Текст книги "Повседневные психические расстройства + Мир нарциссической жертвы"

В целом нарушения привязанности создают основания для развития самых разнообразных психических расстройств: слабые, ненадежные основы делают человека более уязвимым не только к тревоге, но и к депрессии, и к нарушениям личности, и к целому комплексу невротических симптомов. В главе о тревоге нарушения привязанности рассмотрены по причине удобства и созвучия.

Существует теория, согласно которой каждый из нас строит отношения с людьми и миром в соответствии с тем, каким образом складывались наши отношения с родителями, когда мы были совсем маленькими. Эта теория получила название «теория привязанности» и была сформулирована психоаналитиком Джоном Боулби в середине и второй половине ХХ века. К сегодняшнему дню она имеет более чем пятидесятилетний опыт исследований в сфере привязанностей и сформулированные выводы о закономерности развития, нарушениях развития и терапии таких нарушений.

Теория привязанности описывает специфическую тревогу, которая возникает, развивается и проявляется в сфере человеческих отношений. Боулби исходит из того, что каждому человеческому существу инстинктивно свойственно формировать эмоциональную привязанность к значимому объекту, от которого зависит его выживание. Через эту привязанность маленький человек формирует базовое ощущение безопасности, которое позволяет ему полноценно исследовать мир и проявлять в этом мире себя, или базовую небезопасность, которая серьезным образом ограничивает его активность.

Ребенок, уверенный в прочности, теплоте, эмоциональности и непрерывности своей эмоциональной связи со значимым взрослым (чаще всего родителем, но при отсутствии родителя такая привязанность формируется по отношению к лицу, его заменяющему), испытывает любопытство к окружающей его ситуации, способен творчески исследовать ее и взаимодействовать с ней, способен на значительное удаление от объекта привязанности без повышения тревоги. Такой тип привязанности будет называться «надежная привязанность», или «безопасная привязанность». Она будет обеспечивать ребенку полноценное раннее развитие и полноценную взрослую жизнь, когда опыт жизни в надежной привязанности позволит ему выбрать подходящего партнера и построить с ним стабильные и наполненные отношения.

Для формирования такой привязанности от родителя требуется:

●способность стабильно защищать ребенка, уберегать его от опасностей: чужих людей, громких собак, боли, которую может причинить неудобная одежда или падение. Мать, которая берет ребенка на руки и уносит его в другую комнату от пугающих его людей, отгоняет животных, переодевает, ослабляет пуговицы и защищает его любым другим образом, который потребуется, дает ребенку чувство безопасности;

●сонастроенность, эмпатическая соединенность с переживаниями ребенка. Если родитель может понять, что ребенок чувствует, может с этими переживаниями соединиться и объяснить их самому ребенку – то тот чувствует, что его видят и знают. Переживание «я видимый, меня знают, знают, когда я расстроен, когда я злюсь, знают мою радость» – это важнейшее переживание для будущего формирования цельной и устойчивой личности;

●утешение и успокоение в стрессе. Мир всегда содержит в себе стрессы. Ребенок, который может стабильно рассчитывать на то, что в случае стресса его утешат и успокоят (будь то падение или неудача, фрустрация от недоступности чего-то важного, болезнь, испуг и так далее), может спокойно исследовать окружающий мир и развиваться;

●радость родителя от коммуникаций с ребенком. «Значимый человек действительно рад мне» – это основа самооценки и самоуважения, основа хорошего внутреннего диалога и ощущения собственной ценности;

●поддержка самопроявления – исследования, интересов, обучения.

Эти качества должны быть проявлены родителем примерно в 70 % случаев обращений ребенка. Никто не способен на то, чтобы быть идеально отзывчивым все свое время. 70 % вполне достаточно для того, чтобы опека над ребенком считалась достаточно хорошей для формирования надежной привязанности.

Тип привязанности полностью складывается до двухлетнего возраста.

В случаях, когда эти пять процессов не присутствуют в достаточной степени, у ребенка формируется один из ненадежных, тревожных типов привязанности, которые можно разделить на отвергающую привязанность (родитель отвергает) и тревожно-озабоченную привязанность (в которой родитель непоследователен). В первом варианте ребенок уверен, что его желания удовлетворены не будут, и учится обходиться без родителя. Он формирует особое избегающее поведение, в котором сторонится и родителя, и своих потребностей.

