Текст книги "Снег, газ и стальные трубы"

– Значит, встаем с кровати без разрешения врача? – сказал он.

– Долго я был без сознания? – спросил Виталий.

– Почти трое суток.

– Но почему? Из-за нескольких несчастных ожогов я потерял сознание?

– Вам не вовремя сделали перевязку, и началось заражение крови. Хорошо, что нам удалось его подавить в самом начале, иначе мы сейчас бы с вами не разговаривали.

– Что с моим другом?

– Умер полчаса назад.

– Но почему? Почему вы ничего не сделали?

– Не могли. У нас нет такого оборудования, а обычные методы не помогли. Его нужно было отправлять в Москву, в ожоговый центр.

– Так почему же не отправили?

Вместо ответа врач указал на окно. За окном стояла сплошная стена тумана.

– Давно? – спросил Виталий.

– Давно. Вертолет, который привез вас к нам в больницу, был последним.

Виталий провел в больнице две недели. Видел, как Леву отправляли домой в закрытом гробу, и был на грани полного психического расстройства. Ведь это его дружеская подначка стоила Леве жизни. То, что случилось, полностью легло на его совесть, и это ему нести до конца.

С той поры у Виталия иногда, когда он сильно уставал, стали появляться галлюцинации. Почва уходила из-под ног, и начинало мерещиться черт знает что. Виталий старался держаться, но в глубине души чувствовал, что скоро придется серьезно лечить нервы.

Виталий напряг все мышцы тела и тряхнул головой, чтобы прийти в себя. Прошло уже больше полугода, но вид обгоревшего Левы стоит перед глазами. Иногда вспоминается настолько подробно, что Виталию кажется, он сошел с ума или у него мания преследования. Он знал, с этим нужно бороться, и усилием воли подавлял воспоминания. Сейчас нужно встряхнуться, слезть с полки, пойти покурить, глотнуть свежего воздуха, развеяться. Это просто выбило из колеи вынужденное безделье в поезде.

Виталий слез с полки, кивнул приветливо улыбнувшейся девушке и вышел в коридор. Зашел в тамбур, достал сигарету и закурил. Меланхолично посмотрел на убегающий за окном зимний пейзаж и почувствовал зверский приступ голода. Да, так долго не протянешь. Он докурил сигарету до конца, подошел к водопроводному крану и выпил три стакана воды. Голод это не уняло, но пустота в желудке заполнилась. В кармане двадцать копеек. Десять можно потратить, остальные уйдут в Ленинграде на транспорт.

Поезд остановился на какой-то большой станции. Проводник сказал, что стоянка будет пятнадцать минут. Что ж, хорошо, можно пройтись по вокзалу и найти хотя бы пирожок за десять копеек. А если попадутся два по пять, еще лучше. Виталий надел пиджак и вышел из вагона. Долго бродил по перрону и вокзалу, так и не нашел ничего наподобие пирожка или булочки. Все, что продавалось на вокзале, было явно ему не по карману.

Раздраженный, он вернулся в купе, сел и увидел, что в купе входит попутчица с бутылкой газированной воды. Он посмотрел на бутылку и усмехнулся. Вероятно, у девушки с финансами обстояло так же, как и у него. Но ей простительно, она студентка. А как он умудрился при его зарплате кандидата наук остаться без денег?

Девушка заметила его взгляд и сказала:

– Жарко в купе. Есть совсем не хочется, только пить.

– А я в дороге совсем есть не могу, – соврал Виталий. – Почти все время лежишь, куда уж тут калории потреблять?

– Да, в поезде вредно есть высококалорийную пищу, – согласилась девушка.

Они немного поговорили о том, как вредно много есть, когда мало двигаешься. Этот разговор вызвал только очередной зверский приступ голода, но Виталий постарался его задавить.

Подъезжали к Смоленску. Молодая семья уложила чемоданы, одела отпрыска и собралась выходить. Поезд затормозил и остановился. Молодой супруг схватил два чемодана и ринулся к выходу.

Супруга взяла в одну руку большую сумку, другой приготовилась толкать коляску и в нерешительности остановилась. В купе оставалось еще два чемодана.

Девушка посмотрела на Виталия и попросила:

– Помогите им.

