Текст книги "Главный редактор. Психологический детектив"

– …и мутантов в космос отправляет, бороздить просторы Вселенной, угу, – подытожила Женя. – Мусик, в основе любого политического конфликта лежит экономическая выгода. Кто бы ни был врагом Гречишникова, сыр-бор завязан на деньги. На очень большие деньги. А не на галактический апокалипсис с ДНК-мутантами. Он, видимо, кому-то перешел дорогу, и его собираются поставить на место или потуже затянуть узду. Не исключено, слухи в твоем НИИ отчасти верны. Возможно, насолил кому-то из правящих кругов США. Меня же в Лос-Анджелес отправляют, в конце концов.

– Вжик, сложно судить, насколько наши институтские сплетни соответствуют действительности. Но красной нитью проходит идея: Гречишников боится покушения. Не знает врага в лицо и пытается вызвать на открытый бой. Поэтому и нарисовался в НИИ. Сама говорила, он не дает интервью, не выходит на публику из-за «нефтяного закона», или как там правильно называется? То, как набросился на тебя на черной лестнице, – разве не довод в пользу этого?

– Мусик, он просто перепутал, принял за кого-то.

– Вот именно! Ожидал другого! А нарвался на тебя. И изменил тактику. К тому же, подумай. О его присутствии мне сообщили меньше чем за сутки. Это же дурдом. Подготовка к визитам таких персон длится неделями. Вопросы безопасности и прочее. А тут – как снег на голову. Ощущение, что специально создал эффект неожиданности. Рассчитывал, что кто-то воспользуется толчеей и паникой, попытается застигнуть врасплох, выйдет на связь с ним. Но никто не появился. Кроме тебя, черт бы побрал твою неуемность.

– А что, стройная теория, – поддержала Лена. – Тоже, конечно, нелепая. Но получше мутантов в космосе.

– Его главный интерес – в сфере ТЭК, – покачала головой Женя. – Уверена, катавасия вертится вокруг «нефтяного соглашения». Он всегда выступал против. Очевидно, закон идет вразрез с его планами. Может, не достает компромата на тех, кто лоббирует проект. И сейчас, на грани его подписания, хватается за соломинку, чтобы добыть сведения. Сам сказал, что год не вспоминал обо мне. И наша встреча – «счастливая случайность», которую решил использовать. Вот только как поездка в Голливуд связана с российской «нефтянкой», ума не приложу. Видимо, там появятся люди, от которых получу информацию.

– Слушай, а точно «Блестящий слог» имеет отношение к Гречишникову?

И Женя заметила: у Маши промелькнула надежда, как у нее самой несколько часов назад. Она протянула страницу из ежедневника.

– Это передали после звонка Лельки. Как видишь, в моем деловом расписании значится сделать конспект для Павла Алексеевича и не забыть про подарочек.

Некоторое время троица сидела в тишине. Маша взяла с тарелки бутерброд и принялась сосредоточенно жевать. А когда прикончила его, отряхнула крошки и постановила:

– В общем, так! Завтра идешь за премией, роняешь на сцену слезы счастья и убедительно радуешься. В понедельник берешь Петушка за грудки и пробуешь выдавить хоть каплю информации. Вряд ли сукин сын дельное скажет, но мало ли! Потом летишь в Америку с волшебным диктофоном. И ищешь сволочей, которые нужны Гречишникову. Но соблюдаешь максимум осторожности – слышишь, женщина без инстинкта самосохранения? – максимум! А мы бдим ситуацию здесь. Когда законопроект подпишут?

– Со дня на день. Самое позднее – в конце июля.

– Отлично. До этого времени держим оборону. Да, Лелька?

– Угу. Минометов закупим – и вперед.

– Бог с тобой, это вчерашний день! У меня любой лаборант из подручных средств вроде зеленки и пищевой соды смастерит бактериологическое оружие, так что за этим дело не станет. Думаете, почему прибавки к жалованию не просят? Властью наслаждаются. Они люди интеллигентные и высокоразвитые: им достаточно осознавать свое могущество. А кушать ту же соду могут… Ладно, шутки в сторону. Вжик, пока загораешь в Калифорнии, нужно иметь связь. Чтобы знать, откуда вытаскивать твою тощую задницу, если она все-таки крепко влипнет.

