Текст книги "Кайвалья"

Глава 2. Ясон читает книгу

Она появилась на свет ночью, под раскидистым деревом кадамба. В черном небе сияла полная луна, освещая ее мать, лежащую на мягкой шкуре оленя. Схватки не были долгими и изнуряющими, как иногда бывает у женщин, рожающих впервые, а дитя легко прошло через родовые пути, словно изо всех сил помогало своей матери, стараясь ни утомить ее, ни причинить сильную боль.

– Думаю, ты родишь мне хорошего сына, Амба, – сказал как-то Сидха, гладя округлый живот жены и с наслаждением вдыхая сладковатый аромат, который исходил от ее волос, умащенных розовым маслом. Ему казалось, что под его рукой трепещет большая бархатная роза, в которой сейчас спрятался маленький комочек плоти, растущий день ото дня, – желанный и благословенный сын.

Почувствовав ладонью, как ребенок бьет ножкой изнутри живота, Сидха растянул рот в улыбке, обнажив ряд некрупных белых зубов.

– Похоже, он будет хорошим воином, как думаешь, Амба?

Взглянув на мужа с нежностью, Амба тоже улыбнулась. Она надеялась, что родится сын, раз мужу это так важно, но была не против появления дочери. На той неделе седоволосая отшельница, проходившая через их деревню, увидев Амбу на городском рынке, затрясла морщинистым скрюченным пальцем и, указав на ее овальный, чуть вытянутый вперед живот, изрекла:

– Ты получишь не то, что ожидаешь, но твой муж будет удовлетворен.

Амба сунула руку в холщовую сумку, но та была пуста – ни кошелька, ни лепешки там не оказалось, только несколько пшеничных крошек. Она вспомнила, что деньги она нарочно оставила лежать в ящичке голубой потертой тумбочки у своей скромной постели, потому что на рынок пошла к знакомой поболтать и не хотела поддаваться искушению – тратить позвякивающие в кошеле медные монетки без сильной необходимости. А лепешку из муки грубого помола, зажаренную с утра на огне, сжевала по дороге – на нее с десятой недели часто нападал зверский голод, раздирающий желудок огнем, пока его не утолишь хоть чем-нибудь съедобным. Пока она раздумывала об этом и о том, как отблагодарить странствующую йогиню, та пропала из виду. А на том месте, где она только что стояла, вился небольшой столбик желтой пыли.

Сидха терпеливо дожидался появления ребенка, ходя по комнате из угла в угол. Когда ему было не больше двенадцати лет, семейная повитуха, которая иногда захаживала к его матери, подозвала его к себе.

– Присядь, юноша, – сказала она тогда сухим, потрескивающим голосом, пристально глядя на Сидху оценивающим правым глазом. Левый заплыл белой пленкой катаракты давно, еще в прошлом столетии, когда лицо ее не было измято и скомкано морщинами, а, наоборот, выглядело гладким и свежим, с поблескивающей кожей персикового оттенка.

– Ты крепкий мальчик, и через четыре года родители, несомненно, женят тебя на хорошей девушке. Я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь – не присутствуй в тот момент, когда твое дитя будет являться на свет. Даже если жена будет просить тебя об этом. Иногда женщины впадают в панику из-за сильных болей, которые сопровождают роды, и зовут самого близкого человека, но ни один мужчина не должен быть рядом в тот момент, когда ребенок исходит из чрева. Это запрет свыше! – она инстинктивно дернула головой вверх и перевела здоровый глаз к потолку. Было видно, как под белым бельмом слабо просвечивающий зрачок тоже поплыл кверху. Старуха молчала, и Сидха осмелился прервать возникшую паузу:

– А что будет, если нарушить этот запрет?

Повитуха прикрыла глаза, как будто устала, казалось, лицо ее обмягло и стало еще более морщинистым. Сидха ощутил, как что-то большое и округлое внутри него падает вниз с высоты, а затем отталкивается от невидимой пружины и летит обратно вверх.

Наконец, старуха открыла правый глаз, изрекая то, что он потом старался помнить каждый день:

– Тогда полубоги отнимут у тебя вторую половину твоей жизни.

Только когда ребенок полностью покинет лоно женщины, муж может быть первым приглашен на знакомство с новорожденным.

