Текст книги "Анатомия американского национализма"

Один из подписантов декларации «Прогрессивный интернационализм», профессор Майкл Макфол из Стэнфордского университета, отмечает: «В течение XX века главной целью американской мощи было выступать против тирании, а также при возможности уничтожать ее». Это сказано почти по-советски, опуская неудобные, но важные факты. Выступая за принятие «учения свободы» как руководящего принципа американской внешней политики и политики безопасности, Макфол говорит буквально теми же словами, что и неоконсерваторы: «Содействие свободе предполагает прежде всего сдерживание, а кроме того, устранение тех сил, которые выступают против свободы, будь это физические лица, политические движения или режимы… Для эффективного продвижения свободы за рубежом в течение длительного времени Соединенные Штаты должны сохранять свое подавляющее военное господство над остальным миром».

По мнению Макфола:

«Соединенные Штаты не могут довольствоваться сохранением текущего порядка вещей в международной системе. Скорее всего, Соединенные Штаты должны снова стать ревизионистской страной, которая стремится изменить международную систему для повышения собственной национальной безопасности. Кроме того, эта миссия должна иметь наступательный характер. Соединенные Штаты не могут позволить себе ждать и лишь реагировать на следующее нападение. Вместо этого мы должны стремиться к изоляции и уничтожению наших врагов, устраняя их режимы и убежища. Конечная цель американской власти – создание международного сообщества демократических государств, которое охватывает все регионы планеты»²⁹⁴.

В другой своей работе Макфол с коллегами призывает проводить максимально жесткую политику США в отношении Ирана, исключающую вступление в какие-либо договоренности с руководством этой страны и добивающуюся смены режима и демократизации общества. Таким образом, они встали в один ряд с «ястребами» из числа неоконсерваторов и представителями израильского лобби, а также выступили против Государственного департамента под руководством Колина Пауэлла и мнений ведущих европейских союзников США, в том числе Великобритании. Тем не менее все это, по их мнению, каким-то образом укладывается в рамки «многосторонности»²⁹⁵.

Однако мысль, высказанная Томаски и другими, именующими себя либералами, выглядит еще чудней: якобы такой подход представляет собой «альтернативу» позиции администрации Буша. Из процитированного выше отрывка из «Стратегии национальной безопасности 2002 года» видно, что высказывания сторонников «Прогрессивного интернационализма» на самом деле едва ли отличаются от заявлений администрации республиканцев. Единственное отличие заключается в следующем: Томаски и его коллеги полагают, что все изложенные ими принципы необходимо осуществлять более последовательно и эффективно. Однако именно за это и выступают неоконсерваторы. Кроме того, подобные заявления вот уже многие годы являются неотъемлемой частью американской международной пропаганды и в большинстве своем косвенно выражены в американском «символе веры» и окружающих его мифах²⁹⁶.

Даже по отношению к военному вмешательству в Ираке позиция воинствующих демократов совершенно не отличалась от линии администрации Буша. К моменту публикации высказываний Томаски многочисленные интеллектуалы из числа сторонников администрации уже заявили, что в основе своей внешней политики теперь лежит поддержка демократизации. Джордж Уилл, Макс Бут и другие во всеуслышание объявили о том, что Джордж Буш теперь якобы стал приверженцем доктрины Вудро Вильсона и процесса сплочения нации²⁹⁷. Понятия демократизации, защиты прав человека и освобождения женщин уже были использованы в качестве частичного обоснования необходимости войны в Афганистане. Первые две причины были вновь выдвинуты администрацией как повод для развязывания войны с Ираком. А заявления либеральных демократов, таких как Томаски, о якобы недостаточно решительных действиях республиканских «реалистов» почти слово в слово повторил (в своих яростных нападках на интернационализм Колина Пауэлла и Госдепартамента в целом) Ньют Гингрич. В этих заявлениях Гингрич как заклинание твердит, что Соединенным Штатам необходимо «содействовать свободе и бороться с тиранией». Он говорит: «Соединенные Штаты должны активно защищать и продвигать свои ценности по всему миру. Каждый человек имеет право на безопасность, здоровье, материальное благополучие и свободу. Соединенные Штаты поддерживают основные ценности конституционных прав и свобод, право на свободу слова (в том числе свободу печати), независимое судопроизводство, свободную рыночную экономику, свободные выборы, прозрачность деятельности правительства, равноправие для женщин, расовое равенство и свободу вероисповедания. Без этих ценностей трудно представить себе мир, в котором может быть обеспечена безопасность США. Нам не следует путать проявление уважения к другим народам с принятием их ценностей, если эти ценности идут вразрез с данными принципами»²⁹⁸.

