Текст книги "Кайвалья"

Глава 7. Ясон читает книгу. Преступники

«После той ужасной ночи, когда Джагай нашел меня у реки и принес в свой дом, его сестра Нандини лежала в лихорадочном бреду. Очнувшись, она рассказала, что их отца убили. Несмотря на свою слабость, она спросила обо мне и терпеливо выслушала мой невеселый рассказ. Я помню, как на следующий день мы проводили погребальные обряды по нашим отцам. Джагай выглядел очень сосредоточенным и погруженным в свои мысли. С помощью тонких дощечек и мантр он возжег жертвенный огонь, а затем приносил огню подношения в виде топленого масла, зерен, цветов и плодов. Джагай пел необходимые молитвы, а мы еле слышно повторяли за ним.

Соседский мальчик Арон рассказал обо всем случившемся своим родителям, и они в тот день, когда я отправилась в Пур, пришли и сожгли тело моего отца, которое я смогла только лишь прикрыть ветвями и листьями перед уходом. Я чувствовала громадную боль утраты внутри. Отец очень любил меня. И особенно горько было, что я не успела рассказать ему о своем предстоящем замужестве и ощущала стыд за то, что обманывала его, но вместе с тем надежду, что теперь я буду под защитой Джагая.

Понемногу дни потекли неспешным караваном. Через месяц сестра Джагая окончательно поправилась, и мы провели самый простой обряд бракосочетания. Снова был разожжен священный огонь. Нандини надела на нас благоухающие цветочные гирлянды. Мы обошли огонь три раза и принесли свои обеты.

Я очень привязалась к Нандини. Она была тихая, но отзывчивая и добрая девушка.

С чудесной улыбкой, бывало, взглянет на меня удивительными зелеными глазами, а затем снова погрузится в свои мысли. Ее длинные темные волосы на солнце отливали глубоким коричневым цветом, и, заплетя косы, она украшала их лесными цветами. Смуглая, но нежная кожа, длинные пальцы, которые всегда были заняты какой-нибудь работой, – такой я буду помнить ее всегда. Нандини красиво расшивала одежды для божеств, а еще замечательно танцевала. Ее отец часто забирал ее с собой в город, где она, наряженная в расшитые золотом шелковые одежды и обвитая позвякивающими украшениями, танцевала особые ритуальные танцы на жертвоприношениях.

Теперь Джагай проводил обряды для жителей из соседней деревни. Наша хижина стояла в стороне, но люди приходили, когда им было нужно. Они жертвовали фрукты, овощи и зерно. Однажды простой крестьянин привел нам корову. Так у нас появилось свое молоко.

Мы жили простой жизнью, но дурные вести о злодеяниях Хираньякши, разносясь по округе, пугали и предвещали беду. Мои волосы понемногу отрастали.

Я помню, как началась Огненная Неделя, – так это время стали называть в народе. Когда с неба падали горящие камни, они зажгли лес неподалеку, и нам стоило громадных усилий потушить пожар. Целый день мог пройти спокойно, а вечером небо вдруг заволакивали багровые тучи, и оттуда сыпались горячие или теплые камни. Иногда они были охвачены пламенем – сухая трава в округе мгновенно воспламенялась.

Через какое-то время это прекратилось, и началась Кровавая Неделя. Каждый день на землю проливался дождь из крови. Вся земля была осквернена багровыми подтеками. Мы с Нандини плакали, когда увидели, что раскидистая крона нашего любимого баньяна окроплена кровью. С его листьев стекали темные, тягучие капли…

А потом пришла Неделя Гноя. Зловонная субстанция проливалась раз в несколько дней. Отвратительный, омерзительный запах стоял на улице, проникая повсюду. Растения были покрыты слизистым, зеленовато-желтым веществом. Крестьяне жаловались, что урожай гибнет и нас ждет голод. Все были очень напуганы. Говорили, что Хираньякша уничтожает праведников по всей Земле и грядут еще худшие времена. Животные все чаще пребывали в беспокойстве. Они бились и кричали не своими голосами.

Потом наступило время затишья – снова голубое небо и горячее летнее солнце. Это тоже было страшно, все чувствовали, что спокойное время скоро пройдет. Но больше всего пугала неизвестность – мы просто не знали, что будет дальше.

