Текст книги "Снег, газ и стальные трубы"

«Удружил Славка», – со злостью думал Юра.

Славка появился за полчаса до окончания смены. На его лице играла веселая улыбка. Смертельно уставший Юра, который в это время утрясал конфликт, возникший в одной из бригад, при его виде не проявил бурных эмоций. Хотелось побыстрее уйти домой и лечь на диван.

– Кончай трудиться, – весело сказал Славка. – Ставь-ка лучше вот сюда подпись.

Он развернул перед Юрой небольшой разграфленный лист бумаги. На нем было что-то написано и стояли две чьи-то подписи.

– Что? – не понял Юра.

– Да я смотрю, ты здесь уже и грамоте разучился, – рассмеялся Славка. – Тогда ставь вот сюда крестик или большой палец приложи.

– Что это?

– Балда, это переводка. Тебя берут старшим инженером технадзора в филиал нашей конторы. Оклад сто шестьдесят рублей плюс сорок процентов прогрессивки. Не слабо?

– Что я там буду делать?

– Инспекционные проверки газоперекачивающих компрессорных станций. Будешь ездить по всему Советскому Союзу по газопроводам и разгоны устраивать. Надеюсь, что такое турбины, ты еще не забыл?

– Нет, не забыл.

– Тогда подписывай. А то народ уже и так ворчит. Директор нашего филиала попытался высказать, что должен сначала с человеком поговорить, прежде чем его на такую должность брать. Пришлось немного объяснять. Подписал. Начальник вашего отдела кадров заявил, что я нарушаю порядок. Должна стоять сначала твоя подпись, потом уже всех остальных. Пришлось тоже растолковывать человеку и немного нажать. Тоже подписал. Так что не нарушай порядок и ставь свой крестик.

Юра расписался.

– Чуть не забыл, – спохватился Славка. – Тут нужна еще подпись твоего начальника цеха. Пошли к нему.

– Бесполезно. Он не подпишет.

– А это мы еще будем посмотреть.

Они вошли в приемную начальника цеха. Секретарь попыталась не пустить их в кабинет.

– У начальника сейчас совещание, – сказала она.

Но Славку было так же бесполезно останавливать, как и танк голыми руками. Он мило улыбнулся секретарше, погладил ее по щечке и сказал:

– Мы ненадолго. Видите, я даже шляпу не снял.

Девушка онемела от такого поведения и с недоумением посмотрела на Славкину голову, на которой не было никакой шляпы. Славка решительно открыл дверь и вошел в кабинет. Юра развел руками перед секретарем и пошел за Славкой. В кабинете в чадном табачном дыму начальник цеха, начальник ВПП, начальник ПРБ и начальник БИХ, склонившись над чертежами, решали какую-то проблему. Начальник цеха поднял голову от чертежей и уже хотел высказать свое обычное строгое «я занят», но узнал Славку и смешался.

– Прошу прощения, что без приглашения, – весело улыбаясь, сказал Славка. – Я у вас много времени не займу. Всего одна подпись. Секундное дело.

Он протянул начальнику переводку. Тот посмотрел на нее и твердо сказал:

– Нет, я не подпишу.

– Есть какие-нибудь веские причины?

– Да. У меня мастеров и так не хватает, а вы хотите забрать человека, да еще переводкой. Я пока еще с ума не сошел.

– Вы видите, что здесь стоит подпись вашего начальника отдела кадров? В ближайшее время вам кадры пришлют человека.

– Все равно не согласен. Нового человека нужно сначала учить. Хоть ставьте к стенке, не подпишу.

– К стенке? – переспросил Славка. – Прекрасно. Такие услуги наша фирма выполнить может.

Он снял трубку со стоящего на столе телефонного аппарата.

– Какой номер телефона директора завода?

Начальник цеха на какое-то время замешкался. Потом, сделав недовольное лицо, поставил подпись.

– Вот видите, как просто, – улыбнувшись, сказал Славка, – и заняло совсем мало времени. Приятно иметь дело с решительными, оперативными людьми.