Виталий, как по приказу, подхватил чемоданы и потащил их к выходу. На улице передал их молодому супругу и в нерешительности остановился на перроне. Достал из пачки одну из последних сигарет и закурил. На улице было холодно, шел снег, а Виталий был в одной рубашке. Он быстро замерз и понял, что пора возвращаться. Но там в купе сидела она, одна! Он представил, как сейчас войдет в купе и останется с девушкой наедине, как снова с ней заговорит. О чем? Он каким-то внутренним чутьем понял, что эта девушка не подходит под тот стереотип женщин, который сложился у него в голове к его тридцати годам. Это выбивало из колеи. Но возвращаться тем не менее было нужно, холод пробирал уже до костей.

Виталий поднялся в вагон, зашел в купе и сел на освободившуюся полку. Девушка сидела на своей полке, поджав ноги и накрывшись до подбородка простыней. Она искоса посмотрела на него, и по этому короткому, по-детски наивному взгляду, в котором было что-то такое, что невозможно передать, он понял, что девушка по-своему переживает сложившуюся ситуацию и совершенно растеряна. Не зная, с чего начать разговор, да и стоит ли начинать его вообще, Виталий молчал. Молчание прервала девушка.

– Здесь, в Смоленске, недалеко от вокзала, в госпитале мой папа лежал, – сказала она. – Я к нему через день ездила. Апельсины возила. Я тогда еще в восьмом классе училась и всего боялась. После школы садилась на электричку и ехала сюда. А это было зимой, темнело рано. В Смоленск приезжала, когда еще светло было, пока с папой поговорю, на улице темнеет. А в электричке одной вечером страшно ехать, пока из Смоленска домой еду, все поджилки трясутся.

Виталий пожал плечами. Что тут страшного, подумаешь, электричка.

– А вы бы с братом вдвоем ездили. Вдвоем не так страшно.

– Он тогда еще совсем маленький был, а мама могла ездить только по выходным.

– Неужели отца нужно было каждый день навещать?

– А как же? – удивилась девушка. – Он же болел и лежал в госпитале без нас, один, среди незнакомых людей.

– И долго он лежал в госпитале?

– Месяц.

Виталий представил, как эта девчонка пятнадцать раз ездила зимой в электричке, отчаянно трусила и прижимала к себе покрепче сумочку с апельсинами. А мимо нее по вагону проходили всякие подозрительные личности, возможно, даже полупьяные. Кто-то, наверное, пытался с ней заговорить, девчонка все-таки очень симпатичная. Ей кажется, что она подвиг совершила. Впрочем, может быть, это и в самом деле подвиг в какой-то мере.

– А что было делать? – как бы продолжила его мысли девушка. – Мы папу очень любим, и он нас – тоже. Знаете, как у меня дома переживали, когда я в институт поступала?

Она замолчала и на минуту задумалась. Потом тихо проговорила:

– Они, наверное, уже на вокзале меня встречают: мама, папа и братишка.

Она поплотнее укуталась в одеяло, и по ее отсутствующему взгляду Виталий понял, что мысли ее далеко, там, на вокзале в Витебске, где ждали ее родные.

Поезд остановился на очередном полустанке, и в купе, цепляясь за все углы чемоданами, ввалились двое. Один из них был мужчиной почтенного возраста, другой совсем мальчишкой. Они сразу же стали располагаться на свободной полке, и Виталию пришлось встать. На верхнюю полку лезть не хотелось, и он попросил разрешения у девушки сесть рядом. Девушка, кажется, вопрос не поняла, но согласно кивнула. Он сел. Двое напротив быстро, по-деловому разложили постели, уселись, достали из чемоданов какие-то конспекты и стали читать. Судя по репликам, которыми они перебрасывались между собой, это были представители какой-то гуманитарной профессии. Причем один из них был студентом, другой – преподавателем.

