Текст книги "Зачем нужны умные люди? Антропология счастья в эпоху перемен"

Очевидно, потому, что представление о будущем сильных мира сего таково, что оно не предполагает строительство больниц, школ и университетов. Мы настаиваем: представление о будущем определяет подход к актуальным проблемам.

У сильных мира сего нет представления о будущем – вот корень проблемы. Мы же говорим: конкретная проблема решается в контексте массива больших данных. Нет будущего – нет и настоящего.

Кстати, несколько слов про дешевую энергетику и эффективную экономику, которые помогли бы построить больницы и решить проблемы голода.

Открываем статью английской версии Wikipedia «Список АЭС по странам мира». Читаем комментарий (не наш) [4].

Атомная энергия – самый эффективный вид энергии, а еще и самый экологически безопасный (при соблюдении элементарных мер предосторожности). Казалось бы – строй АЭС, создавай вокруг них промышленные кластеры, развивайся: доступная энергетика – основа любой экономики.

Однако в США на 95 коммерческих реакторов – лишь 2 в стадии строительства. Остальные – введенные в основном в 1970–80 годах – скоро выработают ресурс и закроются. А новых нет. АЭС генерируют 20 % энергетики Штатов, чем их планируется заменять – вам никто не скажет.

В Британии из 15 действующих реакторов – 14 должны быть закрыты в нынешнее десятилетие.

В Германии в лучшие годы было более 30 реакторов, осталось 6, все должны быть закрыты к 31.12.2022.

Может быть, это ненужный современной экономике вид энергетики, от которого развитые страны отказываются?

Нет.

Новые АЭС планируются к строительству в Финляндии, Чехии, Венгрии.

В русской версии той же статьи – еще более показательные данные, почему-то отсутствующие в англо-вики. График ввода в строй всех АЭС на земле по годам. Пик – как и в США, приходится на 1970–80-е годы. Потом – непонятный обвал. Небольшой подъем в девяностые-нулевые – прежде всего, за счет Китая, где как раз почему-то начинается невероятный рост благодаря переехавшим с Запада капиталам и промышленности.

Глобальные элиты почему-то добровольно отказались от источника почти даровой энергии в своих старых базовых регионах. И никакая Грета Тунберг не может этого объяснить.

Вернее, объяснения нет в той картине мира, где мы допускаем, что глобальные элиты руководствуются интересами людей.

Неужели никто не видит, что отказ от дешевой и экологически безопасной энергии ведет к недостатку школ и больниц?

А может быть, наоборот, – слишком хорошо видят?

Может быть, проблема глубже? Возможно, проблема в том, что управленческая некомпетентность кормит сильных мира сего и «околосильный» сектор. Им не нужно сильное и компетентное управление, подрывающее основы перераспределения благ не в пользу людей. Им выгодно слабое, но гарантированно «правильное» управление, которое обогащает их баснословно, – следовательно, им не нужны умные управленцы. Им не нужны идеи. Почему?

Может быть потому, что так устроена система «рентного капитализма»?

Очевидно, глобальные элиты руководствуются какой-то иной логикой, где интересы людей не учитываются или учитываются в минимальной степени. Какой же?

Логикой выживания элит. Их интересуют не здравый смысл и благополучие людей, не образование, здравоохранение, экономика с энергетикой, а продление и закрепление своей власти. Любой ценой.

Задайте себе беспощадный вопрос: какое будущее уготовано умным управленцам в рамках такой логики элит?

Сами же и дайте ответ. Это сделать нетрудно, хотя и страшно. Переборите страх, дайте честный ответ. А потом спросите себя: что же делать?

Хотите знать глубинные механизмы принятия решений вашими боссами и алгоритмы ваших адекватных действий в подобных ситуациях?

Хотите знать, что вообще можно сделать в подобной жизненной ситуации?

Тогда читайте книгу дальше – помогайте мне делать представленный текст книгой, ибо только текст, востребованный аудиторией, имеет шанс превратиться в книгу.

Помогайте мне – пропускайте мои идеи через свое сознание.

Моя аудитория год от года становится все больше и больше. Это очевидно. Капитализм, надо отдать ему должное, старается не покладая рук. Ситуация с коронавирусом это доказала. Мы уже живем в ситуации кризиса. И это прекрасно, так как формируется шанс, наш шанс, который заключается в том, что мы сами себе можем создать шанс, не дожидаясь, пока логика истории преподнесет его нам на блюдечке с голубой каемочкой (если соблаговолит преподнести, уточним).