Славка взял переводку и, кивнув сидевшим за столом удивленным начальникам, пошел к двери. Не сказавший ни единого слова Юра молча последовал за Славкой. На пороге кабинета Славка не удержался. Он повернулся к начальнику цеха и высказался:

– А тележку вы и без Степанова возить сможете. Вон у вас сколько народу, и учить никого не нужно. Товарищи, очевидно, умеют, не так ли? Да и у вас самого, наверное, диплом о высшем образовании имеется.

Когда они вышли в цеховой пролет, Юра спросил у Славки:

– Зачем ты с ним так? Он очень порядочный человек.

– Порядочный? Знаешь сколько я таких порядочных с должностей поснимал? Сидит в кресле начальника, а в цеху бедлам. Вместо того чтобы заняться реконструкцией и реорганизацией, затыкает дырки. Для него главное – показатели, и плевать, какой ценой они достигаются. Да он просто карьеру делает, а ты ему своей тележкой в этом благородном деле помогаешь. Жаль, что это не мое ведомство, я бы его быстро к ногтю. А на чужой кухне горшки бить пахнет дурным тоном. Впрочем, не поленюсь, схожу в заводоуправление. Пусть обратят внимание, кто у них в должности начальника цеха обретается. В цеху черт его знает что, а руководство об этом не знает, партком не знает. Я тут уже успел кое с кем переговорить. Люди удивляются так, как если бы я им самые невероятные вещи рассказывал. Да и боится он всего на свете. Клюнул на дешевый прием с телефоном. Что за руководитель такой? Таких гнать надо. Но в заводоуправлении поговорю потом, а сейчас поехали в наш филиал. Через час пятнадцать минут они заканчивают работу, а тебе еще нужно познакомиться с тамошним начальником.

– Слав, обожди минут двадцать. Я вторую смену запущу, и поедем.

Славка удивленно посмотрел на Юру:

– Ты что, обалдел или читать не умеешь? Ты хоть посмотрел, какое число в переводке стоит?

– Нет, – признался Юра.

– Сегодняшнее. С этого дня ты работаешь в другом месте. И будь добр, слушайся приказаний своего начальства. А твое начальство – это я. Поехали.

– Хорошо, только переоденусь.

В мингазпромовском филиале директор, уже пожилой седой человек, внимательно посмотрел на Юру, приветливо ему улыбнулся и пожал руку.

– Хорошие специалисты нам нужны, – сказал он. – Насколько я помню, с красным дипломом у нас на все предприятие один-два человека, не больше. А у вас за спиной еще и четырехлетний стаж работы на турбинном заводе. Это будет хорошая помощь нашему предприятию.

– Я вам плохого специалиста рекомендовать не стану, – сказал Славка.

Юра обернулся и посмотрел на Славку. На Славкином лице не было и тени улыбки. Директор предприятия тоже не шутил. Юра понял, что отношение к нему здесь самое серьезное и это отношение нужно будет оправдывать.

В электричке

Занятый мыслями о Юре Степанове Виталий Верховцев пригрелся на сиденье и как-то незаметно для себя уснул. Проснулся он оттого, что кто-то потряс его за плечо. Виталий открыл глаза, перед ним стоял контролер.

– Предъявите ваш билет, – строго произнес контролер.

– Нет у меня билета.

– Тогда платите штраф.

– Если у меня нет денег на билет, откуда у меня возьмутся деньги на штраф?

– Тогда предъявите паспорт.

– Паспорта у меня тоже нет.

– Придется вам покинуть поезд.

– А если я не захочу покидать поезд?

– Придется.

Контролер схватил Виталия за локоть и легко сдернул его с сиденья. Бог силушкой парня не обидел, и Виталий, пролетев метра полтора, ударился о соседнее сиденье.

– Разве можно так обращаться с человеком? – громко сказала старушка, сидящая напротив.

– Это человек?! – возмутился контролер. – Денег нет, билета нет, паспорта нет. Да он наверняка еще и какой-нибудь заразой болеет и вам инфекцию передаст. Я же, граждане, для вас стараюсь, чтобы вы могли спокойно в поезде ехать. Да он, скорее всего, вор или преступник.

