Текст книги "Повседневные психические расстройства + Мир нарциссической жертвы"

Существуют методические сборники и сборники упражнений, готовые шаблоны дневников чувств и поведения, приложения, позволяющие осуществлять самонаблюдение, необходимое для использования нужных техник. Подробно сориентировать человека в этом богатом мире существующих наработок сможет когнитивно-поведенческий терапевт.

Из специфических техник стоит описать систематическую десенсибилизацию (буквально – потерю чувствительности к стимулу), метод работы с разнообразными невротическими проявлениями, использующийся в том числе по отношению к фобиям. Это один из первых и до сих пор самых популярных методов работы в КПТ. Суть его состоит в постепенном подавлении реакции страха при помощи замены ненужных условных реакций (выученного страха в ответ на пугающий стимул) на нужные (расслабленность).

Систематическая десенсибилизация проходит в три этапа:

●на первом терапевт вместе с клиентом составляют ранжированный список пугающих стимулов. Например, самым пугающим может быть оказаться в логове пауков и быть покрытым пауками, а наименее пугающим – рисунок лапки паука в детской книге. С социальными фобиями проделывается та же работа. Эти списки могут включать множество вариантов, которые необходимо расставить по степени увеличения страха;

●на втором этапе человека с фобиями обучают одному из методов телесной релаксации, которых множество;

●на третьем человеку, находящемуся в состоянии релаксации, последовательно предъявляют пугающие стимулы от наименее к наиболее страшному (при невозможности предоставить реальный стимул используются изображения или воображение). Задачей страдающего фобией человека в этом случае будет сохранение телесной расслабленности до тех пор, пока это возможно. Когда такая телесная реакция сменяется реакцией страха – человек вместе с терапевтом возвращается в состояние релаксации и стимул предъявляется заново.

Таким образом постепенно человек научается быть расслабленным в ситуациях, которые раньше вызывали у него страх. В среднем на одну фобию требуется от четырех до десяти сеансов систематической десенсибилизации, длительность которых не более тридцати минут. В случае тяжелых фобий количество встреч может быть увеличено до двадцати. С каждой отдельной фобией такая работа проводится заново.

В виде альтернативы этой технике в когнитивно-поведенческой терапии возник еще один подход, противоположный по содержанию: вместо последовательного предъявления все более пугающего стимула и обучения расслабленности человеку предлагают столкнуться со своим самым сильным страхом здесь и сейчас для того, чтобы получить опыт преувеличенности своих опасений. Например, человеку со страхом змей предлагают погрузиться в змеиную яму и побыть там какое-то время, чтобы убедиться, что змеи не обращают не него особого внимания. Или человеку с социальной фобией рекомендуется подойти к десяти незнакомым людям и получить опыт того, что их реакции на него в основном дружелюбные или нейтральные. Такая форсированная техника получила название «конфронтации».

Многие исследователи отмечают недостаточность методов поведенческой терапии для стабильных и долговременных улучшений в лечении тревожных расстройств и необоснованность их изолированного применения.

В сфере самопомощи, однако, методы поведенческой коррекции занимают центральное место. Обучение себя приемам расслабления и контроля дыхания, практика самонаблюдения, которая развивается при помощи дневников чувств, предложенные когнитивные упражнения на снижение значимости тревожного стимула и конфронтацию с пугающими идеями, осваивание шаблонов внутреннего диалога, направленных на утешение и успокоение себя, дают очевидный эффект и не могут быть переоценены.