Рано или поздно мой текст станет книгой.

Чем раньше, тем лучше, если вы понимаете, о чем я.

У сильных мира сего в репертуаре только один способ разрешать все и всяческие кризисы: силовым методом. За которым следуют – насилие, голод, хаос. И в эпицентре окажется, конечно, не элита, а люди как расходный материал. Мы с вами. У кризиса есть и мрачная перспектива: есть шанс залить мир кровью. Тогда точно будет не до книг. Не до идей.

Методология – это хлопотно, нудно, тяжело – следовательно, страшно.

Свобода от методологии – соблазнительно легко, изящно и беспроблемно. Либеральный подход к решению сложных проблем выбирают душой, а не умом (собственно, как и идеологию либерализма). В лучшем случае острым интеллектом, но не глубоким разумом.

Можно понять тех, кто сопротивляется подходу к нашим проблемам в парадигме Big Data. Понять можно. Но решать проблемы без учета современного подхода к информационным феноменам не представляется возможным.

Вот почему мы посчитали важным с самого начала честно обозначить: эта книга написана с позиций, учитывающих фактор массива больших данных как ключевой. С позиций личности, если говорить коротко и в рамках принятой нами терминологии. С позиций разума. С помощью универсальных компетенций.

Массивы больших данных «работают» на персоноцентризм, который позволяет управлять массивами больших данных. (Заимствованный нами термин «массивы больших данных» мы не вполне корректно, однако с пользой для себя, называем Big Data.)

Обозначенные позиции (ценности) и определяют особенности языка нашей книги. Мы говорим не о «счастье» или «справедливости» вообще, а о счастье и справедливости, которые понимаются с позиций личности.

Картина мира определяет язык книги – персоноцентрическая картина мира определяет персоноцентрический язык книги и ее культурные приоритеты.

Это не значит, что наша картина мира – единственно правильная и безгрешная; это означает: нашу книгу, наши смыслы, наш язык можно воспринять адекватно, учитывая нашу картину мира.

КЛЮЧЕВОЙ ТЕЗИС. Персоноцентрическая картина мира определяет персоноцентрический язык книги и ее культурные приоритеты.

Основное положение актуальной информационной повестки: хотите получить конкретный ответ на конкретный вопрос, касающийся сферы «человеческого измерения», работайте с внятной картиной мира, которая вписывается в массивы больших данных (Big Data).

В контексте больших данных особенно актуален следующий посыл: скажите мне, как вы видите будущее, и я скажу, как следует решать конкретную проблему сегодня.

Литература

1. https://abakus-center.ru/blog/mentalnaja-arifmetika-chto-jeto-takoe

2. https://snoosmoomrik.livejournal.com/576339.html

3. https://cmtscience.ru/article/my – to-chto-my-edim-ili-kak-eda-menyaet-nash-epigenom

4. https://t.me/russica2/35312

2. Стена приятного оранжевого цвета, или вижу то, что хочу видеть

Наша картина мира определяет язык нашей книги. Вроде бы понятно.

Но что при этом определяет нашу картину мира? Где гарантия, что наша картина мира более объективна, нежели иная картина мира, которой мы оппонируем?

Хороший вопрос. И если он возникает в головах у многих, если его не избежать, то придется предлагать свое решение в рамках своей картины мира.

Педагогика – это, может показаться, слишком сложная материя. Это академическая наука, которой тысячи лет. Непосвященному человеку без специальной подготовки здесь делать нечего.

Хорошо. Не станем возражать (хотя могли бы). В педагогике, медицине, образовании, футболе, патриотизме и вине разбираются, как известно, все. Но оставим педагогику, самую демократичную из наук. На время оставим: мы так и не выяснили пока, кого следует считать педагогом (а мы, конечно, выясним, потому что у нас есть ключ к решению проблемы).

Давайте упростим задачу – чтобы показать, что в сфере гуманитарной очень сложно что-либо упростить, не жертвуя при этом смыслом. Давайте обратимся к понятию, разобраться с которым можно на основе собственного опыта, не прибегая к специальным знаниям (казалось бы). У нас же есть внутренний компас, который ведет нас по лабиринтам смыслов. У нас есть интеллект, вот пусть он и подскажет нам, что такое, например, патриотизм.