Правые республиканцы взяли на вооружение эти выражения, пытаясь, таким образом, еще более ослабить уважение правительства США к мнениям демократических западных союзников, подорвать доверие к главному государственному органу, отвечающему за ведение международных отношений, повысить готовность Америки к развязыванию военных действий в одностороннем порядке и снизить подлинную поддержку среди членов администрации президента Буша проекта «дорожной карты», направленной на укрепление мира между Израилем и Палестиной.

После того как Ирак был захвачен, а обещанное оружие массового уничтожения так и не смогли там найти, демократизацию иракского общества и защиту прав человека постфактум превратили в основные поводы проведения военной операции в Ираке²⁹⁹. Однако американская поддержка демократизации не ограничивалась лишь теми странами, в которых размещались американские военные подразделения. Поговаривали также, что США не ограничатся демократизацией Афганистана и Ирака, а будут продолжать этот процесс по всему Ближнему Востоку, начиная с Ирана.

Конечно же, влиятельные круги правых сил современного американского общества стали делать упор на необходимости демократизации достаточно давно, отнюдь не с 2002 года. Знаковым событием в этом отношении стал момент, когда президент Рональд Рейган заявил, что демократическая революция и защита прав человека являются основными направлениями его борьбы против «империи зла», Советского Союза, с одновременным демонстративным отказом от «реалистических» соображений, которыми, предположительно, руководствовались в проведении своей политики предыдущие администрации республиканцев Форда, Никсона и Эйзенхауэра.

Во многом вследствие этого ведущие интеллектуалы-демократы, приверженцы «Скупа» Джексона, завершили свой дрейф в сторону от Демократической партии и фактически оказались в идеологическом лагере неоконсерваторов и политическом лагере республиканцев. Другими словами, Томаски и его коллеги в 2003 году просто проследовали по пути, уже намеченному десятилетием ранее Ричардом Перлом, Ирвингом Кристолом и другими³⁰⁰.

«Прогрессивный интернационализм», каким представляют его себе демократы, существенно отличается от представлений правых националистов и по целому ряду других важных международных проблем. Среди этих проблем: защита окружающей среды, предоставление международной помощи, вопрос вступления в различные международные договоры и в целом – необходимости составления «целостного представления о мировом сообществе и роли Америки в нем»³⁰¹. И если бы такая политика на самом деле была проведена в жизнь, что весьма сомнительно, учитывая прошлый опыт деятельности Демократической партии в Конгрессе по этим вопросам, то это не только было бы весьма хорошо само по себе, но позволило бы в целом улучшить взаимоотношения, например, между Соединенными Штатами и Западной Европой.

Однако когда дело доходит до конкретных вопросов, связанных с ведением войны против терроризма и применением силы с целью улучшить мир, у прогрессивных интернационалистов не оказывается никакой реальной «альтернативы» политике администрации Буша. Скорее, они представляют собой, как и неоконсерваторы, некую разновидность либерального империализма, подобную той, которая была присуща либеральным силам в Соединенных Штатах и в Европе сто лет назад. Хоть американский либерализм, очевидно, имеет какие-то свои особенности и даже уникальные американские черты, он также является наследником печального опыта в истории отношений между националистическими и либеральными движениями в предшествующие века и в других частях мира.

