Текст книги "Чудик и другие жители Заполярья. Рассказы"

На что ловят питонов?

С раннего утра на базе полевой партии шло оживление. В связи с отсутствием размеченного профиля, буровикам и сейсмоотряду объявили свободный от работы день. Выходной в поле – вещь чрезвычайная и объявляется в особых случаях, даже в летнее время. Зимой же, при нормальной организации работ, выходных не бывает. А вот весной, когда вскроются реки и болота станут непроходимыми, за всю переработку начальство предоставит отгулы.

Сегодня выходной получился по двум причинам. Первая и основная – острый приступ аппендицита у топографа Геннадия Мареева. Генку вывезли санбортом, и топоотряд встал. Новый топограф прилетел накануне и только сейчас выезжал на разметку профиля. Вторая причина – как никогда установилась тихая, слегка морозная погода, и сейсмоотряд догнал буровиков, а те в свою очередь упёрлись в последний пикет профиля.

Накануне вечером народ стал разрешения просить у начальника партии поехать в посёлок Илья-Вань. Делегация от бурового отряда во главе со старейшим бурмастером Николаем Цибизовым пришла в контору уговаривать начальника отпустить людей в баню. Посёлок находился в тридцати километрах от базы и волновал души своей относительной близостью. Главным аргументом выставлялось наличие в посёлке общественной бани. На базе партии тоже была баня. Но это было маленькое помещение, вмещающее трёх-четырёх человек. А в посёлке имелась просторная – на тридцать. Начальник пытался сопротивляться, но делегаты сумели убедительно доказать, что легче съездить в посёлок, чем возиться с баней на базе. Начальник, зная анархический характер подчинённых, упирался немного, в конце концов согласился с приведёнными доводами и выделил для поездки вездеход.

На следующий день Сашка Трифонов подогнал вездеход к балкам, открыл утеплитель, закрывающий двигатель, и принялся что-то регулировать. Сашка отличался вздорным характером, машину ценил больше, чем человека, и имел на всё собственное мнение. За глаза его называли придурком и старались не связываться. Но лучше Трифонова технику никто не знал, поэтому начальник выбрал его вездеход как самый надёжный при поездке в посёлок.

Отъезжающие дружной толпой полезли в утеплённый кузов и разместились по лавкам. В честь «праздника» все надели новые телогрейки из выданной три месяца назад спецодежды. До этого народ одевался в такую рвань, которую бомжи постеснялись бы взять в руки. Новую спецовку берегли как раз для такого случая и тщательно прятали от бдительной комиссии. Никакие угрозы и увещевания не помогали. Рабочие упорно надевали давно списанные телогрейки, сберегая новые по укромным углам.

Сашка вылез из-под капота, закрыл утеплитель и спрыгнул с гусеницы. Обойдя вокруг вездехода, попинал траки и сел в кабину. Отъезжающие нетерпеливо зашевелились. Из кузова понеслись в адрес водителя крепкие словечки и смачные замечания.

Не обращая внимания на недовольство пассажиров, Сашка разложил по местам инструмент и повернул ключ зажигания. Вездеход тихо заурчал, сдвинувшись с места, и поехал. Пассажиры успокоились. Машина покатила по зимнику, медленно набирая скорость. Накатанный множеством тракторных и вездеходных гусениц зимник дальним концом упирался в горизонт. Вдоль дороги изредка попадались сиротливые ёлки, нагнетая тоску по средней полосе. Из глубокой колеи выскакивали песцы, вприпрыжку удирая в тундру под дружное улюлюканье пассажиров вездехода. Показалась река, увитая по берегам зарослями ивняка. По льду мела позёмка. Через некоторое время на горизонте замаячили дымы из труб домов посёлка. Послышался далёкий лай собак, и народ повеселел. Чувствовалось приближение праздника.

Посёлок появился внезапно, вынырнув из-за бугра. Серые здания, создавая подобие улицы, нестройной цепью спускались к реке. На самом берегу, сверкая металлической крышей, выделялся магазин. Над входом красовалась табличка: «Сельмаг №1». Можно было подумать, что в посёлке имелся ещё и «Сельмаг №2». Но магазин был единственный, и все товары продавались только там. Перед магазином, на расчищенной площадке, мальчишки играли в хоккей. Воротами служили брошенные по краям портфели, клюшками – обрезки досок, а шайбой – кругляш, вырезанный из каблука резинового сапога. При виде вездехода мальчишки перестали играть и обступили редких гостей настороженной толпой. Старший потрогал гусеницы и серьёзным голосом спросил:

– Дядь, а у тебя вездеход на бензине или солярке?

