Текст книги "Снег, газ и стальные трубы"

Злости добавил дежурный по вокзалу, который согнал ожидающих с нескольких рядов скамеек, чтобы уборщицы могли вымыть пол. Свободного места, естественно, не оказалось, и Виталий устроился в каком-то углу за идиотской пальмой, растопырившей во все стороны свои ненормальные листья. Под пальмой на расстеленной куртке, положив голову на чемодан, спал с великим храпом давно небритый, помятый человек. Читать пришлось в этой экзотической обстановке.

Между делом Виталий прогнал от себя подальше одну подозрительного вида женщину, пытавшуюся предложить свои сомнительные услуги.

Одним словом, к часу ночи он был полностью готов к тому, чтобы наброситься на первого же человека, заговорившего с ним. Масла в огонь подлил еще и поезд, опоздавший почти на час.

На перроне толпа замерзших пассажиров бегала туда-сюда в поисках своего вагона. Вагона не было. Виталий сначала в это не поверил, но скоро убедился, что это в самом деле так. И как же прикажете ехать? На крыше, да еще зимой? Наконец маневровый тепловоз притащил вагон и прицепил его в конец состава. Толпа бросилась на приступ. Площадка тамбура поднималась только наполовину, настолько стар был этот вагон, и втискиваться в него приходилось боком. Ругнув про себя всю сломанную технику, Виталий, подталкиваемый в спину другими пассажирами, пролез в тамбур и был встречен проводником. Проводник взял билет и нанес последний сокрушительный удар: отобрал рубль за постельные принадлежности, поставив Виталия на край финансовой пропасти. Внутренне взвыв от обиды, он направился в купе.

В темном купе в одиночестве сидела девушка. Она с интересом посмотрела на Виталия и тихо сказала:

– Добрый вечер.

– Здрасте, – буркнул он в ответ и забросил свой чемодан на верхнюю полку.

Виталий снял пальто и сел напротив. Девушка изредка поглядывала на него и молчала. Это было к лучшему. Он вспомнил, что за последние двое суток поспать удалось в общей сложности не более шести часов, на него как-то разом навалилась сонливость, и развлекать какую-то девицу было выше его возможностей. Хотелось забраться на свою верхнюю полку и спать, спать до самого Ленинграда. Забыть хоть на какое-то время турбину с ее проклятым третьим кратом, предстоящий скандал на родной фирме и неизбежную новую командировку на этот же завод.

Однако судьба в этот вечер нанесла еще не все удары. В купе протиснулся какой-то парень с двумя огромными чемоданами, за ним проследовала его жена, чинно толкающая перед собой коляску со спящим ребенком. Отпрыск, попав в купе, проснулся и сразу же заорал на весь вагон. Слушать рев в половине третьего ночи не было никакого желания.

Виталий достал сигареты, вышел в тамбур и закурил. Через десять секунд он был с треском выгнан из тамбура проводником. Курить, видите ли, разрешалось в другом тамбуре, в нерабочем. Злясь на весь свет, он прошел через вагон и покурил в положенном месте.

Поезд наконец-то тронулся. Виталий посмотрел в окно и поразился: поезд ехал в обратную сторону! Не хватало для полного счастья сесть не на тот поезд. Тоже мне, ковбой-неудачник. Наплевать, утром разберется, а сейчас спать, спать, спать. Он вернулся в купе. Девушка увидела, как Виталий с растерянным видом смотрит в окно за убегающим в другую сторону городом, и сказала:

– Поезд только сейчас так идет. Потом повернет.

Спасибо, конечно, за информацию, только ему ведь в Ленинград нужно и его абсолютно не устраивает, что поезд будет ходить кругами.

Виталий проворчал в ответ что-то похожее на благодарность и сел.