Это понятие точно знакомо каждому, и по поводу патриотизма у каждого точно есть свое мнение.

Что такое патриотизм?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы прибегнем к помощи определений (дефиниций). Мы попытаемся установить смысл термина, последовательно выделяя сущностные признаки, выстраивая тем самым целостно воспринимаемый концепт.

В российской традиции понятие «патриотизм» трактуется как идея служения своему государству, нередко даже ценой человеческой жизни, имеющая глубокие корни, уходящие в историю Древней Руси. Вот определение Владимира Даля из «Толкового словаря живого великорусского языка» (1861–1868). «Патриот, патриотка, любитель отечества, ревнитель о благе его… Патриотизм – любовь к родине. Патриотический, отечественный, полный любви к отчизне» [1].

А вот определение из семнадцатитомного «Словаря современного русского литературного языка» 1959 г.: «Патриот. Человек, любящий свое отечество, преданный своему народу, готовый на жертвы и совершающий подвиги во имя интересов своей родины» [2].

Мы можем добавить или убрать какие-то признаки. Здесь дело не в количестве критериев, а в качестве аналитического отношения. Мы фиксируем то, что лежит на поверхности. То, что видно невооруженным глазом. То, что очевидно и уже в силу этого верно.

Когда мы говорим, что патриотизм – это любовь, преданность или жертвенность (ряд можно продолжать), мы исходим из того, что патриотизм – это чувство. В таком случае мы априори фиксируем то, что природа патриотизма носит эмоционально-чувственный, иррациональный характер. Мы утверждаем это, не утверждая, не акцентируя специально этот неочевидный момент. Констатируем это как аксиому, как заранее известное знание. Спектр чувств может быть более или менее масштабным; не ставится под сомнение только одно: это чувство, сложное, многогранное, многоуровневое.

Мы готовы дискутировать о том, что такое патриотизм, но мы не готовы отказаться от убеждения, что это чувство. Нам это кажется естественным и не требующим доказательств.

Чувство всегда субъективно. Ты любишь не то, что лучше, а то, что тебе больше нравится. Родину, как и мать, не выбирают. Они у нас лучшие не потому, что объективно являются таковыми, а потому, что наши. Логика чувств понятна. С ней согласится всякий, кто разделяет эту логику.

Таким образом, если вы даете определение патриотизма в парадигме чувств, ощущений, то от количества признаков суть (природа) патриотизма не меняется. Чувство патриотизма сопровождается чувством правоты.

Кстати сказать, трактовка патриотизма как чувства объясняет суть нашумевшего афоризма доктора Самуэля Джонсона «патриотизм – последнее прибежище негодяя» (1775 г.). Почему – негодяя?

В данном случае «любовь к родине» цинично используется как маркер «свой – чужой». «Своих» преступников («негодяев») не сажали в тюрьму, а, даровав им помилование, отсылали в британские колонии. Патриотами повально становились преступники. Негодяи.

Усложним определение: «Патриотизм – это гордость за нашу культуру, наши достижения, историю, за традиции, унаследованные нами от прошлого». Почему в данном определении наше отношение к Родине резко усложняется?

В патриотизм включается ценностная ориентация, а ценности – это продукт ума, продукт научного отношения, где в цене – объективность. Одно дело любить Родину просто потому, что она твоя, и совсем другое – потому, что она дала миру то, что сделало этот мир лучше, любить «за что-то». Любить с пониманием.

Иными словами, патриотизм превращается в эмоционально-рациональное отношение, где патриотизм превращается в умное, просвещенное чувство, но где начало эмоционально-психологическое тем не менее управляет началом рациональным (хотя кажется, что наоборот).

Можно пойти еще дальше. Патриотизм – это деятельное стремление создавать для своей Родины такие условия, которые позволяют твоей стране жить по высшим мировым культурным и социальным стандартам.

Понятие Родина становится величиной культурной. Патриотизм вообще превращается в мировоззренческую программу, где миропонимание явно доминирует над мироощущением, где начало объективное дает содержание субъективному. Чувство любви к Родине перестает быть решающим признаком патриотизма. Более того, чувство любви к Родине и деятельность на основе определенных ценностей разводятся.