– На бензине. А зачем тебе? – поинтересовался Трифонов.

– Мне бы литров пять на моторную лодку.

– Ты что, сам на моторке ездишь?

– Сам.

– Сколько же тебе лет?

– Десять.

– Тебя что, одного отпускают?

– Нет. Мы с мамкой. Нам весной сети надо ставить, а денег на бензин нет.

– Браконьерствуете? – съязвил Цибизов.

– Нет. Нам на еду.

– А папка? – Сашка сочувственно посмотрел на мальчугана.

– Он всё пропивает и денег не даёт. Так, что? Нести канистру?

– Неси, – Трифонов полез за сливным шлангом.

Приезжие попрыгали на снег и наперегонки ринулись к магазину. В магазине никого из покупателей не было. Одинокая продавщица, расставив локти на широком, как аэродром, прилавке, откровенно дремала. При виде гостей она приосанилась и изобразила на лице подобие улыбки:

– Здравствуйте, – неожиданным басом пропела она, растягивая слово. Получилось: «Здря-я-стуйте». Толпа обступила прилавок. Цибизов протиснулся поближе к продавщице и ласково заговорил:

– Девушка, что у вас есть для утоления жажды?

– Что? – не поняла та.

– Спиртное продаёте? – громко переспросил один из пассажиров.

– А-а, это. Спирт питьевой. Брать будете?

– Конечно, красавица. Мужики, гоните деньги на пять бутылок, – Цибизов повеселел.

Присутствующие зашуршали купюрами, передавая деньги Николаю. Подхватив бутылки, весёлые покупатели прикупили хлеба, а заодно и рыбных консервов для закуски и, громко переговариваясь, высыпали из магазина. Мальчишек не было. Возле вездехода стоял оленевод в замызганной малице синего цвета. Цибизов бесцеремонно обратился к нему:

– Братан, где бы нам временно кости кинуть?

Оленевод высморкался и солидно протянул руку:

– Василий.

Цибизову ничего не оставалось, как тоже протянуть руку:

– Николай.

– Пошли ко мне, – оленевод призывно махнул рукой.

– Далеко?

– Не-е, рядом. Через два дома.

– Замётано. Садись в вездеход, покажешь. Братва, по коням.

Народ весело попрыгал в кузов. Никто даже не вспомнил о бане. Подъехали к красивому кирпичному зданию, и Василий велел остановиться. Сашка восхищённо спросил:

– Ты что же, здесь живёшь?

– Нет, – вяло ответил оленевод, – это сельсовет. Мой – напротив, – и показал пальцем на убогое строение через дорогу. Рядом стоял чум. Цибизов направился к дому, но оленевод остановил:

– Пошли в чум. В доме собаки живут.

– А почему не наоборот?

– В доме жарко. Потеем шибко. А собакам нормально.

– Вездеход куда ставить? – Трифонов заёрзал на сиденье, оглядывая улицу.

– Да здесь оставь. Кому он нужен. Не угонят же.

– А вдруг?

– Дальше тундры не угонят. Пошли, – заторопил хозяин чума.

В чуме топилась печь. Труба была выведена наверх между шестами. В отверстие виднелось серое небо. На полу были разбросаны оленьи шкуры, по которым ползали голозадые ребятишки. Хозяйка молча поставила посреди низкого столика миску варёного мяса, расставила кружки и так же молча присела с краю.

– Фирменное блюдо. Мясо по-ильяваньски, – усмехнулся Сашка.

– Это разве фирменное блюдо? Варёное мясо! – рассмеялся Цибизов. – Вот когда я на Каспии работал, там в ресторане фирменное блюдо подавали: котлета по-мангышлакски, – Цибизов потянулся за ножом.

– И что это была за особая котлета? – насторожился Трифонов.

– Ничего в ней особого не было, котлета как котлета. Только со свечкой. И когда её вносили, гас свет, зажигалась свеча и все видели, что ты заказал котлету по-мангышлакски. Ну и стоила она в два раза дороже. Котлета ставилась на столик, и народ понимал, что посетитель при деньгах.

– А потом его на выходе на перо ставили, – заметил с иронией один из помбуров.

– Нет. У нас этого не водилось. Никто не завидовал большим деньгам. Хулиганства, а тем более поножовщины, не было. А с разбоем я уже на Сахалине столкнулся.

– За котлеты попадало?

– Нет. Там другое блюдо фирменным было: акульи плавники с бамбуковой зеленью. Это уже был деликатес.

– Ну и как?