– Сотовый будет. Он, правда, прослушивается. Но если сменю аппарат, мало что изменится. У Гречишникова достаточно длинные руки, чтобы в новый мобильник также подсадить «жучок». Кроме того, у него должна быть уверенность, что я выступаю в его команде. Если стану менять телефоны, он поймет, что я затеяла свою игру.

– Да, проблема. Электронную почту тоже наверняка читают, так что отпадает… Хотя есть старый проверенный способ. Пишешь письмо о погоде-природе и в него органично, через несколько слов, вставляешь нужную информацию. Ну, например, каждое седьмое слово – или пятое, десятое, как договоримся – то, о чем действительно хочешь сообщить. Для постороннего – это обычный, непримечательный текст. Но тот, кто знает код, прочитает истинное послание.

– Не подходит.

– Почему, Вжик?

– Потому что «старый проверенный способ». Всякий, кто знаком с дешифровкой, на раз-два раскроет такую тайнопись.

– Мы придумаем сложную комбинацию. В каждой третьей строчке читать четвертое слово. И при том с конца.

– Нет, это слишком трудно. Сходу не написать такое письмо, мозг сломаешь. А речь идет об экстренной связи. Кроме того, самый запутанный шифр можно разгадать. Просто времени уйдет чуть больше.

– Ну, тогда это утопия, – пожала плечами Маша. – Мы, махровые дилетанты, не облапошим агентуру, которая натаскана взламывать любые коды. Никто из нас не занимался подобным, а в распоряжении Гречишникова такие ресурсы, что страшно подумать. Однако надежная связь необходима. Иначе поеду с тобой даже с риском испоганить жизнь нам обеим.

– Да, – подхватила Лена. – Пусть наша загубленная судьба станет тебе уроком. Может, найдешь работенку поспокойнее и научишься писать статьи про биодобавки, ортопедические матрацы и кремы от морщин. Возможно, даже светскую жизнь станешь освещать. Хотя сколько черновиков переведешь, прежде чем толк выйдет! Представляю расходы мировой бумажной промышленности на твои тексты. А ведь черновик – это…

– Стоп, придумала! – перебила Женя, и в ее глазах загорелся огонек. – Да, нас засекут, если переписываться в интернете. Насколько понимаю, для того, чтобы засечь, достаточно что-то отправить или получить. Системы связи построены на этом… как его там? Билинг? Пеленг? Ведь мне рассказывали, – она нетерпеливо побарабанила пальцами, вспоминая название. Лена и Маша переглянулись, вникая в суть проводимого ликбеза. – Ладно, неважно. Смысл в следующем. Когда данные передаются с сервера на сервер, их можно перехватить. А если они просто лежат и к тому же неизвестно где, сделать это сложнее. Понимаете?

– Чего тут не понять. Если что-то сунуть на полку, да за семь замков, оно там и пылится. А украсть можно только при транспортировке.

– Именно, Мусик. И взять это может лишь тот, у кого ключи от всех семи замков.

– То есть тот, кто положил.

– А вот и нет. Мы сделаем три дубликата. И у каждой будет доступ к этой прибитой намертво полке, на которую, в случае необходимости, положим не предназначенное для чужих глаз.

– Вжик, заканчивай сыпать аллегориями. Что за потайная кладовая?

– Обыкновенный черновик. Пишем электронное письмо, но не отправляем, а сохраняем в ящике. Хотя лучше отказаться от почтовых серверов. Случись что, их станут шерстить в первую очередь. Пусть будет, например… ну, какой-нибудь форум. Или сайт знакомств. Да, точно, сайт знакомств! Идеально! – Женя довольно прищелкнула языком. – Регистрируем анкету, создаем виртуальную личность. Вешаем фотографию, заполняем поля, все стандартно. Делаем так, чтобы персонаж был похож на реального человека и не выделялся на фоне других. Анкета спокойно висит на сайте до тех пор, пока кому-то из нас не потребуется выйти на связь. Тогда создаем сообщение, в котором пишем все, что хотим сказать. Но не отправляем, а сохраняем как черновик. И каждая сможет прочитать его, зайдя в личный кабинет и восстановив послание. Оно хранится на сервере, никуда не пересылается. Значит, его нельзя перехватить, даже зная название сайта. Потребуется перелопатить тонны информации, прежде чем нас вычислят. Ну если не засветим анкету, логин и пароль. И лучше бы работать с чужого компьютера. Но уж как пойдет. Способ-то для экстренной связи.