Можно любить Родину и при этом, вопреки своему чувству, быть ее злейшим врагом, если судить по деятельности, а не по благим чувствам-намерениям. Посмотрите на патриотов фашистской Германии, и вы все поймете.

А можно любить – и быть истинным патриотом. Любовь к Родине патриотизму не помеха.

Если вы хотите совместить патриотизм как любовь к Родине и патриотизм как культурно-философское начало, натуру и культуру, психическое и сознательное отношения, то вам придется синтезировать еще большие пласты информации. Например.

Патриотизм – это любовь к Родине, которая проявляется в деятельном стремлении создавать для нее условия, позволяющие твоей Родине жить по высшим мировым культурным и социальным стандартам, в том числе стандартам социальной справедливости.

Перед нами определение, которое является не набором более-менее очевидных признаков, а концептом, который реализуется через подбор ценностно выстроенных признаков. Справедливость, например, становится оборотной стороной патриотизма. Ценностная иерархия (вертикаль) – вот что становится решающим для научно ориентированного определения. Такое определение патриотизма зависит от набора больших данных, в контексте которых вы создаете определение. Оно само является феноменом больших данных.

Не надо быть пророком, чтобы предсказать: патриоты, исповедующие определения первого, эмоционального, типа, не примут позицию тех, кто придерживается рационально-культурной трактовки патриотизма. Их чувство Родины будет оскорблено пониманием патриотизма, которое легко при желании посчитать «заумью высоколобых». Понимать там, где понимание неуместно, значит мудрствовать лукаво. Посягнуть умом на хрупкое, невыразимое чувство – значит посягнуть на святое.

Солдат ведь ребенка не обидит? Не обидит. Зачем же давить умом на ранимое и беззащитное чувство?

Зачем силу ума применять против всего лишь чувства?

Конфликта не избежать. И это конфликт не добрых и злых, плохих и хороших, красных и белых, а конфликт умеющих мыслить и тех, кому кажется, что он способен мыслить.

Это конфликт разных уровней мышления. Конфликт интеллекта и разума.

Итак, качество мышления предполагает разное отношение к массивам больших данных. Если ты способен принимать и обрабатывать большие данные, твой взгляд на мир становится шире, объемнее – противоречивее, что немаловажно.

Вот почему взгляды единомышленников, взгляды патриотов на патриотизм (христиан на христианство, мусульман на ислам, буддистов на буддизм, иудеев на иудаизм, коммунистов на коммунизм, либералов на либерализм и т. д.) – потенциально конфликтны. Они говорят об одном идеале, но трактуют его по-разному: каждый судит в меру своей информационной искушенности.

Единомышленники говорят на разных языках!

При этом наблюдается такая закономерность: чем беднее в концептуальном отношении понятие патриотизм, тем легче оно превращается в инструмент агрессивной идеологии. С чем это связано?

«Скажите, пожалуйста, – спрашиваю я у студентов, – какое из двух утверждений вы бы отнесли к идеологическим, а какое – к научным (неидеологическим):

1. Эта стена оранжевого цвета.

2. Эта стена приятного оранжевого цвета».

Почти всегда безошибочно идеологически промаркированным признают второе.

Изменяю задание. «Какое из двух утверждений является более правильным:

1. Эта стена приятного оранжевого цвета.

2. Эта стена неприятного оранжевого цвета».

Студенты мгновенно ориентируются и подмечают неадекватность вопроса, которая состоит в том, что любой из возможных ответов – будет произволен, субъективен, его с равным основанием можно считать правильным или неверным: все зависит от личного пристрастия. Однако дело вкуса – не дело объективной логики.

Таким образом, главный компонент всякой идеологии – приверженность субъективной оценке, ориентация на ощущения – лежит на поверхности. Проблема не в самом наличии этого компонента (соответственно, научная задача видится не в том, чтобы от него радикально избавиться), а в том, что субъективное в вероучениях идеологов преподносится как наиболее правильное, истинное, то есть объективное, научное.

Иначе говоря, проблема в том, что идеологическое сознание постоянно (хотя и невольно, так сказать, без злого умысла) пытается подменить собой научное.

Психика (ощущения, чувства) подменяет сознание (понимание).