Психологическое господство национализма над либерализмом в этом отношении наглядно демонстрирует мачистский националистический язык в отрывках из работ Томаски и Макфола, который по своему духу сродни языку неоконсерваторов. Врагов свободы Америка «устраняет». Она в одностороннем порядке объявляет другим народам свою волю, а весь остальной мир должен следовать за ней, ибо «кто может позволить себе воспротивиться Соединенным Штатам?». Предполагается, что «мир» будет реагировать неохотно и недовольно, чем вновь лишает себя права на всякую критику и оправдывает необходимость осуществлять твердое американское руководство остальным человечеством.

«Пробные ситуации» тщательно подбираются так, чтобы с их помощью можно было апеллировать не столько к миру, сколько к американской общественности и манипулировать ею в соответствии с сиюминутными потребностями дипломатии и безопасности США: например, наказать турок за то, что не смогли помочь американцам в Ираке, или Саудовскую Аравию за враждебность по отношению к Израилю и недостаточную стойкость в борьбе с «Аль-Каидой» и ее союзниками. Такие заявления, как и другие, процитированные ранее, остаются по-прежнему националистическими по сути и доходят до глубокого национального солипсизма, сравнимого почти с аутизмом в том, что касается вероятной реакции неамериканцев на подобные высказывания, не говоря уже о политических реалиях других стран. Если прибавить к этому, что демократы категорически не в состоянии критиковать Израиль, такой подход деструктивно влияет на способность этой партии формулировать последовательные политические альтернативы для борьбы с терроризмом.

Якобинской интернационализм

В своей книге «Варварские чувства» (Barbarian Sentiments) Уильям Пфафф приводит историю одного весьма необычного обмена мнениями между сенатором Джесси Хелмсом и старейшим членом Национального собрания Франции Полем Киле. Он начался в 2000 году. Хелмс тогда заявил членам Совета Безопасности ООН, что «государства, и прежде всего США, которые являются демократическими и действуют в интересах свободы, при осуществлении военной интервенции обладают неограниченной властью и не подлежат внешнему контролю».

После того как в следующем году произошли события 11 сентября, это высказывание вошло в так называемую доктрину Буша, изложенную в «Стратегии национальной безопасности 2002 года». Киле в своей статье в газете «Монд» тогда предупреждал, что если Соединенные Штаты действительно возьмут такой курс на вооружение, то в результате, очевидно, «все больше и больше таких стран, как Россия, Китай и многие другие, будут проявлять неповиновение. Америка откажется поддерживать коллективную безопасность. Будет все больше стран, стремящихся решать спорные вопросы силовыми методами, произойдет интенсификация и укрупнение очагов конфликтов…»³⁰²

Необычность этого обмена мнениями заключается в том, что сенатор Хелмс, будучи представителем ультраконсервативного направления в политической системе доминирующего в мире государства, выразил мысль революционной философии интернациональных восстаний, разработанную больше двух столетий назад французами, революционными предками Киле. По словам великого историка национализма Эли Кедури:

«[традиционное] сообщество европейских государств признавало любую разновидность республики, наследственную или выборную монархию, конституционно-деспотический режим. Однако, согласно теории, которую отстаивали [французские] революционеры, право на существование тогдашних правительств было поставлено под сомнение: раз они получили бразды правления не из рук самого народа, следовательно, они являются узурпаторами. Следовательно, не обязательно соблюдать договоренности с ними или выполнять по отношению к ним какие-либо обязательства, а подданные не обязаны хранить им верность. Очевидно, что такая доктрина будет отравлять международные отношения, вести к возникновению конфликтов, методы традиционной государственной политики перестанут нормально действовать в такой обстановке; по существу, это подорвет всяческие известные до сих пор международные отношения»³⁰³.

Некоторые из сторонников этой теории в Соединенных Штатах открыто признают революционный или якобинский характер такого подхода³⁰⁴. Если бы такие заявления делались действительно искренне, то их странно было бы слышать от представителей доминирующего капиталистического государства в мире. На самом деле, как можно было увидеть на примерах, приведенных выше, идея их применения заключалась в избирательности – с тем, чтобы, ослабляя отдельные государства, одновременно игнорировать мнение американских союзников. Так, высказывая возмущение по поводу преступлений, совершающихся в Иране, можно хранить полное молчание о преступлениях в Узбекистане, которые во сто крат ужасней. Даже при всей ограниченности применения этой циничной философии она крайне опасна для международного порядка, мира и сотрудничества.