Подруги посмотрели на Женю с восхищением. Лена покачала головой, как бы признавая, что не в восторге от происходящего, но снимает шляпу перед хитрой придумкой. А Маша не удержалась:

– Знаешь, Вжик, начинаю понимать, откуда у Гречишникова неистовая вера в тебя! Но кстати, еще нужен тайный сигнал. Слово или фраза, которая даст понять, мол, залезь в кладовку, посылка пришла.

Они задумались, что сделать условным знаком. Очевидно, должно быть емкое и простое сообщение, способное указать на скрытый смысл, ясный адресату, но не врагам. Женя, перебирая в уме варианты, потянулась к тарелке за последним бутербродом.

– Из-за нервов аппетит ни к черту. Живу на сухом пайке.

– Бутербродная диета – не выход.

– Прекрасно, девочки, на этом и остановимся! Пароль – «Аппетит ни к черту», отзыв – «Завязывай с бутербродами», – заключила Маша. – Все, объявляю перерыв в заседании. После пережитых ужасов настаиваю на порции коньяка. И еще зверски голодна – у меня с аппетитом полный порядок. Поэтому если не наведу шороху на фуршетном столе, сама загрызу Вжик раньше, чем Гречишников или кто-то другой.

Вручение премии «Блестящий слог» прошло пафосно и с нарочитой суетой. Дом журналиста был забит под завязку работниками пера, издателями и телевизионщиками. Зал, в котором проходило главное действо, едва вместил гостей, разодетых в вечерние туалеты.

На церемонии награждения Женя «роняла на сцену слезы счастья и убедительно радовалась». В общем, справилась с задачей на отлично. Когда все награды нашли обладателей, народ, обмениваясь впечатлениями, сплетнями и шутками, перебрался в банкетный зал.

Женя неплохо относилась к таким мероприятиям. В отличие от Лены и Юры, ее присутствие на тусовках не было долгом службы. Поэтому в компании учтивых пустозвонов с их ни к чему не обязывающими беседами ей нравилось наблюдать за играми, в которые играли собравшиеся. И угадывать, кто на самом деле скрывается за благообразными масками.

Большая их часть всегда – мишура, картонные шаблоны. Как карнавальные маски, которыми торгуют у метро в канун Нового года. Лакированные, обсыпанные конфетти, они стараются перекричать друг друга и готовы подарить трафаретную радость обладания ими.

Интересные личины встречаются нечасто, и под ними прячется нечто примечательное. Такие не меняют ежесезонно. Изящные, рельефные – над ними поработал мастер-виртуоз. Этим произведениям искусства все нипочем. Облей их водой – краска не поплывет. Опали огнем – смахнут пепел и рассмеются. Их можно сорвать, бросить на пол, попытаться разбить. Но они будто сделаны из неизвестного науке сплава, в котором слились прочность титана и упругость резины.

На любом шоу Женя безошибочно вычисляла таких. И задумывалась: что гонит эту маску сюда, в чуждое стадо? Что заставляет искрометно шутить, не повторяясь в юморе? Ведь заранее знает, что те, другие, попроще, даже не заметят повтора. К чему разжигает огонек зависти и обожания? Что за прожорливый зверь сидит в ней? Почему не приручит его и не поставит на страже своих интересов? Зачем позволяет грызть поедом изнутри?

Вот и сейчас она потягивала шампанское и наблюдала за платьями, шуршащими по ковру, и костюмами-смокингами. Да, мысли крутились вокруг собственной судьбы, но, находясь здесь, на светском рауте, снова задумывалась о «звере», гложущем каждую красивую маску. Сегодня все повторялось по знакомому сценарию. Как театральная постановка, на которую ходишь не первый сезон.

