Текст книги "Главный редактор. Психологический детектив"

Зато Петушков выяснил кое-что новое. Женя совсем забыла момент, о котором упоминал Гречишников и который заключался в том, что Петушков посвящен не во все нюансы, известные ей. Она, так некстати потерявшая самообладание, размахивая листком из ежедневника, выдала предположение, что поездка в Лос-Анджелес – дело рук министра. И Петушков еще долго после того, как она убежала из его кабинета, размышлял: можно ли считать клочок бумаги доказательством, что Гречишников причастен к отправке Жени в Америку? Раздумья заняли почти час. В конце концов решил, что – да, похоже, так, и набрал на мобильном номер, которым пользовался очень редко. Но теперь знал: это – та самая ситуация. И он обязан доложить о ней.

По-человечески он сочувствовал Жене. У девочки были свои идеалы и представления, и как бы он хотел, чтобы такими светлыми они и оставались! Сам имел наполеоновские планы на нее. И много бы отдал тогда, год назад, чтобы заварушка с Мирзоевым не ушла дальше его ушей. Но не сообщить Гречишникову было нельзя. Да и теперь не сказать, чтобы мечтал засунуть отчаянную умницу Мельникову в жернова механизма, шестеренки которого уже завертелись. Его бы воля – сохранил ее целомудренные взгляды на журналистику. Выжил бы со временем набившую оскомину Мазуркевич и посадил на ее место энергичную, блестящую Мельникову. И все было бы хорошо. И у Жени, которая на самом деле полюбилась ему. И у него, не желавшего зла, но, увы, причинившего.

Впрочем, что бы ни замышлял Гречишников, вряд ли его подопечной угрожает что-то серьезное. Ее используют и оставят в покое. Пристроят куда-нибудь. Возможно, станут подбрасывать задания, но ничего сверхъестественного в них не будет. Петушков точно знал это, поскольку сам работал на политическую машину третий десяток лет. «В конце концов, не она первая, не она последняя», – рассудил Петушков. И в итоге сожалел не о чужой поломанной жизни, а о потере ценного кадра в штате.

Женя, конечно, понятия не имела о его умозаключениях. Более того, формально оставалась сотрудницей газеты, хотя в Штаты летела как корреспондент «Звездной пыли». Ворочаясь в кресле боинга, она думала о пристыженном, но не особо раскаивающемся Петушкове, хотя толку от этих переживаний было не больше, чем по поводу утюга.

Сон так и не шел. Мысли мешались, толклись, наступали на пятки друг другу. В череде событий в памяти всплыла встреча с Юрой. Судя по всему, действительно последняя. По крайней мере в том качестве отношений, которые существовали до сих пор. Обоим стало очевидно: все изменилось. Необратимость этого витала в воздухе на протяжении ночи, которую Женя провела у него, сбежав из Дома журналиста. Сидя в мастерской, согретой розово-желтым светом причудливой лампы, они проговорили до раннего утра. Шесть часов общения под красное полусухое, чай и кофе слились в единое чувство, которое можно описать короткой фразой – отпускать друг друга.

Юра говорил про нее, про себя, про жизнь. Его слова отражали ее взгляд на вещи, как гладь озера отражает происходящее вокруг. Было приятно и хорошо вот так сидеть, прислонившись к его плечу, чувствовать пальцы, перебирающие ее волосы. С тихой улыбкой вспоминать прошлое и ощущать отсутствие прежних страстей. Чудно и непривычно. И заглядывая в его глаза, она видела то же, что переживала сама: легкое, грустное удивление, что расставания, оказывается, бывают и такими.

Под утро она засобиралась домой, но Юра попросил: «Не уезжай. Давай поспим вместе». Женя сомневалась в успехе мероприятия, но все-таки осталась.

