумец», четвёртые – «он лжец» и т. д. А Бог говорит, описывая истинных верующих: они «не боятся порицающих. Это – щедрость Аллаха: дарует Он её, кому пожелает, – ведь Аллах – объемлющий, знающий!» (Коран 5:59). Так Бог указал, что Он побуждает весь мир порицать тех, кто следует Ему, но Он укрывает тех, кого любит, от взглядов посторонних (гайр), чтобы глаз чужака не узрел красоту их состояния; Он оберегает их также и от взирания на самих себя, чтобы они не видели собственную красоту и не преисполнились высокомерия и самодовольства. И потому Он окружает их обывателями, которые чешут языками на их счёт, и изволит сделать «порицающую душу» (нафс-и лаввама) частью их состава – чтобы другие могли порицать их за всё, что бы они ни делали, и чтобы они сами могли порицать себя за неблагое либо за благое, исполненное не лучшим образом.

Таков основололагающий принцип Пути к Богу, поскольку на этом Пути нет пятна либо «завесы», более труднопреодолимой, чем самодовольство. Бог в Своей доброте поставил преграду для Своих друзей на дороге ошибок. Их действия, даже благие, не одобряются простыми людьми, которые не видят их такими, каковы они на самом деле; свои смиренные деяния, даже многочисленные, друзья Бога никак не связывают со своей крепостью и силой, поэтому они недовольны собой и защищены от самонадеянности.

Кто принят Богом – того не принимают обычные люди, а кто сам себя выделяет из всех – того нет среди избранных Богом.

Так, Иблис был избран людьми и принят ангелами и сам собою был доволен; но, поскольку Бог был недоволен им, их одобрение лишь навлекло на него проклятие. Адам же не был принят ангелами, которые сказали: «Разве Ты установишь на ней [на Земле] того, кто будет там производить нечестие?» (Коран 2:28), и был недоволен собою, ибо сказал: «Господи наш, мы обидели самих себя!» (Коран 7:22), но, поскольку Бог был им доволен, недовольство ангелов и самого Адама принесло плод прощения. И потому пусть все люди знают, что тех, кого мы принимаем, люди отвергают, а тех, кого люди одобряют, мы отвергаем. Вот почему порицание людское – пища друзей Божьих, ведь оно – признак Божественного одобрения; оно – услада святых Божьих, ибо оно есть знак близости к Нему и радует их так же, как других людей радует известность. Есть речение, которое Пророк получил от Джабраила [Гавриила], в нём Бог говорит: «Мои друзья [святые] – под Моим покровом; кроме Меня, никто не знает их, за исключением друзей Моих».

Порицание (маламат) бывает трёх видов:

1) порицание тех, кто следует верным путём (маламат-и раст рафтан);

2) порицание тех, кто умышленно ищет порицания (маламат-и касд кардан);

3) порицание тех, кто отказывается от правил (маламати тарк кардан).

Первый случай – когда порицают того, кто честно занимается своим делом, исполняет свои религиозные обязанности и не пренебрегает никакими обрядами поклонения; такому человеку совершенно безразлично, что люди говорят о нём.

Второй случай – когда человека превозносят и чествуют, его сердце склоняется к почестям, которые люди ему воздают, и привязывается к тем, от кого они исходят. Желая освободиться и полностью посвятить себя Богу, он намеренно навлекает на себя их порицание, совершая поступок, который противен им, но не является нарушением закона. В результате такого поведения человека оставляют в покое.

Третий случай – когда человек, движимый своим природным неверием и ложными верованиями, отрекается от Священного Закона, отказывается от своих обязанностей и говорит себе: «Я следую путём порицания». В этом случае его поведение определяется исключительно им самим.

Кто следует верным путём, отказывается от лицемерных поступков и воздерживается от нарочитости, тот не обращает внимания на порицание со стороны простых людей, твёрдо идя своим путём; ему всё равно, что о нём говорят.

Среди историй [о святых] я обнаружил такую. Как-то шейха Абу Тахира Харами увидели на базаре; он ехал на осле, и один из учеников сопровождал его. Кто-то крикнул:

– Пожаловал закоренелый безбожник!