Девушка пошевелилась и легла на подушку, укрывшись до самых глаз простыней. Виталий посмотрел в эти глаза и увидел отсутствующий, как бы направленный внутрь взгляд. Вдруг он почувствовал, что этот отсутствующий взгляд остро напомнил ему что-то родное, полузабытое, от которого слегка защемило сердце. Он вспомнил. Много лет назад, после десятого класса, он, завалив вступительные экзамены в институт, возвращался домой. Было немножко обидно, что недобрал всего один балл, и эта обида портила настроение, но, когда до родного дома оставалось езды чуть больше двух часов, все вылетело из головы. Впереди предстояла встреча с родителями, которых он не видел целый месяц. Перед глазами стояли только мать и отец. Он представлял, как приедет домой и обнимет обоих. Впереди призраком маячила длительная разлука: месяца через два он уходил служить в армию, но все это намечалось потом, а тогда он ехал домой и мечтал о встрече с родителями, мысленно подгоняя поезд. Эти два часа тянулись невыносимо долго и вымотали нервы. Тогда он еще не умел сдерживать свои чувства, и они волновали его до глубины души. Непосредственный мальчишка с чистыми чувствами. Да, было и такое время.

Сейчас от девушки пахнуло этим полузабытым воспоминанием пусть еще не такой далекой юности. Внезапно его остро охватило чувство собственной неполноценности. Он вдруг понял, что, научившись сдерживать свои желания и чувства, просто стал на них не способен. Никогда он уже не сможет вот так же, как эта девчонка, с нетерпением ждать с кем-то встречи и так сильно переживать из-за этого. В нем появилось что-то от запрограммированной машины. Встреча так встреча, тогда-то и во столько, время от и до. Зачем переживать? И ему как-то ни разу не приходила в голову мысль, что вместе с этими умершими чувствами умерла часть его самого, вполне возможно, немаловажная часть. Стал нравственным инвалидом, что ли? Как бы сказал один его хороший знакомый, был сначала нормальным человеком, потом хрумкнула какая-то внутренняя косточка, и стал калекой.

Виталий встал, достал сигарету и ушел курить в тамбур. Когда он вернулся, девушка все так же лежала, укрывшись одеялом. Пожилой мужчина достал огромное увеличительное стекло и стал читать через него. Виталий указал девушке глазами на эту интересную картину. Девушка посмотрела на мужчину, слабо улыбнулась и вновь ушла в себя. Расшевелить ее было невозможно. За двадцать минут до приезда в Витебск она переоделась, уложила чемодан и стала с нетерпением смотреть в окно. Когда показались огни Витебска, он помог ей вынести чемодан, и они стояли в холодном пустом тамбуре. Она все так же не замечала ничего вокруг, а он смотрел на ее красивое лицо, и ему хотелось сказать на прощание что-нибудь значительное или по крайней мере приятное.

Он мысленно попробовал подобрать нужные слова, ничего не придумал и сказал, сам поражаясь собственной примитивности:

– Хотите приехать в Ленинград? Я вам оставлю свой адрес.

Девушка не поняла и вопросительно посмотрела на него. Он повторил фразу. На этот раз смысл дошел до нее. Она внимательно посмотрела Виталию в глаза и отрицательно покачала головой. Этот безмолвный отказ больно зацепил за живое. Впрочем, он понимал, что другой ответ он вряд ли бы получил. Вышел проводник и открыл дверь вагона. Поезд остановился. Девушка выглянула на улицу, и ее лицо просияло радостью.

– Пришли и мама, и папа, и братишка!

С перрона донесся радостный женский возглас:

– Вот она, наша матрешка!

Девушка быстро спустилась по ступенькам и бросилась в объятия матери. Виталий вынес из тамбура ее чемодан, поставил на перрон и, не став смотреть, как целуются родные, вернулся в купе и залез на полку.

Наступала уже глубокая ночь. Сон не шел. Виталий лежал с закрытыми глазами и мучился. Зря он спал днем, теперь на него навалилась бессонница. Стоило расслабиться, и в неуправляемом воображении сразу же возникали обрывки каких-то кошмаров. От них удавалось избавляться только усилием воли, но тогда было невозможно заснуть. Кое-как ему удалось переключить мысли на девушку, имя которой он так и не узнал. Чем же она его так поразила? Красивая? Так это не такая уж большая редкость. Умница? Как сказать. Учится в институте? Чепуха. Скромница? Есть, конечно, что-то такое, но… А в чем же тогда дело? В его тридцать лет сколько прошло перед ним таких девчонок? Пожалуй, и по именам сейчас не вспомнить. Были такие, с которыми он знакомился случайно и почти сразу же забывал, были и те, что довольно долго владели его мыслями. Были красивые и некрасивые, умницы и глупые, скромницы и наоборот, совсем молодые и в возрасте. И ни одна из них, кроме Нинки, конечно, не вызвала какого-либо серьезного чувства. Впрочем, о каких чувствах можно говорить, если они с Левой, привыкшие во всем идти напролом, поступали точно так же и в отношениях с женщинами? Однажды они даже провели полушутливое соревнование. Получив зарплату, решили проверить, насколько ее хватит, если ее целиком потратить на женщин, и что из этого получится. Зарплаты хватило на неделю. Виталий сумел познакомиться с шестью женщинами, Лева завел семь знакомств. После того как зарплата закончилась, каждый познакомился еще с одной девчонкой. Потом они решили: хватит заниматься ерундой, и продолжили прерванную работу над кандидатскими диссертациями.