Из затеи ничего не вышло. Лежа в объятиях друг друга, они честно пытались заснуть, но природа настаивала на своем. Каких бы сокровенных глубин ни касалось сказанное за ночь, какой бы неизбежностью ни веяло, это не отменяло того, что он был мужчиной, а она – женщиной. Тела притягивались помимо воли, помня о многократно пережитом совместном удовольствии. Но одновременно с притяжением их отталкивала, как магниты с одинаковыми полюсами, та грустная нежность, то изменившееся качество отношений, которое видели оба.

Физическая близость казалась естественным продолжением интимности разговоров и искренности, окутывавшей всю ночь. Поэтому оба несколько удивились, когда после часа ласк, поцелуев и обоюдного желания ситуация под одеялом напоминала все, что угодно, но только не приближение наслаждения. В какой-то момент, уже подустав, Женя тихо рассмеялась: «Складывается впечатление, что мы пытаемся заняться сексом и в то же время стараемся им не заниматься». Юра уткнулся лицом в ее волосы: «Да, такое же чувство… А ведь предупредил: просто хочу поспать в обнимку».

Чуть позже, ощущая приятную тяжесть его руки на плече, слушая размеренное дыхание и засыпая, она прошептала:

– Спасибо тебе…

– Докатились. Меня благодарят за неполученные оргазмы, – Юра улыбнулся в темноту.

Женя с закрытыми глазами почувствовала его улыбку: он понял, за что на самом деле она благодарит. Покрепче прижав, он поцеловал ее в висок.

– И тебе спасибо.

Проснувшись во второй половине дня, они позавтракали, перебрасываясь шутками и болтая, как давние добрые приятели. Они не говорили: «Давай останемся друзьями». Произошедшие метаморфозы не походили на дружбу. Однако появилось что-то, отныне крепко связавшее их. И пожалуй, впервые за время их знакомства определение «связь» не имело неприятного душка.

Странно, что для таких отношений до сих пор не придумали специального термина. Кто они теперь? Экс-любовники? Бывшие возлюбленные? Старые знакомые? Смешно. Впрочем, бог с ним, с названием. Пусть нет подходящего слова. Важнее, что есть это чувство. Было бы хуже, если наоборот.

Тем не менее, в свои проблемы она Юру не посвятила. Он попытался разузнать, что за сложности на работе, о которых Женя упоминала по телефону. Но та честно сказала, что не хочет впутывать его в профессиональные дрязги. «Мой номер знаешь. Чем-то смогу помочь – звони», – ответил он.

Покинув мастерскую, Женя с легким сердцем возвращалась домой. Ей казалось, что в отношениях с Юрой расставлены точки над «i». Но это было не так. И она пока не знала, что их следующая встреча перечеркнет все ее представления о том, каков на самом деле Юрий Бессольский.

Под монотонный гул турбин наконец удалось задремать. Разбудил голос бортпроводника, просившего пристегнуть ремни – самолет начал снижение. И в этот момент Женя ощутила какое-то беспокойство. Конечно, во взлете и посадке приятного мало, но было что-то еще, помимо физического дискомфорта. Чудилось, что пока находилась в сумеречной полудреме, случилось важное, а она это пропустила. Тянущее чувство одолевало, и избавиться от него не получалось. Еще раз вспомнился Петушков, утюг, задание Гречишникова. Что-то внутри шевельнулось, и она невесело пообещала себе: «Если, ко всему прочему, спалила квартиру – вытрясу из него деньги на новое жилье».

Когда лайнер приземлился, она благополучно миновала таможенный досмотр, взяла такси и поехала в отель, где на ее имя был забронирован номер. Благодаря словоохотливому таксисту выяснилось, что стало причиной смутного, тягостного волнения.

– О, так вы из России? Большая, удивительная страна! Москва, Санкт-Петербург! Красивые города!

– Бывали у нас?

– Нет, но по телевизору часто вижу. Вообще, стараюсь быть в курсе, что творится в мире. Знаете, я ведь просто таксист. Но меня тревожит, что происходит с нами. Все как-то… Неправильно, что ли? Согласны?

– Не вполне понимаю, – вежливо откликнулась Женя.

– Ну все это: экономика, экология, наука. Столько всего, о чем имеем лишь общие представления. И много не знаем, что истинно, а что ложно.