Виталий большую часть распространений уже не слушал. Он почувствовал, что начинается приступ, и бросился к выходу. К счастью электричка остановилась, и Виталий выскочил на платформу. Он, нервно подергиваясь, прошелся по платформе, заметил скамеечку и сел на нее. Вот же черт, ведь еще позавчера он мог бы при желании машину купить, а сегодня денег на билет нет.

Нервы продолжали вибрировать, как натянутые струны. Как же их успокоить? Но слава богу, повезло, неуправляемый приступ не начался. На этот раз повезло. А что могло бы произойти?..

Да ничего страшного. Даже драки не было бы. Ну схватил бы он этого контролера на шиворот, крепко тряхнул. Подбежали бы еще двое контролеров, взял бы за шкирку и их. Вытащил бы в тамбур, поставил в угол. Контролеры до этого наверняка бы успели вызвать наряд милиции. Отобрал бы у ментов оружие, разрядил его. Потом вернул бы им оружие. Поставил бы и блюстителей порядка в угол. На остановке выкинул бы на платформу всю компанию, а сам поехал дальше. Вот и все. Может быть, и не стоило себя сдерживать? По крайней мере нервы получили бы столь необходимую для них сейчас разрядку.

А может, ему в бандиты пойти? В милицию не возьмут, а в бандиты – запросто. У него здорово бы все получалось. Только нужно ли это самому Виталию? Тоже мне, Рэмбо, Стивен Сигал, Джеки Чан и весь убойный отдел с «Улицы разбитых фонарей» в одном флаконе… Даже круче…

Нет. Каким бы боком ни повернулась к тебе судьба, нужно оставаться порядочным человеком.

Нервы продолжали гудеть. Виталий поднял глаза и прочел название станции: Абрамцево. Тьфу ты, черт! Судьба над ним издевается, что ли? Виталий знал, что в Абрамцеве находится местный психдиспансер. Во как жизнь за него распорядилась: есть шизофреник, есть диспансер, иди жалуйся на слабое здоровье, и тебя надолго закроют, обеспечив полным пансионом. Боже, да что же это такое?! Когда-то Виталию одна хорошая знакомая – журналистка и очень набожный человек Валя Грачева высказала глубокую мысль: «Бог наказывает тех, кого очень любит. Им он посылает испытания, чтобы они еще тверже стали в своей вере». «Господи! – подумал Виталий. – За что же ты меня, грешного, так крепко любишь? За что посылаешь такие нечеловеческие испытания и столь суровые наказания?!»

Нужно заметить, что у Виталия с Богом и церковью сложились весьма своеобразные отношения. Нет, он был крещеным, православным и глубоко верующим человеком, убежденным, что все живое на Земле создано Богом. Но дальше этой убежденности дело как-то не пошло. Да и чего ждать от человека, который всю жизнь изучал не Закон Божий, а историю партии и научный коммунизм? Одних госэкзаменов по этим предметам он сдал несчетное количество, а сверху прихлопнул кандидатским минимумом. Как тут не поверишь в ум, честь и совесть нашей эпохи? Виталий когда-то пытался заполнить пробелы в своем религиозном образовании и начал читать Новый и Ветхий Заветы, но его душа пришла от этого только в смятение, а мозг сделал попытку закипеть. Он привык читать научные книги и следовать их строгой, железной логике, когда одно вытекает из другого, и с этой же меркой подошел к Заветам. Чуть ли не сразу он нашел в них столько логических несуразиц, нестыковок и откровенных глупостей (с научной точки зрения), что остановился и стал думать: что же делать дальше? Чем больше думал, тем больше запутывался. В конце концов пришел к выводу: может, оно, конечно, все так и было, как написано в Писании, но связь человека с Богом давно утеряна, иначе Господь давно бы отредактировал свои основные книги, в которые куча разных переписчиков насажали огромное количество ошибок.