– Да как тебе сказать? Похоже на рыбные кости с петрушкой.

– Ничего себе деликатес. На любой помойке собрать можно.

– Не скажи. Под водочку очень даже хорошо шло.

– Это разве деликатес? Я вот читал: в африканских джунглях жарят питонов. На колбасу похоже. Написано: по вкусу, как курятина, – помбур разлил спирт по кружкам. Хозяйка молча протянула свою, помбур плеснул и ей.

Компания затихла, наблюдая за действиями разливающего. Выпили. Крякнули, запивая водой. Молча закусили варёной олениной. Пауза затянулась. В наступившей тишине раздался голос помбура:

Если ты выпил и загрустил,

Ты не мужчина, ты не грузин!

– Что затих, кореш? Давай ещё по одной – обратился Цибизов к Сашке.

– Что-то мне больше не хочется. Как вспомню тех мальчишек возле магазина, кусок в горло не идёт.

– Что так?

– Какие-то они неухоженные. Сами по себе.

– Тебе-то что? У них родители есть.

– Родители? Судить бы таких родителей! Вот ты зачем пьёшь? – повернулся Сашка к хозяину чума.

– Вкусно, – улыбаясь, ответил Василий.

– Ему вкусно, – возмутился Трифонов. – А детям?

– А им что? За детьми жена присматривает, – оленевод не спускал глаз с бутылки.

– Дал бы я тебе! Жена! Вижу, как она присматривает. Мы куда приехали? В баню? Вот и пошли в баню!

– Баня, однако, на ремонте, – испуганно подал голос Василий.

– Тогда поехали назад! – Сашку внезапно начала бить мелкая дрожь.

– Да мы же только сели, – попытались унять вездеходчика.

Но Сашку понесло:

– Не хотите ехать? Пешком пойдёте! – он выскочил из чума и сел в вездеход.

Перспектива тридцати километровой прогулки явно никому не улыбалась, и, ворча, недовольные собутыльники потянулись за вышедшим водителем. Через минуту вездеход уже мчался в сторону базы партии. Злые пассажиры громко перебирали Сашке кости. Мнение было единым: придурок он и есть придурок. Постепенно все успокоились и задремали. Цибизов сидел рядом с водителем и молча злился, всматриваясь в набегающую колею.

До базы оставалось чуть больше трёх километров, когда раздались подозрительные перебои в работе двигателя. В кузове народ заволновался, но вездеход шёл ровно по накатанной колее, и все постепенно успокоились. Внезапно что-то грохнуло, и машина остановилась. Мотор заглох. Установилась давящая на барабанные перепонки тишина.

Всё произошло так неожиданно, что пассажиры не успели испугаться.

– Что случилось? – почему-то шёпотом спросил Цибизов.

– Не знаю, – в тон ему тихим голосом ответил водитель, – вроде топливо кончилось, датчики не работают.

– Так проверь в баках! – зло бросил Цибизов.

Сашка вылез из кабины, открутил поочерёдно пробки на топливных баках и почти торжественно провозгласил:

– Точно, кончилось.

– Как кончилось? Ты же с запасом залил!

– Понимаешь, пока вы в магазине были, пацаны набежали. У каждого канистра.

– Ты что, весь бензин раздал? Я же видел, тебя только один просил!

– Сначала один… А потом много.

– Ты что? Как ты хотел назад ехать?

– Я думал, хватит. Ты бы видел, какие у них глаза.

– Какие глаза?

– Просящие. Как я мог отказать? Ты бы смог?

– Иди ты знаешь куда? Теперь пешком топать, – Цибизов возмущался, размахивая руками.

– Да ничего страшного. Здесь всего три километра, вон даже крайние балки видно. Подождите, я кабину закрою. Завтра вездеход трактором притащим.

– Один дойдёшь, любитель детей! Вот ведь не даром говорят: если в мозгах пусто, ногам разминку давай!

– Не пусто.

– Что, не пусто?

– В мозгах не пусто.

– Интересно. И что у тебя там?

– Мысли.

– Какие ещё мысли?

– Всякие.

– Ты точно придурок. И о чём ты сейчас думаешь?

– О разном. Помнишь разговор о деликатесах?

– Ну, помню.

– Ты не знаешь, на что ловят питонов?

Цибизов от возмущения проглотил язык. Он молча повернулся и зашагал в сторону базы, за ним потянулись все пассажиры. Через минуту из сумрака убывающего дня донеслось:

– На тупых вездеходчиков!