Негодующий ученик набросился на крикуна с кулаками, и весь базар заполнили крики и шум. Шейх сказал своему ученику:

– Если ты успокоишься, я открою тебе то, что избавит тебя от подобных стычек.

Они вернулись домой, и шейх велел ученику достать коробку. Она была полна писем.

– Взгляни, как люди обращаются ко мне, – сказал шейх. – Один называет меня «шейх ислама», другой – «шейх чистоты», третий – «шейх аскезы», четвёртый – «шейх двух прибежищ» и т. д. Всё это наименования, моё имя не упоминают. Я ничем этим не являюсь, каждый именует меня в соответствии со своими представлениями обо мне. Тот бедолага на базаре поступил точно так же – и разве это повод для драки?

Кто умышленно навлекает на себя порицание, отказывается от почестей и избегает известности, тот подобен халифу Усману, который, имея четыре сотни рабов, однажды принёс со своего надела с финиковыми пальмами вязанку дров на голове. Когда его спросили, зачем он это сделал, он сказал:

– Хотел потяжелее нагрузить себя.

Он не мог допустить, чтобы сан, которым он обладал, препятствовал ему заниматься любой работой. Такая же история существует и об имаме Абу Ханифе.

Об Абу Язиде рассказывают, что, когда он на пути из Хиджаза въехал в Райи, горожане бросились ему навстречу, чтобы воздать почести. Их знаки внимания отвлекли его и отвратили мысли от Бога. Тогда, придя на базар, он достал из своей котомки хлеб и начал есть.

Все оставили его, поскольку был месяц Рамадан. Он сказал ученику, который сопровождал его:

– Взгляни! Как только я исполнил одно-единственное уложение Закона, все они тотчас отвергли меня[50]50
  Абу Язид, как путешествующий, согласно Закону мог несоблюдать пост.


[Закрыть].

В те дни, чтобы навлечь на себя порицание, нужно было совершить что-либо не одобряемое или из ряда вон выходящее. В наше время для порицания достаточно слегка продлить свои добровольные молитвы либо просто исполнять те религиозные обряды, которые предписаны, – и вас тотчас объявят притворщиком и ханжой.

Кто, отринув Закон, предаётся нерелигиозным действиям, говоря, что следует «правилу порицания», – тот совершает дурное, нечестивое и потакает своим слабостям. Ныне многие добиваются известности таким образом, забывая, что надобно уже обладать весом в глазах людей, чтобы умышленным поступком вызвать людское порицание. В противном случае вызывающее нарекание действие – всего лишь средство прославиться.

Как-то по случаю я общался с одним из таких искателей славы. Он совершил нечестивый поступок и оправдывал себя, заявляя, что сделал это ради порицания. Один из присутствующих сказал:

– Но это же нелепо!

Тот испустил недовольный вздох. Я сказал ему:

– Если ты притязаешь на то, чтобы быть причисленным к маламати, и твёрд в своей вере, то неприятие людьми сделанного тобою должно подвигнуть тебя к продолжению аналогичных действий, и если тебя поддерживают в избранной тобою линии, отчего же ты отвечаешь недружелюбием и сердишься? Твоё поведение более претенциозно, чем погоня за порицанием. Кто притязает на то, чтобы быть ведомым Истиной, тому надлежит представить какое-то доказательство своих притязаний, и это доказательство состоит в следовании сунне [словам и деяниям Пророка]. Ты притязаешь на это, и даже я вижу, что ты не изволил преуспеть в исполнении обязательных религиозных отправлений. Твоё поведение выводит тебя за рамки ислама.

Доктрину порицания распространил за пределы этого религиозного толка шейх своего века Хамдун Кассар. Сохранилось много его метких высказываний на эту тему. Пишут, что он сказал: Аль-маламат тарк ас-саламат – «Порицание есть отказ от благоденствия». Если кто-то целенаправленно отказывается от благоденствия и обрекает себя на неудобства, отклоняет утехи и семейные узы, надеясь, что слава Божья будет явлена ему, то чем больше он отдаляется от человечества, тем ближе он к Богу. И потому приверженцы порицания поворачиваются спиной к благоденствию (саламат), в то время как мирские люди обращают к нему свои лица, ибо устремления первых – тяга к Единству (вахдани).