Но когда время, тихо звякнув, подтолкнуло цепь событий к тому самому моменту, он не слышал никаких звуков снаружи, с тех пор как Амба, тихо застонав, заковыляла во двор походкой большой грузной утки, поддерживаемая повитухой, которая, несмотря на юный возраст – ей было не больше семнадцати, уже помогла появиться на свет сотням детей.

И эта странная тишина беспокоила его.

Как-то раз он услышал на улице громкие женские крики, которые раздавались из дома. Он вошел в тот дом, думая, что нужна помощь, но был остановлен пожилой женщиной, которая с улыбкой попросила не мешать появлению новой жизни на свет. Расспросив отца, он услышал, что и его рождение сопровождалось громкими звуками.

Но сейчас было тихо. Не выдержав, Сидха выбежал из дома к дереву кадамба и увидел, что красновато-синяя головка ребенка еще только выглядывает наружу из влагалища его жены, направляемая умелыми руками повитухи. Капельки пота появились на лице Амбы, но она как-то особенно кротко улыбалась. Сияние расходилось концентрическими кругами от ее лица, расползаясь в разные стороны по темным краям ночи.

Пораженный, он застыл на месте, глядя, как рождается его дочь. И, увидев ее, ощутил, как в сердце что-то сладостно екнуло. Забыв обо всем, он расплылся в счастливой улыбке и поспешил, чтобы поскорее взять малышку на руки.

– Мы назовем ее Хара, – наконец, сказал он сияющей жене.

«Странный ребенок, и совсем меня не любит», – все чаще думала Амба. С самого рождения Хара тянула ручки к отцу и успокаивалась, только когда он подходил, но плакала, когда он покидал ее.

Если отца не было – бежала к Деду. Его хижина стояла чуть дальше от их дома, на окраине поселения. Почти целыми днями он сидел в медитации, но иногда уходил собирать травы или принимал тех, кто приходил к нему за помощью. Раз в год худощавый и сухой Дед уходил на месяц, и никто не знал, где он находится. В такие дни, если и отца не было дома, Хара сильно тосковала и была сама не своя. Она совсем не слушала мать и почти не обращала на нее внимание. Вот и сейчас она снова целый день пропадала у хижины Деда.

Девочка поежилась – сумерки нежно ложились на долину, неся с собой вечернюю прохладу. Побрякивая браслетами на руках и ногах, Дед подошел к ней и аккуратно укрыл мягкой оленьей шкурой. Сейчас, глядя на нее, он улыбался. Она всегда любила смотреть на Деда, на его походку и ловкие движения рук, когда он готовил какие-нибудь замысловатые снадобья для деревенских жителей. И больше всего она любила это теплое сияние, которое исходило от его лица, когда на нем появлялась улыбка, поселяясь на суховатых губах и в зеленоватых глазах.

Дед умел танцевать и не только рассказывать, но и показывать истории. Хара знала – сегодня он покажет что-то особенное. Она давно просила показать, как Хираньякша сражался с Вепрем, но Дед все отказывал. Хара не обижалась. Она видела, что после того, как Дед излечил молодого парня от смертельной раны, он долго болел.

Он всего лишь наложил свои руки на разорванную грудь, из которой толчками, вместе с болезненными стонами выталкивалась красная жидкость и, прикрыв глаза, читал нараспев мантры. Но почти тотчас стоны затихли, болезненное хриплое дыхание успокоилось, а рана начала быстро и бесследно затягиваться. Закончив, Дед встал и, пошатываясь, пошел в свою хижину. За ним бросились счастливые родственники, желающие отблагодарить как подобает, но отец Хары знаком остановил их.

– Не стоит сейчас его беспокоить, – сказал он, когда увидел, что некоторые все равно порываются пойти к хижине Деда, – он устал, ему нужно время.

Хара побежала за Дедом, ей единственной позволялось всегда приходить к нему, и села возле постели, где он лежал, закрыв глаза. Она сразу набрала воды в серебряный кувшин, потому что знала – ему нужно будет много пить. После этого случая у Деда долго не было сил танцевать или показывать ей истории. Поэтому Хара просто ждала. И сегодня этот день наконец настал.