Такой ребенок в экспериментах при уходе матери сначала искренне горюет и демонстрирует снижение своей активности, но при возвращении ее формирует не зависимо-ласковое, эмоционально требовательное поведение, а, напротив, эмоциональную отстраненность, которая помогает ему справиться с горем и гневом. Серьезное подавление своих потребностей в эмоциональной связи делает такого ребенка самостоятельным в смысле отказа от других людей вообще. В дальнейшем такие взрослые формируют плоские, функциональные связи, не включаясь в них чувствами и переживая себя одинокими и отдаленными от своих партнеров и друзей. Они не уверены в том, испытывают ли они любовь или дружеские чувства, и считают себя холодными и расчетливыми до тех пор, пока какая-то сильная эмоция не пробьет их защиты – и если это происходит, то они могут переживать серьезный ужас потери, актуализированный голод и разрушительное горе при разлуке.

Нередки истории, в которых у людей с отвергающим типом привязанности защиты ослабляются с рождением детей. Огромная и безусловная любовь к младенцу смывает защитную плотину, и постепенно человек становится способным к формированию привязанности и эмоционально значимой связи и с другими людьми. Иногда такое возможно в уже существующих отношениях, иногда такая привязанность развивается к кому-то новому. На это всегда требуется время: само рождение детей не означает возвращения способности к привязанности, но означает ослабление защит против нее.

В такой заново открытой связи человек может переживать не только позитивные, но и интенсивные негативные чувства. Ему заново открывается, каково это, когда объект любви удаляется эмоционально или физически, каково это – переживать за его жизнь и их отношения, каково быть в ужасе от возможности потери. У него нет многолетних навыков контейнирования своих чувств в этих вопросах, и страхи потери привязанности возникают в примитивном мощном виде, заставляя человека ощущать себя безмерно уязвимым и полностью зависимым. Кроме ужаса, к нему возвращаются сильный голод и ярость на то, что другой человек не принадлежит ему до конца, что он не может его окончательно присвоить, съесть, чтобы тот стал частью его самого и больше никогда его не покинул. Этот голод и неподконтрольность другого могут вызывать странные, агрессивные сны или акты, которые самим человеком воспринимаются как несвойственные ему и не сочетающиеся с его любовью и привязанностью. Однако потребность разрушать – часть любой привязанности, поскольку агрессия – часть любой любви.

Со временем эти чувства не то что утихают, но становятся выносимее за счет взрослых защит контейнирования, самоутешения и самоподдержки, а также опыта, который говорит о том, что отдалившийся объект вернется. Стена, построенная для сдерживания таких чувств в детстве, больше никогда не возвращается: построить ее настолько прочной может лишь ребенок. Однако для таких людей действительно существует риск серьезной травматизации при действительной потере такого партнера вследствие беды или краха отношений. Восстанавливаются они после историй с плохим концом дольше и сложнее и, возможно, при своей актуальной способности к формированию привязанности предпочтут больше ни к кому, кроме своих детей, ее не формировать.

В варианте формирования тревожно-озабоченной привязанности ребенок мучается сомнениями в том, будут ли его потребности удовлетворены, поскольку его просьбы то удовлетворяются, то остаются без ответа (и ни одна из реакций не достигает выраженности в 70 %). В такой ситуации ребенок изобретает способы, которые должны помочь ему сделать его потребности более слышимыми, а фигуру родителя – более доступной. В качестве таких способов появляются навязчивость в привязанности, когда ребенок не отходит от матери и не дает ей заниматься своими делами, а также специфическое усиление потребности, когда ребенок для того, чтобы его печаль, страх или боль были замеченными, становится очень расстроенным, очень испуганным или очень больным. Во взрослом возрасте эти тенденции становятся обращенными не к родителю, а к значимому партнеру, но по содержанию не меняются.