Молодые супруги раскладывали постели, не обращая внимания на требовательный рев потомка. Тот старался вовсю. Девушка взяла лежащую в коляске погремушку и потрясла ею перед ребенком. Рев усилился. Нет, сидеть здесь было невозможно. Виталий вышел из купе и посмотрел на расписание поезда. О Господи! Чудны твои дела. До Ленинграда было штук тридцать остановок. По фазе сдвинуться можно! Рев в купе не утихал. Виталий стоял в коридоре и злился.

Через некоторое время из купе вышла девушка. С минуту она молчала, потом спросила:

– Почему вы не ложитесь спать? Не хочется?

Милая моя, да если бы мне только дали поспать. Да я бы…

– А вы сможете там заснуть? – ответил он вопросом на вопрос.

– Я вообще в дороге плохо сплю. Вот и сейчас не хочется.

Надо понимать, это приглашение к разговору. Хорошая идея, если учесть, что уже четвертый час ночи и человек смертельно устал. У Виталия подрагивали колени. Кто только придумал всех этих попутчиков и особенно попутчиц?

– Похоже, что в купе пароход ревет, – сказал он.

– Бедные. Я представляю, как им тяжело учиться: и в институт успевать нужно, и ребенок.

Прекрасно, там уже успели познакомиться. Значит, очередь за ним. Да не хочет он никаких новых знакомств!

– Вы тоже студентка?

– Да, учусь на первом курсе.

Ага, семнадцать с небольшим лет. Зелень несчастная, представитель поколения акселератов. Тоже туда же, сначала поговорить хочется, потом развлекай ее, потом… К черту, спать хочется.

– В каком институте учитесь?

– В ХАДИ.

– А это что такое?

– Харьковский автодорожный институт.

– Есть и такой?

– Институт очень известный, – девушка напустила на себя обиженный вид. – В Советском Союзе всего два таких института. Один в Харькове, другой в Москве.

Московский институт Виталий знал. Когда-то он работал в московском горкоме и в составе комиссии проверял профком института. Вспомнилось только встревоженное лицо председателя профкома, сам же институт в памяти отложился весьма смутно. Кажется, там тоже говорили, что таких институтов всего два.

– Что вы говорите? Впервые слышу.

– Ну как же. Даже почтовые марки есть.

Девушка достала из кармана марку. На марке был изображен спортивный автомобиль с громким названием ХАДИ-1.

– Слышали о таких машинах? Только это уже старый автомобиль. Уже есть ХАДИ-9 и ХАДИ-21Э с электроприводом.

Прекрасно, вот и марка в кармане случайно завалялась. Интересно, долго она ее искала? Марка ведь старая. Нет уж, милая, развлекать я тебя не стану. Почти весь вагон спит, да и пароходная сирена, кажется, умолкает.

– Девушка, а вы что, очень любите технику?

– Да, очень.

– Хотите стать инженером?

– Да.

– И что будете делать, когда получите диплом?

– Знаете, какая интересная работа у инженеров?

Да, он знал. Что-что, а это он знал прекрасно. И был неплохо осведомлен, какая интересная работа у таких вот девиц-инженеров. Как-то на компрессорной станции он с группой инженеров-теплотехников испытывал газовую турбину новой модификации. Завод, видно, гнали в шею, и заводчане запустили машину в серию, не успев даже как следует ее испытать. К турбине завод только приложил довольно запутанную инструкцию, сущность которой можно было выразить двумя словами: «Думайте сами». Нужно было снять помпажные характеристики компрессора, и Виталия отправили в командировку на новоиспеченную станцию. На станции пришлось загонять компрессор в помпаж и получить на этом отважном деле массу удовольствия. Помпаж, правда, был не тот, который все разносит вдребезги, но бурный восторг он не вызывал. Виталий помнил дрожащую огромную машину и бледное лицо начальника цеха компрессорной станции, который с ужасом в глазах смотрел на то, что вытворяют заезжие инженеры-аферисты. А рядом в операторной лежала в обмороке вот такая же девица – сменный инженер. Ее слабые нервы не выдержали столь сильного потрясения, и сердобольная дежурная смена отливала свою начальницу водичкой. Близко бы всех этих дам к серьезной технике не подпускать. Для тебя, красавица, будет счастьем, если после окончания столь знаменитого ХАДИ тебя усадят где-нибудь в КБ за кульман протекторы на шинах рисовать.