– Хара, Хара, Хара, Хара, – быстро говоря, Дед коротко смеялся и потряхивал браслетами на руках, – закрой глаза и смотри внимательно.

Он начал петь, постукивая в небольшой ручной барабанчик, и сквозь темноту закрытых глаз Хары начало проявляться изображение.

Сначала она увидела его слишком близко. Огромные алмазы сияли, вделанные в золотистые доспехи, что блестели до боли в глазах. На груди сиял огромный золотой лотос. Могучие мускулы на руках перекатывались под коричневой кожей, когда он подкидывал вверх и снова ловил исполинскую булаву. Огромный великан с блестящими волосами до плеч подлетел к голубому шару, без особых усилий поднял его правой рукой и, размахнувшись, со всей силой кинул вниз. Земля летела, пока не достигла темных, бушующих волн вселенского океана Гарбходака, что располагался прямо под адскими планетами. Там она погрузилась в воды, подняв вокруг себя мириады брызг, и быстро пошла ко дну.

Хара вскрикнула – все жители планеты должны были погибнуть. Из ее глаз потекли слезы. Но она смотрела дальше.

Что-то сияющее упало в воду следом за Землей и осветило весь океан золотистым сиянием. Это выглядело так, словно воды стали расплавленным золотом.

И вот через какое-то мгновение над океаном вновь поднялись брызги, и огромный шар вынырнул в космическое пространство, освещенное сиянием огромного Вепря. На его золотых клыках покоилась Земля, и он быстро поднимался вверх, туда, где когда-то была орбита планеты. Установив ее на место, он обернулся к рычащему от ярости великану. Тот со страшной силой обрушил на голову Вепря огромную булаву, но тот быстро метнулся навстречу и царапнул клыком грудь рассвирепевшего Хираньякши. Кровь хлынула из раны сильным и быстрым потоком, забрызгав сияющую морду Вепря, а доспехи разбились о камни, словно падающие звезды посыпались вниз. Великан снова бросился к нему и, отбросив булаву, схватил божественного зверя за клыки. Но Вепрь опустил голову вверх, а потом с чудовищной силой ударил Хираньякшу в шею. Голова демона отделилась и вместе с телом полетела в океан, фонтанируя кровью.

Хара открыла глаза. Необычное чувство переполняло ее, терзая сердце. Словно то, что она увидела, было очень знакомым. Она рассматривала свои руки, все еще приходя в себя, яркие образы оставили несмываемые отпечатки в голове. Но было и еще кое-что удивительное. Теперь на земле перед подстилкой, на которой она сидела, лежало две книги. На одной обложке светился вышитый розоватый лотос, на другой – коричневая голова львенка.

– Что это такое? – спросила она Деда, но тот задумчиво улыбался и ничего не ответил. Его глаза были полуприкрыты, и это означало, что он находился в глубоком трансе.

Солнце закатилось за горизонт, и прохладная тьма опустилась на долину. Маленькие ноги спустились с деревянной кровати и тихо прокрались к выходу. Девочка, ей было на вид около десяти лет, не больше, быстро обулась и, выскользнув из юрты, побежала в степную тишину ночи.

Вдалеке неясно вырисовывались небольшие горы, а среди них выделялась самая высокая, синяя, с пологим склоном – девочка маленькой черной точкой быстро бежала в ту сторону. Подойдя к подножию горы, она перешла на шаг, выглядывая горную тропку, и, найдя ее, снова побежала, тяжело дыша.

К середине ночи она была уже высоко, на небольшой площадке, с двух сторон огороженной отвесными скалами. Она подошла к краю, вниз посыпались мелкие камешки, и перевела дух: вдалеке стояло два ночных лагеря. Войска отдыхали. Она успела. Теперь остается только ждать рассвет. Вдалеке кромка горизонта начала оплавляться светом. Медленно по небу расстилалось приглушенное сияние.

До боли в глазах, так что все плыло, она вглядывалась вдаль и, наконец, увидела, как всадники седлают коней. Было прохладно, и девочка дрожала мелкой дрожью, но не только от холодного воздуха, который, согревшись внутри нее, вырывался наружу клубами пара, но и от нервного напряжения.