История революционной и наполеоновской Франции – весьма красноречивое тому свидетельство. С одной стороны, французские войска смогли принести подлинный прогресс во многие страны Европы, с другой – наряду с этим они возбудили ожесточенное сопротивление, которое привело к войнам, опустошавшим Европу целое десятилетие. В результате этих войн Франция была разгромлена и настолько ослаблена, что ей так и не удалось восстановить свое былое влияние в Европе и в мире. Сопротивление Франции оказали не только регулярные армии старой Европы, но также крестьянские партизанские отряды в целом ряде стран, а последовавшее за этим народное восстание в Германии в 1813 году заложило основы немецкого радикального национализма. Сам Робеспьер признавал: «Никто не любит вооруженных миссионеров». Когда Французская революция породила Наполеона, даже либеральные союзники выступили против французов, испытывая непреодолимое отвращение к якобы демократически настроенным захватчикам, которые на самом деле лишь взрастили новую череду наследственных монархов из числа братьев и маршалов Наполеона.

В наши дни мессианский революционный настрой американцев влечет за собой три негативных результата, хоть все они редко выражаются в конкретных действиях на практике. Первый состоит в том, что мессианский революционный настрой американцев определенным образом подпитывает самоуверенный экстремизм националистов в самой Америке. Наблюдается этакий chauvinisme cocardier (фр. «бравирование шовинизмом»), который как раз ставили в упрек якобинцам во Франции. Приверженцы этого курса открыто презирают интересы и взгляды других народов, хвалятся праведностью Америки, считая в глубине души, что «нет необходимости быть праведными с еретиками», как предписывала католическая церковь в эпоху подавления реформистских движений³⁰⁵.

Так, под предлогом авторитарности большинства государств в арабском и мусульманском мире абсолютно не принимаются во внимание не только мнения руководителей этих государств, но и их народов, что может привести к катастрофическим последствиям в ходе борьбы против исламского терроризма. В более широком смысле такое мессианское отношение приводит к любопытному, до боли знакомому сочетанию безоглядного идеализма и полного отсутствия милосердия в библейской трактовке этого понятия³⁰⁶. Об этом предупреждал К. Ванн Вудворд во время войны во Вьетнаме. Его слова во многом перекликаются с тем, что писал Кедури: «Настоящей миссией Америки, по словам тех, кто поддерживает эту точку зрения, является нравственный крестовый поход во всемирном масштабе. Таких людей, скорее всего, не волнует правомочность их действий, они наверняка не будут прислушиваться к тому, что думают их оппоненты. Они апеллируют к высшему закону, оправдывая применение самых кровавых и ужасных средств во имя благородной цели. Ибо какая же цель может быть благороднее, спрашивают они, чем освобождение человека… Ирония заключается в том, что, поставив нравственные категории на службу национализму, последователи этого подхода, исходя из высших стремлений положить конец несправедливости и безнравственности, на практике используют такие методы и средства ведения войны, которые делают войну еще более безнравственной и ужасной, чем когда-либо, и разрушают, таким образом, сами политические и нравственные основы, на которых должен строиться мир»³⁰⁷.

Второе негативное следствие этой идеологической позиции рассматривается в главе шестой, где речь пойдет о политике США на Ближнем Востоке. Оно не позволяет США принимать эффективные меры, которые срочно необходимы для усиления борьбы с терроризмом, а именно: обеспечить реальный прорыв в процессе установления мира между Израилем и палестинцами, предпринять серьезные экономические шаги для помощи региону. И данная позиция в какой-то степени действительно предназначена прежде всего для того, чтобы уклоняться от всех этих действий.