– Нет, что вы, откуда мне такие вещи знать?

– У инженеров очень полезная работа, – назидательным тоном сказала девушка. – Они решают серьезные проблемы. Тут необходимы и высшая математика, и физика, и сопромат, и введение в специальность.

Великолепно! Даже введение в специальность. Интересно, а выведение из специальности с конвоем за спиной после того, как злостно нарушил технику безопасности, нужно или нет?

– А высшая математика – знаете как интересно? – продолжила девушка. – Особенно теория пределов.

Ха! «Как интересно», «теория пределов». Погоди, несчастная, теория пределов – это только те самые орехи, на которых прокатят бестолковых, тех, что и в институт совершенно случайно попали, которых и следует прокатить. А что ты скажешь о теории комплексного переменного? О численных методах анализа? Об этих элементарных институтских знаниях?

– Откуда мне это знать? Считайте, уже пять лет, как институт окончил.

– Гуманитарный? Наверное, журналистику?

– Нет, энергетический.

– Да?! А почему же вы говорите, что высшую математику не знаете?

– Меня этой науке не учили.

– Как «не учили»? Целых три курса в любом техническом вузе преподают высшую математику.

– Да, читают, но не на самом высшем уровне. Я и сейчас могу интеграл от производной отличить и опознать уравнение Бернулли. Но высшую математику как таковую я не знаю. Я чистый технарь. Зачем мне тонкости высшей математики?

Ладно, скромно умолчим о своей кандидатской диссертации.

– Ну как же, неужели вам не приходилось после окончания института сталкиваться с серьезными проблемами? Их без высшей математики не решить.

– Девушка, давайте не будем затрагивать больной вопрос.

– Хорошо. А как вы в Харьков попали? По распределению?

– Нет. По распределению я попал в Ленинград. В Харькове я был в командировке.

– Вам в Харькове понравилось? Вы были в Театре кукол?

В Театре кукол он был, и театр ему очень понравился. Пожалуй, ничуть не хуже московского.

– Нет. Я все больше по заводам, по компрессорным станциям и электростанциям.

– Вы напрасно туда не сходили. Отличный театр…

Виталий неожиданно почувствовал какой-то внутренний толчок. Голос девушки на какое-то мгновение пропал, и он не услышал конца фразы. Виталию стало не по себе. Неужели опять нервы? А что удивительного? Им сегодня крепко досталось.

О господи! Будет ли конец этому разговору? Кажется, ребенок в купе успокаивается, можно и лечь спать. А с этой девчонкой как быть? Чего греха таить, девушка очень симпатичная, поэтому он и стал так болтлив, несмотря на крайнюю усталость. Вообще-то с ней все ясно. До него поведение процентов девяноста первокурсниц постепенно стало доходить где-то курсе на четвертом-пятом. Перед таким разговором хорошо было бы выспаться и иметь в запасе бутылку вина, совсем другое дело получилось бы. Впрочем, как знать.

Проводник выключил в коридоре свет, оставив только две-три лампочки. В полумраке девушка устроилась поудобнее у окна и спросила:

– Вы на Украине впервые?

В принципе на Украине он вообще не бывал, если не считать около десятка городов и станций, где ему пришлось работать с турбинами, и поездки на служебной машине через всю Украину с тремя инженерами из группы теплотехники.

– Да.

– Здесь очень интересно.

Внезапно Виталия повело в сторону. Вагонный коридор, покачавшись, встал вертикально, резко сузился и превратился в какой-то тоннель с нереальным тусклым освещением. Пропало ощущение собственного веса, и Виталию показалось, что он висит в воздухе. Он на секунду закрыл глаза и крепко сжал вагонный поручень. Усилием воли удалось подавить галлюцинации, но голос девушки доносился откуда-то издалека. Черт, нужно лечь.