Лена отошла пообщаться с чиновником Минпечати. Гости бродили по залу, разбивались на группки и вели светские беседы. Лауреаты и жюри слушали дифирамбы в свою честь. Шоумены блистали заготовленным юмором, а остальные смеялись и делали вид, что верят в удивительный экспромт.

Организаторы постарались на славу, всего было в достатке: вина, закусок, знаменитостей и забав. Народ успел хорошенько выпить. В глазах смеющихся женщин и галантных мужчин сверкало предвкушение субботней ночи.

За соседним столом сидел веселый мужчина в возрасте. Как поняла Женя, тот был собкором с периферии и приехал в Москву, чтобы подготовить материал о «Блестящем слоге». Он много пил, ел и рассказывал анекдоты «с бородой». В общем, являлся типичной «картонной маской», мотыльком, который залетел на этот праздник жизни и с удовольствием предавался ему.

Поодаль расположился еще один персонаж. На вид – ровесник Жени или чуть постарше. Симпатичный, поджарый, скуластый, с темными прямыми волосами – он излучал умение нравиться, о котором знал и не стыдился использовать его в своих целях. Брюнет флиртовал налево и направо, купался в лучах женского внимания и был ярким образцом редкой маски. Вокруг него вился рой женщин, которые летели к нему как бабочки к огню. И каждая больно обжигалась, но не имела права обижаться на это. Она же сама прилетела, так?

Женя видела, что он – восхитительный честнейший подлец, который устанавливает правила в игре. Ему не нужны эти женщины. Нужна лишь игра, в которую он играет со всеми, кто попадает в его сети. Кормит своего внутреннего голодного «зверя» пустыми девичьими надеждами.

В это время подошла Лена и ухмыльнулась:

– Что, опять играешь в игру «Маска, я тебя знаю»? И кто жертва?

Женя кивнула в сторону брюнета, который общался с белокурой красоткой.

– А, Мишка Трезоров, – с видом знатока произнесла Лена и выдала краткую вводную. – В «Спорт-Экстриме» работает. Грандиозный фотограф и грандиозный плейбой. Снимает автогонки, соревнования сноубордистов и смазливых куколок. Вся Москва за ним гоняется. Половина мечтает заполучить в штат, а другая половина – в постель. А он заигрывает с работодателями и с женщинами, но никому не дается. Поговаривают, будто поспорил на ящик французского коньяка, что переспит со своей редакторшей. Но та держит на приличном расстоянии, поскольку замужем и все такое.

– Откуда тебе-то известно? – прыснула со смеха Женя.

– Да об этом только ленивый не знает. Мои девчонки из отдела чуть ли ни все у него дома перебывали. И говорят, он того стоит.

– Чего – того?

– Легкости, которой пропитан насквозь, хоть выжимай.

– Точно подметила.

– Ну я же пишу о светской хронике.

Они устремили взгляды на Трезорова. Его вальяжная поза говорила об успешном обольщении блондинки. Та томно смеялась, трогала его за рукав, словно умоляя пожалеть, но на самом деле прося не останавливаться.

– Находишь его интересным?

– Только как редкую маску.

– С другой стороны, почему бы нет? Тебе не помешает разрядка. Ну, или наоборот, зарядка. Знаю, обычно Мусик дает такие советы, но… Как о любовнике о нем легенды слагают. И думается, в этом случае больше правды, чем прикрас. Так что, может, шла бы на абордаж? Ведь в два счета у белобрысой отобьешь.

– Не хочу. Мне нужна разрядка. Но не такая.

– А какая?

Как по команде полезли мысли о Джейсоне, но Женя отмахнулась от них. И указала на золоченую статуэтку.

– Не могу идти на абордаж Трезорова, когда в голове сплошной Гречишников.

– Врешь, – прищурилась Лена. – А впрочем, как хочешь. Мне надо отловить еще парочку звезд, пока они не налакались. Не скучай. Забудь хоть ненадолго о министре… И подумай о фотографе, – заговорщически подмигнула она, вставая со стула и поправляя бретельку шелкового платья.