Третье негативное следствие американской мессианской идеологии имеет далеко идущие последствия не только для Ближнего Востока, но и для американских отношений с большинством остальных стран мира. Как указывали Кедури и Вудворд (и сторонники данной идеологии сами не раз признавали это), подобная идеология поощряет недовольство и враждебность по отношению к государству, не только к отдельным государствам, но и в какой-то степени к государству как таковому (ведь все государства по тем или иным меркам не соответствуют американским стандартам демократии и экономического успеха). Даже наиболее близкие из них, например, страны Западной Европы, можно предать анафеме за их трусость, цинизм или упадничество, не позволяющие им в должной мере поддержать мужественную и идеалистическую миссию Америки в мире.

Такая враждебность являет собой серьезную угрозу для американской политики противодействия терроризму. Так, откровения бывшего координатора деятельности по борьбе с терроризмом Ричарда Кларка в марте 2004 года, когда он заявил, что администрация Буша до некоторой степени не проявляла должного интереса к деятельности террористов до событий 11 сентября 2001 года, привели к полемике с многочисленными американскими средствами массовой информации и политическими деятелями. Эта полемика напоминала длительные судебные разбирательства о том, «кто, что и когда узнал» летом того же 2001 года. Ввязываясь в такую полемику, можно упустить гораздо более важный и глубокий вопрос: почему администрация Буша и другие представители обеих основных партий были до такой степени поглощены предполагаемой угрозой, которую якобы представляли для США страны, значительно менее влиятельные, чем Соединенные Штаты, страны, на которые также можно оказать воздействие угрозой массированного возмездия.

Эта враждебность к иностранным государствам также состоит из целого ряда различных явлений. Это и навязчивая идея сторонников реалистической философии международных отношений о государствах-соперниках, которая продолжает доминировать в американских внешнеполитических кругах. Это и враждебность определенных американских этнических групп к тем или иным государствам мира. И в первую очередь это враждебность израильского лобби к мусульманским государствам, которые непримиримо относятся к Израилю (а это подавляющее большинство мусульманских государств).

Наконец, западные неправительственные организации и правозащитные организации разжигают эту враждебность к другим странам и поддерживают невежество относительно других политических культур. Недостатком их, как правило, искренней и страстной приверженности правам человека и демократизации часто становится неспособность прислушиваться к мнению народов, чья культура отличается от западных образцов, и нежелание будить горькие воспоминания о западном колониализме, а также (и это, пожалуй, самое главное) глубокое невежество в истории³⁰⁸.

Такие западные группы по своей природе интересуются государственными формами угнетения, а не проявлениями анархии между народами. Они даже теоретически, с философской точки зрения, неспособны рассматривать вопрос о том, почему в некоторых странах (а фактически повсеместно) сильное, даже жестокое государство может быть необходимо, чтобы сдерживать и преобразовывать еще более дикие по своим проявлениям силы: вооруженных до зубов, анархичных, агрессивных и враждебных друг другу полевых командиров, главарей преступного мира (как традиционных, так и современного типа, капиталистических «воров в законе», как российские олигархи, например), различные кланы и этнические группы, почему даже такое государство необходимо для защиты простых людей от их бесчинств. Такая ситуация отмечалась ранее и в Америке, и это может вновь стать реальностью. Как писал в 1838 году Фрэнсис Либер, «отец американского обществознания», «слабое правительство есть отрицание свободы»³⁰⁹.

В этой связи вспоминается разговор с одной женщиной-пакистанкой, сотрудницей западной неправительственной организации. Она как-то сказала мне, что действия пакистанской армии и полиции столь ужасны, что для Пакистана было бы лучше, если эти учреждения просто исчезли бы раз и навсегда. Предполагалось, что в этом случае Пакистан станет такой страной, где демократия и права человека будут соблюдаться гораздо лучше. На самом деле, если бы это вдруг произошло, Пакистан превратился бы в Афганистан. И вряд ли это стало бы шагом вперед хоть в каком-то отношении, а скорей всего, сама эта женщина едва ли осталась бы в живых; в лучшем случае ей пришлось бы эмигрировать.