– Да вы философ.

– Какое там, – рассмеялся шофер. – Но вот вы лично как относитесь к тому, что говорят по ТВ, в газетах? Ведь одни болтают одно, другие – другое. Не пойми что получается! Я так скажу: слушать надо всех, но выводы делать самому. У людей голова должна быть на плечах. Ведь у политиков что на уме? Деньги и власть, власть и деньги. Ничего больше. Верно?

– Абсолютно, – Женя, измученная перелетом, мечтала, чтобы бодрый попутчик ненадолго замолчал.

– По «ящику» только ужасы показывают. Смерть, нищета, безработица, коррупция. Вон, вчера министра вашего убили – и что? Одного убрали, другого поставят. Делов-то. А телевидение – это средство передачи информации. Людям нужно прививать хорошее…

Женя, слушавшая вполуха, мигом проснулась и переспросила:

– Кого убили?

– Ну русского чиновника, из верхушки. Нефтью, что ли, заведовал? Длинная фамилия такая.

– Гречишников?!

– Точно, он самый! – кивнул водитель, довольный, что правильно понят. – Только смысл в этих убийствах? Уверяю, никакого. О других вещах пресса должна говорить, о других…

Он продолжал болтать, но Женя уже не слушала. Во вмиг опустевшей голове, ошалевшей от новости, вертелась мысль: «И что теперь?»

Машина доставила ее прямо к дверям отеля. Таксист на прощание отрапортовал: «Добро пожаловать в Америку!» А Женя передала чемодан носильщику и подумала: «Да уж. Здрасьте, приехали».

* * *

Американский «Парад кинопремьер» относился к шоу первой величины. В мире кинематографа его считали одним из самых ожидаемых событий, а по масштабности он не уступал вручению «Оскара» и Каннскому фестивалю.

Ежегодно в середине июля в Лос-Анджелес съезжались тысячи гостей, чтобы присутствовать на вручении этой престижной премии. В течение семи дней в огромном кинотеатре за закрытыми дверьми шли предпремьерные показы фильмов, которые общественности предстояло увидеть в будущем. Потом высокая комиссия выносила оценку и распределяла призовые места. Поговаривали, что мнение жюри влияло на итоги присуждения других кинонаград. Существовала даже примета: победитель «Парада» удостоится хотя бы одного «Оскара». В общем, мероприятие представляло собой яркое событие в жизни Калифорнии, которая, как всякая капризная дама, была пресыщена развлечениями, но ревностно относилась к традициям и не могла игнорировать столь заметное зрелище.

Переступив порог пятизвездочного отеля, Женя воочию убедилась в наплыве мечтающих попасть на «Парад кинопремьер». Залитый солнцем вестибюль полнился приезжими, томившимися у стойки ресепшн. Порой мелькали лица, когда-то снимавшиеся в кино, рекламе и модных журналах. Администраторы, портье, швейцары, носильщики – все служащие были нарасхват и лавировали между постояльцами, решая их насущные проблемы. Отовсюду лилась иностранная речь, в основном, английская. Но также слышались диалоги на итальянском, французском, испанском, японском.

Женя поджидала, когда пригласят оформлять документы, и не сводила глаз с плазменной панели, передававшей выпуск новостей. Разобрать слова диктора было невозможно из-за гомона иностранцев, однако видеоряд говорил сам за себя – транслировались последние события из России. Сначала показали Москву с высоты птичьего полета, вид на Кремль и высотный элитный дом на Воробьевых горах. Далее, крупным планом – серый асфальт, на котором ничком распласталось нечто окровавленное, смутно напоминающее фигуру Гречишникова. Камера на секунду показала тело, и затем пошли кадры физиономий зевак, искаженное горем лицо жены и портрет какого-то милицейского чина, видимо, давшего комментарий телекомпании. После следовала «нарезка» из старых видеороликов, где улыбающийся Гречишников жал кому-то руки, заседал в правительстве и выступал с речами. Словом, вне всяких сомнений: он отправился в мир иной, оставив ее на произвол судьбы в Лос-Анджелесе и в недоумении.