Например, самый эффективный подход к кризисному снижению тревоги состоит в том, чтобы «заземлиться», вновь почувствовать контакт со своим телом, что автоматически возвращает ощущение границ и мгновенно успокаивает. Для этого человеку в приступе паники или серьезной тревоги (или любого другого психического напряжения) предлагается поставить ноги на пол, чтобы ощутить опору на них и свой вес, сесть устойчиво, дышать размеренно (например – вдох через нос на три счета, выдох через нос на пять, хотя подойдет абсолютно любая техника контроля дыхания) и сосредоточиться на окружающей его реальности. Для последнего стоит воспользоваться всеми органами чувств и сосредоточиться на том, чтобы, например, пять разных вещей увидеть, четыре потрогать, три услышать, две понюхать и одну попробовать на вкус. Такая практика быстро и серьезно снижает тревогу. Постепенно человек учится делать это все быстрее и все дольше оставаться в таком созданном спокойном состоянии, не выскакивая обратно в панику и не пользуясь другими, невротическими способами снижения тревоги. Если дополнить эту телесную практику обучением успокаивающему внутреннему диалогу, новым когнитивным конструкциям (например – постепенно заменить мысли «что я делаю, вдруг я совершаю огромную ошибку» на «я делаю, что могу, и вдруг я все делаю правильно»), то человек может самостоятельно справляться с довольно большим количеством тревоги. Это будет большим вкладом в его терапию, поскольку иначе она будет сосредоточена только на том, чтобы помогать ему выходить из кризисных состояний с помощью этих же самых техник.

Также существенным подспорьем для терапевтической работы и способом, который может принести большое облегчение и улучшить качество жизни в целом, является развитие внимательности к своим чувствам и своим способам с этими чувствами обращаться. Приступ тревоги, вне зависимости от его содержания, может и должен быть рассмотрен человеком в связи с другими событиями. Обнаружение такой связи помогает переключить фокус внимания с содержания тревожного приступа на чувства, которые могли быть искажены или подавлены. «Мне всегда тревожно после визита к родителям», «Я начинаю убирать квартиру каждый раз после маминого звонка», «Я вчера много думала о том, что у меня проблемы с алкоголем, а до этого я три дня много работала», «Я много ем, когда муж уезжает вечером видеться с друзьями, хотя я вроде совсем не против и вообще не считаю, что у меня есть право ему указывать» – эти наблюдения дают намного больше информации, чем «мне тревожно», «я убираюсь» или «я много ем».

Постепенно установление таких взаимосвязей может позволить сначала догадаться о своих чувствах, а затем ощутить их и каким-то образом отреагировать на уровне слов или на уровне решений. Если ценой отношений с родителями является подавление страха и гнева, то стоит увеличить дистанцию. Если работа трудна, то стоит найти способы ее облегчить. Если отлучки мужа вызывают эмоциональную боль, то ему стоит об этом знать, чтобы он мог каким-то образом о своей жене позаботиться. Все эти действия реализовывают ту энергию, которая прежде ощущалась как тревога – и потому тревогу ощутимо снижают или совсем заканчивают.

Безусловно, на эту работу требуется много времени. Вытесненный эмоциональный материал возвращается не сразу, и не сразу развиваются способы обращаться с ним здоровым образом. Среди этого материала могут оказаться и наверняка окажутся запрещенные переживания, и по отношению к ним человеку скорее всего понадобится помощь в том, чтобы распознавать и принимать их. Разные чувства сами по себе могут вызывать страх, боль, гнев – человек может не хотеть этого чувствовать, может отказываться от этих переживаний и избегать их, поскольку они могут представлять угрозу сложившемуся способу жить и важным отношениям. В любом случае быть внимательным к своим чувствам и настроенным на то, чтобы слышать себя, – это терапевтично.

Глава 4. Психическая травма

В этой главе описаны психотравма (или эмоциональная травма) и ее влияние на повседневную жизнь. Обозначены главные симптомы острого стрессового расстройства и стресса в целом и посттравматического стрессового расстройства разной степени тяжести. Рассмотрены диссоциативные проявления разного рода и формирование эмоциональных и поведенческих стереотипий, связанных с такими диссоциативными проявлениями, а также связи между травмой и зависимостями, травмой и нарушениями отношений, травмой и болезнями тела, травмой и рабочими и учебными трудностями. В конце главы приведены общие описания технических и идеологических особенностей разных терапевтических подходов в работе с психотравмами, описан общий подход в фармакологической помощи и даны рекомендации по самопомощи, а также помощи близкому, который пережил или переживает интенсивный травматический эпизод.

Психотравма – это когда случилось что-то, что ранило психику человека и тем лишило его возможности существовать дальше по-здоровому.