Таким образом разрушила свои значимые отношения Маша из примера выше: ее тревога, выросшая при угрозе ослабления связи с подругой, заставила ее усиливать давление на значимый для нее объект, как бы заставляя, принуждая подругу к тому, чтобы та Машу не бросала. Такая стратегия не работает, точнее – работает в обратную сторону: здоровый человек не выберет отношения из-за насилия партнера. Чем больше нас принуждают к чему-то, тем больше мы отдаляемся. Конечно, у каждого из нас есть свои способы соблазнения других людей, которых мы привлекаем интеллектом, вниманием, смешными историями, заботой о них. Но для Маши с ее экстремально выросшей тревогой такие мягкие способы стали недоступны и недостаточны – как тревожный ребенок, повисающий на ноге матери и тем только провоцирующий ее раздражение, она попыталась заставить подругу быть с ней упреками, шантажом и насилием. У этой пары бывших близких девушек нет шансов на возвращение отношений. Примечательно, что для Маши это не первая такая история, и в жизни она мучается одиночеством, осознавая, что все важные для нее люди рано или поздно бросают ее и делают это категорично и травматично для Маши. Правда состоит в том, что с каждым значимым объектом Маша не переносит фазу удаления и сепарации – становясь сначала тревожной, а потом регрессируя и расщепляясь на любящую и агрессивную часть.

Это значит, что Маша не осознает всей полноты своих чувств и собственное поведение для нее скрыто. То, что видит Маша, – это то, как очередной любимый отдаляется от нее все дальше, притом что она искренне и всем сердцем любит его и готова пойти на все, лишь бы остаться в этой близости. Упреки и угрозы, преследования, агрессивные выпады и акты для Маши остаются незамеченными, они происходят на ее теневой стороне. Выход для нее существует в признании своей агрессии и в работе над объединением своей расщепленной личности во что-то более цельное.

В современном видении теории привязанности используется также термин «дезорганизованная привязанность», которая формируется при чередовании двух небезопасных стилей или при насилии со стороны значимого взрослого. Такой тип привязанности можно описать как агрессивную, неустойчивую привязанность, смену фаз «иди сюда – иди отсюда». Он свойственен людям, функционирующим на пограничном уровне, либо развивается в отношениях, в которых есть насилие.

В редких случаях у детей не наблюдается тенденции к построению привязанности. Такой вариант развития относится к психиатрическим диагнозам и называется «реактивным расстройством привязанности». Этот термин следует отличать от более повседневного выражения «расстройство привязанности», под которым как раз и имеются в виду ненадежные типы привязанности, описанные выше.

Сепарационной тревогой называется страх отделения от других людей. В повседневной жизни он свойственен всем – именно из-за этого страха мы думаем о значимости отношений и принимаем решения, нацеленные на установление и поддержание связей, ищем встреч с другими людьми, обозначаем в речи краткосрочность расставания словами «до скорого» или «надо повторить» и так далее. Патологические варианты сепарационной тревоги проявляются, кроме расстройств привязанности, в повторяющихся паттернах разрывов, уходов, завершения отношений, которые преследуют человека, притом что он страдает от одиночества.

Эти разрывы присутствуют в разных отношениях – романтических, деловых, терапевтических. Сильнейший страх отделения и потери заставляет человека уходить самому, поскольку это дает бессознательное ощущение контроля: не меня бросили, а я бросил. Не всегда это осознанное поведение: иногда непереносимость сепарации превращается в провокативное поведение, нацеленное на принятие партнером решения о разрыве. Такие провокации незаметны для носителя и приносят ему много вины и страданий, но защищают его от формирования еще более серьезной тревоги непредсказуемого ухода партнера.

Одиночество является для таких людей одновременно самым избегаемым – и самым привычным состоянием для жизни.

«Меня все бросают» – это сложная заявка на терапию, обещающая терапевту эмоционально тяжелый труд, медленное формирование альянса и высокий риск прерывания клиент-терапевтических отношений. Даже если человек уже вышел на определенный уровень осознанности и приходит с запросом «я всех бросаю», то механизмы внутри него по-прежнему остаются сильными и неподконтрольными.

Такую же динамику обещают личные отношения с человеком, который говорит о своем одиночестве – «друзей не осталось», «с девушками не получается», «никто никому не нужен». Хотя у всех разные потребности в количестве людей, каждый стремится к созданию своей безопасной социальной среды и в норме с годами ее создает. Тот, кто оказался одинок, делал что-то для этого и продолжит это делать. Для отношений с человеком, который жалуется на одиночество, характерно быстрое развитие – на первых этапах голод по отношениям заставляет человека идеализировать нового партнера, искать его времени и внимания, претендовать на много пространства в его жизни – и быстрый, часто необъяснимый, эмоционально отстраненный уход.