А во время учебы в Москве? После того как Виталий окончательно пережил расставание с Нинкой, они с Левой проложили дорогу к общежитиям медицинского и педагогического институтов. Было многое, пожалуй, все, за исключением серьезных, глубоких чувств.

Он понял, чем запала ему в душу эта девушка. У нее было то, чего у него уже давно не было, то, о чем в глубине души он тайно мечтал, но боялся себе в этом признаться. У нее есть те самые простые человеческие чувства и отношения, которых так не хватает ему. Она любит своих родителей и мечтает о встрече с ними. Он тоже любит своих родителей, но за всеми делами это отошло на второй план. Она просто заговорила с незнакомым человеком, и ее отношение было самым доброжелательным. Он же сразу попытался определить, кто это с ним разговаривает и на что она способна. Она учится в институте, пусть еще плохо представляет, зачем она это делает, но знает, что это очень нравится ее родителям, а для родителей она на все готова. Когда у нее появится парень, то, если он, конечно, это заслужит, она будет любить его страстно и беззаветно. И дай-то бог, чтобы ей встретился парень не такой, как Виталий или Лева. Он и Лева считали, что жена – это камень на шею и, как гласит русская народная пословица, баба с возу…

А что дали учеба Виталия и его быстрый рост, как специалиста? Кому принес пользу этот быстрый рост? Его родителям? Нет. Они мечтали, чтобы он бросил все дела и вернулся домой. Друзьям? А ведь друзей совсем мало. Никому не нравилось, что они с Левой быстро поднимались по служебной лестнице и перепрыгивали через многие головы. Предприятию? Пожалуй да. Предприятию нужен толковый специалист, умеющий решать сложные вопросы. Но это утешение слабое. Ему самому? Тут он совершенно ясно понял, что ему самому это не нужно. По натуре он рядовой инженер, которому ни к чему быть кандидатом наук и руководителем группы. Ему все время в глубине души казалось, что это не он, а кто-то другой защищает кандидатскую диссертацию и быстро поднимается по служебной лестнице.

Да, он любил свою работу. Любил все, что с ней связано, даже эти постоянные переезды с места на место, хотя вслух часто и проклинал их. Он любил технику и без нее жизнь себе не представлял. Он относился к машине как к живому существу и остро ощущал ее болезни. Но он также прекрасно знал, что в науке ничего нового сказать не сможет. Просто не в состоянии: у него не научный склад ума. Кандидатская была просто способом его самоутверждения, но ему она удовлетворения не принесла. Так, просто престиж в какой-то мере. Руководство группой было тоже не его делом. Он привык и любил отвечать за технику. Отвечать еще и за людей он не любил и не хотел.

Кому же все это нужно, зачем он все это делал? Стыдно признаться, но все это было сделано для того, чтобы доказать Леве, что он тоже не лыком шит. А Лева? Лева доказывал Виталию, что и он не лаптем щи хлебает. И еще им обоим яростно хотелось доказать, что они достигнут многого в жизни, хотя у них нет ни дяди в министерстве, ни тети – директора универсама. А возможности для этого доказательства были. Крепкое здоровье, прекрасное образование, неисчерпаемая энергия, острый ум, предприимчивость, необремененность семьей, решительность – все было налицо.