На эти размышления меня натолкнула популярная среди представителей неправительственных организаций мысль о том, что альтернативой государственной независимости постепенно становится «всемирное гражданское общество»³¹⁰. Это утверждение представляется мне весьма сомнительным, учитывая полное неумение неправительственных организаций не то что управлять каким-либо обществом или обеспечивать в нем порядок и безопасность, но даже обеспечить собственную безопасность, не обращаясь к помощи либо государственных сил данной страны, либо к внешней поддержке в виде международной интервенции в эту страну. Неправительственные организации способны лишь ненадолго и лишь отчасти заменить государственные структуры, когда государство перестает существовать. В том виде, как они существуют сейчас, неправительственные организации абсолютно непригодны для выполнения государственных функций, и они неизбежно усиливают беспорядок в стране³¹¹.

Понятие «всемирного гражданского общества» также является глубоко элитарным. Хоть это редко признают, но оно основано на том, что просвещенные элиты могут и должны модернизировать и цивилизовать нецивилизованные народы – вне зависимости от воли самих этих народов. История показывает, что прогресс не раз приходил к народам именно таким путем. Но представители неправительственных организаций не понимают только одного: это возможно, как правило, лишь при условии, что элиты и элитарные группы данной страны опираются на сильное государство. Женщины и получившие образование на Западе технократы, которые стали членами афганского Великого национального собрания («Лойя Джирга»), оказались в этой структуре не потому, что их избрал народ, но потому, что их назначило правительство Афганистана по настоянию своих западных покровителей. В Турции при Ататюрке, в Иране во времена правления шаха Реза Пехлеви, в Ираке при Саддаме Хусейне и в меньшей степени даже в Пакистане под властью президента Первеза Мушаррафа положение женщин было значительно улучшено этими авторитарными государствами, режим в которых порой был весьма жестоким по своей сути.

Обсуждение «демократии» и «свободы» среди либеральных поборников интервенции также происходит под воздействием непримиримых американских основополагающих принципов. Они не столько идеализируют эти понятия, сколько возводят их в абсолют. В их представлении у понятий «демократия» и «свобода» нет ни истории, ни экономической составляющей, они никак не связаны с политической культурой, классовыми и этническими интересами, политическими интересами. Самое главное, они никак не связаны с национализмом как наиболее важным историческим элементом и для успешного экономического развития, и для создания демократической политики народных масс³¹².

Невосприимчивость ко всему, что представляет собой национализм, находит свое отражение в самом термине «создание нации», абсурдном с точки зрения истории. В некоторых случаях с помощью внешней военной интервенции можно создать или восстановить государство (хотя даже в этом случае в данной стране должен существовать прочный фундамент, на основе которого можно было бы это сделать). После Второй мировой войны Америке удалось восстановить государство в Германии и Японии. Можно также упомянуть несколько примечательных примеров успешного создания государств на базе Британской империи, хоть этот процесс занял несколько десятилетий или даже столетий.

Для успешного создания настоящей нации, однако, потребуется значительно больше времени, и процесс этот будет гораздо более сложным. Пока в большинстве стран Африки и значительной части мусульманского мира ничего подобного достичь не удалось. Что касается Германии и Японии, то они на сегодняшний день остаются единственными в своем роде примерами по-настоящему успешной демократизации общества, проведенной в ходе американской военной оккупации. Но немцы и японцы – это народы, которые существовали в той или иной форме на протяжении многих веков и сформировались как состоявшиеся современные нации в результате созидательной работы элиты еще в XIX столетии³¹³.

В историческом смысле мысль о том, что Соединенные Штаты «созидают нации», в этих случаях просто нелепа. Администрация Буша, значительная часть американской политической элиты и средства массовой информации использовали историю Германии и Японии как серьезное обоснование и пример для подобных действий в Ираке. Это само по себе является ужасающим примером их низкого уровня образования и понимания [политических и исторических реалий], на базе которых ведется анализ ситуации в других странах и разрабатывается американская международная политика³¹⁴.