Зайдя в апартаменты, Женя включила ТВ. Также в номере оказался компьютер с интернетом, который тут же был задействован для сбора данных. Чемодан сиротливо стоял нераспакованным. Просматривая русскоязычные сайты, пестревшие информацией о гибели Гречишникова, Женя краем глаза поглядывала в телевизор и параллельно набирала номер Лены. Когда та сняла трубку, стало ясно, каким облегчением оказалось для нее услышать голос Жени.

– Слава богу, Вжик, наконец-то! Мы обзвонились тебе!

– Извини, телефон был вне зоны приема. Я в порядке. Уже в отеле. И только что видела новости…

– Угу, похоже, наши молитвы услышаны. Но почему-то от этого не легче. Происходящее мне и Мусик не нравится.

– Не знаю, что и думать. Почти не спала в самолете. Выдохлась как собака. Тут жара адская, и часовые пояса эти дурацкие… Все в голове перемешалось, не мозги, а винегрет. А тут – нате. Не успела приземлиться – еще это, до кучи.

– Вжик, ты там, на чужбине не забывай русские поговорки. Утро вечера мудренее.

– Здесь утро.

– А здесь – вечер. Прими душ и в кровать. Выспишься, а после будешь думать.

Подруги попрощались, и Женя откинулась на диванные подушки, впервые оглядев свои владения. Номер соответствовал заявленным пяти «звездам». Двухкомнатный, просторный и уютный. В гостиной окно с балконом, откуда открывался панорамный вид. А внизу, во внутреннем дворике блистал голубой рябью бассейн. Обстановка спальни тоже оказалась приятной. Особенно порадовал кондиционер и манящая необъятная кровать. Гречишников расстарался вовсю, создавая условия для засланного казачка.

Женя оставила набираться ванну и вернулась в гостиную, размышляя о постигшей его участи. Скоропостижная кончина оказалась, как ни парадоксально, весьма своевременной. Эта внезапная смерть развязывала ей руки и освобождала от нужды гоняться за призраками. Как это называется у мафиози? Нет человека – нет проблем. Тот самый случай. Враги Гречишникова добрались до него раньше, чем он предполагал. И кто бы ни были эти люди, отчасти Женя испытывала к ним благодарность, что все разрешилось без ее участия.

С трудом верилось, что Гречишникову стала не мила собственная шкура. Слишком хорошо помнила пылающее яростью лицо и брызжущие огнем, злющие глаза. Нет, он не походил на человека, который собирался свести счеты с жизнью. Наоборот, был полон жажды властвовать, убирать со сцены соперников, биться до самого конца. «Вот, собственно, добился. До самого конца», – подумала Женя.

Приняв ванну и плотно закрыв шторы в спальне, она легла в кровать. И сразу заснула, ощущая, какое это блаженство – сменить кресло самолета на нормальную постель.

Будильник прозвенел в полпятого вечера. Открыв глаза, Женя сначала не поняла, где находится, но воспоминания сразу вернулись во всей ясности. Вернее, во всей туманности. Заказав в номер то ли поздний обед, то ли ранний ужин, она снова включила компьютер и телевизор.

СМИ талдычили все то же, разделившись на два лагеря. В первом высокопарно говорили о невосполнимой потере для державы и сообщали о Гречишникове как о человеке, внесшем неоценимый вклад в развитие экономики. Ни толики правды Женя не слышала в скорбных речах премьеров, президентов, бизнесменов и прочих, кто «бок о бок работал с Павлом Алексеевичем и знал его как порядочного человека, честного политика и примерного семьянина». Эта позиция преподносилась настолько топорно, что оставалось диву даваться, какого низкого мнения государство об умственных способностях граждан.