Жизнь нашей психики – это чувства и потребности, а травма – это слишком интенсивные чувства. Как наше тело способно выдержать только определенный уровень нагрузок и при превышении своего запаса прочности ломается или заболевает, так и психика ломается при превышении эмоциональной нагрузки. Такая нагрузка может быть разовой – такой как переживание стихийного бедствия, военных действий, эпизода насилия, – или длительной, хронической, когда в моменте человеку может быть даже непонятно, что сейчас он испытывает экстремальные переживания, которые неизбежно оставят свой травматический след. К примерам вторых ситуаций можно отнести жизнь в одном доме с долго умирающим родственником, токсичные отношения, алкоголизм родителя или супруга.

Жанна вспоминает, что, когда ей было девять лет, ее дедушка заболел раком и через четыре года умер. Все это время она жила с ним в одной квартире и, когда взрослые уходили на работу, часто оставалась с ним одна. В ее обязанности входило ухаживать за ним, готовить еду, прибираться в его комнате, а умирающий старик ходил по дому, неспособный говорить (операция оставила его без речи), с какими-то непонятными желаниями, которые он не мог выразить, с чувствами, в которых Жанна ничем не могла ему помочь. С одной стороны, она не помнит, что испытывала что-то экстремальное: жила и жила, ну, ела больше сладостей, ну, часто бывала грустной, но ничего особенного, училась хорошо, кошмарами не страдала. С другой – к тринадцати годам, когда дед умер, она уже курила, пила, резала себя и навязчиво мастурбировала. Невыносимое чувство, которое появилось тогда, развило и закрепило способы избегать напряжения. Взрослая Жанна точно так же склонна к зависимостям и испытывает то же самое чувство, которое не может даже идентифицировать за его давностью и сформированными привычными защитами.

В повседневной жизни в качестве аналога термину «травма» может использоваться слово «стресс». Это не совсем верно: «стресс» описывает физиологические реакции, телесные проявления в ответ на изменившиеся условия жизни. Логика развития стресса связана с логикой развития травмы, но стресс предваряет травму, представляя собой более здоровую, обратимую реакцию, необходимую нам для выживания и адаптации. Можно сказать, что, когда адаптивные возможности стресса исчерпаны, – начинается травма. Это справедливо как для больших разовых воздействий, так и для повторяющихся эпизодов сильного стресса или хронического нахождения в стрессовых ситуациях.

У стресса три стадии. Первая – это мобилизация адаптационных возможностей (количество которых индивидуально и ограниченно). Эмоционально это стадия тревоги, напряжения, из которой рождаются силы на выносимость или творческие акты адаптации. С нашей жизнью что-то произошло – мы испытываем тревогу, повышаем внутренний тонус, ищем нового опыта или дополнительной поддержки.

Вторая стадия – стадия успешного сопротивления. Мы держимся и справляемся. У нас достаточно сил, чтобы делать больше, чем обычно, или чтобы выносить большее напряжение. Мы придумываем новое. Мы можем испытывать удовольствие от ощущения своих сил и творческих актов.

Третья стадия – стадия истощения. Любые адаптационные возможности заканчиваются, у кого-то раньше, у кого-то позже, в зависимости от природной устойчивости и ситуации изначальной загруженности. Если силы на адаптацию заканчиваются раньше, чем заканчивается стрессовая ситуация, то мы испытываем физическое истощение. У нас больше нет сил, развиваются проблемы с вниманием, памятью и мышлением, нарушаются сон и аппетит. Психически мы испытываем рост тревоги и пессимизма. Такие состояния имеют тенденцию к развитию в острое стрессовое или посттравматическое стрессовое расстройство.

С началом пандемии и карантинных мер каждый так или иначе испытал на себе работу этой стрессовой кривой: стадия тревоги, стадия адаптации, стадия истощения. На этом массовом примере хорошо видны индивидуальные отличия: разным людям требуется разное время, чтобы приспосабливаться, и у разных людей разный запас прочности. У кого-то, например, стадия адаптации так и не наступила, а у кого-то сил на адаптацию оказалось так много, что необходимость изменить образ жизни и образ мышления привела к большим изменениям, которые стали новым способом жить (появилась привычка заниматься спортом, окружение стало более ограниченным и менее токсичным, улучшились навыки обращения с деньгами, вырос уровень осознанности и взрослости, сделаны первые шаги к получению новой профессии). Истощение у кого-то проявилось в болезнях и ухудшении психического функционирования, у кого-то – в апатии и равнодушии. Почти у всех через полгода всемирных ограничений кончились силы ответственно соблюдать режим масок и социальной дистанции. Так работает стресс – это не вопрос воли, это вопрос реакций тела на длительное и сильное эмоциональное напряжение.