2012 г

Миринер

Он был странный. Невысокого роста, с кривыми толстыми ногами, головой без шеи, выглядывающей прямо из плеч. Над тонкими губами неестественно возвышался нос горбинкой. И фамилия у него была странная: Миринер. Имя, правда, досталось ему нормальное – Давид.

Устроившись в полевую партию водителем вездехода Газ-71, Миринер занялся ремонтом, так как машина ему досталась не новая. Но Давид не расстроился. С завидным упорством перебирал двигатель, промывал в солярке детали и тщательно протирал ветошью. Было видно, что ремонт вездехода ему нравится.

Давид часто вспоминал, как до этого работал таксистом в Москве, и при этом тяжело вздыхал. Вот тогда были сложности! На каждом перекрёстке светофоры, менты взятки берут, на заправках надувают, частники клиентов перехватывают – сплошные стрессы! А здесь – простор! Тундра! Свобода!

В первый день работы он не смог удержаться в колее и случайно выскочил из зимника. Вот здесь тундра показала свой норов. Гусеницы быстро прорыли в снегу глубокую траншею, и «газон» сел на брюхо. С трудом Давид выехал на проторенную дорогу. Через минуту он опять не удержал рычаги, и машина буквально пошла гулять по тундре, не слушаясь управления. С трясущимися руками Миринер вернулся на базу партии. На следующий день он слёг. От перенапряжения поднялась температура, пальцы не слушались и не могли обхватить даже ложку. Видя, как мучается мужик, соседи хотели принести ему что-нибудь поесть из столовой, но гордый сын Кавказа с достоинством отверг предложение:

– Вы думаете, я пробка от шампанских!? Что, у меня в кармане три рубля нет, чтобы себя накормить?

С трудом встав, торжественно прошествовал в столовую.

До работы таксистом он гастролировал с театральным оркестром по России. Собеседникам любил рассказывать о встречах с известными певцами, которых называл музыкантами. Его поправляли, что это не музыканты, а певцы. Тогда он возбуждённо кричал:

– Эй! Какие они певцы?! Они – музиканты! Они как? Если петь – пейте, паньмаешь! Не можете петь – не пейте: вы не музиканты! А они – музиканты!

С собой Давид привёз портативный магнитофон и гитару. В первый же вечер включил на полную мощность какой-то блатной шансон, записанный на плёнке, и одновременно стал подбирать на гитаре аккорды. От возникшей какофонии сбежали даже местные барбосы. Но, как ни странно, соседи по балку дискомфорта от неимоверного шума не испытывали. Они благосклонно воспринимали музыкальные изыски нового жильца и даже иногда подхватывали знакомую мелодию, ностальгически закатывая глаза.

Такая неуёмная тяга к музыке заинтересовала обитателей ближайших балков. Они стали захаживать к шумному соседу. Их привлекала не только музыка, но и увлекательные рассказы болтуна. Постепенно выяснилось, что Давид долгое время подрабатывал гитаристом где-то на Юге.

Вспоминая те времена, он отчаянно восхвалял себя, критикуя попутно современных певцов. Каждую фразу начинал возгласом «эй!». Жестикулируя и подпрыгивая на месте, Давид кричал:

– Эй! Какой он музикант, паньмаешь! Он си бемоль от ре минора не отличит!

Так как фамилия Давида была Миринер, то бичи тут же прозвали его Реминор.

Оставалось загадкой, каким образом Миринер продвигался с южных широт через Москву до Заполярья, но, когда заходил об этом разговор, он задумчиво отвечал:

– Карма, паньмаешь.

Помимо музыкальных пристрастий, в бедовой голове пылкого южанина время от времени возникали планы по обустройству России. Любой сложный вопрос решался в его «гениальной» голове мгновенно и просто. Он знал все огрехи руководства. Миринер всегда с усмешкой приходил в балок, объясняя, какие глупые руководители сидят наверху.

– Эй, сообщили: баржа нефтеналивная села на мель. Так там выехала целая комиссия. Делов-то – куча! Подогнали по суше ёмкости, перекачали, и она всплывёт. А они – комиссию! Думать не хотят, только деньги считают. Я бы на их месте…

В следующий раз досталось топографам, не сумевшим закончить профиль из-за речной преграды.

– В партии, паньмаешь, резиновая лодка имеется. Переправились, взяли направление и вперёд, с песнями. А сейчас убытки подсчитывают. Работать не хотят, вот дурью и маются. Я бы на их месте…

Ему невдомёк было, что там, где затонула баржа, тянулись сплошные болота, в которых могла увязнуть любая ёмкость. Неизвестно ему было и то, что начавшийся ледоход, способен был превратить в кучу ненужного тряпья резиновую лодку и всё, что встретится на пути. Но ворчуна это не волновало: главным было показать, что все проблемы решаются просто и без лишних затрат.