Где-то там, среди маленьких темных фигур, был ее отец, и она очень боялась, что все произойдет как в пугающем сне, который впервые приснился ей две недели назад. Когда солнце поднялось высоко, всадники сошлись в суровой битве. Девочка смотрела, как развевается кровавый длинный стяг, когда ее отец бесстрашно скакал навстречу противнику. Но вот стяг падает вниз, войско, защищавшее их селение, полностью разбито и повержено.

– Отец! Ооотец! – закричала Хара. Ее тонкий голосок прорезал густую горную тишину.

Неожиданно за ее спиной раздался мягкий голос деда:

– Хара, скорее пойдем домой. Нам нужно уезжать, – но она не оборачивается. Размазывая слезы по лицу, Хара уверенно сказала:

– Я не брошу отца.

– Я понимаю, Хара, это трудно принять, но его больше нет. Нужно поскорее покинуть эти места. Пока пулинды грабят город, мы успеем убежать, а иначе нас не ждет ничего хорошего. Пошли скорее, дитя.

– Нет! – она отошла от края, разбежалась, изо всех сил оттолкнулась двумя ногами и прыгнула вниз…

Задыхаясь, она бежала вперед к полю боя и только мельком обернулась назад, чтобы взглянуть на свое маленькое, разбитое и бесполезное теперь тело, которое раньше называли Хара.

Вокруг все было усыпано трупами. Повсюду валялись оторванные руки и ноги, а земля прокрасилась багровым. Грифы слетелись на знатный пир и с отвратительным аппетитом вгрызались в мертвое мясо. Она увидела то, что искала: узкий конец знамени, алый ручеек ткани, запятнанный темными пятнами настоящей крови, вел к телу отца.

Что есть силы она снова закричала.

Его душа вместе с душами других павших стояла в отдалении, и она бросилась туда, крича его имя. На мгновение он обернулся и, увидев Хару, стал протягивать к ней руки, но что-то мешало им идти друг к другу.

Хара увидела, как в небе открылся сияющий портал и все души, стоявшие на поле в ожидании, стали быстро возноситься туда и исчезать в воронке света. Хара изо всех сил пыталась подлететь к порталу, но неведомая сила грубо оттолкнула ее. Она рвалась туда, но снова встречала непреодолимое сопротивление. Наконец, ее отец залетел туда, и портал закрылся. Она снова в отчаянии бросилась к его мертвому телу и увидела, что там стоит Дед. За ним сгущалось что-то черное, похожее на дым или туман, и из этого тумана выглядывали морды огромных псов, у которых из пастей до самой земли свисали толстые красные нити. Их жесткая шерсть, больше похожая на иголки, стояла колом. Они смотрели на нее большими желтыми глазами и принюхивались с жадным удовольствием.

Хара в ужасе смотрела на них, пока не услышала голос деда:

– Не смотри на Псов, они просто делают свою работу, и не бойся их. Если будешь бояться – я не смогу защитить тебя.

Она с усилием оторвала взгляд от страшных созданий и снова посмотрела на Деда. Его голова была украшена полоской кожи, с которой по бокам свисали нити с нанизанными на них камнями, а на шее висело ожерелье из рудракшы. На руках он держал ее маленькое тело.

– Твой отец ушел на райские планеты, а тебе теперь уготована совсем другая участь. Я начну аскезу: буду подносить дары предкам и молить, чтобы твоя душа избежала адских планет. Ты не должна была прерывать свою жизнь.

Теперь держись рядом со мной. Я буду подносить пищу предкам, а затем предлагать тебе. Принимай ее, это поможет. А главное – утолит те страшные голод и жажду, которые ты будешь испытывать в тонком теле. Тебе теперь будет нелегко. Ты потеряла все.

Глава 3. В Ришикеше

Иша зашла в душевую, совмещенную с туалетом, в индийском стиле: в полу зияла дыра с потертой фаянсовой вставкой. Она очень устала и мечтала о горячем душе. О. сказала, что вода есть. С надеждой Иша встала под душ, висевший над головой, – потекла горячая вода, и она с наслаждением постояла с минуту, позволив слегка обжигающим струям скользить по коже, а затем взяла гель и, выдавив на руку чуть больше, чем обычно, начала намыливать грудь.