Этот вывод просто потряс Виталия. Следующий его вывод логически вытекал из первого: раз уж у человека нет связи с Богом, то и у церкви ее тоже нет. А раз так, церковь – это огромная структура, которая живет и процветает неизвестно для каких целей. И что из этого следует?.. Да ничего…

Если чего-то до конца не понимаешь, то вовсе не стоит объявлять это что-то в корне неправильным. Поэтому у Виталия к церкви отношение было примерно такое: верю не верю, но побаиваюсь.

Правда, в Бога Виталий все же верил, а вот весь церковный антураж переносил с большим трудом. В церковь он еще мог зайти, чтобы посмотреть на иконы, полюбоваться интерьером, но не более того. Чтобы встать на колени – об этом не могло быть и речи, невозможно было даже заставить себя перекреститься. Виталий приходил в ужас лишь от одной только мысли, что нужно целовать какой-нибудь образ или раку с мощами. Это же сплошная антисанитария и прямой путь к инфекционному заболеванию! А церковная терминология просто не укладывалась у него в голове. Ему достаточно было того, что церковь постоянно твердит о спасении души. В одном этом слове «спастись» у Виталия укладывалось сразу несколько значений, и одно из основных – спрятаться, сбежать с поля боя и так далее, а это было вовсе не в характере Виталия.

Храм, который чаще всего посещал Виталий, – Александро-Невская лавра. Он заходил туда, чтобы посмотреть на могилы известных людей, полюбоваться иконостасом, иногда послушать церковный хор. Но службы не посещал. Прихожане, да и батюшки каким-то образом чувствовали в нем чужака. (Да и немудрено. Если человек не крестится и не становится на колени, то кто он?) А в том, что это была именно лавра, не было ничего удивительного. Как известно, во времена становления советской власти считалось хорошим тоном отбирать помещения у церкви и размещать в них какие-нибудь чисто светские предприятия, например винные и строительные склады, а также мыльно-пильные заводы. Считалось, что обществу от таких реформаций сплошная польза. Славный город Питер в этом вопросе оказался одним из самых продвинутых. Часть помещений лавры была отдана Центральному котлотурбинному институту. Симбиоза между молитвами, котлами и турбинами так и не получилось, но два различных учреждения уживались на одной территории вполне мирно.

Виталий по служебным делам частенько бывал в ЦКТИ, иногда заходил и в лавру. На этом и заканчивались все его религиозные отправления…

Мысли о религии, как ни странно, немного успокоили Виталия. Но не до конца. Нервная дрожь все никак не проходила. Виталий знал, что это может растянуться надолго. Лишь бы не было нервного срыва. Когда у него был первый серьезный срыв? После командировки в Харьков. После второй командировки в Харьков.

На пределе устойчивости

В Ленинграде Виталию Верховцеву удалось пробыть всего два дня. Он написал отчет о командировке, получил новое командировочное удостоверение и снова улетел в Харьков. На заводе срывался экспортный заказ, и чьи-то истрепанные нервы в расчет не принимались. Впрочем, о его нервах никто не знал, Виталий никому не жаловался.

В Харькове по его указанию турбину опять вскрыли. Каким способом ему удалось убедить руководство завода в необходимости очередного вскрытия и какой нервотрепки это стоило, лучше не рассказывать.

Никто не верил в то, что предлагал сделать Виталий. Какие, к черту, отверстия на несущей поверхности опорного подшипника? Любой слесарь мог сказать, что после этого задерет и шейку вала, и подшипник. Производство турбин носило единичный характер, три-четыре машины серией никак не назовешь, а это означало, что готовых запасных деталей не было. Любую испорченную деталь нужно было бы делать заново, с самого начала и до конца. Виталий предлагал переделать опорный подшипник. Но если бы его эксперимент не удался, пришлось бы делать новый подшипник, а это не одна неделя труда. Виталий же, кроме железной уверенности в своей правоте, ничего представить не мог. Никаких расчетов, ничего. Но экспортный заказ срывался, и что-то нужно было делать. В конце концов под честное слово Виталия, а также под его чуть ли не уголовную ответственность подшипник переделали. Машину собрали и запустили. Турбина с блеском прошла все испытания.