Длительность происходящего и отсутствие ясных сроков и понимания, что именно будет дальше, создали мир за пределами стрессового истощения: сил терпеть что-то еще больше нет, но есть накопленные аффекты.

Те, у кого адаптационных сил было совсем мало, уже через семь месяцев после начала пандемии демонстрировали симптомы травматического расстройства. Чаще всего к осложняющим факторам относились социальная изоляция, безденежье и потеря работы, страх перед смертью при наличии осложняющих течение коронавируса заболеваний.

Серьезная стрессовая перегрузка от разового и мощного воздействия стрессового стимула (например, стихийного бедствия или плохой личной новости) вызывает видимые и сильные симптомы, совокупность которых называется «острым стрессовым расстройством». Такое расстройство продолжается несколько часов или дней после воздействия стимула и имеет высокие шансы сохраниться и дольше в виде посттравматического стрессового расстройства. Симптомы острой реакции на стресс таковы:

●оглушенность и некоторое сужение сознания. При получении плохой новости человек как бы не понимает с первого раза, требует повторения или отрицает смысл сказанного. Выглядеть он при этом может как обычно, но его сознание сужается: он может уронить чашку, забыв контролировать руки, или нечаянно сломать что-то, порезаться или обвариться, упасть. Для его безопасности тому, кто сообщает плохие новости, нужно позаботиться о своем собеседнике: убрать из рук все предметы и усадить человека, прежде чем рассказывать ему о произошедшем. Это не убережет человека от эмоциональной боли, но не даст ему нечаянно причинить себе вред в случае сужения сознания;

●неспособность адекватно реагировать на стимулы, поступающие из окружающей среды. Такая оглушенность на какое-то время закрывает человека от всего, что происходит вовне. Он может не слышать, не видеть, не ощущать прикосновений. В таком состоянии может быть невозможно соблюдать внешние правила: например, невозможно уйти, хотя об этом просят, или невозможно выпить поданный стакан воды. Также человек в остром стрессовом состоянии может демонстрировать парадоксальные реакции: например, смеяться, глядя на что-то пугающее, или агрессивно отвергать заботу другого;

●дезориентация. Человек может потерять знание о том, где и с кем он находится, а также возможность выполнять элементарные действия – открыть дверь, ответить на вызов в телефоне, открыть консервную банку. Он может повторять снова и снова: «Что мне делать? Что мне теперь делать?», или делать что-то странное, вроде укладывания ребенка спать в шесть часов вечера или приготовления ужина, в котором сейчас точно нет необходимости.

Эти симптомы могут сопровождаться вегетативными признаками сильной тревоги или страха (к таким признакам относятся учащенное дыхание и сердцебиение, побледнение или покраснение, замирание или двигательная гиперактивность, потеря чувствительности или искажение физической чувствительности). После восстановления нормального функционирования воспоминаний об этих нескольких часах или днях может не сохраниться или они сохранятся не полностью.

Почти у каждого есть опыт таких эпизодов. Например, когда я узнала о том, что мой партнер (с которым я была в длительных отношениях и с которым рассталась за несколько дней до этого) попал во взрыв склада боеприпасов и сейчас находится в другой стране, в больнице и с раздробленной ногой, – я плохо помню следующие тридцать-сорок минут, но помню несколько моментов: что заходила соседка, с которой я разговаривала слишком громко, что у меня замерзла вода в неисправном холодильнике и я не знала, как мне теперь попить, если бутылка превратилась в кусок льда, что мои мысли были растерянными и беспорядочными: «Что мне делать? Мне нужно купить билет прямо сейчас? Должна ли я лететь? Должна ли я делать хоть что-то?» Я помню, что ходила по дому, неспособная остановиться (зашедшей ко мне соседке приходилось ходить за мной), и не выпускала из руки телефона, на который пришло это сообщение.