Так поступает Валерий: у него в жизни прослеживаются циклы сильного сближения – быстрого расставания, в которых люди сменяют друг друга примерно раз в год. Несколько месяцев он прикладывает все усилия для того, чтобы стать частью жизни другого человека в качестве друга или романтического партнера. Обстоятельства его жизни как будто подталкивают их к сближению: например, может оказаться, что у обоих сейчас сложности с работой или оба хотели бы жить у моря, и они начинают жить вместе, экономя деньги или отправляясь в путешествие, чтобы изменить жизнь. В это время часы разговоров, жертвенность, душевная близость типичны для Валерия, ему кажется, что вот этот человек наконец подходит ему, что у них особая, уникальная связь.

Спустя несколько месяцев Валерий начинает провокации: требует много и часто, обижается, если ему чего-то не дают, становится пассивно-агрессивным. В этот период для него характерны какие-то странные неудачи, которые вроде случаются с ним, но влияют непосредственно на его нового партнера или партнершу. Например – он может подраться на дороге, угодить в полицейский участок и просить денег на то, чтобы откупиться. Или он может разбить чужую машину. Или привести на вечеринку людей, которые создадут конфликты, украдут деньги или втянут друзей в сомнительные схемы, которые потребуют времени, денег, энергии, а закончатся хорошо если ничем.

Партнер Валеры при таком поведении рано или поздно начинает сильно раздражаться и отдаляться. Валера, конечно, решает, что его снова предали и бросили, обиженно прекращает дружбу (на что его партнер испытывает большое облегчение и начинает медленно приходить в себя от наведенного морока) и начинает поиск нового партнера.

С терапией, несколько коротких попыток которой Валерий делает за последние годы, дело обстоит точно так же: сначала он активно участвует в процессе, просит новых или более частых встреч, говорит о том, что терапия очень ему нужна и у него множество тем для этой работы, подчеркивает исключительность своего терапевта – и резко обрывает контакты. Иногда для такого разрыва используется прямой конфликт, но чаще Валера провоцирует своего терапевта на постоянные отказы и использует это для аргументации «мне нужен кто-то другой». Такими отказами становятся отказ о встречах во внеурочное время, отказ поддерживать переписку между встречами, отказ работать в долг или взаимозачетом, отказ участвовать в качестве инвестора в новой бизнес-схеме (или вообще знать подробности о мелких и крупных нарушениях закона, в которых Валера живет). У терапевта нет шансов сделать свою работу, так же как у нового Валериного приятеля нет шансов на то, что он сможет быть тем самым хорошим другом, которого Валера ищет: он тоже предаст его через несколько месяцев, поскольку Валера сделает для этого все возможное.

Повторяющиеся события всегда указывают на некоторые незавершенные травматические процессы в психике. В случае с сепарационной тревогой мы имеем дело с травмирующим одиночеством, с травмой потери, причиненной в раннем возрасте и не пережитой. Такое положение дел делает одиночество невыносимым и одновременно самовозобновляемым – психика снова и снова воспроизводит ненавистный паттерн в попытке переработать ужасные чувства по этому поводу во что-то новое и ресурсное.

Эту переработку, которая может происходить при помощи терапевта, можно описать в виде четырех больших процессов – или фаз развития, которые в норме естественно и последовательно сменяют друг друга по мере взросления. При развитии, отягощенном потерей, эти фазы нуждаются в искусственном воспроизведении и могут быть параллельными друг другу.

Первый большой процесс, или фаза развития, продвигает ребенка от изначального нарциссического восприятия мира к пониманию того, что в этом мире существуют и другие объекты, обладающие своей волей, чувствами и желаниями. Первичный нарциссизм заставляет младенца существовать так, словно весь мир вокруг и все люди вокруг существуют в качестве его функций и для удовлетворения его нужд. Для него не существует ни себя, ни других, все вокруг слито в один неразличимый ком, в котором теряются не только авторы чувств, но и сами чувства. Кто из нас хочет есть? Кому из нас тревожно? Что вообще сейчас происходит, почему нам плохо?