Дело он сделал. Остальное входило уже в компетенцию заводских конструкторов и технологов. Виталий принимал поздравления заводчан. И было с чем. Он находился в сильнейшем радостном нервном возбуждении и даже не чувствовал своей смертельной усталости.

Много позже, уже в Ленинграде, Виталий вернулся к харьковской турбине. Он мысленно прокрутил все события и пришел к парадоксальному выводу. Оказывается, он решил серьезную инженерную задачу способом, который более подходит домашней хозяйке. Как она поступает, когда не хочет, чтобы у нее при кипячении убежало молоко из кастрюли? Кладет на дно кастрюли хитро изогнутую крышечку. После этого молоко кипит, но не убегает. А как поступил он, чтобы разорвать масляный клин? Насверлил дырочек в подшипнике. Получилось. Но как? По наитию. А если это попробовать обосновать математически? Нет, за молоко он, конечно, не возьмется, а вот с турбинным маслом попытается разобраться.

И попытался. Именно с этого момента и началась его серьезная научная деятельность. Он полез в гидродинамику, в которую добавил механики, изрядно перемешанной с вибрацией. Получалось что-то совершенно заумное. Месяца через три он попытался написать в одну строчку результирующую формулу. Писать пришлось на листе ватмана мелким почерком. Формула получилась красивая, но когда он обычной линейкой измерил длину формулы, а потом сравнил ее с длиной собственной головы, то крепко расстроился. Формула оказалась в четыре раза длиннее. Тем не менее Виталий не бросил своего занятия, а отнес результаты своих трудов на вычислительный центр и попросил составить программу.

Примерно через неделю его вежливо пригласили в ВЦ и спросили, чего он, собственно, добивается. Виталий объяснил, что хочет разработать метод расчета подшипников в трехмерном измерении течения масла в зависимости от удельного давления, температуры и вибрации. Метод должен помочь заводским инженерам в проектировании турбинных подшипников. В ответ только озадаченно икнули.

Еще через неделю знакомые ребята из вычислительного центра рассказали Виталию, что машина посчитать не может, не хватает оперативной памяти. Но начальник ВЦ такой же упертый, как и Виталий, и сдаваться не желает, заставляет их модернизировать машину. А что толку? Такие машины на свет появятся лет через десять, не раньше.

Виталий понял, что заехал куда-то не туда. Его задачей была разработка методики, которой мог бы воспользоваться любой инженер. Буквально два-три листика бумаги – алгоритм, по которому с помощью элементарного калькулятора можно было бы рассчитать подшипник.

Виталий отозвал свои расчеты из ВЦ и стал их упрощать. Примерно через месяц он сумел перевести трехмерные расчеты в плоские и получил добротный результат. С известными ограничениями подшипники мог теперь рассчитывать любой рядовой инженер.

Виталий усомнился в собственных расчетах и попробовал подойти к проблеме с другой стороны. Благо времени хватало. В длительных командировках вечерами делать было нечего. В некоторых пунктах, куда его заносила извилистая дорога командированного, даже телевидение отсутствовало. Подход к проблеме с другой стороны дал точно такой же результат. Виталий попробовал подойти с третьей стороны. Потом – с четвертой. После седьмой попытки он понял, что все-таки изобрел новый метод расчета. Метод хоть и был упрощенным, но точность давал процентов девяносто.

Виталий еще раз усомнился и попросил, чтобы его расчеты посмотрели инженеры, работающие с ним на одном предприятии. Посмотрели. Специалистов хватало, и они в один голос заявили, что эта методика работать будет. Только была маленькая добавочка, которая несколько покоробила Виталия. Коллеги сказали, что такой метод нормальный человек придумать не мог. Чтобы такое изобрести, нужно или быть сумасшедшим, или заключить договор с чертом.