С улыбкой она заметила, что слева, в подмышке, образовался большой мыльный пузырь. Она смахнула его рукой, но пузырь приклеился к ладони. Иша приложила левую ладонь и стала сжимать его между руками. Вместо того чтобы лопнуть, пузырь просочился между больших пальцев. Какое-то время она забавлялась этой игрой, а затем просто легонько прихлопнула его.

«Пожалуй, иногда нужно поступать как этот пузырь. Обстоятельства давят с двух сторон, а ты такой раз – и в боковой ход. Может, именно это и имел в виду Бродский, когда цитировал странную фразу одной неизвестной сумасшедшей: «Лучший путь – сквозь».

Иногда нужно просто просочиться сквозь пальцы хитрым пузырем времени, оставив другим их мысли и чаяния. Главное – не оставаться пустым и бесполезным долго, а то тебя просто прихлопнут…»

Она снова подумала о Ясоне. Иша внутри чувствовала, что он правильно поступил, но вместе с тем была и в некотором смятении. Так, словно она кушала сладкий сочный арбуз где-нибудь в горячем южном городе, перепачкалась в липком соке, а затем поняла, что негде помыть руки и лицо и даже вытереться-то нечем. Она не знала, что делать дальше. Выйдя из душа, который приятно освежил после дороги, Иша села на кровать и подтащила к себе рюкзак. Порывшись в его недрах, она достала тетрадь в твердой обложке и черную гелевую ручку «пилот».

На первой странице она написала заглавными буквами «ПЕСНИ ОБ ИНДИИ», а затем, немного подумав, стала быстро записывать ровным почерком свои впечатления:

«Индия – это страна, где вместо супермаркетов на каждом шагу – храмы. Теперь мне кажется, что в России храмы превратились в супермаркеты.

Так и представляю себе гигантский алтарь, на котором поклоняются замороженной курице, задохнувшейся неделю назад «свежей» рыбе и мясному фрикасе в пластиковой упаковке.

Здесь все иначе, я не берусь судить, как правильно, но это «иначе» мне очень по душе, потому что я чувствую себя так, как предписывает правило трех О: Отлично, Освежающе, Офигенно. Если для того, что с тобой происходит, можно применить хоть одно это слово – продолжай двигаться в том же направлении.

Сегодня я весь день провела в дороге. Тряслась в небольшом автобусике с низкими, жестковатыми сиденьями, обтянутыми коричневым дерматином. Такие у нас в городе я застала только в глубоком детстве и никогда не могла представить, что в подобных повозках с мотором можно путешествовать без риска отстучать себе пятую точку тела.

Однако первое впечатление ложно, автобус этот показался мне комфортабельнее любого европейского двухэтажного буса с туалетом и кондиционером. Так славно было ехать и смотреть в окно на пыльные дороги, на делийский смог, который постепенно рассасывался в полях, позволяя нам вдыхать чистый воздух.

Попетляв немного в городских трущобах с их грошовой и неопрятной жизнью, удивляющей белого человека, прежде всего, одной мыслью: «Разве можно жить вот так?», автобус вывернул на широкое, четырехполосное шоссе и мирно погнал в Ришикеш, где ждала меня загадочная О.

Круглые лепешки из коровьего навоза, разложенные на полях для сушки; перетянутые веревками деревянные уличные каркасы кроватей а-ля жесткий гамак, на которых отдыхают вечерние старики; бесконечные зеленые каналы цвета свежевыжатого сока из сахарного тростника; буйволы, тянущие за собой громадные повозки, нагруженные тюками сена до самого верха и даже еще выше, а иногда ветками, индийскими громкими звуками, твоей неузнанной любовью; ярко разукрашенные от колес до крыши грузовики с надписями на английском – все это и еще тысячи мелочей я пропустила через свои глаза, привыкшие красть у реальности ее обыденную, но при этом бесценную красоту, и теперь чувствую приятную визуальную сытость настолько, чтобы сказать – мой внутренний художник полностью удовлетворен».

Закончив писать, Иша положила тетрадь на тумбочку, стоящую справа от изголовья кровати, вползла под большое ватное одеяло и, посмотрев на изображение прекрасного голубого юноши на стене напротив, закрыла глаза. Перед внутренним взором возникли пушистые точки, слабо мерцающие во тьме, и сквозь них проявились огромные ворота, которые медленно раскрывались, и Иша, глядя в то, что находилось за ними, незаметно заснула.