Через час я пришла в себя, сознание прояснилось, и я смогла принять решения и обсудить их с друзьями. И смогла попить: около холодильника стояла целая упаковка с теплой водой. Но работать в тот день не смогла – еще несколько часов я думала только о том, что случилось, а потом уснула от усталости.

Такой стресс чаще всего проходит сам по себе, когда включаются адаптивные возможности организма. Человек полностью восстанавливается, если уровень стресса не превышает его адаптивных возможностей и если нет отягощающих факторов – к которым можно отнести длительность воздействия, неподдерживающую среду, и потому стыд и вину, базовую высокую чувствительность и нестабильность нервной системы, а также переживание собственных беспомощности и бессилия, которые присутствуют в контексте ситуации (например, такими чувствами сопровождается ситуация сексуального насилия, и потому она опасна в смысле развития посттравматических симптомов).

В тяжелых случаях воздействие стресса огромной силы может привести к диссоциативному ступору, когда человек надолго или навсегда выпадает из мира реальности, полностью теряя способность реагировать на происходящее в нем.

В случаях, когда острый стресс не может быть полноценно пережитым из-за осложняющих факторов, развивается посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР).

ПТСР – это особое состояние психики, при котором она как бы застревает на эпизоде или эпизодах из прошлого, организуя внутреннюю жизнь человека вокруг них очевидными (вторжения воспоминаний, мысли, чувства) и неочевидными (диссоциации и стереотипии) способами. При превышении адаптационных психических и физических сил нормальная жизнь нарушается и, кроме специфических симптомов посттравматического расстройства, длящееся ПТСР обрастает дополнительной психической симптоматикой в виде депрессий, тревожных расстройств и проблем зависимостей, которые будут иметь специфические для травматика динамики.

К специфическим симптомам ПТСР относятся…

1. Вторжения, или флешбэки. Эпизод или эпизоды, случившиеся в прошлом человека, имеют тенденцию к тому, чтобы продолжать проживаться как присутствующие в настоящем, а не в прошлом. Это комплексное переживание, в котором ощущения, чувства, состояние мыслительной деятельности, физические реакции человека оказываются идентичными или близкими к идентичным с ситуацией травмы. Флешбэк – это когда вернувшийся с войны замирает или бежит искать укрытие от грома или громкого хлопка, чувствуя себя в ужасе, ощущая запахи боя на мирной улице и даже видя на стенах домов трещины и разломы от попаданий бомб. Также флешбэк – это когда пережившая токсичные отношения девушка переживает приступ паники и гнева в ответ на замечание партнера, похожее на реакции ее бывшего, и ощущает себя такой же сломленной, пустой и напряженной, как и тогда.

Флешбэки осложняют жизнь прежде всего тем, что подменяют собой реальность и резко снижают возможности адекватных реакций в ситуациях, похожих на травматическую. В примере с девушкой после токсичных отношений она может испытывать все эти невыносимые чувства в ответ на безобидные ситуации: например, они сидят в ресторане, и ее партнер говорит: «Мне не понравилась еда». В ее прежних отношениях такие фразы имели подтекст: «Ты плохо выбрала ресторан», «Мы больше не будем ходить в рестораны», «Ты плохая хозяйка, потому что не хочешь готовить дома», «Я чувствую себя несчастным, и ты в этом виновата, и поэтому тебя ждет месть» и так далее. Когда она слышит «Мне не понравилась еда», она испытывает страх, а за ним – гнев, который всегда возникает в качестве защиты в пугающих ситуациях. Поэтому она отвечает своему новому возлюбленному: «Знаешь, это твои проблемы, что тебе не понравилось. Готовь тогда сам, а не критикуй. Я никуда с тобой больше ходить не буду», – и уходит, дрожа от ярости. То, что фраза партнера может быть буквальной и означать только то, что в ней содержится, находится за пределами ее восприятия.