– Простите, а вам спать не хочется? Четвертый час ночи, – глухо проговорил Виталий.

Он нажал кнопку своих электронных часов, и циферблат слабо засветился. Показал часы девушке.

– Нет, я же сказала, что плохо сплю в дороге.

– А вы попробуйте.

Девушка обиженно пожала плечами. Она скользнула взглядом по его лицу и на секунду, как Виталию показалось, посмотрела ему в глаза.

– Хорошо, я лягу спать. Только вы входите в купе минут через пять. Я хочу переодеться, – сказала она.

– Хорошо.

Акселератка, оказывается, еще и мнительная. Ему бы до своей верхней полки добраться, а ты внизу делай что хочешь: хочешь – переодевайся, хочешь – на голове стой. Только бы лечь на подушку – и все, хоть из пушки стреляй, хоть поезд с железнодорожного полотна под откос сбрасывай. Плохо дело. Опять нервы шалят, с трудом галлюцинации удается сдерживать.

Девушка ушла в купе. Он достал сигарету, закурил и пошел в запрещенный для курения рабочий тамбур. Сонный проводник только проворчал вслед:

– И чего не спят? Скоро утро, а не спят.

– Я тоже удивляюсь, – в тон проводнику сказал Виталий. – И чего не спят?

Докурив сигарету и ругнув еще раз про себя всех попутчиков и попутчиц, а заодно и те тридцать шесть часов, которые отделяли его от Ленинграда, от его неплохо обставленной однокомнатной квартиры, стереоустановки, цветного телевизора последнего поколения и холодильника, полного продуктов, он наконец-то зашел в душное купе.

Девушка спала, а может, и нет, но лежала, завернувшись в простыню, лицом к стене. С соседней верхней полки доносилось мерное посапывание молодого супруга, который спал, сбросив с себя одеяло. На нижней полке в обнимку с ребенком спала его жена. Ей было жарко, и она тоже полностью сбросила даже простыню. В голубом свете ночника неестественно отсвечивали ее длинные ноги и две мертвенно-бледные голые груди. Картина была, конечно, достойной, и не на ночь бы такую смотреть, но да бог с ней, это дело главы семьи. А сейчас – спать, спать, спать.

Виталий забрался на верхнюю полку, разделся, выключил ночник и положил голову на подушку. Сон наступил почти мгновенно, как будто бы он провалился в яму. Последнее, что пыталось пробиться через пелену сна, – это какая-то мысль о маслосистеме турбины.

Утром его разбудила заступившая на смену проводница. Виталий с трудом разлепил глаза и не сразу понял, чего от него хотят. Проводница спросила:

– Молодой человек, чай пить будете?

Чаю было бы сейчас неплохо, и он уже хотел изъявить желание, но вспомнил об оставшихся двадцати копейках и сказал:

– Нет. Я его не люблю.

Проводница посмотрела на него оценивающим взглядом и ехидно спросила:

– А кофе пьете только специального помола?

– Да. И обязательно с коньяком, и бутерброд с красной икрой, пожалуйста.

Проводница понимающе усмехнулась и ушла. Виталий отвернулся к стене и снова уснул.

Небольшой, блестящий, чем-то хорошо знакомый сегмент на качающейся опоре обтекала какая-то жидкость. Сегмент поддавался ее напору и вибрировал. Звук вибрации был довольно громким и с постоянным периодом. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Тьфу ты, черт, да это же стук вагонных колес. Виталий почувствовал, что проснулся, и открыл глаза. Увидел качающийся потолок купе и криво усмехнулся. Это же надо, а раньше во сне девушек видел. Теперь сон и тот профессиональный: опорный подшипник турбины в сопровождении стука вагонных колес. Хорошо, что ему очередной раз не приснился пожар на компрессорной станции.