И еще было соперничество. Началось оно с учебы, но скоро они поняли, что, не расталкивая других локтями, многого не достигнешь. Первым подал пример Лева. Он тогда возглавлял профкомовскую комиссию по проверке общежитий и во время очередного рейда застал на месте преступления обитателей одной из общежитских комнат. Парни отмечали чей-то день рождения и попались Леве с бутылками на столе, хотя в общежитии был сухой закон. Лева добился исключения ребят из института. Многие, в том числе и декан факультета, так и не поняли, зачем это нужно Леве, нарушение ведь не ахти какое страшное. Многие не поняли, но Виталий, который тогда уже работал в горкоме, понял.

Через месяц при проверке профкомом одного из московских институтов Виталий обнаружил неправильное оформление профсоюзных путевок. Он быстро провел самостоятельное расследование и вычислил, что на этом деле председатель профкома положил в собственный карман около сотни рублей. Виталий пошел в институтский партком. В парткоме разобрались на удивление быстро. Председателя профкома сняли, а Виталию посоветовали не поднимать шума. Председатель, уже пожилой семейный человек с маленькой зарплатой, должен был просто выплатить эту сумму, и дело хотели замять. Виталий, сам еще толком не понимая, зачем он это делает, с таким решением не согласился и довел дело до прокурора. В институте терялись в догадках: зачем так поступать со случайно сорвавшимся человеком? А Виталий в разговоре с Левой так, между делом, упомянул: «Я тут одного ворюгу под суд отдал». На суде у бывшего председателя профкома оказалось огромное количество защитников – честнейших и уважаемых людей. Решение суда было очень мягким, но Виталий хорошо запомнил глаза человека, честное имя которого из-за несчастных ста рублей превратилось в ничто.

Лева ужесточил требования к общежитиям. Левиной комиссии стали бояться, и общежития готовились к проверке, как к престольному празднику или концу света. Горкомовскую комиссию с Виталием во главе в профкомах стали встречать чуть ли не как представителей ОБХСС. Кто его знает, чем бы все это закончилось, но джинн из бутылки до конца не успел выбраться: они окончили институт и уехали по распределению.

В первый год работы они были полностью сбиты с толку порядками, царившими на их предприятиях, куда они пришли на мизерные оклады. Как новоиспеченные молодые специалисты, они месяцами не выбирались из колхоза, работали на овощебазе и убирали с панели листья и снег, другими словами, теряли квалификацию. В общем, полностью оправдывали полушутливое прозвище, которое было присвоено молодым специалистам, – инженегр.

Однако очень скоро оба поняли, каким способом можно избавиться от этой глупой для инженера работы, которую и словом-то приличным невозможно назвать. Нужно было стать хорошим специалистом. Ценного специалиста панель убирать не пошлют, он и на своем месте очень нужен. Оба засели за книги, описания машин и отчеты. Настойчивость и блестящее образование, полученное в институте, сделали свое дело. Скоро Лева как-то в разговоре упомянул, что его доклад на конференции молодых специалистов занял первое место и он получил первую премию, сколько-то там десятков рублей. Виталий ответил тем, что на нескольких турбинах провел балансировку ротора в собственных подшипниках, что до него в Советском Союзе не практиковалось. Его метод принес огромную экономию и удивил даже опытных специалистов. Их заметили. Обоим стали доверять серьезную работу.

Леву как-то включили в комиссию, которая выезжала на аварию турбины. Лева приложил максимум усилий и установил причину взрыва турбины. И еще, уже по собственной инициативе, он нашел и стрелочника, который понес ответственность.

Виталия послали на аварию газоперекачивающей станции. Он тоже нашел причину и стрелочника.

Их авторитет, как специалистов, стал быстро расти – вместе с окладами.

Потом были защиты кандидатских диссертаций.

Как-то во время праздничного застолья Лева сказал Виталию, что руководитель его группы написал заявление с просьбой об освобождении его от занимаемой должности по состоянию здоровья. Группу предложили Леве, и он не собирается отказываться. Виталий был поражен. Он довольно-таки неплохо знал Левиного руководителя группы, еще молодого, весьма посредственного и недалекого инженера, горлопана. Тяжело было предположить, что тот ни с того ни с сего стал заботиться о собственном здоровье. Нужно было приложить немало усилий, чтобы этот человек стал прислушиваться к внутренним изменениям в своем организме.

Через три месяца руководитель группы Виталия, большой любитель выпить, встретился на одной газоперекачивающей станции со старыми друзьями и крепко отметил это дело. Застолье растянулось почти на неделю, в результате руководство группой перешло Виталию. Таким образом, они вновь сравнялись с Левой.