Во втором лагере собрались все остальные: от ультралевых радикалов до «желтой» прессы, которая тут же принялась раскапывать грязное белье Гречишникова, не имевшее отношения к политической деятельности. Оппозиция кричала о преднамеренном убийстве, произволе властей и подкупе должностных лиц. Предъявляла неких свидетелей, которые якобы видели, как кто-то вытолкнул жертву из окна. Проводила параллель с покушениями на политиков и журналистов в середине 90-х годов. Но общим девизом был вопль: «Полундра, страна в опасности, людей убивают!»

Сотрудники следственных органов, хмурясь, отрицали «наличие доказательств насильственной смерти». Публике предъявили личного врача Гречишникова, который подтвердил, что «здоровье Павла Алексеевича было в порядке, но переутомление и стрессы могли стать причиной срыва, повлекшего самоубийство». Впрочем, представители ФСБ признавали, что «исключать версию убийства нельзя, поэтому прорабатываются все варианты, в том числе, возможная связь чиновника с теневым бизнесом».

В этой возне крайне мало оказалось тех, кто хотя бы вскользь упоминал о «нефтяном соглашении». Темы, из которой еще месяц назад раздували скандал до небес, теперь как не существовало. Американские телеканалы намекали о позиции Гречишникова по этому поводу, но российские «трибуны» о законопроекте и не вспоминали. Всех, по большому счету, интересовало одно: умер Гречишников самостоятельно или ему помогли. Старательность, с которой обсуждалась эта дилемма, породила у Жени уверенность: проблема в принципе звучит иначе и лежит в другой плоскости. И еще мелькнула мысль: интересно, под каким соусом подадут сенсацию «Точка зрения» и «Делец»?

Впрочем, на повестке стоял другой вопрос: что делать теперь? Логичнее всего взять авиабилет и вернуться в Москву. Дать себе тайм-аут и переосмыслить собственную жизнь. Достать из дальнего ящика идеалы свободы слова и хорошенько перетряхнуть. А после, придя к какому-то выводу, заново строить карьеру. Возможно, как советовала Лена, начать писать про кремы от морщин и матрацы. Или вообще найти стезю, не связанную с журналистикой.

Женя в задумчивости вышла на балкон. Оранжевое солнце уходило за горизонт, и разморенный жарой Лос-Анджелес постепенно оживал. Внизу у бассейна расположились отдыхающие. Они пили замысловатые коктейли и общались, взрывая тишину сиесты веселым смехом. Одна из компаний привлекла ее внимание.

Центром маленькой вселенной была обаятельная девушка на пять-шесть лет старше Жени. Возраст угадывался в уверенных манерах и округлых формах, свойственных тридцатилетним. Плавность линий радовала глаз спелой женственностью, а смелое бикини подчеркивало ее соблазнительность. Светло-русые волосы были заколоты в хвост на затылке, отчего при каждом движении тот задорно покачивался. Благозвучный, чистый смех и остроумные ремарки, долетавшие до ушей слушательницы на балконе, обращались к трем мужчинам, толпившимся возле ее шезлонга. Двое из них вели себя свободно и перебрасывались шутками. Чувствовалось, что они давно знакомы с женщиной и наслаждаются ее обществом. Третий казался скромнее, потягивал пиво и порой вставлял негромкие перлы. Над ними компания хохотала громче всего, и это явно нравилось автору.

Было видно, насколько легко, счастливо и хорошо этой девушке вот так сидеть у бассейна, купаться в море признания и осознавать, что она желанна и привлекательна. И вся жизнь впереди – яркая, сочная, интересная.

«Прямо картинка из кино, – фыркнула Женя и спохватилась, – да и неудивительно: я же в эпицентре фабрики, которая их штампует». Но как ни старалась, почувствовать неприязнь к незнакомке не получалось. Из той била через край энергия. Ей искренне нравилось все, что окружало: теплый бриз, спускающиеся на город сумерки, галантные кавалеры, сладкий коктейль, собственная молодость и красота. В ее поведении не было притворства «редкой маски». И в то же время она не из породы шаблонных «мотыльков». Глубокий тембр голоса, уверенность в себе и притягательность доказывали это.