И утверждения типа «эта стена приятного оранжевого цвета», если они затрагивают жизненно важные интересы, превращаясь в credo, вызывают у тех же здравомыслящих студентов уже не улыбку, а героический восторг, агрессивное воодушевление, ибо вы имеете дело уже не со школярами, а с «посвященными», прикоснувшимися к истине – к святой, извините, истине. А с истиной шутки неуместны, это вам не оранжевая стена. Прикосновение избранных к облюбованной истине-стене доставляет пронзительный восторг. Разве не очевидно, что это приятно и не может быть иначе? Разве не очевидно, что те, кому это неприятно, просто «ничего не понимают», не доросли до понимания?

Гимны всех стран мира и все патриотические слоганы учитывают закон идеологии – они построены на сильно идеологизированной правде, которую соблазнительно считать истиной в последней инстанции, например: «Россия – священная наша держава, Россия – любимая наша страна», «Rule, Britannia! Britannia, rule the waves!», «Vive la France!».

 
Praise the Power that hath made and preserved us a nation.
Восхваляй Силу употребленную и сохранившую нас нацией.
Then conquer we must, when our cause it is just,
Побеждать мы должны, коли наше дело праведно,
And this be our motto: «In God is our trust.»
И быть этому нашим девизом: «На Бога полагаемся».
And the star-spangled banner in triumph shall wave
И усыпанное звездами полотнище триумфально будет реять
O’er the land of the free and the home of the brave.
Над землей свободных и домом храбрых.
 

Перевод Ильи Тимофеева [3]

Если не знать, что это слова гимна США, то под этими словами, как и под словами практически любого другого гимна, подпишется каждая уважающая себя держава, – Держава, прошу прощения.

Только субъективный взгляд на вещи приносит столько наслаждения, поскольку сопровождается страстями. Неправ тот, кто не разделяет твоей страсти, а «умный» и «понимающий» – сочувствует тебе. Цвет мира зависит от тебя, мир здесь ни при чем. Важна оценка, имеет значение отношение к объекту, важно, что стена приятного или неприятного цвета, а не тот пустяк, какого она цвета на самом деле: оранжевого или серого, и не то, стена ли она вообще или какой-либо иной фрагмент реальности.

Если отвлечься от цвета стены, то стоит сказать отрезвляющую истину: чем сильнее сплачивает гимн людей одной страны, тем сильнее он отделяет их от других людей и стран.

Может, настало время создать гимн Земли, которую населяют Люди?

Пусть Земля будет священной, пусть люди правят морями, побеждать мы должны, коли наше дело праведно, и да здравствуют Земляне!

В этом месте нашей книги хочется вспомнить миф о слепых, которые встретили слона. Воспроизведу его так, как помню, в собственной интерпретации.

Встретили слепые слона (кто-то им сообщил, что рядом с ними слон, диковинное существо, о котором они были наслышаны, но которого никогда не видели). На что же похож слон?

В распоряжении слепых был только один способ познакомиться с объектом по имени слон, а именно ощупать его. Так сказать, познать чувственным способом. И они бросились его познавать. Они ощупывали слона с разных сторон, при этом каждому достался один «фрагмент» слона. Тот, кому досталась нога, честно решил, что слон похож на столб; тот, кто трогал ухо слона, вынужден был составить о слоне иное представление: этот диковинный зверь подозрительно напоминает большой лопух. Кто-то держал слона за хобот – для этих добрых и честных людей слон, понятное дело, оказался похож на толстый канат. Те, кто ощупывал живот слона, решили, что этот странный зверь подобен гигантскому жбану. Слон – это жбан, если быть честным и откровенным.

После этого честные, откровенные и беззлобные слепые собрались все вместе и стали горячо обсуждать: так на что же похож доставшийся им в ощущениях слон?

Те, кто познал слона как столб, были до глубины души оскорблены лживым мнением, согласно которому слон напоминает лопух. Какой лопух, скажите на милость? Надо ведь быть совсем умственно убогим, чтобы не отличить столб от лопуха. Или от жбана. Или от каната, прости господи.

Назвать слона лопухом – это «оскорбление чувств верующих», в данном случае верующих в то, что слон есть столб (во веки веков).

Порядочные и принципиальные слепые стали драться – каждый за свою правду. За свою веру. Не помню, чем это все кончилось. Скорее всего, искалечили сами себя изрядно. Не исключено, что самые принципиальные и сильные дрались до смерти. Или столб – или смерть.