В один из дней я пошла к баньяновому дереву. Сделав поклон, я села рядом, облокотясь спиной на его широкий ствол. Вдруг по телу прошел разряд. В глазах мелькнула яркая вспышка, и я погрузилась в транс, забыв о своем теле.

Я увидела, как огромный шар – наша Земля – тонет в водах космического океана Гарбходака. И ощутила пульсацию внутри живота. Внутри медленно развивалась новая жизнь…

Не знаю почему, но в тот день я не стала ничего говорить Джагаю, хотя обычно делилась с ним всеми своими переживаниями. На следующий день мы с Нандини сидели перед хижиной и перебирали рис, когда я, подняв от работы голову, увидела, что к нам идет святой мудрец. Я тут же распростерлась в поклоне, и Нандини последовала моему примеру. Из дома вышел Джагай и также почтительно поклонился.

Длинные седые волосы мудреца были забраны в пучок сзади, борода опускалась почти до самого пояса. Тело его, облаченное в шафрановое одеяние, было могучим и крепким. Он походил бы на воина, но ощущение умиротворения, волнами исходившее от его фигуры, напоминало, что перед нами стоял отреченный человек.

Джагай предложил гостю удобное сиденье, подстелив оленью шкуру на циновку из травы куша. Внутри у меня похолодело, я начала понимать, зачем он пришел.

Мудрец сел и заговорил:

– Джагай, то, что произошло с твоим отцом, и то, что происходит сейчас с брахманами по всей земле, – это только начало. Ты знаешь о предсказании, оно уже сбывается. Жестокие братья-близнецы творят зло, это их природа, и они не остановятся.

Поэтому я здесь. Ты должен идти со мной на планету Семи Мудрецов. Мы все собрались для Великого Жертвоприношения в честь Вишну, чтобы Он защитил людей и других обитателей Вселенной. Хираньякша повсюду бродит в поисках достойного противника, с каждым днем его злоба и ненависть возрастают настолько, что теперь только Вишну может помочь нам. Мы должны идти сейчас, у нас нет времени.

Когда я услышала слова мудреца, то ум у меня помутился. Мой трезвый рассудок понимает сейчас это именно так. Словно в безумии я бросилась к его стопам и, припав к ним, стала умолять:

– О, Господин, прошу, не забирайте Джагая! Он мой законный муж, и я жду ребенка, я не смогу без него! – по моим щекам текли слезы, я не могла сдерживать себя.

Я еще не говорила Джагаю о ребенке. Сейчас я понимаю, что он был глубоко поражен происходящим, но тогда не думала об этом и даже не смела взглянуть в его лицо.

Мудрец с состраданием посмотрел на меня, но сказал:

– О чем ты говоришь, женщина? Ты заложница чувств и думаешь только о себе. Разумные люди должны думать, прежде всего, о других, тогда и сами они будут спасены. Идем, Джагай, будь достойным сыном своего отца.

Мое сердце словно опустили на глубину. Я набралась решимости и посмотрела на Джагая: он неподвижно сидел, опустив голову на грудь. Я почти физически ощущала, какая внутренняя борьба происходила в нем.

– Я никогда не был достоин своего отца, – в его голосе я услышала горечь и сожаление о том, что он не мог оправдать ожиданий. Сожаление о том, что он был простым человеком, который не может преодолеть мирские слабости ради более высокого, великого дела.

К мудрецу подошла кроткая Нандини, смиренно держа сложенные ладони. Опустившись перед ним на колени и сделав поклон, она выпрямилась и начала говорить своим тихим, но уверенным голосом, в котором чувствовались сила и решимость:

– О, святой мудрец, пожалуйста, прошу тебя, прости нас за неподобающее поведение. Искренне прошу, пожалуйста, возьми меня с собой вместо Джагая! Я буду служить и делать все, что ты прикажешь мне. Я всегда мечтала о такой жизни. Здесь же я чувствую себя лишней и бесполезной.

Мудрец посмотрел на Нандини долгим взглядом. Он не оценивал, но терпеливо ждал знака свыше, смотря на ее склоненную голову. Наконец, он сказал:

– Хорошо, быть тому. Пойдем.