Жене оставалось лишь уныло признать, что она хотела бы быть на ее месте. Чтобы восхищенно смотрели мужчины. Чтобы смеяться их шуткам. Пить терпкий коктейль. И ощущать забытый пьянящий вкус жизни.

Осточертело находиться в неведении относительно своего будущего. Но не в радостном и будоражащем, как красавица с русыми волосами, а в каком-то страшном, дремучем томлении, больше похожем на ожидание приговора. Она мечтала, чтобы снова открылась сторона жизни, где есть место светлой перспективе. Без матерых политиканов, подковерных интриг, продажной прессы и испуганного ожидания, что на тебя в любой момент налетит безмозглая статистка и вручит повестку о необходимости прибыть на собственную казнь. Она смертельно устала ждать новых провокаций, указаний и гадких откровений, которые как из рога изобилия сыпались в последнее время. И была сыта по горло мужчинами, которые «одаривали» горькими эмоциями. Чтоб им пусто было. Гречишников, Петушков, Бессольский. Даже Трезоров. Хотя он, конечно, тут ни при чем.

Как бы хотелось испытать то, что происходило с Юрой в самом начале… Чтобы был кто-то, всерьез увлеченный тобой. Ревностно не спускающий глаз. Играющий в правильные, хорошие игры, а не главную роль в дешевом спектакле «я лучший экстремальный фотограф и снимаю все, что движется». Как же хотелось неподражаемой зыбкости и, одновременно с этим, яркости чувств. Ощущения наполненности жизни. Такой, которая искрится водопадом, как у молодой женщины в шезлонге…

От досады Женя закусила губу. Ну почему она не может быть на ее месте? Какого дьявола надо ехать в Россию и разгребать руины своей судьбы? По крохам собирать ее – что в личном плане, что в профессиональном. Эта девушка завтра снова будет флиртовать и пить вкусные напитки, а ей, Евгении Мельниковой, придется встречаться с мерзким Петушком, забирать документы из бухгалтерии и искать новую работу. Где справедливость?

«Стоп, – пронеслось в голове. – Гречишников мертв. Сам факт этого отменяет мое задание. И раз уж я здесь, почему не провести неделю с удовольствием? „Парад кинопремьер“ – грандиозное шоу, на которое все мечтают попасть. А у меня абонемент на семь дней фестиваля. Да пусть там присутствует хоть взвод его врагов! Хоть со сцены могут рассказывать о своих интригах: какое мне теперь до них дело! Даже если предположить, что достану информацию, то ее некому передавать. Единственного человека, заинтересованного в моей миссии, завтра похоронят. Почему бы не устроить законный отпуск за счет „работодателя“? Отель оплачен. И есть пять тысяч министерских долларов, которые могу пустить по ветру. Посмотрю достопримечательности. Обойду музеи. Накуплю барахла на Родео-Драйв – такого, чтобы Лелька визжала от восторга. Искупаюсь в океане, в конце концов. Черт возьми, ведь все это могу сделать! Зачем уезжать сломя голову? Мои унылые бытовые проблемы подождут, пока наберусь сил и отдохну».

Идея привела Женю в необычайное возбуждение. Она ходила по комнате в пижаме, с тарелкой в руках и взмахивала вилкой, словно спрашивая невидимого собеседника: я ничего не упустила? Имела право поступить, как собиралась?

Наконец, ее лицо прояснилось, и на нем проступила улыбка. Решено, остается. Не пропадать же добру!

Она обвела взглядом уютный номер. Вспомнила про денежный приз, лежавший пачкой банкнот на дне чемодана. Через час открытие кинофестиваля, и у нее приглашение. Она будет блистать на голливудской вечеринке не хуже, чем та молодая женщина у бассейна. И все это подарил Павел Алексеевич, недооценивший силу своих врагов. Да, мертвый Гречишников однозначно нравился ей больше, чем живой.

Едва было принято решение, жизнь переменилась и заиграла другими красками. Женя позвонила Лене и сообщила, что остается. Потом переключила опостылевшие новости на музыкальный канал. Прибавив громкость и подпевая телевизору, распаковывала вещи и прикидывала, что надеть. Настроение менялось к лучшему, удушье последних недель отпускало, и с каждой минутой крепло ощущение, что дела пойдут в гору.