– Вот на жизнь жалуемся, всё плохо нам живётся. А почему? Никто думать не хочет.

О чем бы ни шёл разговор, он обязательно вклинивался, перебивая рассказчика, и с видом знатока вставлял замечания, не терпя никаких возражений. Если заходила речь об автомобилях, начинал разглагольствовать о преимуществах одной марки над другой. Когда шла речь о выращивании винограда, тут же вставлял свое слово. Не переставая попыхивать сигаретой, заявлял:

– Эй! Да разве так лозу высаживают! Да я бы на их месте…

Но однажды Миринер прокололся на элементарном. В полевую партию завезли коробку цейлонского чая. Дефицит распределили по балкам, и каждому досталась одна пачка. Такой чай очень ценился, так как весь сезон пили грузинский, неизвестно кем упакованный и не дающий ни цвета, ни запаха. А тут настоящий, листовой, быстро завариваемый и издающий неповторимый аромат. В конце концов, как и любой дефицит, цейлонский чай закончился. Однако пачка из-под него долго гуляла по столу в балке у буровиков, навевая грустные воспоминания. На столе рядом с ней валялись начатые пачки из-под грузинского чая, которые никто не убирал. От этого создавалось впечатление откровенного бардака.

Одному из жильцов балка надоело постоянно искать среди пустых пачек более-менее наполненные. Он собрал все и пересыпал в одну. А так как пустая из-под цейлонского чая оказалась наиболее вместительной, он пересыпал туда все начатые пачки грузинского, а пустые выкинул в печь. Спустя некоторое время в балок зашёл Миринер. Увидев на столе цейлонский чай и удивившись запасливости буровиков, тут же снял с печи чайник и бухнул треть пачки на заварку. После этого налил кипяток в стакан, поднял и, посмотрев на свет, восхищённо воскликнул:

– Эй, что значит цейлонский! И вкус, паньмаешь, и цвет, и запах! Я бы на вашем месте…

Он громко отхлебнул из стакана и мечтательно закатил глаза.

Что бы он сделал на месте жильцов, осталось загадкой, так как все, кто был рядом, грохнули от хохота.

Закончил он плохо. Подвела любовь к технике и неимоверная тяга к быстрой езде. Отпросившись на отгулы, Давид прежде всего зашёл в гастроном, взял бутылку сорокоградусной и залпом выдул всю жидкость из горлышка. Возбудившись столь неоригинальным способом, он отправился в гараж экспедиции, где в это время стояли новенькие вездеходы. Пробравшись через слабое ограждение, залез в кабину и повернул ключ зажигания. К несчастью, вездеход был заправлен, и Миринер на полном газу полетел к воротам. Не обращая внимания на сторожа, выскочившего из караулки и энергично размахивающего руками, он раздавил шлагбаум и помчался в неизвестном направлении. По пути сбил пару столбов и остановился только тогда, когда налетел на УАЗ дорожной инспекции. И даже тут он не успокоился. На требование выйти из кабины, громогласно заявил:

– Я в гробу видел весь твой инспекторский взвод! Хорощо? Да?

Был суд. Отсидев срок за хулиганство, Миринер пришёл проситься на работу. Права у него отобрали. Водителем я взять его не мог, но работники были нужны. Отработав разнорабочим сезон и поднакопив денег на дорогу, Давид укатил на Родину.

Говорят, мир тесен. Миринер налетел на меня в Кисловодске. Откуда он там взялся, было полной загадкой. От него несло смесью запахов перегара, чебуреков и дешёвых духов. Поверх грязной рубахи болтался мятый галстук. Как ни странно, на нём были надеты белые брюки, которые сияли огромными дырами на самых неприличных местах. От его объятий я еле успел увернуться. Несмотря на это, мой знакомый принялся изливать душу. Он пожаловался на владельцев ресторанов, зажимавших зарплату сотрудников.

– Говорят, тяжёлое время – народ не идёт. Как он, паньмаешь, пойдёт? В меню дешёвка, музика – халтура. Давид, говорят, приходи петь. Я им что? Пробка от шампанских: за три копейки петь? Я бы на их месте…

Дальше Давид, как всегда, развернул план построения ресторанного бизнеса. Под конец заявил, что сейчас на мели и попросил в долг тридцать рублей. Получив деньги, клятвенно уверил, что через неделю долг вернёт.

Больше я Миринера не видел.

2022 год