Вместо серьезного политического анализа других культур и серьезной разработки программы их развития вводятся в оборот пустые фразы, как, например, «гражданское общество» или «управление», которое, по определению Алекса де Ваала, ведущего эксперта по вопросам, связанным с Африкой, означает «правительство минус политика», другими словами, наукообразный абсурд. В этом отношении последствия воздействия американской идеологии сродни воздействию коммунизма, чьи сторонники также, как оказалось, идеализировали коммунистическую систему, реальное содержание которой очень отличалось от внешней обертки из красивых понятий. В истории западной общественной мысли не раз случались такие оплошности. Однако они гораздо более досадны в Соединенных Штатах, потому что только здесь эти убеждения напрямую связаны с военными интервенциями и имеют прямое отношение к тому провалу, который потерпело американское правительство в Ираке.

Союз между либеральными интервенционистами из неправительственных организаций и либеральными империалистами, возникший на основе их общей враждебности к государствам, как думают многие в мире, очень напоминает альянс между христианским миссионерством и военной силой западноевропейских империй в XIX веке³¹⁵. Невзирая на свои зачастую подлинно идеалистические взгляды и благие намерения, миссионерам в конце концов приходилось во всем зависеть от военных и подчиняться колониальным порядкам, установленным военными, хоть эти порядки и находились в полном противоречии с христианской этикой.

По мнению Мартина Жака (приведенному в книге Майкла Игнатьева Empire Lite), слишком часто либеральные сторонники интервенций брали, по общему признанию, пример самого отсталого африканского государства времен распада колониальных империй (могли также привести пример Югославии или Афганистана) и экстраполировали его на все бывшие колонии в целом. В результате они часто совершенно обесценивали все достижения многих постколониальных государств в Азии. Большинство государств несовершенны с точки зрения осуществления демократии, но при смешении понятий «несостоявшееся государство» и «недемократическое государство» появляется опасность предоставить США полное моральное право на осуществление военного вмешательства вне зависимости от достижений такого государства в других областях. Вставая на такую «либерально-империалистическую» позицию, как указывает Жак, эти авторы забывают, что «часть тех огромных трудностей, с которыми пришлось столкнуться этим странам, была прямым результатом наследия колониальных империй»³¹⁶.

На самом деле западные колониальные империи в подавляющем большинстве не смогли обеспечить развитие в большинстве своих колоний, о чем свидетельствует катастрофический упадок, в который пришла индийская промышленность, и снижение ее доли в мировой торговле во времена британского колониального правления. Но это было составной частью концепции колониализма, поскольку колонии рассматривались как зависимые рынки, а не как рынки-конкуренты. Подобный подход повторила и администрация Буша в своей политике распределения контрактов на восстановление Ирака среди лишь американских корпораций, не вовлекая в этот процесс иракские министерства и ведомства.

Редкими исключениями в этом отношении можно назвать Российскую и Японскую империи, которые успешно развивали свои имперские владения и экономически воспринимали их как часть самой метрополии. Японское господство над Тайванем и (Южной) Кореей при всей своей жестокости заложило основы для последующего экономического и социального прогресса этих стран³¹⁷. Бывшая колония Америки в Восточной Азии, Филиппины, напротив, страна с самой отсталой экономикой в регионе.

Достаточно сильные государства, которые основаны на государственных и национальных традициях, с высокоразвитым чувством национального предназначения и направления развития на самом деле существенно способствуют прогрессу человечества и самым непосредственным образом успеху в борьбе с терроризмом. Как показал катастрофический опыт многих стран бывшего Советского Союза в 1990-е годы, такое состояние необходимо не только для защиты простых людей и поддержания общего порядка в стране, но и для стабильного функционирования и развития рыночной экономики. Даже если допустить, что государство должно быть, по Адаму Смиту, не более чем «ночным сторожем», оно, безусловно, не может позволить себе быть чем-то меньшим. Как напомнили нам эпидемии атипичной пневмонии или птичьего гриппа в Восточной и Юго-Восточной Азии в 2003–2004 годах, более широкие интересы всего человечества также диктуют нам необходимость создания достаточно сильных государств, которые были бы в состоянии проводить жесткую политику в области общественного здравоохранения. Конечно, успешность государства заключается не только в применении при необходимости грубой силы. Соблюдение законности и общественного правопорядка также жизненно важно для государства. Однако трудно отрицать, что исторически способность применить силу, даже варварскую силу, также часто имеет большое значение.