Женя вздохнула и огляделась. Вечер развивался по законам жанра. Еще час – полтора, и лицедейство вступит в самую безобразную стадию. Градус веселья и отчаяния станет нарастать, пока не достигнет апогея. Маски начнут оплывать под жаром страстей, теряя привлекательность и свежесть. Кажется, с нее достаточно. Наблюдать дальнейшее не было ни малейшего желания.

Допивая шампанское, задумалась, что делать дальше. Домой не хотелось. Спасибо, насиделась в четырех стенах. Можно поехать к Маше и Косте, но вспомнила – они умотали к родителям на дачу. Лелька до победного останется здесь, а потом отправится на открытие нового ночного клуба. В другое время она составила бы ей компанию, но сейчас чувствовала, что сыта по горло маскарадом. Срываться, ехать к знакомым-приятелям, которые тоже тусовались где-то и наверняка обрадуются ей, – сомнительная альтернатива. Все то же самое, что и тут.

Да, требовалась разрядка. Нужен кто-то, к кому можно прислониться, обнять и расслабиться. Кто-то далекий от игр.

Чем отчетливее Женя понимала это, тем тоскливее ей становилось. Разудалые танцы захмелевших номинантов под грохочущую музыку раздражали. Седоватый собкор-провинциал успел хорошенько набраться и поглядывал в ее сторону масляными глазками. Под ложечкой засосало: еще немного – и он напьется до совершенной смелости, после чего неуклюже полезет приставать. Трезоров исчез из поля зрения. Блондинки тоже не наблюдалось. Выводы напрашивались сами. Гости танцевали до упаду, переходили от столика к столику, давно позабыв, кто где сидел изначально. От происходящего выворачивало наизнанку.

Уже созрело решение все-таки ехать домой, когда сквозь царящий угар Женя услышала, что в сумке зазвонил мобильный. В другое время вид номера, высветившегося на дисплее, породил бы томительное чувство. Но теперь звонок Юры обрадовал.

– Привет, – она прижала плотнее трубку.

– Привет… Тебя показали в новостях. Поздравляю. Судя по звукам, отмечаешь?

Его голос тонул в залихватской какофонии.

– Выйду из этого бедлама, подожди минутку.

В холле народу оказалось меньше, а обстановка – тише. Сюда доносились звуки буйного празднества, но, по крайней мере, можно было поговорить.

– Я… да, спасибо, – запнувшись, поблагодарила Женя.

– Боюсь представить, что посулила Лейбниц, раз ты перешла на сторону «глянца».

– Это разовая акция. Я лишь помогала, – улыбнулась она знакомым ироничным интонациям. – Лавры славы принадлежат Лельке.

– Значит, ты везунчик. Одна статья – и сразу высшая награда, – в голосе звучали теплые, грустные нотки. – Как ты вообще? Все хорошо?

Было слышно, что вопрос не для проформы. И премия – лишь предлог для звонка. По оттенкам пауз чувствовалось, что он соскучился. Не по сексу и не по разговорам. Просто – по ней. Как ни крути, близость общения сложно взять и вычеркнуть в один присест. Притвориться, будто и не было последнего года жизни.

Как она вообще? Все ли у нее хорошо? Врать нет резона. Правду говорить нельзя. Да и не имело смысла.

– Я более-менее в порядке. Есть проблемы на работе, но все решаемо. А как ты?

– Нормально. Осенью, видимо, поеду в Нью-Йорк. Музей Гуггенхайма хочет выставлять мои картины. Ты же знаешь, это очень круто.

Она знала. Но в его голосе не звучало особой радости. Скорее, наоборот. Будто главной новостью стал не интерес, проявленный одним из лучших музеев мира к его полотнам, а факт, что этим достигнут профессиональный предел. И непонятно, к чему стремиться дальше. Но Юра не такой человек, который опустит руки. У него настоящий талант. Пусть не до конца понятен сюрреализм его творческой натуры, но он пишет хорошие картины. Ему есть куда расти, и он умеет передвигать планку выше, едва берет очередной барьер. Кроме того, по большому счету, он неплохой человек. Пусть с недостатками, которые злили и порой доводили до слез. Но он был близок ей. Что особенно сильно ощущалось теперь, во время телефонного разговора, в котором молчания было больше, чем сказанных слов.