Утром в дверь постучали, и, открыв ее, Иша увидела О., которая стояла за сеткой от обезьян, воткнув в нее пальцы правой руки.

– Доброе утро, входи, – пригласила Иша.

– Доброе, красотка. Хочу пригласить тебя в наше любимое кафе на завтрак. Называется «Спящий Будда», и, пока ты здесь ничего не знаешь, я отведу тебя туда.

Они спустились по полуоткрытой лестнице и пошли вниз по улице. Впереди виднелась зеленоватая Ганга. Узнав, что река – это богиня, Иша не могла больше называть ее мужским именем Ганг.

Они свернули у реки направо и пошли вдоль магазинчиков и небольших кафешек. На тротуарах к стенам задумчиво жались небольшие коровы. Одна из них, с плюшевыми коричневыми боками, меланхолично жевала газету. Мимо проходили так называемые «баба» – мужчины с длинными волосами и бородами, в свободных оранжевых одеждах. Занимаясь духовными практиками, многие из них бесплатно жили и питались в многочисленных ашрамах, а в свободное время собирали подаяние. Некоторые из них курили гашиш, поклоняясь Шиве.

– Видишь этих мужчин? – О. обворожительно улыбалась. – Многие из них уже сытно поели, но теперь просят деньги на ганжу. Это у них ритуал такой – покурить. Хорошая религия! Сидят себе на гхатах весь день, расслабляются.

– А что такое гхат? – Ише все было очень интересно.

– Это значит ступеньки к реке, к священной реке. Набережная, короче, сделанная специально для того, чтобы можно было спуститься к самой воде и выразить почтение матери Ганге.

– А можно сейчас зайдем?

– Ну ладно, давай сейчас, только недолго. Я обещала тебя ребятам представить. Особенно Дима интересовался.

Иша как будто пропустила последнее предложение мимо ушей. Ей не хотелось сейчас думать о каком-то Диме, когда она шла вдоль Ганги и вдыхала теплый, но свежий воздух. Йогиня свернула налево, и, пройдя между двух одноэтажных зданий, они вышли на небольшую площадку, с которой к реке спускались низкие ступеньки.

Пожилая индианка опустила кончики пальцев в воду, а затем три раза капнула себе на лоб. Иша сделала так же, а затем опустила обе ладони в прохладную воду и прикрыла глаза. Она чувствовала, как тело наполняется искрящейся энергией.

Перед внутренним взором ясно возникло видение: вода с неба, так много воды, невероятно много воды – она топит все. Иша вздрогнула и, открыв глаза, выдернула руки из воды – пальцы за это время успели окоченеть от холода.

Оглянувшись, она увидела, что О. умиротворенно сидит на мраморной плитке в позе лотоса. За ней на стене большими красными буквами было написано: HARE KRISHNA. Она снова перевела взгляд на О.: тонкий стан, длинная шея, правильный овал головы с коротким ежиком волос. К ней подбежал какой-то пес и стал ластиться. Открыв глаза, она потрепала его за холку. Увидев, что Иша смотрит на нее, О. встала и пошла мыть руки в Ганге:

– Эти собаки… Лучше мыть руки после них, знаешь ли, а священная река убивает всю грязь.

– И даже внутреннюю? – задумчиво спросила Иша. Глаза у нее загадочно блестели.

– Даже внутреннюю. Но об этом позже, пошли уже на завтрак. Наверное, все ушли, пока мы тут любуемся рекой на голодный желудок, – О. говорила мягко, но убедительно.

Они снова вышли на главную улочку, свернули направо и пошли мимо торговцев свежевыжатым лимонным соком, мимо музыкального магазинчика, откуда неслись небесные голоса с бесконечным «Хари Ом», мимо тележек с овощами и фруктами, мимо громадного дерева баньян с бугристой корой, выпирающей диковинными очертаниями.

Они прошли еще немного по бетонной дороге, пока, наконец, не вышли к двухэтажному зданию с железной лестницей, которая вела сразу на второй этаж. Они поднялись и зашли в небольшой зальчик, где на полу, на разноцветных коврах, усеянных мягкими подушками, сидело трое молодых людей.