Ахмад ибн Фатик передаёт, что Хусейн ибн Мансур в ответ на вопрос «кКо такой суфий?» сказал: «Тот, кто един в Сущности» (вахдани аз-зат).

Хамдун также говорил о порицании: «Этим путём тяжело следовать простому человеку, но я скажу об этом так: признаки маламати – надежда мурджитов и страх кадаритов».

Это высказывание имеет скрытый подтекст, который нуждается в пояснении. Именно: известность более, чем что-либо другое, препятствует поискам Бога – такова человеческая природа. Поэтому тот, кто страшится этого искушения, стремится избегнуть его, и здесь его подстерегают две опасности. Во-первых, это страх, что благоволение доброжелателей, став «завесой», отделит его от Бога. Во-вторых, страх совершить действие, за которое люди будут порицать его и через это впадут в грех. Поэтому маламати надлежит в первую очередь озаботиться тем, чтобы не ссориться с людьми из-за того, что те говорят о них, в этом мире и в следующем; и ради своего спасения им надлежит совершать поступки, которые с точки зрения закона не являются ни серьёзным грехом (кабира), ни мелкой оплошностью (сагира), – для того, чтобы люди могли отринуть их. И потому их страхи относительно своего поведения подобны страху кадаритов, а их надежда иметь дело с теми, кто порицает их, подобна надежде мурджитов. В истинной любви нет ничего слаще порицания, поскольку порицание Возлюбленной не ранит сердце любящего; он не обращает внимания на то, что говорят посторонние люди. ибо его сердце неизменно сохраняет верность предмету любви.

Сколь сладостно

быть порицаемым

в любви.

Данный религиозный толк [суфии] отмечен среди всех существ во Вселенной тем, что избирает себе порицание в теле ради благоденствия своих душ; этой высокой ступени не достигают ни херувимы, ни другие бестелесные создания; её не достигали ни аскеты, ни преданные, ни искатели Бога в древние времена; она оставлена для тех народов, которые движутся по пути полного разрыва с мирским.

Мне представляется, что поиски порицания – это то же самое, что и выставление себя напоказ, а такая нарочитость – просто-напросто лицемерие. Выставляющий себя напоказ умышленно действует так, чтобы привлечь к себе внимание, а маламати целенаправленно действует так, чтобы люди отвергли его. Мысли обоих прикованы к человеческому и не выходят за пределы этой сферы. Дервиш же, напротив, никогда не помышляет о человеческом роде, и когда его сердце отпало от него, ему безразличны и осуждение, и похвала. Он продвигается, ничем не стесняемый и свободный.

Как-то в Мавераннахре я спросил у маламати, с которым довольно долго общался и чувствовал себя нестеснённо:

– О брат, какова цель твоих превратных поступков?

Он ответил:

– Добиться того, чтобы люди для меня не существовали.

– Людей много, – сказал я, – тебе всей жизни не хватит, чтобы упразднить всех людей; не лучше ли себя сделать несуществующим в глазах людей и тем самым избежать всех этих превратностей? Некоторые из тех, чьи мысли заняты людьми, воображают, что и люди заняты ими. Если хочешь, чтобы на тебя никто не смотрел, – не смотри на самого себя. Поскольку все твои беды проистекают от взирания на самого себя, какое тебе дело до других?

Если больной, которому предписана умеренность, потакает своему аппетиту, он – глупец.

Другие применяют метод порицания из соображений аскезы: они хотят заслужить презрение, чтобы смирить себя, и их величайшая отрада – увидеть себя жалкими и униженными.

У Ибрахима ибн Адхама спросили:

– Вы когда-нибудь были полностью удовольствованы?