Нандини быстро метнулась к нам, крепко обняла меня и сочувственно посмотрела на брата, словно хотела сказать что-то, но не сказала.

Мудрец поднялся, мы все трое упали в поклон, но Нандини быстро поднялась и пошла за ним.

Джагай вскочил было и побежал, но мудрец взмахнул рукой, и перед ним выросла высокая стена из синего огня. Он отпрянул, закрыл лицо руками и повалился в траву.

Когда мудрец и Нандини исчезли – пропал и огонь.

Я долго сидела на земле не в силах подняться. Даже когда первые капли упали на мою горячую кожу, я была не в силах встать и уйти в дом. Через мгновение дождь уже хлестал наши тела – холодные струи текли по одежде, и она неприятно липла к коже. Тогда только я вышла из оцепенения, встала и расшевелила Джагая.

Он отнял от лица руки и смотрел неподвижно в одну точку. Мокрые насквозь, зашли мы в дом. Придя в себя, он обнял меня, но я очень остро почувствовала, что с этого момента тяжелая печаль легла на его сердце. Когда пришел мудрец, я не была готова к тому, чтобы отпустить Джагая. Так я говорю себе сейчас, хотя и чувствую свою вину. Свою ошибку, за которую придется горько поплатиться».

Глава 8. Иша читает книгу. Плач Джагая

«Я не ушел. Эта мысль не давала мне покоя. Все потускнело. Я любил, но предал свой долг. Почему я был не прав? Огненная стена, о, как часто она стояла теперь перед моим внутренним взором!

В тот день я должен был уйти с великим мудрецом. Получив большую милость, я был так скуп, что не взял ее. Но как я мог бросить Асури, которая готова была пожертвовать собой ради меня? Которая спасла меня. Асури, которая ждала нашего ребенка. Которая умоляла мудреца, чтобы он позволил мне остаться.

Каждый день приносил все больше страданий. В небе горели огненные кометы. Иногда горящие камни падали в поле, и мы бежали тушить их. Всем было тревожно. По ночам протяжно выли шакалы.

Земля сотрясалась. Река выходила из своих берегов. И мне казалось, что даже великий баньян плакал. Его листья тихо облетали с веток, пока я, прижавшись к его теплому, узловатому стволу, замирал, слушая, как глухая душевная боль грызет мое сердце.

Снова начались отвратительные дожди. Иногда на бедную землю сыпались кости, кровь и даже части чьих-то тел – все это гнило, издавая ужасное зловоние. Тогда мне приходилось очищать пространство вокруг нашего дома. Я брал небольшую телегу, закидывал в нее кости вместе с плотью и отвозил к реке. Мне было сложно отмыть свои руки, порой казалось, что кровь въедается в кожу несмываемыми багровыми пятнами.

Я видел, что Асури боится. И я тоже боялся, мне было мучительно страшно, но под сердцем она носила нашего ребенка, и я должен был быть сильнее.

Я просто люблю ее и чувствую, что приближается конец всего. Теперь мне часто снится сон, в котором мы тонем в нашем собственном доме.

Кажется, сейчас вся Вселенная замерла под гнетом ужасающего Хираньякши. И я иногда просто жду, когда случится то, что должно».

Глава 9. Римпоче и собака

Как и обещала, Волчица постучала к Ясону ровно в восемь утра. Тот уже был готов: взял камеру, а в сумку положил тетрадь с хлопковыми страницами, которую купил недавно у тибетских умельцев. «Хэнд-мэйд», – гласила наклейка на обложке. Внутри, в мягких страничках, застыли прозрачные лепестки неведомых цветов.

Они вышли из здания и пошли к главному гестхаусу. Солнце еще не поднялось, только сонно окропило золотыми брызгами небо над горами, но на небольшой площади уже стояла оживленная компания буддистов.

Лис с большой радостью приветствовал Ясона, протянув ему руку:

– Привет, это очень хорошо, что ты едешь с нами!

Веселой компанией дошли они до автобусной остановки по той же дороге, где Ясон шел вчера с Лакшми, и загрузились в первый подъехавший автобус.