Первая сепарация – это болезненный для младенца опыт того, что его мать существует не согласно его личной воле, как и ее приходы и уходы. Если этот опыт будет хорошим, если мать будет достаточно терпелива и предсказуема, а у младенца хватит сил на переживание факта его отдельности – то начнется новая фаза развития, когда из слитого кома неясных психических ощущений появится Другой, и одновременно появлюсь и Я. Первый опыт границ создает личность.

Если этот опыт проходит плохо, то у ребенка появляется опыт того, что отношения (вместе со Мной и Другим появляется категория отношений) всегда фрустрируют. Слишком много боли на этом этапе становится недоверием к отношениям вообще, и в дальнейшем в жизненном опыте человека как будто подтверждается идея о том, что отношения всегда приносят больше боли, чем удовольствия, больше страданий, чем наслаждения, и больше ненависти, чем любви.

Самый примитивный способ избегать отношений – это игнорировать существование другого человека, поскольку если мы не встретились, то мы и не расстанемся. Формально отношения могут существовать и даже быть наполненными какими-то событиями, встречами и разговорами, но обнаружения Другого в них так и не происходит. Такие люди жалуются на собственное равнодушие, рассказывают истории о поверхностных, лишенных эмоциональной глубины отношениях и такие же отношения формируют с терапевтом. При этом их внешние поступки могут как будто преследовать цель установить все же глубокие и искренние отношения, и такие клиенты обычно добросовестны в оплате, не опаздывают, соглашаются на высокую степень искренности. Один из таких клиентов даже приехал в другую страну специально, чтобы встретиться со мной лично. Однако их искренность похожа скорее на равнодушие – когда они могут рассказывать все, что угодно, поскольку попросту игнорируют отклик на свой рассказ. Их соблюдение правил формально и не имеет под собой заботу о границах другого человека. Их первоначальный интерес к процессу, даже увлеченность тем, что происходит, психотерапией или психотерапевтом, быстро сменяется скукой и разрывом, и чем сильнее была увлеченность – тем скорее наступает этот разрыв. Истинно равнодушные клиенты могут оставаться в терапии долго, годами не замечая своего терапевта, а если это все же происходит – то склонны к тому, чтобы быстро вернуться на прежний уровень равнодушных отношений и таким своеобразным образом уничтожить достигнутый результат. «Я тебя теперь вижу, потому что ты мне сказала, чтобы я на тебя смотрел, но я ничего по этому поводу не чувствую».

Второй большой процесс развивается между появившимися Я и Ты и называется дифференциацией. Если мы оба существуем, то какая между нами разница? Что именно представляю собой Я? Чем именно наполнен Другой? Какие процессы между нами могут происходить, исходя из этой разницы?

Если сепарация делает отношения в принципе возможными, то дифференциация наполняет их содержанием, отвечая на вопрос «Что именно люди делают друг с другом?». У меня есть собственные чувства и их проявления, у тебя есть твои реакции и их проявления. Я плачу – ты жалеешь или кричишь. Я кричу – ты пугаешься или нападаешь. Я красивый – ты восхищаешься или завидуешь. Мы можем дружить или конкурировать, можем быть близки, можем нуждаться друг в друге, поскольку в каждом из нас есть то, чего нет в другом – сейчас или вообще.

Этот большой процесс наполнения начинается с себя: с обнаружения чувств, мыслей и желаний, принадлежащих именно мне, а не тебе. Если младенец выдерживает фазу сепарации – то следующий период своей жизни он потратит на то, чтобы с увлечением рассматривать самого себя и процессы, в себе происходящие. «Я сам застегнусь». «Я сам поем». «Я сам решу, чего я хочу на обед». Период слитости сменяется периодом ясности, и у отношений появляется живое содержание: ребенок ссорится с матерью, переживает о ней, проявляет нежность или гнев. Кроме того, на этом этапе возникает опыт значимого эмоционального переживания собственной целостности и самоотождествленности, которое называется портансом. Это переживание опоры на самого себя можно описать как «мои собственные мысли», «мои собственные чувства», «мои собственные слезы» и так далее. Этап дифференциации приносит понимание, что именно я собой представляю, а это позволяет структурировать из хаотичных ощущений цельный образ Я, который является для психики важнейшим ресурсом.