Флешбэки вызываются стимулами, которые сначала носят специфический характер, но со временем, с прогрессированием нарушения, становятся все менее специфичными. Этот феномен имеет отношение к работе нервных связей: травматический эпизод формирует в коре очаг постоянного возбуждения, который обрастает нервными связями, которые, в свою очередь, также обрастают нервными связями. Таким образом ассоциации, вызывающие к жизни травматические воспоминания, становятся все более удаленными: так, переживший нападение сначала испытывает возвращение воспоминаний в ответ на чужие прикосновения, потом – на любые прикосновения, а со временем и при любом выходе из дома (при развитии тяжелого ПТСР с агорафобией). При этом содержательные флешбэки, с образами, с различимыми чувствами и мыслями, являются признаком хорошей динамики в терапии: при работе с застарелыми травмами травматические вторжения появляются не сразу, а в процессе, когда воспоминания становятся более доступными. Картина застарелой травмы до этого стерта и трудноразличима.

Видом вторжений являются и ночные кошмары.

2. Навязчивые мысли о произошедшем. После любого стресса какое-то время нас заполняют мысли о том, что случилось. Мы перебираем варианты действий или слов, разговариваем с собой на предмет утешения и поддержки, пытаемся осознать опыт, который с нами случился, и интегрировать его. Точных сроков для таких процессов не существует, однако время, которое требуется на них, не бесконечно: для тяжелых потерь в норме оно составляет около года, и от этого можно сориентироваться на примерные сроки для других ситуаций. Например, постоянно думать о ссоре с подругой – это нормально несколько недель, но тревожно, если продолжается несколько месяцев. Плохой комментарий или оскорбительное замечание нормально переживать несколько часов или сутки-двое, и плохо, если спустя несколько дней человек продолжает крутить в мыслях то, что было ему сказано, анализировать, предполагать, догадываться, интерпретировать, еще и еще создавать варианты ответов. Обдумывание ночного кошмара должно пройти за пару часов – и не должно остаться до утра следующего дня или задержаться на еще более продолжительное время.

Например, парень спустя три года после расставания все еще постоянно думает о девушке, с которой он пробыл три месяца. Он размышляет о том, что его в ней зацепило, что происходило потом, но самое главное – о том, что он сделал не так. Перечитывает переписки. Вспоминает разговоры и поступки. Конечно, это признак травмы: не обязательно связанной именно с этой конкретной девушкой, скорее травмы брошенности, раннего непрожитого опыта расставания, который остался травматичным и оживает в любых его взрослых отношениях – поскольку расставания являются частью происходящего между людьми, он не может их избежать совсем, но вынужден снова и снова пытаться осмыслить тот непрожитый ранний опыт.

3. Чувства, которые не имеют динамики. Чувства, которые не развиваются, не меняются и не проходят, являются симптомом травматизации. В норме любые эмоции не остаются одинаковыми на протяжении лет, они усиливаются или утихают, превращаются в свои противоположности, получают новую глубину, вовсе уходят в прошлое. Это справедливо и для плохих, и для хороших чувств. Так же, как постоянно изменяется наше тело, живая и здоровая психика тоже постоянно меняется. То, что спустя длительное время чувствуется как «мне все так же больно», «я все еще его люблю», «я по-прежнему в ярости» – это застывшие чувства, остановленная внутренняя жизнь и травма.

Такие чувства не обязательно относятся именно к ПТСР, хотя в любом ПТСР они есть. Иногда они указывают на невыносимую ситуацию в прошлом, притом что других посттравматических симптомов у человека не развивается. Например – человек может никогда так и не простить тех детей, которые травили его в школе, и чувствовать по отношению к ним обиду и злость. Бывшую подругу, которая подставила перед родителями или перед мужем, можно не захотеть видеть больше никогда. Любовницу мужа, к которой он ушел, можно всегда избегать, даже если новые отношения с ней были бы оправданны в смысле карьеры или социальных связей. «Ну прости ты их уже, сколько можно обижаться, столько лет прошло» – это несправедливое требование для того, кто пережил сложные времена по вине кого-то другого, и он имеет право на сохранение своих обид и гнева настолько, насколько ему хочется (притом что других симптомов ПТСР у него нет).