Ясон уселся на узкое сиденье и глядел в окно. Но когда они отъехали от очередной продолжительной остановки, открыл блокнот и записал:

«Маленький индийский городок. Мы сидим в тесном автобусе с голубыми внутренностями, ждем, пока он наполнится жизнерадостными индийцами, снова тронется в путь, и бойкие продавцы с корзинками фруктов, остреньких самос и чего-то еще вовсе неведомого и экзотического, вроде засоленных лаймов, покинут его. Тогда мы двинемся дальше, огибая по узкой серпантинной дороге горы и едва разъезжаясь со встречными машинами.

На сиденьях желтой краской любовно выведены цифры. Под окном валяется мертвая собака: ее плечо обглодано, пасть патетически ввалилась, зрение – катастрофический минус. Приходит меланхоличный мальчик-уборщик, он сметает пыль с мостовой, небрежно обдавая труп сотней грязных песчинок.

Наконец, мотор автобуса заведен до нужного предела, мы почти трогаемся, мальчик с двумя газетами в руках берет собаку за ноги и кидает в тачку. Мы отъезжаем. Летают мухи.

Они мечутся по узкому пространству, садятся на мою кожу – только что они пировали на трупе, а теперь у меня на плече отряхивают лапки, и это сближает мое живое тело с той разлагающейся плотью. Мы едем вдоль скал, и, вытянув из окна руку, можно касаться поверхности камней, но я не вытягиваю, а думаю о том, насколько все бренно. Даже не думаю – чувствую всем сердцем, всей душой, всем телом, и нет ни ужаса, ни страха, ни отвращения…

Только лишь подкожное осознание этого нерушимого факта. Светит солнце, в другом окне я вижу далекие снежные вершины, что стоят там, за тысячами километров пропастей, долин, лесов, и мне ужасно хорошо… Открывая двери, прежде всего, будь уверен, что хочешь войти».

Вскоре Лис тронул Ясона за плечо и жестом показал, что пора выходить. Они приехали в тихий буддийский монастырь с новым, ярко раскрашенным храмом. Через некоторое время Ясон уже сидел, прикрыв глаза, и слушал мягкую речь духовного учителя, тибетца с большим овальным лицом и прищуренными узкими глазами, который был одет в багровые одеяния и всем видом источал покой и смирение.

Перед его внутренним взором стояло выгоревшее голубое небо, в котором ястреб неспешно парил на головокружительной высоте. Но вдруг речь умолкла, а его тело, до того расслабленно сидевшее на бамбуковой циновке, теперь стояло. Небо и ястреб исчезли. Он находился в странном месте, где стены слегка мерцали, и Ясон не мог сосредоточить на них свой взгляд. Это было немного мучительно, как порой мучительно невозможно очнуться от неприятного сна. Но, посмотрев вправо, он увидел улыбающегося гуру. От него исходило теплое сияние.

Губы учителя не двигались, но Ясон услышал голос:

– Ригпа. Я рассказывал сейчас о чистом, недвойственном знании, освобождающем от череды бесконечных перерождений, но ты не слушал меня. И это уже не впервые, – в голосе учителя звучали нотки отеческого беспокойства.

– Не впервые? – Ясон чувствовал, что переспрашивать глупо, но ничего не мог поделать.

– Да, и теперь я жду, когда же ты возьмешься за ум.

– Я думаю, что готов это сделать. Но пока вопросов больше, чем ответов, – он как будто говорил помимо своей воли, не обдумывая и не удерживая слова, которые сами выпрыгивали из него.

– Ты получишь ответы, если пройдешь экзамен. Никто не может получить нечто большее, не расставшись с чем-то менее ценным, – учитель улыбался, – иногда нам кажутся бесценными совсем никчемные вещи… Тебе нужно ехать в Варанаси. Там твои ответы.

Ясон медленно открыл глаза, они чесались, будто в них насыпали пыли. Он снова сидел в комнате, вместе с другими участниками беседы. Слева стоял шкафчик из темного дерева: на одной полочке разместилась статуэтка – искусно выделанный каменный дракон. Рядом курилось благовоние, вставленное в деревянную дощечку. Мирно извиваясь, ароматный дым медленно растворялся в небольшом помещении.

Лис, его жена и дочь, рядом с которой сидела Волчица, и еще несколько незнакомцев внимательно слушали своего духовного учителя.