Она вертелась перед зеркалом, разглядывая себя в длинном платье персикового цвета. Дорогой шелк подчеркивал достоинства фигуры, плотно облегал грудь, талию и бедра. Благородная материя ниспадала каскадом, струилась по ногам, обрисовывая колени и икры при ходьбе. В сочетании с туфлями на «шпильке», ниткой жемчуга и высокой прической наряд выглядел бесподобно.

Посомневавшись, Женя взяла с собой «подарок» Гречишникова. Да, одно воспоминание о нем портило настроение. Но убедила себя: «Как ни крути, в первую очередь, я – журналист. И при мне должен быть диктофон. Мало ли, пригодится». И постаралась не думать о наиболее вероятных причинах этого «мало ли».

Ей было известно, что представлял собой «Парад кинопремьер». Ни один телеканал и издание – что печатное, что электронное – не обходило стороной это мероприятие. Даже деловые СМИ считали своим долгом упомянуть о нем, не говоря уж о развлекательных журналах и газетах, которые освещали его со всех ракурсов. Кроме того, перед поездкой Лена заинструктировала до слез.

– Вжик, не криви губы. Это – не московские тусовки. Масштабы несравнимы. Одно дело – наши междусобойчики, где каждая собака друг друга знает и все понятно наперед. Совсем другое – тамошние порядки.

– Да ладно. Также каждая собака знает друг друга, только брешут на американский манер.

Маша хохотала и поддерживала мнение Жени. А Лена вздыхала и укоризненно качала головой.

Тем не менее, следуя ее совету, Женя проштудировала интернет, поэтому приехала на церемонию открытия не только подобающе экипированной, но и вооруженной информацией, к чему следует готовиться.

Такси доставило ее к старинному кинотеатру – одному из первых не только в Лос-Анджелесе, но и в мире. И сразу поразило сходство реальности с тем, что она видела, будучи по ту сторону экрана. Глядя на фотографии и видеорепортажи, она всегда думала, что размах мероприятия несколько преувеличен. Но теперь, когда водитель сообщил, что не может подъехать ближе из-за беснующейся толпы, Женя осознала, как недооценила слова Лены.

Трехэтажное здание было зажато в тиски зевак, поклонников и праздношатающихся. Полиция контролировала общественный порядок, вернее сказать, беспорядок. Отдельный патруль следил, чтобы не было помех на пути лимузинов знаменитостей, которые прибывали одна за другой. «Роллс-ройсы», «порше», «бентли» вальяжно проплывали мимо радостной, волнующейся людской массы. Останавливались напротив парадного крыльца, выпускали из утроб ВИП-персон и чинно отъезжали, уступая место следующим. Звездные гостьи с улыбками, знакомыми всему миру, выходили из авто, придерживая подолы шикарных туалетов. Известные актеры сверкали идеальными зубами и приветливо махали толпе, а та отвечала благодарным ревом. Продюсеры и режиссеры, сменяя друг друга, рассеянно кивали публике и шли к главному входу, поддерживая за руку сопровождающих их очаровательных дам.

Вокруг царило буйство красок, цветов, музыки и возбуждения. Фанаты бурно выражали восторги, рукоплескали кумирам, но, сдерживаемые службой безопасности, вели себя более-менее прилично. Женю оттеснили на обочину. Она, слегка растерявшись, взирала на все, пока, наконец, не рассудила: «Да, необычно и поразительно, но лучше поражаться, находясь внутри» и стала пробираться к красной ковровой дорожке. Она была близка к заветной цели, когда путь преградил полицейский.

– Мисс, вам туда нельзя.

– Мне туда можно, – вспыхнула Женя и сунула ему под нос приглашение.

– Вход по билетам – с торца.

Это прозвучало так, будто у нее был не пропуск на пафосную голливудскую тусовку, а рекомендательное письмо, дающее право поработать уборщицей. Она испепелила полисмена взглядом и, подобрав подол платья, отошла.