Он ответил:

– Да, дважды. Как-то я плыл на корабле, где никто не знал меня. Я был одет в обычную одежду, у меня были длинные волосы, облик мой был таков, что надо мной потешался весь корабль. Среди всех был один шутник, который то и дело подходил ко мне, дергал за волосы, вырывал их и дерзко третировал меня выходками подобного рода. Именно тогда я ощутил полное довольство и радовался своему наряду. Моя радость достигла высшей точки в тот день, когда шутник поднялся со своего места и изобразил меня в виде распутной девки. Второй случай был такой: я вошёл в селение под проливным дождём, мой заплатанный плащ промок до нитки, я сильно продрог. Я пошёл в мечеть, но меня не впустили. То же самое повторилось ещё в трёх мечетях, где я искал приюта. Я отчаялся и, чувствуя, что, замерзаю, зашёл в баню. Своё платье я повесил прямо у печки. Здесь было дымно, моя одежда и лицо закоптились. Это меня полностью удовольствовало.

Как-то мне, Али ибн Усману аль-Джуллаби, довелось столкнуться с серьёзным затруднением. Я совершил немало поклонений в надежде, что ситуация прояснится, но этого не случилось, тогда я отправился к могиле Абу Язида, что помогло мне в предыдущем затруднительном случае, и оставался там около трёх месяцев, каждый день совершая три омовения и тридцать очищений в надежде, что моё затруднение разрешится. Однако этого не произошло. Тогда я отправился в Хорасан. В Хорасане ближе к вечеру я оказался в селении, где была ханака, в ней жили подвизающиеся на суфийском пути. Я был одет в рубище своего братства (муракка'а-и хишан), как предписано сунной[51]51
  В примечании он добавляет: «для путешествующих».


[Закрыть], но из обычных принадлежностей суфия (алат-и ахль-и расм) у меня с собой ничего не было, за искпючением посоха и меха для воды (раква).

В глазах обитателей ханаки, которые не знали меня, я выглядел весьма сомнительно. Оглядев меня, они зашептали: «Этот парень – не из наших».

Это была правда: я не был из их числа и просто хотел переночевать. Они отвели мне место для сна на кровле, а сами поднялись на другую кровлю надо мной, оставив мне позеленевшую краюшку сухого хлеба. Потянув носом, я ощутил запах блюд, которыми они угощались. Всё это время они вслух насмехались надо мной. Закончив еду, они стали бросать в меня сверху дынными корками, тем самым выказывая своё довольство собой и пренебрежение ко мне. Я промолвил в своём сердце: «Господи Боже, если бы на них не было одеяния Твоих друзей, я не вынес бы этого».

И чем больше они глумились надо мной, тем радостней становилось у меня на сердце.

Это испытание явилось для меня средством избавления от затруднения, о котором я упоминал. Благодаря этому я понял, почему шейхи всегда дозволяли глупцам оставаться возле себя для беседы и по какой причине они терпели их назойливость.

Глава 7
Об имамах из числа сподвижников

Суфийские шейхи ставят его во главе тех, кто ведёт созерцательную жизнь (мушахадат), – на основании тех немногих историй и высказываний, которые он оставил; Умара же ставят во главу тех, кто стремится к чистоте (муджахадат), – из-за его строгости и усердия в поклонении. Среди подлинных речений записано, о чём хорошо известно учёным, что когда Абу Бакр молился ночью, он читал Коран тихим голосом, а Умар – громко. Посланник спросил Абу Бакра, почему он так делает. Тот ответил:

– Тот, с кем я собеседую, услышит.

Умар же ответил так:

– Я отвожу сон и отгоняю дьявола.

Один отдавал дань созерцанию, другой – очищению. Но очищение в сравнении с созерцанием – что капля в море, по этой причине Посланник сказал, что Умар, слава ислама, был [равен] лишь одному из благих деяний Абу Бакра (хал анта илла хасанат мин хасананти Аби Бакр).

Записано, что Абу Бакр сказал: «Наше пристанище преходяще, наша жизнь здесь – заём, наши вдохи-выдохи сочтены, и наша праздность очевидна». Он подразумевал, что мир не стоит того, чтобы занимать наши мысли, ведь преисполненный бренным слеп к вечному. Друзья Бога поворачиваются слиной к миру и плоти – «завесам», заслоняющим их от Него, они не склонны действовать так, словно владеют тем, что на самом деле принадлежит другому.

И он сказал:

О Боже, даруй мне достаток в миру и посели во мне желание отринуть его!