А еще мужики сказали, что идею Виталий подсмотрел у старого мудрого еврея Мони. Ошарашенный Виталий спросил: кто такой Моня? В качестве ответа последовал длинный бородатый анекдот про мудрого одесского еврея Моню. Суть анекдота у двух словах, шоб не морочить клиенту голову, такова. На одном авиационном заводе придумали новый самолет. Самолет был щикарным и делал все, что только схочет пассажир, но вот беда, при неожиданных больших перегрузках у него крылья отваливались. Конструкторы, как ни бились, ничего не могли сделать. Тогда им посоветовали поехать в Одессу и спросить совета у старого мудрого еврея Мони: он живет очень давно, все на свете знает, может, и им чего-то подскажет. Конструкторы поехали. Старый мудрый еврей Моня сказал так: «А ви у том месте, где у вас крылья отламываются, дирочек насверлите». Конструкторы начали шуметь, мол, зачем сечение ослаблять? На что был ответ: «А ви попробуйте». Попробовали: самолет летает, крылья не отваливаются. Тогда конструкторы начинают пытать Моню: в чем же секрет? Моня сказал так: «Ви знаете, что такое коммунальная квартира? Хорошо. А вот когда ты сидишь в туалете в коммунальной квартире и к тебе в дверь вдруг стучит сосед, ви знаете, что бывает? Ви от неожиданности рвете туалетную бумагу, а она по дирочкам (ви же знаете, там есть специальные дирочки) никогда не отрывается. Так и у вашего самолета от неожиданной перегрузки крылья теперь никогда по дирочкам не обломятся». Так и Виталий насверлил «дирочек» в подшипнике – и вибрация пропала. Странный какой-то у него метод, явно нерусский. По-русски как? Где тонко, там и рвется. А у Виталия что?

Виталия, конечно, взбесило подобное отношение коллег по работе, но факт оставался фактом: родилась новая методика.

Дело оставалось за малым (и, кстати, за самым основным) – за внедрением. Виталий издал статью в техническом сборнике и выступил на научно-практической конференции.

Конференция проходила в актовом зале НИИ Невского завода. К выступлению Виталия присутствующие отнеслись очень настороженно. Да это было и понятно, другого приема он, честно говоря, не ожидал. Заводчане привыкли опираться не на теорию, а на практику. Ну и что с того, что не было методики, которую сейчас предлагал Виталий? Машины как выпускались, так и будут выпускаться. Если возникнут какие-то вопросы с вибрацией, то в одном месте что-то увеличим, в другом что-то убавим, опыт уже есть, и машина заработает. А полагаться на предлагаемую методику, которая дает к тому же не стопроцентный результат, – это еще нужно подумать.

После своего выступления Виталий спустился в столовую НИИ, которую по случаю конференции переоборудовали в своеобразный кафетерий. Было часов пять вечера, но в Питере зимой в это время уже темно. Виталий взял кофе, пару бутербродов и сел за самый неосвещенный столик. Хотелось посидеть в одиночестве, подумать. Его выступление нельзя было назвать ни удачным, ни неудачным. Его просто приняли к сведению. Наверняка кто-то потом задумается о новой методике, может быть, даже примет какое-то решение, а сейчас она просто есть, и на этом все.

– Виталий Сергеевич, простите, можно присесть за ваш столик? – услышал он у себя над головой.

Виталий поднял глаза и от неожиданности чуть было не вскочил со стула. Перед ним с чашкой кофе и тарелкой с бутербродами стоял невысокий сухопарый пожилой человек.

– Конечно, Владимир Федорович.

Это был профессор Рис. За глаза его называли отцом советского компрессоростроения. Профессор сел и поставил чашку и тарелку на столик.

– Простите, Виталий Сергеевич, но я включу свет. Знаете ли, привычка блокадника. Нам всегда казалось, что хлеб, съеденный при свете, намного вкуснее съеденного в темноте.

Профессор включил лампочку над столиком и продолжил:

– Виталий Сергеевич, я прочел вашу статью в журнале и с удовольствием прослушал ваше выступление на конференции. Скажите, каким образом вам удалось разделить факторы на первостепенные, второстепенные и третьестепенные, а потом второстепенными и третьестепенными пренебречь?