При трудностях на этом этапе взрослый вынужден избегать дифференциации и не обнаруживать себя в отношениях, делая их скучными и нежизнеспособными, строя их как нуждающийся поглощенный и поглощающий младенец.

Самые глубокие случаи любовных зависимостей строятся на отрицании дифференциации и непрожитом горе на этом этапе развития. В этом случае выросший ребенок уже не игнорирует существования другого, напротив, придает ему громадное значение, но избегает изъявления собственной воли, не удерживает в отношениях своих интересов, готов бесконечно разделять чувства и дела другого. Сначала такое поведение может зачаровывать, поскольку выглядит искренним вниманием и преданностью, однако за такими тенденциями стоит склонность к слиянию – которая более дифференцированным взрослым человеком воспринимается как поглощение.

Так строит свои отношения Олеся: она безмерно мучается одиночеством, попадая без партнера в пассивное тревожно-депрессивное состояние, из которого бежит в новые связи. Рядом с новым партнером, будь то романтический партнер, подруга или новый знакомый, она тратит свою энергию на то, чтобы разделять его интересы – читает книги, которые нравятся ее избранникам, начинает или бросает заниматься спортом, меняет стиль питания или стиль одежды. В общественных местах – например, в супермаркете или в кафе – она высматривает знакомых, к которым можно будет присоединиться. Для выбора фильма на вечер ей нужна рекомендация, для того чтобы сформулировать мнение о просмотренном, ей нужно мнение других.

В целом для других она выглядит милой и приветливой девушкой, которую тем не менее все быстро начинают избегать. Интерес к ее радости от встречи и отклик на ее дружелюбие сменяются ощущением тяжелого груза, который представляют собой эти отношения. Не знающая, кто она, не проявляющая собственных мыслей и чувств, даже не плачущая собственными слезами, Олеся не приносит в отношения никакой энергии и только потребляет то, что сформировано в других. Этот ее огромный голод не очевиден, но ощутим. Никто не хочет быть съеденным, никто не хочет наполнять своей энергией чужую жизнь, поэтому Олеся и остается в одиночестве, как и все жертвы непрожитой сепарационной тревоги, – снова и снова неизбежно воспроизводя самое пугающее свое состояние с тем, чтобы наконец его прожить и прийти к портансу.

Третий этап, третий большой процесс взросления и развития личности и отношений происходит по мере дифференциации и развития содержания отношений. Когда в отношениях происходят живые процессы, то мы можем обнаружить, что чувства, которые мы испытываем к человеку (и он испытывает к нам), непостоянны и неоднозначны. Глубокие отношения предполагают не только тепло и привязанность. Если мы погружаемся в отношения по-настоящему, то к другому человеку мы испытываем то любовь, то ненависть. Более того: путь к настоящей любви лежит через признание ненависти. Признательность и благодарность неполноценны без агрессии. Привязанность и принятие важности роли другого в моей жизни не состоятся полностью без проживания собственных разрушительных тенденций.

Это называется lovehate, «любовь-ненависть»: феномен, в котором наши самые сильные светлые чувства вырастают из темных. Этот феномен является частью любых отношений. Для ребенка именно ярость является питательным бульоном, из которого вырастает любовь: когда по мере прохождения фаз сепарации и дифференциации ребенок научается лучше контролировать ярость, которую он испытывает, то появляется вина, а с ней – признательность, благодарность и любовь. Позиция ребенка по отношению к значимому взрослому становится более зрелой. Чередование любви и ненависти создает нормальную динамику приближения – отдаления, через которую ребенок получает больше возможностей по исследованию окружающего мира и самого себя. Возможность любить объект, который вчера был ненавистен, создает замечательное ощущение стабильности связи и освобождает ребенка от необходимости постоянно концентрировать свою энергию на обслуживании потребностей этих отношений, притом что из них по-прежнему можно получать удовольствие и ресурс.

При трудностях на этом этапе соединения любви и ненависти не происходит, и человек остается во враждебном, неприязненном по отношению к другим людям состоянии. Он не прожил ярость, сопровождающую сепарацию и дифференциацию, ему не хватило поддержки гнева и устойчивости родителей к его ненависти, и боль утраты была слишком сильной. Такая ненависть вытесняется в бессознательное и проявляется потом в виде скрытой неприязни в терапии или проекций враждебности в повседневной жизни.