4. Разнообразные диссоциации. Диссоциация – это отщепление из психики какой-то части, которая относится к эмоциям, чувствам, потребностям и желаниям, ощущениям. Травматическая диссоциация случается в связи с чрезмерной интенсивностью переживания и попыткой адаптироваться, пережить то, что происходит, что может потребовать потери чувствительности. Тот, кто переживает травмирующее событие, может лишиться страха, или диссоциировать слишком большой гнев, или перестать ощущать свое тело, которое внутри травмы вынуждено переносить слишком большое напряжение или боль. Диссоциированы могут быть воспоминания (о травматических событиях), навыки и умения (например, мать, получившая известия о смерти дочери в момент написания письма, теряет способность писать), целое чувство (травматическая глухота, травматическая слепота, которая раньше называлась истерической слепотой), желание или ряд желаний (сексуальные желания часто оказываются диссоциированными после эпизодов насилия), подвижность части тела или глобальная способность двигаться (травматические параличи и парезы, например потеря подвижности и чувствительности правой руки у вынужденного палача). Диссоциирована может быть целая личность, то есть комплекс чувств, реакций, движений, которые олицетворяют собой что-то невыносимое, то, от чего пришлось отказаться в процессе развития. Последний феномен называется «диссоциативным расстройством личности» или «феноменом множественной личности» и всегда связан с хроническими тяжелыми травмами насилия, сопровождающими длительный период раннего развития.

Диссоциативное расстройство личности не относится к повседневным расстройствам, это статистически редко встречающееся нарушение, о котором мы можем узнать из книг или фильмов (и образ которого в этих художественных произведениях обычно подан неоправданно романтичным или мистифицируется). Однако в повседневной жизни мы встречаемся с большим количеством диссоциаций как у себя, так и у наших близких. Тот, кто чувствителен к себе, может заметить странное чувство, которое возникает при соприкосновении с диссоциацией, в другом: это чувство, что реальность уплывает, что происходит что-то странное, но что – сказать очень сложно. Картина мира диссоциированного не складывается в цельный и непротиворечивый образ, и это заметно в том числе по реакциям наблюдателя.

Например, девушка, пережившая жестокое избиение, вызывает у своей семьи сильную тревогу, хотя уверяет, что все в порядке. Она говорит о радости от жизни, которую теперь ценит, о том, что это серьезное событие облегчило невроз, в котором она постоянно жила, и она меньше страдает, поскольку больше находится в актуальном моменте. Она вроде бы двигается дальше по жизни, заводит новые отношения, берет ипотеку, не боится выходить из дома. С другой стороны – если посмотреть на факты, то новых отношений у нее не одни, а семь, ипотека слишком большая, а из дома она выходит для того, чтобы отправиться в бар по соседству, из которого возвращается одна, поздно, пешком, позволяет себя подвозить незнакомым людям, а иногда и дерется на улице или за барной стойкой. Она точно не в порядке, но не понимает этого, поскольку ее боль, страх и гнев диссоциированы. Разговаривать с ней – как заглядывать в черную дыру: защитные механизмы ее психики работают так хорошо, что поневоле ощущаются и собеседником, но не в смысле «все с ней хорошо», а в смысле «происходит что-то странное, и меня это пугает».

Можно говорить о том, что у травмированного нарциссической травмой диссоциирован стыд, что и делает человека с нарциссическими проявлениями или с нарциссическим расстройством личности настолько бесстыдным и неэтичным. В норме ко всем чувствам человек должен оставаться чувствительным, но не чрезмерно. Не испытывать стыда вообще – это такое же нарушение, как всепоглощающий, уничтожающий стыд. Интересно, что оба эти варианта обращения со стыдом свойственны выходцам из одинаковых семей. Тот, кому стыд остался доступен, – нарциссическая жертва, травмирован меньше, чем тот, у кого стыд оказался диссоциирован.

Диссоциированным может быть горе, и это играет огромную роль в формировании зависимой структуры личности, когда вторгающееся горе требует глушить себя еще до того, как само чувство будет осознано. Диссоциированным может быть тело, и это также провоцирует развитие множества аддикций и девиаций, но по парадоксальной причине – не в жажде притупить острое переживание, а в поисках способа ощутить хоть что-то.