– Где ты?

– В мастерской, – ответил Юра, также чувствуя, что они на одной волне и тонко улавливают настроение друг друга, чего не случалось уже очень давно.

Женя представила «оплот нонконформизма», как он называл свою студию. Высокие потолки и стены, выкрашенные кремовой пастелью. Бережно сложенные на стеллажах холсты, краски, закрепители и затейливые приспособления, о назначении которых она понятия не имела. Эти вещицы казались чем-то магическим, полным сакрального смысла. В начале отношений ей нравилось смотреть, как Юра ловко, буднично и просто использовал их. Орудовал ими так, словно инструменты – продолжение его самого. Часть тела, с которой сроднился и не замечал. И когда под кистью рождались невероятные сюжеты, это вызывало трепет, как если бы она наблюдала что-то очень интимное и личное.

Воображение нарисовало, как он лежит на диване, закинув руку за голову и слушая ее дыхание в телефонной трубке. Представила лицо, пшеничную шевелюру и взгляд, блуждающий по комнате в поисках ответа, почему никто не знает, как так выходит: два взрослых человека понимают, что не могут быть вместе. И казалось бы, это должно способствовать тому, чтобы легко все отпустить. Но почему-то, напротив, заставляет из последних сил тянуться друг к другу, доказывая родство душ даже при расставании – в этой продолжительной ситуации взаимного отвыкания.

В банкетном зале грянул залп музыки. Нестройный хор разноголосья подхватил мотив. Из комнаты отдыха вышли смеющиеся Трезоров и блондинка. Девица выглядела помято и поправляла юбку. Кто-то проскочил мимо, на ходу проливая шампанское, но не замечая этого. По лицу Жени, охватившей взглядом картину, пробежала тень брезгливости. От всего веяло невыносимой пошлостью. Казалось, физически пачкаешься об нее.

Решение пришло само. Почему, собственно, нет? Она соскучилась по нему. И нуждается в тепле. Настоящем и искреннем.

– Юра?..

– Да?

В вопросительном «да» послышалась надежда, которая ободрила ее:

– Честно, не знаю – зачем, но… Можно, приеду сейчас?

– Я бы этого хотел.

– Тогда до скорого.

* * *

До отъезда в США оставалось два дня, и Женя пыталась разобраться не только с перевернутой вверх дном жизнью, но и с чемоданами, которые были в таком же состоянии.

В это же время Ларс Свенссон решал другой важный вопрос. Его разбудил неприятный звонок, и снова заснуть, отложив проблему до утра, было нельзя. Прогнав остатки сна, он прошел на кухню и налил грейпфрутовый сок.

Насколько позволял образ жизни, он ночевал здесь, у себя, в квартире в центре Стокгольма. Не сказать, чтобы испытывал привязанность к стенам или вещам. Просто тут было удобно. Не приходилось общаться с портье, горничными и прочей челядью, которой всегда в достатке, если по долгу службы останавливаешься где-то на ночь. Порядок, продукты в холодильнике и остальной быт организовывался как бы сам собою, в его отсутствие. И приезжая сюда, он отдыхал. В первую очередь, от разговоров с кем-либо.

Возможность побыть дома выдавалась нечасто. Поэтому было неприятно, что уединение нарушили именно теперь. Но хотя сон досадно прервали, он отметил, насколько хорошо работает выстроенная им система информирования. Впрочем, радоваться приходилось лишь тому, что данные своевременно попали в его руки, а не ускользнули в грандиозном потоке, проходящем через него ежедневно.

Ларс сделал пару глотков сока и поморщился. То ли от горчащего привкуса грейпфрута, то ли из-за предстоящего телефонного разговора. Он набрал знакомый номер и, опуская детали, обычно мало интересовавшие босса, сообщил:

– Гречишников отправляет в Лос-Анджелес своего человека. Это Евгения Мельникова. Но пока нет подтверждений, что он знал о ее встрече с Джейсоном Беркли. Все может оказаться простым совпадением.