Вот так, ревностно наблюдая за успехами друг друга, они и жили. Они совершенно не замечали, что от них стали отворачиваться друзья, с которыми вместе начинали работать. Они считали, что им просто завидуют. Да и зачем им были нужны друзья, если их было двое? Два друга-соперника.

Да только ли друзья стали отворачиваться? Соперничество научило их постоянно держаться начеку, не упускать ни единой возможности и к людям относиться очень жестко. Когда у Виталия впервые появилось жесткое отношение к людям? В армии? Нет. Там он, наказывая провинившегося солдата, внутренне жалел его. Когда работал в горкомовской комиссии? Да, в какой-то степени. Но и там он хоть немного, но жалел сорвавшегося человека. На аварии газоперекачивающей станции? Да, там он видел, как найденного им виновника под конвоем отвели к машине с решетками. Тогда он отнесся к этому равнодушно. Дальше было проще: провинился – будь добр, получи заслуженное. И никаких лишних эмоций, ведь Виталий всегда прав!

Так он не заметил, как сам постепенно превратился в продукт технической цивилизации, в этакого железного мальчика, который понимает упрощенные отношения между людьми и больше никаких. Как на машине: нажал определенную кнопку – и жди именно этого результата, а не какого-нибудь другого.

Но шила, как видно, в мешке не утаить. Его отношение к людям чувствовалось очень остро. И другие после первых же дней знакомства относились к Виталию сдержанно-официально, ожидая с его стороны какого-то подвоха. Вот и эта девчонка. Сколько они с ней знакомы? Чуть меньше суток, а знакомство дальше продолжать не захотела.

Лева погиб. Виталий остался один. Без друзей, которым он был бы очень нужен, остались только приятели, с которыми ему нечего делить. Без женщины, которая его любила бы и ждала. Зачем же было так яростно рваться вверх и подставлять другим подножки, чтобы его не опередили? В какую же уродливую форму превратилось их с Левой соперничество! Проводить огромную работу, подниматься вверх по служебной лестнице – и все это не для какого-то важного дела и даже не из карьерных соображений, ведь даже это можно было бы как-то объяснить, а лишь для того, чтобы сказать друг другу: мы и это можем, и так умеем. Со смертью Левы все это рухнуло, потеряло смысл. Виталий внезапно обнаружил вокруг себя зияющую пустоту, которую нечем заполнить.

Какое-то время после смерти Левы он старался жить нормальной жизнью. Ходил на работу, ездил в командировки, решал технические проблемы, писал отчеты. Ходил в театры и бары. Но жизнь, оказывается, просто играла с ним, как кошка с мышью. Она не стала уничтожать его там, на компрессорной станции, или добивать в больнице, дала отбежать немного в сторону и отдышаться. А вот теперь кошка вновь показала когти и с размаху вонзила их в самое больное место. Технократ до мозга костей Виталий подумал, что если его жизненный путь представить в виде графика какой-то функции, то получится довольно-таки извилистая линия с ровными участками, падениями и взлетами. И вот этот график достиг, выражаясь математическим языком, какого-то экстремума. Почему именно сейчас?

Да потому, что все показатели налицо. Галлюцинации, огромные трудности при решении технической проблемы и неумение познакомиться с девушкой. Что это, максимальное или минимальное значение функции? Локальный, то есть местный, экстремум или это надолго? А может быть, излом, после которого функция будет определяться совсем иным законом?

На Виталия вдруг навалился какой-то звериный приступ тоски, ощущение собственной никомуненужности.

Так, мучимый приступами самобичевания, голода и мелькающими в сознании обрывками кошмаров, он пролежал без сна почти до утра, пока не забылся в тяжелой полудреме.

Утром, перед приходом поезда в Ленинград, его разбудил проводник. Виталий встал, быстро умылся и собрал чемодан. Поезд пришел на Витебский вокзал. Виталий вышел на перрон и почувствовал очередной приступ голода. Нет, это терпеть было уже невозможно. Он зашел в буфет, отдал свои двадцать копеек и взял стакан чая. На сдачу ему дали две двухкопеечные монеты и две пятикопеечные. Прекрасно, на метро и автобус есть и даже четыре копейки в запасе. Доехать домой, а дома деньги всегда найдутся. Он пил теплый невкусный чай, который после двух суток голода казался почти нектаром, и думал, что сейчас приедет домой, позавтракает, хорошо выспится, а потом будет решать, как быть дальше. Жизнью, которую он вел до гибели Левы, Виталий жить больше не мог.