– Честно говоря, Владимир Федорович, поначалу это было чисто интуитивно, по какому-то наитию. Но потом я проверил свои предположения семью различными способами расчета и получил один и тот же результат.

– И какова предполагаемая точность ваших расчетов?

– Думаю, что процентов девяносто – девяносто два.

– Я думаю, что выше. Процентов девяносто три – девяносто пять. У вас в методике идут три различных независимых расчета, у них общая точность очень высокая. Это метод двух расчетов дает девяносто – девяносто два процента, как в моем методе расчета турбинных дисков.

– Так метод двух расчетов – ваш метод? – удивился Виталий. – А почему же никто об этом не знает? Его в любом учебнике по турбинам найти можно. Весь мир так диски рассчитывает. Так почему же он вашим именем не назван?

– Видите ли, когда я разработал этот метод, у нас в Советском Союзе у инженеров не принято было называть методы своими именами. Мало того, его даже публиковать не хотели. Если бы не главный инженер ЛМЗ, который помог опубликовать мою статью в техническом журнале, то метод мог бы вообще умереть. Всем казалось: кому он нужен, двухмерный плоский метод? Тем не менее уже пятьдесят лет им пользуются.

– Мой метод тоже плоский, – вздохнул Виталий.

– Вот я и хотел спросить у вас: вы не пробовали произвести расчеты динамики движения масла в трехмерном, объемном виде?

– Пробовал.

– И каковы успехи? Расскажите.

– Да нет никаких успехов. Формулы я более или менее вывел, но у вычислительной машины не хватило памяти, чтобы их обработать. Говорят, что только лет через десять такие машины появятся.

– И это вас остановило? Поработайте на перспективу.

– Можно, конечно, попробовать. Но знаете ли, от меня сейчас конкретных вещей ждут, а не перспективных разработок.

– Понимаю. Только многие люди, увлекшись конкретными вещами, забывали о перспективных, а потом об этом жалели. Мне, например, очень интересно было бы посмотреть расчеты течения жидкости в трехмерном виде. В газодинамике мы уже можем такое делать.

– И получается? – удивился Виталий.

– Мало, пока еще очень мало. Если бы не события многолетней давности, мы бы уже сейчас могли считать трехмерные потоки.

– Какие события? – не понял Виталий.

– Вы знаете об ученом по фамилии Прандтль?

– Да, конечно. Знаю, что он занимался газодинамикой и его именем названа одна постоянная. Я немного знаком с его работами. Вот и все, что я знаю.

– Откуда вам, молодым, знать подробности, – усмехнулся Рис. – Прандтль еще до войны занимался трехмерными газодинамическими потоками. И достиг огромных успехов. Но он жил в Германии, и во время войны его заставили заниматься дальнобойными артиллерийскими орудиями. Ученый с мировым именем. Представляете, каких успехов могла достичь немецкая артиллерия? Да и достигла, честно говоря. Наши, конечно, такое допустить не могли, и решено было Прандтля убрать. Удалось. Немцы его в лагерь посадили, там он сильно подорвал здоровье и вскоре после войны умер. Сделано это было с помощью нашего резидента, такого же как Штирлиц. В результате мы немцев намного опередили в дальнобойной артиллерии. Для науки же это оказалось невосполнимой потерей. Мы только сейчас вышли на тот уровень, на котором работал Прандтль.

– Странно, на немцев это не похоже. Видите ли, Владимир Федорович, я когда посмотрел фильм «Семнадцать мгновений весны», то сразу же усомнился в том, что какой-то полковник СД в Германии мог уничтожить физика-ядерщика. По-моему, это какая-то авторская выдумка. У немцев в руководстве Третьего рейха сплошное дубье сидело, у большинства из них не было даже высшего образования, поэтому наука для них казалась чем-то темным, заумным. Но это дубье знало, что немецкая наука – одна из самых передовых в мире, и всячески ее поддерживало. Поэтому ученым не мешали, а создавали им все условия для работы и очень ими дорожили. И если бы вопрос с физиком-ядерщиком был бы поставлен так радикально, то нацисты скорее бы всю следственную группу СС расстреляли, а не физика-ядерщика.