– Вот так? В любом случае, тем хуже для него.

– Если это провокация, он должен понимать всю степень ее безумия. Гречишников псих. Но не настолько.

– Как бы то ни было – действуй. Ты знаешь, что делать. И выясни, откуда он получил сведения. Не верю в случайности. Похоже, этот пыжик пытается мне демонстрировать власть. Сумасшедший.

– Что насчет Мельниковой?

– Возьми под личный контроль. Остальное обсудим при встрече.

Ларсу не понравилось поручение. Он привык брать под контроль отрасли экономики, сферы научных знаний и политические ситуации на отдельных континентах. Заниматься мелкой сошкой, обывателем – как-то унизительно и досадно.

Конечно, он понимал, почему босс приставил его к Мельниковой. И в общем, соглашался, что мера предосторожности оправданна. Но идея погрязнуть в рутинной работе рядового сотрудника спецслужбы ему не улыбалась. Ну хорошо, на крайний случай пусть бы дамочкой занимался какой-нибудь подведомственный секретный отдел. При всем уважении к боссу и понимании важности проблемы все-таки глупо ему – Ларсу Свенссону – забивать голову такими вещами.

* * *

В квартире, расположенной в элитной высотке на Воробьевых горах, царил беспорядок. Гречишников спешно паковал чемодан, складывая в него лишь самое необходимое. Когда раздался стук в дверь гостиной, он через плечо бросил охраннику:

– Проверь сигнализацию и систему наблюдения. Выходим через пять минут.

– Не выходим, шеф. Планы изменились.

Гречишников резко обернулся и только теперь увидел, что помимо секьюрити, служившего ему верой и правдой пятнадцать лет, в дверном проеме маячит пара неизвестных. Их лица скрывали черные маски, а позади, в темноте прихожей лежал объемный мешок с чем-то тяжелым.

– Какого хрена?! Что это за черти? – рявкнул он телохранителю, а в его глазах проскочила искра испуга и изумления.

Один из незнакомцев вышел из тени и начал говорить на ломаном английском, с заметным восточным акцентом:

– Получен приказ о вашей ликвидации. Мы исполняем волю бен Аббаса.

– Ага, а я-то не знал! Я разговаривал с ним час назад. Так что выметайтесь отсюда и ждите внизу. Скоро поедем.

– Никуда вы не едете. Все изменилось не в вашу пользу. Пожалуйста, не усложняйте ситуацию. Ваша смерть должна выглядеть как самоубийство.

Головорезы в масках начали приближаться. Гречишников попятился и прохрипел, глядя на своего охранника:

– Как ты мог?.. Я же тебя, суку, с пеленок растил…

Под натиском киллеров ему приходилось отступать все дальше к окну. Взгляд метался между прорезями для глаз на черных масках, а трясущаяся рука указывала на чемодан, набитый пачками стодолларовых купюр.

– Возьмите деньги… Там много, очень много…

– Столько стоят журналисты и бизнесмены. Политики дороже.

– Я достану еще! Скажите, сколько?!

– Мы пришли не за деньгами, а за вами, – один из наемников навел на него пистолет. – Он заряжен капсулой сильнодействующего снотворного. Сначала вы потеряете сознание, а потом мы сделаем остальную работу. Господин Аббас пошел на эту уступку в память о вашей дружбе.

Раздался приглушенный хлопок, и плечо Гречишникова пронзила жгучая боль, которая стала растекаться по телу, парализуя мышцы и рассудок. Он осел на пол, хватая ртом воздух. Грудную клетку будто придавило прессом, руки-ноги не повиновались, а глаза застилала белесая пелена. До слуха долетел едва различимый голос убийцы – далекий и гулкий, будто из глубокого колодца, – который обращался к подельникам:

– Через пятнадцать секунд он отключится, и можно приступать. Помните, все должно быть обставлено так, будто он покончил с собой. Давайте его сюда, к подоконнику.

Послышался странный пластиковый шорох – как будто в гигантское помойное ведро вставляли одноразовый мусорный пакет. Гречишников почувствовал, как его обмякшее, грузное тело подхватили и потащили по ковру. Это было последнее, что он помнил. Сознание покинуло его, и палачи быстро закончили кровавую работу.