Виталий вышел с вокзала, подошел к метро и полез в карман за деньгами. Достал пятикопеечную и двухкопеечную монеты. Подумал, что стоит, пожалуй, позвонить на работу и сказать, что уже приехал. Он зашел в телефон-автомат и набрал номер. Трубку снял начальник отдела.

– Здравствуйте, Юрий Павлович, это Верховцев. Я уже приехал, на работу выйду завтра.

– Привет. Что ты там в Харькове устроил?

– Как это «что устроил»?

– Вчера мне звонил главный инженер завода. Он сказал, что причину ты не нашел и лишний раз заставил разбирать турбину.

– Да, турбину разбирали. Но причину я нашел, в поезде додумался.

– Какая причина?

– У них опора подшипника в резонансе.

– Да, главный мне сказал, что у них есть такое предположение. Но почему такая мощная вибрация? Откуда берется энергия?

– Подшипники слабо нагружены, вот ротор и болтается на мощном масляном клине. Нужно разорвать масляный клин, я уже придумал, где сделать отверстия.

– Ладно. Ты мне по телефону не объясняй. Откуда звонишь?

– С вокзала.

– Садись на автобус и приезжай сюда.

– Я хотел сначала домой заехать.

– Домой? Тут экспортный заказ срывается, а он домой. У тебя дома что, семеро по лавкам?

– Да нет. Хотел выспаться, позавтракать, и побриться нужно.

– Перебьешься, не на танцы собираешься, а на работу. Через двадцать минут у меня. Все, жду.

Начальник отдела повесил трубку. Виталий несколько секунд послушал гудки и тоже повесил трубку. Он зло сплюнул, выругался и пошел к автобусной остановке.

Жизнь твердо и властно потащила Верховцева в привычную колею.

Москва. Комсомольская площадь

Виталий какое-то время постоял перед Ленинградским вокзалом. Нет, по Октябрьской железной дороге он не поедет. Пусть она для него так и останется символом того, что он когда-то был востребован обществом. Сейчас же все бросаются от него прочь, как от прокаженного.

В платном туалете Ярославского вокзала Виталий объяснил женщине, стоящей у кассы, ситуацию, сложившуюся у него с деньгами. Женщина несколько секунд внимательно на него смотрела, потом сказала:

– Ладно, иди бесплатно. Государство от этого не обеднеет. После туалета Виталий прошелся вдоль забора, огораживающего перрон пригородных электричек. Нашел дыру, проскользнул на платформу, благополучно избежал встречи с милицейским патрулем и зашел в вагон электрички, даже не поинтересовавшись, куда эта электричка идет. Он сел на скамейку с подогревом и с удовольствием расслабился. Электричка скоро тронулась, и Виталий погрузился в какую-то легкую полудрему. Не мешали даже громкие голоса торговцев, продающих в электричке разную мелкую дребедень.

Снова вспомнилась та командировка в Харьков. Господи, как давно это было… Как он тогда переживал, что у него в жизни произошел какой-то излом, случился локальный экстремум, старая жизнь закончилась со смертью Левы, а новую будет практически невозможно начать. Что бы он ответил тому человеку, который ему бы сказал, что он окажется в теперешнем его положении? Да пожалуй, ничего бы не ответил, он просто принял бы его за сумасшедшего. А что он тогда так рефлексировал по поводу того, что у него пропали искренние, чистые чувства? Да ничего там не пропало, просто из мягкого, доброго, интеллигентного парня он превращался в современного жесткого руководителя. Одним словом, менял детские ползунки на строгий костюм делового человека. Все через это прошли, только у Виталия этот процесс проходил немного болезненнее, чем у других.

Хотя нет, пожалуй, не все прошли через этот процесс. Взять того же Костю Соловьева, с которым Виталий виделся позавчера в Санкт-Петербурге. Костя обладал удивительным талантом: он умел даже против собственной воли притягивать к себе всяческие приключения. И во всех этих приключениях он выходил сухим из воды.