Мы-то понимаем, что слон не похож ни на столб, ни на лопух, ни на жбан (хотя отдельные фрагменты слона могут напоминать столб, лопух или жбан). Слон – это слон, а фрагменты – это фрагменты. Это разные вещи. Кусочек правды (условно «столб») нельзя представлять как неохватную истину («слона»).

Но каждому из слепых казалось, что прав именно он – и у каждого были на то основания! Полученные ощущения заставляли их твердить, что слон – это столб (канат, лопух – на выбор). И никто в мире не заставил бы слепых отказаться от своих убеждений, которые основывались на «объективных» данных (тот факт, что эти данные были субъективными, невозможно доказать людям, которые ориентируются только на собственные ощущения).

Я давно усвоил: каждое сравнение хромает. Но сравнение, пусть и прихрамывая, одновременно помогает понять суть вещей (все познается в сравнении: я это тоже усвоил). Позволю себе сравнить идеологов со слепцами. Идеологи – это слепые, убежденные в том, что они, будучи зрячими, познали то, что другим (слепым) пока недоступно. Каждый из идеологов убежден, что он познал не фрагмент, а целое. Каждый идеолог ощущает себя дальнозорким в мире слепых.

Целое можно охватить только средствами ума; почувствовать можно только фрагмент целого.

А теперь распространим этот простенький механизм защиты от реальности, механизм приспособления к ней, а не познания ее, на более сложные ситуации. Если истина может быть «святой», «вредной» или «просто» истиной, легко догадаться, что истина должна быть прежде всего выгодной тебе, учитывать именно твои потребности и интересы. Не можешь поменять реальность – меняй свое отношение к ней: вот ключ к манипулированию сознанием.

Чтобы уберечься от рокового воздействия идеологических трюков, надо учиться мыслить, подобно усердным студентам. Тогда реальность предстанет такой, какая она есть, независимо от наших ощущений, желаний и интересов. Это просто; непросто отвлечься от потребностей, которые постоянно раскрашивают «стены» в нужные цвета и оттенки. И мы, часто не отдавая себе отчета, совершаем невинный подлог: видим то, что хотим видеть. Ничто человеческое нам не чуждо, если мы люди: потому нас легко ослепляет искушение выдавать желаемое за действительное. Вместо слона видим столб.

Итак, проблема познания сводится, по существу, к двум типам отношения к единой реальности – к двум типам управления информацией: сознательному и бессознательному. Сознательный ориентирован на истину, то есть максимально объективное, научное отношение; бессознательный – на правду, то есть на то, что представляется истиной, что субъективно оценивается как истина.

Все информационные технологии сегодня – это технологии эффективной манипуляции бессознательным. Если вы пытаетесь выстраивать отношения с миром на основе бессознательного, вы позиционируете себя как клиент Матрицы Индивида; общение с вами всегда и везде будет иметь форму манипуляции. И не потому, что иного вы недостойны или не заслуживаете; это не вопрос этики (хотя этот важный аспект здесь тоже присутствует), это вопрос социальной эффективности индивида.

И только сознательное, познавательное отношение к миру позволяет вам вырваться из лап идеологии, из вездесущих пут Матрицы Индивида, которая представляет собой вариант жесточайшей и бескомпромиссной идеологии расчеловечивания. Людям, неспособным отличить «столб» от «слона», легче легкого внушить, что зло – это добро, смерть – это жизнь.

Гораздо чаще, чем нам кажется, нам навязывают споры о вкусах, забывая (или как бы забывая) в пылу борьбы, что о вкусах не спорят; в отношении истины уместны не споры, а взвешенные аналитические диалоги.

Следовательно, если вспыхивает спор, то предметом его всегда будет «вкус». Чувство. Ощущение. Следовательно, формулу, святую, извините, формулу «в споре рождается истина» всегда будут культивировать те, кому важно заблокировать поиски истины. Спор – приятная форма общения идеологов, для кого важнее отношение к цвету, а не сам цвет.

Нас же не интересует отношение к «цвету стены» (предмету полемики); нас интересует, чем порождено именно такое отношение, насколько оно соответствует реальности и можно ли вообще ставить вопрос об истине, не затрагивая проблемы субъективного к ней отношения.