* * *

Самолет Евгении Мельниковой приземлился в Лос-Анджелесе поздним субботним утром, через неделю после вручения премии «Блестящий слог». Жаркая погода – вечный спутник Голливуда – в июле этого года особенно удивляла темпераментом и по обещаниям синоптиков грозилась стать невыносимой.

Женя рассчитывала, что не придется долго терпеть накалившуюся атмосферу вокруг нее – и в прямом, и в переносном смысле. Надеялась, что встретит на кинофестивале нужных людей, вернется в Москву и отдаст Гречишникову серебристый диктофон, который вызвал пристальное внимание пограничников. Пришлось соврать им первое, что пришло в голову, окрестив устройство приспособлением для сексуальной игры. Она покраснела и предложила работникам таможни включить прибор. Те хмуро отказались. И очевидно, списали горящие пунцовым щеки на стыдливость, а не на испуг, бросившийся краской в лицо. Что до действительных фантазий Жени, то она мечтала отделаться от диктофона. Ее бы воля, сразу из аэропорта отправилась бы на розыски врагов Гречишникова: так не терпелось разобраться с ними.

Ее душевное состояние напоминало город на военном положении. Утомительная осада настолько вымотала, что хотелось скорейшего разрешения ситуации – пусть даже ценой агрессивных действий, вооруженного нападения и большого риска. Неизвестность изнуряла, и развязка, какой бы ни была, сулила желанное освобождение. Не терпелось понять правила этой войны, захватить трофей и невредимой вернуться домой. Большего и не надо.

Ее не волновало, какие сведения предстояло узнать и чего они касаются. Предпочла бы вообще на время оглохнуть и ослепнуть, чтобы исключить вариант попадания в ее бедовую голову чужих тайн и секретов. Но увы, напротив, в первейшие задачи входило обратиться в слух и зорко следить за всем и вся.

Маша и Лена надавали в дорогу сотню полезных советов. Львиная доля нравоучений сводилась к тому, чтобы вовремя включать не только интуицию, мозги и диктофон, но также инстинкт самосохранения. Договорились держать связь через телефон, а в экстренном случае – писать в черновик анкеты, запущенной на международном сайте знакомств. По прихоти Маши создали мужскую регистрацию. Ее доводы отличались привычной убойностью.

– Во-первых, конспиративно. Во-вторых, осложнит задачу врагам. И в-третьих, ну разве он не зайчик? – она сложила бантиком губы и ткнула пальцем в фотографию улыбающегося пожилого негра.

– Где ты его откопала? – покосилась на нее Лена.

– В интернете и не такое есть! Я знаю в Сети места, куда не ступала нога человека!

В общем, казалось, сделано все возможное для безопасности и подстраховки. И Женя горячо молилась всем богам оптом, чтобы операция прошла удачно. Но едва шасси оторвались от взлетной полосы, полезли опасения, не забыла ли чего. Начиная с предпринятых мер предосторожности и заканчивая нелепым беспокойством за утюг, который, как мнилось, оставила включенным. Эти мысли крутились в голове, перескакивая на воспоминания о последней встрече с Петушковым.

Та все-таки состоялась за три дня до отъезда. Женя, следуя категорическому указанию подруг и здравому смыслу, поборола отвращение и вышла на открытый разговор с ним. Когда пересекла порог его кабинета, благородный, пышущий добродетелями Петушков сдулся словно воздушный шарик и стал похож на загнанного в угол пса. Не проронив ни звука, он выслушал гневные, обидные обвинения. Ничего не опровергая и не подтверждая, не отвечая на многочисленные вопросы, которые путались в пылкой речи Жени, он подытожил: «Ты – уволена. Ведь этого хотела?» Она поперхнулась от злости. И если до того момента казалось, что надо быть посдержаннее (иначе дополнительной информации не вытянуть), то после этой реплики ее понесло. Психанув, она наговорила гадостей, разрыдалась помимо воли и выскочила из его кабинета, так ничего и не узнав.