О. стала знакомить их:

– Это Иша – художница, а это семейная пара из Киева: Аня и Женя, – потом, в разговоре, Иша услышала характерный говор, – просто Дима из Владивостока. Дим, напомни, ты чем занимаешься? Рисуешь вроде тоже?

– Могу рисовать, если надо, – серьезно ответил Дима, – а с Ишей мы уже встречались в Дхармасале, – он смотрел на нее с тех пор, как она вошла, но сейчас отвел взгляд куда-то вдаль, на зеленые склоны.

Иша стала рассматривать Диму. В первый раз она почти не обратила на него внимание. Но сейчас даже сидя он казался высоким. В его короткие темные волосы закралось немного серебра. Он был красив, с крупными чертами лица, с губами, сложенными по-восточному. Иша невольно сравнила его с Ясоном и пришла к выводу, что внешне Дима – его полная противоположность. Он снова взглянул на Ишу, их глаза встретились, и она отметила, что в его карих глазах жило какое-то особенное тепло. Он напомнил ей благородного оленя, стоящего в лесу и гордо окидывающего взглядом лесных обитателей.

Иша, присоединившись к общей болтовне, стала заказывать вегетарианские блюда. В Ришикеше мясо было под запретом. Ей принесли большую тарелку риса с овощами, и она с удовольствием ела, запивая свежевыжатым соком из лайма, смеясь над шутливым разговором, смысл которого, однако, вновь и вновь ускользал от ее рассеянного ума.

У нее было странное ощущение, что Дима ждет, когда они смогут остаться наедине. Чтобы отогнать эти мысли, Иша стала разглядывать семейную пару, сидящую напротив.

Аня была милой девушкой с открытым лицом. Аккуратное каре, светло-русые волосы, а Женя был очень похож на нее, только стрижка короткая и небольшая бородка. Ише даже показалось, что они не муж и жена, а брат с сестрой. Ребята оба работали дизайнерами, и разговор зашел о фотостоках. Иша регулярно закидывала туда свои работы, и Аня, особенно заинтересовавшись, обещала зайти посмотреть портфолио:

– Нам всегда нужны хорошие картинки.

О. слушала, смеялась и шутила, жуя фруктовый салат, украшенный зернами граната и обильно политый йогуртом и медом.

– Слушайте, ребятки, а кто хочет завтра с утра на гору сходить? – неожиданно предложила О., хитро прикрыв левый глаз.

– Ладно, ладно, это мы потом вечером в «Офисе» обсудим, – сказала она, услышав одобрительные возгласы.

– Ты расскажешь нам подробнее вечером, а я пока пойду по делу, – сказал Дима.

И снова Иша почувствовала, что он говорит это словно для нее. Его дело это она.

О. с Аней и Женей отправились на занятия йогой, а Иша, хотя ее и приглашали, отказалась. Ей хотелось прогуляться по берегу Ганги, найти спокойное место и порисовать.

Гуляя, она вышла к гхатам и некоторое время шла по запыленным темно-багровым плитам, пока они не кончились и не перешли в простой берег, покрытый гравием. На волнах покачивался низкий понтонный пост. Она прошла дальше и увидела поваленное бревно.

В отдалении своими делами занимались рабочие, меланхоличный черный буйвол звучно рыгал, а Ганга усиливала свое течение. Здесь из спокойного оно внезапно превращалось в буйное и непокорное. Было видно, что вода неглубока и река только-только разгоняется для того, чтобы на следующем повороте еще полнее проявить свою удивительную силу. Вдалеке, в дымке, виднелся золотой диск, венчающий белый купол индийского храма.

Иша присела на бревно, достала скетчбук и сделала несколько набросков. На другом берегу красноватые ступени поднимались высоко, и там с них, весело брызгаясь, прыгали в быструю воду мальчишки, позволяя течению немного сносить свои молодые тела, а затем изо всех сил снова прибиваясь к берегу. Воздух разносил аромат благовоний. Она оглянулась и увидела покрытые кудрявой зеленью невысокие горы. Ей очень хотелось скорее туда. Отложив рисование, она достала книгу и начала читать.