Этот сон уже четыре месяца неотступно преследовал его. Сон был страшен в своих подробностях. Его собственный крик «Лева, сюда! Выход здесь!» до сих пор стоит в ушах. По ночам перед глазами жутким, нереальным видением мерещится вид дергающегося в огне Левы, которого он все-таки вытащил, но вытащил поздно. Виталий несколько раз просыпался в холодном поту с непроизвольным громким вскриком, насмерть пугая соседей по гостиничному номеру.

Виталий сладко потянулся и решил, что неплохо было бы умыться.

Он оделся и, схватив полотенце, спустился с верхней полки. Внизу шел неспешный дорожный разговор. Девушка и молодые супруги рассуждали о том, как нужно сдавать сессию. Судя по серьезности, с которой шло обсуждение, и компетентности, которую проявляли обе стороны, супруги ушли тоже не дальше второго-третьего курса.

– Доброе утро, – поздоровался со всеми Виталий.

Девушка, которая, по-видимому, обиделась, что ее вчера так бесцеремонно отправили спать, не ответила. Молодая супруга только заметила, что сейчас уже не утро, а первый час дня. Супруг оценил взглядом, что это слезло с верхней полки, и промолчал.

Бог с ними. Самый лучший попутчик – молчащий, который только в крайнем случае станет рассказывать, что едет с похорон дорогой бабушки или что ехал к любимой женщине, а его мягко попросили выйти вон, или будет показывать фотографии своего многочисленного потомства.

Виталий прошел в туалет и долго, с наслаждением плескался под краном. Потом с полотенцем на шее вышел в тамбур и с удовольствием выкурил сигарету. Однако же появилось одно обстоятельство, которое рисковало испортить так хорошо начавшееся утро, – приступ голода. Чтобы его заглушить, пришлось выпить три стакана воды. Скорее бы уже Ленинград, а то рискуешь умереть от дистрофии в столь не подходящее для этого время.

Виталий вернулся в купе, повесил полотенце, вышел в коридор и стал смотреть в окно. Поезд не спеша катил по заснеженной равнине. Бросалось в глаза, что у железной дороги была всего одна колея, и та неэлектрифицированная. Состав, скорее всего, тащил тепловоз, что в европейской части Союза не так часто встречалось. За окном тянулись болотистые леса. В некоторых местах из-под снега, несмотря на январь, явно проступала вода. Виталий вспомнил, что в этих местах он должен проехать Смоленск. Сразу же в памяти всплыла старая Смоленская дорога, на эту мысль желудок живо ответил приступом голода. М-да, ситуация очень схожая: снег, зима, приступы голода и разрушенные надежды. Только они удирали из Москвы, а его надежды покончить с турбиной одним решительным ударом рухнули в Харькове.

Странные какие-то аналогии в голову лезут.

В лесу показалось несколько домишек, и состав решительно затормозил. Поезд был из тех, что останавливаются у каждого столба. Складывалось впечатление: поезд чего-то ждет просто в лесу. Виталий в надежде увидеть вокзал посмотрел через окно купе. За окном стояло здание чуть побольше пивной точки, смотреть не на что. Может, машинист пошел пивка попить?

Взгляд случайно упал на девушку. Девушка, наклонившись над коляской, играла с ребенком. Ее коротенький халатик разошелся спереди у пуговиц по всей длине. Сквозь образовавшиеся щелочки было видно молодое розовое тело.

Интересно, зачем это девушки такие халаты носят? Или по неопытности, не зная, что такие щелочки, как магнитом, притягивают посторонние взгляды? А может, прекрасно обо всем зная, носят специально? Последнее, пожалуй, наиболее вероятно.

Чтобы отогнать от себя бесовские мысли, Виталий забрался на свою верхнюю полку и снова принялся за филолого-криминалистическую книгу. Автор книги изо всех сил пытался доказать: в том нет никакой беды, что пирожник стал тачать сапоги, а сапожник медленно, но уверенно шел по следу преступника и, кажется, намеревался поспорить чутьем с самой знаменитой служебно-разыскной собакой.