– Это моя ригпа, – гуру вынул из сумки большую граненую стекляшку. Так обычно изображают алмазы на картинках, – но объяснить большего я не могу. Вы не поймете это сейчас. Подумайте лучше о законе сохранения энергии. Старайтесь разумно подходить к использованию вещей. Если что-то сломалось – узнайте, нельзя ли это починить?

Не выбрасывайте вещи просто так. Старайтесь продлить им жизнь. Если пища испортилась или невкусна – не выбрасывайте в мусорное ведро, а несите под дерево – пускай ей питаются другие живые существа. Помните – не следует зря тратить божественную энергию всего сущего. Сохраняйте ее.

Ученики тихо сидели и внимательно слушали ринпоче.

– А это кто? – неожиданно спросил он у Лиса, смотря на Ясона.

– Это Ясон, фотограф. Он пришел послушать вас, – Лис переводил для остальных то, что говорил ринпоче по-английски.

– Хорошо, пусть останется. Ему скоро уезжать, – глаза ринпоче улыбались, но вид был совершенно невозмутимый. Ясон промолчал, а ринпоче продолжил наставления.

Когда он закончил говорить, ученики встали и с поклонами стали подносить ринпоче белые ритуальные шарфы с начертанными на них мандалами. Незнакомая женщина дала шарф в руки Ясону и легонько подтолкнула к своему духовному учителю: «Иди тоже, поднеси». Римпоче принимал их из рук учеников и, благословляя, вешал на шеи. Он принял из рук Ясона шарф и повесил ему на шею, с мягкой улыбкой глядя в его растерянное лицо.

Вечером, в своей маленькой комнатке, Ясон сел на постель, включил макбук и открыл текстовый файл, в который записал свои мысли перед тем, как оставить Ишу. Тогда он почти понимал, что неправильно поступает, но не мог иначе.

Прошло совсем немного времени, но он читал словно не свои мысли. Со смутным чувством в груди Ясон изучал написанное в Дхармасале:

«Мне кажется, что я долгое время шел наощупь из темноты, но сейчас подошел к гладкой серой Стене. Она простирается на необозримое расстояние ввысь и вдаль. Где-то за одним из кирпичей этой Стены бьется мое горячее сердце, и я должен каким-то образом найти этот кирпич. Я чувствую, что это должно произойти. Закрывая глаза, я вижу темное грозовое небо, подсвеченное солнцем с другой стороны Стены, вижу желтое, выгоревшее бескрайнее поле. Я должен идти…»

Прочитав, Ясон прилег на постель и прикрыл глаза. Он вспомнил разговор с Лисом и Учителем.

Когда он открыл глаза, была глубокая ночь. Кто-то подвывал и скребся в дверь. На всякий случай он взял в руки палку, которая стояла у изголовья кровати, и приоткрыл дверь.

Там стояла собака, похожая на волка, и пристально смотрела на него. Язык вывалился из ее пасти, с которой тянущейся слизью свисала слюна, а умные светящиеся глаза выражали нечто похожее на надежду. Он отошел, освобождая проход, и собака, прихрамывая, с трудом ввалилась в комнату. На правом боку зияла кровавая рана: большой клок шерсти был выдран, обнажая алое мясо.

Она сразу свалилась на пол, а Ясон стал смотреть на столе лекарства: ему вспомнилось, что предыдущий жилец рассказывал, как несколько раз заболевал в Индии, поэтому всегда стал держать при себе небольшую аптечку. Был шанс, что он оставил что-то и здесь.

Действительно, в одной коробочке обнаружилось полфлакона перекиси водорода и засохший тюбик синтомициновой мази.

Ясон взял перекись и осторожно подошел к собаке. Она тяжело дышала, но с верой смотрела на него.

– Мне нужно обработать твою рану. К сожалению, у меня не слишком много средств для этого, но кое-что мы сделаем, – стал говорить Ясон так, словно перед ним был человек, – ты позволишь?

Он снял рубашку, намереваясь попробовать использовать ее вместо бинтов.

Собака с пониманием наблюдала за его действиями, тихо поскуливая. Присмотревшись, Ясон увидел, что рана уже начала гноиться.