– Тем не менее Прандтль погиб, и наука была отброшена на много лет назад.

– Удивительно. Германия сохраняла свой научный потенциал до самой капитуляции. А многие немецкие ученые после войны перебрались в США. Нам же практически ничего не досталось, пришлось идти своим путем. В любой области науки, где нас опережает Запад, обязательно приложили руку немецкие ученые.

Виталий уже собрался перечислять области науки, в которых Советский Союз отстал от Запада, но вовремя остановился. Он подумал, что если перечислять области, в которых мы отстали, то волей-неволей придется назвать и те, где мы не отстаем и даже опережаем Запад. А как тут не назвать доменные воздуходувки, мощные компрессоры и нагнетатели? Здесь-то мы лидируем. А как их приводить в пример, если автор проектов этих машин сидит прямо перед тобой? Неудобно может получиться, прямо какая-то лесть в лицо.

Виталий замолчал. Молчал и Рис. Оба стали пить уже остывший кофе.

– Скажите, Виталий Сергеевич, – прервал молчание Рис, – а у кого вы подсмотрели идею с разрывом масляного клина?

– Владимир Федорович, – чуть ли не взорвался Виталий, – только не говорите, что у старого мудрого одесского еврея Мони.

– Какого еще еврея Мони? – искренне удивился Рис.

Виталий рассказал анекдот. Рис внимательно слушал. Потом он громко рассмеялся и долго не мог остановиться. На них уже стали оборачиваться. Над кем там смеется профессор Рис? Уж не над тем ли кандидатом наук, который предложил делать в подшипниках отверстия? Наконец Рис успокоился и сказал:

– Простите меня, давно не слышал хороших анекдотов. Видимо, наши сотрудники считают, что я уже пожилой человек и с чувством юмора у меня дела обстоят плохо, поэтому анекдотов мне не рассказывают. Но я не зря задавал вам свой вопрос. Когда я был совсем молодым инженером и работал на ЛМЗ, у нас произошел очень интересный случай. На одной паровой турбине была повышенная вибрация третьего крата. Что мы с машиной только не делали! И балансировали несколько раз, и центровку проверяли, и нагрузку меняли. Вибрация не проходила. Мы оказались в полном тупике. В конце концов вынули из машины ротор, подвесили его и стали ждать, когда придет главный инженер завода: он обещал разобраться. Час ждем, два, три, а его все нет. Тут наступил обед, и мы все ушли. Возвращаемся, смотрим: один из наших слесарей опорный подшипник шабрит. Мы спрашиваем: что он делает? Он говорит, что был Винблад и сказал, что ему некогда инженеров ждать, взял чертилку, нарисовал на подшипнике места, где шабрить нужно, и сказал: «Подшабрите, закрывайте и запускайте машину». Мы так и сделали. Вибрация пропала. Что с вами, Виталий Сергеевич?

Виталий сидел с выпученными глазами, широко раскрыв рот. После слов Риса он пришел в себя и произнес:

– Простите, Владимир Федорович. Я читал в статье Винблада, что при слишком мощном масляном клине на машине может возникнуть вибрация. Но что он додумался путем шабрения разорвать клин, я не знал. Получается, что мое новое – это хорошо забытое старое Винблада?

– Не совсем так. Он разгружал масляный клин, но не разрывал его, как вы. Да и расчетов у него никаких не было. Но идеи очень близки. Я все ждал, когда же этой проблемой кто-нибудь займется всерьез. Вы первый.

– Вы хорошо знали Винблада? Можете о нем рассказать?

– Вообще-то не очень хорошо. Он был главным инженером завода, а я – совсем молодым инженером. Он помог мне опубликовать мой метод двух расчетов. Близких отношений у нас с ним не было. Так, отношения между начальником и подчиненным. Потом меня и вовсе перевели на Невский завод. Стране нужны были мощные компрессоры, вот я ими и занялся и продолжаю заниматься до сих пор.