Таким образом, идеология – это превалирование бессознательного над сознательным, хотя кажется, что наоборот. Человек выбирает то, что кажется ему приятным и полезным, будучи убежденным, что выбор его основывается на объективном отношении. Он подменяет объективное (научное) субъективным, будучи убежденным, что действует строго наоборот.

Идеологическое отношение – это во многом перевернутое с ног на голову отношение к реальности. Чтобы такое было возможно, человек должен хотя бы отчасти опираться на реальность. Поэтому актуально и такое определение идеологии: идеология – это фрагмент правды, который выдается за всю полноту истины.

Идеология – это не про конкуренцию идей; это про психологическое манипулирование с целью навязать идеи. Идеологи – «ловцы человеков», а идеологический дискурс – это процесс «заглатывания» (принятия в качестве своих ценностей) идей на психоэмоциональную наживку.

Вот почему идеологический акт – это акт навязывания своей воли. В известном смысле – акт войны. Поэтому выражение «идеологическая война», к сожалению, отражает суть дела.

Другое дело, что идеологии бывают разные, в разной степени объективные и универсальные.

Ergo: нет ничего глупее и бесполезнее, чем спорить с идеологически ангажированным оппонентом. Спор с ним – это начало войны. Циники часто используют «оскорбление чувств верующего», то есть «оскорбление моей правды» как casus belli (в качестве формального повода для объявления войны).

Матрица Индивида. Запомним это. Об Индивиде мы будем говорить на протяжении всей книги. Пока же отметим: вход в Матрицу Индивида – через Окна Овертона, «окна дискурса» [4].

Приведем шкалу Дж. Тревиньо, которая регулирует границы дискурса.

Мы понимаем Окна Овертона как технологии сознательной идеологической манипуляции общественным мнением с неблаговидными целями. Смысл существования Матрицы Индивида – отрицание смысла существования людей, прикрываясь при этом именно интересами людей, чем же еще.

А Матрица Личности? Разве она не представляет собой вариант все того же идеологического манипулирования?

Представляет, конечно. Но это не значит, что Матрица Личности ничем не лучше Матрицы Индивида. Идеология идеологии рознь, и разница между ними прежде всего в степени объективного, научного отношения.

Если человек способен обойтись без Матрицы как таковой, он является личностью. Мы сказали «без Матрицы», то есть без тотального идеологического прессинга; без идеологии же, без твердых убеждений человек обойтись не может. Но выстрадать и выстроить свою индивидуальную идеологию (credo) под силу далеко не всем (хотя возможность стать личностью должна быть у каждого). Сочувствующих личности гораздо больше, нежели способных быть личностью. Матрица Личности и представляет собой своеобразный «клуб сторонников личности» – «клуб» для тех, кто сам не в состоянии генерировать аргументы личности на вызовы жизни, однако всегда на стороне личности, когда она их предлагает.

Социум и Матрица – не существуют друг без друга. Бессмысленно говорить «к счастью» или «к сожалению». Они просто неразделимы, и проявляются как разные свойства одной информационной материи.

Будем честны (что не означает будем циничны): Окна Овертона могут работать и на Матрицу Личности. В этом случае можно говорить об Окне Возможностей. Это возможность для личности, и глупо ее упускать или недооценивать. Можно внушить людям, что слон – это слон. Целое, состоящее из частей: из ног-столбов, ушей-лопухов, хобота-каната, живота-жбана.

Человек может верить в то, что слон – это столб, а может верить в то, что слон – это слон. Есть разница. В первом случае вера приведет в войне и гибели, во втором – к миру и процветанию.

Личности надо принимать к сведению объективные свойства социума. Надо приспосабливаться к законам – в этом и заключается секрет познавательного отношения.

Самое удивительное свойство Нашего Времени заключается в том, что мы живем среди всех идеологических картин мира, которые когда-либо сотворили люди, одновременно. Мы живем одновременно в разных идеологических дискурсах. Невероятное количество мировоззрений создает иллюзию Хаоса. В этом сила Матрицы Индивида, ибо она питается энергией Хаоса. Эта энергия дезориентирует, демотивирует людей, толкая их к деградации. Сегодня один из главных навыков коммуникации – не вступать в контакт с агрессивными и псевдоумными идеологиями. Сегодня очень трудно выстроить собственную картину мира и поддерживать идеологический порядок в собственном «доме», в личном пространстве. Это тоже навык коммуникации, без которого невозможно прожить полноценную жизнь.