Это высказывание имеет скрытый смысл, а именно:

Сперва даруй мне мирские блага, чтобы я мог поблагодарить за них, а потом помоги мне удержаться от пользования ими ради Тебя, чтобы обрести мне тройную заслугу прощения, освобождения и умеренности и чтобы моя нищета была преднамеренной, а не вынужденной.

Эти слова опроверг один наставник мистической практики, который сказал:

Тот, чья нищета вынужденная, совершеннее, чем тот, чья нищета преднамеренная, ибо человек, вынуждаемый к этому, есть творение (сан'ат) нищеты, а в случае преднамеренности нищета есть творение человека; когда вы свободны от усилий обрести нищету, это лучше, чем стремление достичь её своими усилиями».

В ответ я промолвил:

«Творение нищеты» – это, очевидно, тот, кто, имея достаток, тяготеет к нищете и прилагает усилия, чтобы вновь вырвать её из пасти мира. Это вовсе не тот, кто в состоянии нищеты охвачен желанием материального достатка и вынужден посещать дома творящих неблагое и дворы правителей, чтобы заработать деньги.

«Творение нищеты» – это тот, кто при материальном достатке тяготеет к нищете, а вовсе не тот, кто, будучи бедняком, хочет стать власть имущим.

После пророков Абу Бакр является первым среди людей, и не стоит заноситься и ставить себя превыше его, он же ставил преднамеренную нищету над вынужденной. Такое отношение разделяют все суфийские шейхи, исключая того наставника, о котором мы упоминали.

Зухри передаёт, что, когда Абу Бакру присягнули в верности как халифу, он поднялся на кафедру и произнёс речь, в которой сказал:

Бог свидетель, никогда я не домогался власти и не жаждал её ни днём, ни ночью, никогда не молил Бога об этом ни явно, ни тайно и не вижу в этом ничего приятного.

Когда Бог побуждает человека к совершенной искренности и возвышает до ступени стойкости (тамкин), тот ожидает Божественного наития, чтобы руководствоваться им; в соответствии с открытым ему он будет нищим или шахом, не выбирая и не проявляя свою волю. Так, Абу Бакр, правдивый, целиком и полностью вверял себя воле Божьей. И потому для суфиев он является образцом отрешённости от мирского, страстного желания нищеты и стремления избежать известности. Он – имам мусульман в целом и суфиев в частности.

Он был особо отмечен проницательностью и решительностью. Он автор многих метких изречений о суфизме.

Посланник сказал:

Истина глаголет языком Умара

и

Среди людей древности были вдохновенные рассказчики (мухаддас), и если искать такого среди моего народа, то это Умар.

Умар говорил:

Уединение ('узлат) – это средство освободить «я» от дурной компании.

Уединение бывает двух видов:

1) повернуться спиной к человечеству (и'раз аз халк);

2) полный разрыв с человечеством (инкита' аз ишан).

«Повернуться спиной к человечеству» означает избрание одиночного уединения, и отказ от общения со своими ближними, и взвешенное рассмотрение изъянов своего поведения, и поиск облегчения для себя путём избегания общеиня с людьми, и оберегание людей от своих дурных поступков.

А «полный разрыв с людьми» – это духовное состояние, которое не связано с чем-либо внешним.

Когда человек порывает с человечеством в духе, у него исчезает всякое представление о сотворённых существах, и ни одна мысль о них не в состоянии овладеть его умом.

Такой человек, даже живя среди людей, отделён от них, и его дух живёт с ними врозь. Это весьма возвышенная «стоянка». В этом Умар следовал по верному пути, ибо лишь наружно он жил среди людей – как их наставник и халиф.

Его слова ясно показывают, что, хотя люди духовные могут наружно жить среди людей, их сердца всегда льнут к Богу и возвращаются к Нему при любых обстоятельствах.

Такие люди рассматривают любое общение с людьми как напасть, насылаемую Богом; это общение не отвлекает их от Бога, так как в глазах тех, кого Бог любит, миру не приличествует быть чистым.

Умар сказал:

Обретение пристанища от напасти невозможно без напасти.

Суфии воспринимают его как образец в плане ношения заплатанных одежд (муракка'а) и строгого исполнения религиозных обязанностей.