– Сейчас будет щипать! – сказал он и вылил на рану перекись. Собака дернулась, но быстро успокоилась. Продолжая говорить с ней, Ясон сам не понимая, что делает, поднес руки прямо к ране и стал делать ими странные пассы. Что-то покалывало в пальцах… Он почувствовал, как сквозь его тело от сердца идет поток энергии прямо в руки и, исходя из пальцев, переходит к собаке. Происходило нечто удивительное – рана начала затягиваться прямо на глазах.

– Ну что ж, раненый солдат, – сказал он шутливо, – я готов разделить с тобой этот кров до утра.

Он вспомнил, что хотел почитать книгу, но сейчас было уже слишком поздно. Она лежала у изголовья кровати и, казалось, снова легонько светилась.

Собака шумно дышала в углу. Ясон сходил вымыл руки, а потом лег на постель и сразу заснул. Утром он нигде не нашел ни собаки, ни книги. Он перерыл всю комнату, заглядывал под кровать, думая, что ночью собака могла заползти туда, но ничего не нашел. Они исчезли.

Глава 10. Иша едет в Комнату 108

Небо за окном маленького индийского автобуса было темно, как уголь. В тесном салоне, забитом людьми и вещами, Ише хотелось спать, и, когда она закрывала глаза, ей представлялось, что они бесконечно кружатся по черному кругу, словно игла по грампластинке.

Дорога, ведущая в горы, постоянно извивалась, словно громадная змея, и, когда небо просветлело, а половина пассажиров вышла, Иша пересела к окну и стала смотреть в пропасть, у края которой осторожно проползал автобус, поднимая из-под колес пыльную завесу. Там, далеко внизу, священная река то расширялась и текла быстрее, то затихала, превращаясь в тонкую зеленоватую нить.

Вскоре они проехали место, где неудачно сполз по склону один из автобусов. Он устало лежал на боку, и кто-то, несомненно, погиб, но Ише не хотелось сейчас об этом думать.

О. ласково улыбалась Ише и рассказывала про Индию. Молодую девушку на соседнем сиденье сильно тошнило, а ее муж качал на руках младенца, замотанного в белое одеяльце. Через несколько часов они приехали в горный городок, где нужно было пересесть еще на один автобус.

Они зашли в небольшую забегаловку со стенами, вымощенными коричневым кафелем, и заказали по биг кружке свежевыжатого сока «оранж». Им принесли по два литровых бокала, наполненных оранжевой жидкостью.

За соседним столиком сидел мужчина в черных зеркальных очках, который напомнил Ише Аль Пачино из фильма «Адвокат дьявола».

– Хорошее время для приключений, – сказал он по-английски. Ише показалось, что он смотрел в сторону О.

– О да, – ответила девушка и сразу обратилась к Ише, которая пыталась осилить громадный стакан кисло-сладкого сока:

– Ты допила? Нам пора.

Они вышли из забегаловки и пошли на автобусную остановку, где запыленный, заблеванный вокруг окон автобус неспешно заполнялся людьми.

Иша прошла в салон и села сзади, О. опустилась рядом. Места было мало. Индийцы о чем-то оживленно переговаривались, кондуктор требовал деньги, было душно, поэтому, когда автобус наконец тронулся, Иша положила голову на теплое плечо О. и задремала, пока автобус кружил и вертел их по узкой дороге над пропастью.

Ише снилось, что она сидит рядом с Асури и та шепчет ей в правое ухо:

«Сегодня я сидела под старым баньяном, медитировала и рассказывала ему о своей боли. Я устала бояться, но знаю, что золотоволосый Хираньякша скоро принесет всем нам еще большую беду. Джагай погружен в размышления, и мне кажется, он готов принять все, что будет. Даже смерть. Вот я написала это страшное для меня слово, и оно перестало быть страшным.

Я чувствую бессилие, невозможность изменить то, что надвигается на нас, но и одновременно с этим неизвестную силу. Сейчас необходимо принять то, что происходит. Позволить неодолимому року делать свое дело. Время, словно бурный океан, вздымает нечеловеческие волны, грозя разлучить нас, словно безвольные щепки, но я чувствую, что мы еще встретимся снова, чтобы исправить совершенные ошибки…»