У второго входа тоже волновался народ, но в меньшем количестве. Люди держали в руках пригласительные, смеялись и перебрасывались приветствиями. Толпа расплывалась невнятным зигзагом, который исчезал в узком дверном проеме. Атмосфера здесь оказалась не столь помпезной и бурной, а многие гости были одеты довольно просто. Это успокоило Женю, которая под презрительным взглядом стража порядка почувствовала себя деревенской дурочкой, нарядившейся в мамино платье и приехавшей покорять столицу.

Она пристроилась в хвост очереди и потихоньку осваивалась в незнакомой среде. Все вокруг мало напоминало отечественные мероприятия. На них она попадала, образно говоря, по той самой красной дорожке, на которую сейчас не пустили. Под руку ли с Юрой или за компанию с Леной – всегда имелся гарант пусть неискреннего, но почтительного отношения. Опять-таки везде, чуть ли ни с порога, встречались знакомые лица. И влиться в ряды своих не составляло труда.

Да, она привыкла работать локтями – ничего не попишешь, издержки профессии. Могла пойти на хитрость, когда нужно было попасть за закрытую дверь в неприступный, но важный кабинет. Но то по работе. Теперь же обличие благородной леди требовало соответствующих манер. Она терпеливо дождалась своей очереди. Миновав фейс-контроль и выдержав беглый досмотр сумочки, наконец, попала внутрь. Опасения насчет диктофона не оправдались – серебряная коробочка не привлекла внимания охраны.

Убранство кинотеатра поражало воображение не меньше, чем зрелище ликующей, разношерстной публики снаружи. Обстановка представляла собой диковинный коктейль из классического оформления и стиля хай-тек. Рождалось неожиданное чувство: словно ты попал в сказочный мир, где переплетаются вымысел и реальность, мистическое и обыденное.

На первом этаже находилась арт-галерея. Прогулявшись по ней, Женя подумала, что Юра оценил бы мастерство работ. В холле второго этажа столы ломились от изобилия, а официанты следили, чтобы всего было вдосталь и даже в избытке. Двери в кинозал пока закрыли, предоставляя гостям возможность наслаждаться праздником и готовиться к главному действу.

Женя слонялась по великолепному дворцу и чувствовала себя Золушкой и профаном одновременно. От всех и каждого веяло славой, величием и осознанием миссии, которая предначертана им и которую они выполняют. За четверть часа она насчитала пять режиссеров, десять фотомоделей и полсотни актеров, которых знала по именам. Раньше в голову не приходило, что заочно знакома с таким количеством звезд.

Рядом сновала вездесущая пресса, которой посчастливилось получить аккредитацию. Там и сям щелкали вспышки фотоаппаратов, работали видеокамеры. Корреспонденты брали интервью у кумиров, а те, широко улыбаясь, демонстрировали белизну металлокерамики, глубину откровенных декольте, дороговизну смокингов и блеск непомерной роскоши. Все вокруг излучало, источало богатство, кричало о нем, о непревзойденности, об исключительности каждого. И каждый, между тем, склонялся вместе с себе подобными в реверансе госпоже Фортуне, вздумавшей избрать их своими баловнями.

Сначала Женю захватил восторг впечатлений, но теперь она несколько огорченно взирала на все. Похоже, в споре с Леной в главном правда была на ее, Жениной, стороне. Да, масштаб наблюдаемого в разы превосходил московские тусовки. Но маски те же. Хотя Мише Трезорову, конечно, не снилось такое исполнение. Тут попахивало не сплавом из титана и резины, а совершенно неведомыми ингредиентами. И честно говоря, пахло дурно.

Зарождалось знакомое предчувствие того, чем все закончится. Разница между фотографом «Спорт-Экстрима» и вон тем красавцем, сыгравшим в мировом блокбастере, лишь в том, что сексуальные возможности первого обсуждает редакция «Звездной пыли», а личную жизнь второго – целая планета. Вот и все различие.