Такие люди воспринимают ненависть (любые свои агрессивные чувства) как сигнал к разрушению отношений, поскольку только такой опыт у них и есть. Они либо запрещают себе злиться (и мы имеем дело со скрытой неприязнью), либо заканчивают отношения, если другой человек вызвал у них гнев. Развитие идеи и опыта о том, что агрессивный эпизод не означает конца отношений, а создает их динамику и углубление, приходит в результате сложной и долгой работы.

Так, Гуля всю жизнь строит отношения до первой ссоры. Ссору эту она оттягивает насколько возможно и очень эффективно самыми разнообразными способами, среди которых есть и вполне гуманное здоровое прощение и принятие, и невротическая идеализация, и пограничное расщепление. Когда ресурсы на поддержание мира заканчиваются, происходит большой скандал и вместо дружбы развивается вражда. Например, с одной из самых ценных своих подруг Гуля ссорится так: та просит Гулю прийти в гости, поскольку что-то переживает и нуждается в поддержке. Гуля закупается в магазине продуктами для приготовления ужина: у них есть такая традиция, что в самые тяжелые моменты подруги готовят друг другу еду, могут немного прибраться или взять на себя детей, чтобы помочь другой с бытом. Такие вечера – это вечера теплой заботы и интимности для обеих.

На этот же раз, когда Гуля приходит к подруге, она обнаруживает там еще одну свою знакомую, бутылку вина и сообщение о том, что эти двое уже заказали доставку и еду готовить не нужно. Гуля до последнего избегает конфликтов, но на этот раз такой интимный вечер нужен был и ей самой, и потому она говорит, что не настроена веселиться. Подруга отвечает: «Ну прости, но здесь сегодня будет веселье». Гуля уходит и больше никогда ей не звонит, не пишет и не пересекается в общих компаниях. Подруга тоже никогда больше не ищет встреч.

На терапии у Гули ссора случается на третий год работы. Гуля долго обсуждает планы о своей учебе, но когда наконец принимает решение – то говорит об этом вскользь. Ее терапевт замечает, что чувствует себя несколько обделенным, поскольку горестями с ним делились, а радостью нет. Эту фразу Гуля переживает до следующей встречи с помощью алкоголя и других аддикций, поскольку для нее это одновременно и крайне больно, и крайне страшно, и крайне гневно. На встречу она приходит в полной уверенности, что это их последняя встреча и ее единственная цель – это не дать себя в обиду. Яростно и разрушительно, поскольку очень ранена и напугана, она говорит своему терапевту: «Ты не была внимательна ко мне, я была так уязвима на встрече, рассказывала тебе о таких важных для меня вещах, а ты обвинила меня и отвергла». Это пугающе, но терапевт не поддерживает ее идеи о расставании, остается дружелюбным и расположенным, извиняется за небрежность, принимает ее чувства, сожалеет, что причинил Гуле боль. Через несколько встреч, на которых Гуля продолжает быть напряженной, ожидая подвоха, она наконец расслабляется и говорит о том, что ей совершенно не хотелось заканчивать эти отношения, но она не видела другого выхода. Доверие к терапевту и хорошая история их взаимоотношений дали ей возможность хотя бы не пропасть молча, как она обычно это делает.

Через некоторое время Гуля начинает проявлять гнев и в других своих отношениях. Это существенно чистит ее социальное окружение, но с теми, кто остается, отношения становятся более полноценными – как и с теми, кто приходит в ее жизнь из новых людей.

На четвертом этапе ребенок учится воспринимать объект, который существует отдельно от него и вызывает этим скорбь, ярость и желание разорвать отношения, как все же хороший. Первичное расщепление, с которым рождается каждый из нас, становится более зрелым образованием. Образы как других, так и себя становятся глубокими, цельными, учитывающими противоречия и в целом позитивными. Черно-белый мир становится цветным, lovehate сбалансирована в сторону love. Люди в их несовершенстве становятся понятными и притягательными. Сам человек отходит от требовательного и фрагментарного восприятия себя и учится относиться к себе хорошо.