Мысли как-то незаметно переключились с детектива на турбину. Виталий поймал себя на том, что просто водит глазами по строкам, не вникая в их смысл, и отложил книгу в сторону.

Вспомнилась итальянская турбина, работу с которой он закончил уже почти четыре недели назад. Его вызвали на станцию, когда спецы из пусконаладки запустили пять машин из шести. Шестая машина вышла за пределы рабочих параметров по вибрации. Срабатывала система виброзащиты и отключала турбину. С итальянской техникой подобное случалось редко, и пускачи, не имея опыта в таких вещах, разбираться долго не стали, а вызвали специалиста из «Диагностики».

Виталий приехал на станцию, отключил виброзащиту и, обвесив агрегат датчиками, гонял его на холостом ходу. Чтобы не доводить никого до инфаркта, он прогнал от турбины всех станционных специалистов и разбирался сам. Через сутки работы он заметил, что вибрация значительно снизилась. Он остановил машину и стал думать. На вторые сутки, сопоставив срок выпуска турбины, гарантии фирмы-изготовителя и сроки строительства, нашел причину. Причина оказалась до смешного простой. Строительство станции затянулось, и турбина была запущена почти на год позже гарантированного срока. Фирма рекомендовала при длительном простое турбины время от времени проворачивать ротор. На неработающей машине это, естественно, делать никто не стал. Просто все привыкли к неприхотливой советской технике, которая годами, дожидаясь запуска, могла стоять в каком-нибудь болоте или до половины врасти в землю, а когда ее ставили на фундамент и выливали из нее воду, сразу же как ни в чем не бывало начинала работать. Нежная итальянская техника подобные испытания не выдерживала. Хотя турбина и стояла в укрытии, надежно спрятанная от атмосферных и прочих катаклизмов, длительный простой отрицательно сказался на ее здоровье. У турбины прогнулся ротор. Выход был один: отключать виброзащиту и гонять турбину на холостом ходу, пока не произойдет самовыпрямление ротора.

Виталий так и сделал. Прокрутив турбину еще около суток, он показал станционным специалистам, что вибрация снижается, дал дальнейшие рекомендации и уехал в Ленинград. Пока он добирался до Ленинграда, со станции пришла телеграмма, в ней говорилось, что турбина вошла в рабочие параметры. Виталий, который давал рекомендации на свой страх и риск, облегченно вздохнул.

Интересно, а что нужно харьковской турбине? Машина новенькая, вал на ней прогнуться не должен, да и не прогнулся. Он сам проверял бой вала на «Шенке» и ничего не нашел. Да если бы это был согнутый вал, то вибрация оказалась бы первого или второго крата, а здесь третий. Лопатки? Вряд ли, слишком мощная вибрация и вибрирует весь ротор. Что же? В голове бродила какая-то смутная идея, но он никак не мог ее ухватить.

Течение мыслей прервал сработавший будильник, который он забыл переставить с той поры, когда, измотавшись с турбиной, почувствовал, что валится с ног, и решил пару часиков вздремнуть прямо у машины. Кочевая жизнь командированного как-то незаметно, сама собой подобрала список необходимых вещей, которые нужны были в дороге, своеобразный джентльменский набор. В этот набор прочно вошел и будильник. Рассчитывать на то, что тебя будет кто-то будить, в командировке не приходилось. Виталий купил великолепный будильник и теперь с ним не расставался, постоянно таская его в кармане пиджака или рубашки. Будильник величиной был чуть меньше спичечного коробка. Он сработал и засвистел, как суслик, вылезший весной из норки.

Виталий нажал на кнопку будильника и посмотрел вниз. Его встретили три удивленных взгляда. Ребенок от звука будильника заворочался во сне. Зная, что будильник через пять минут снова сработает, если его не переставить, а переставлять было лень, Виталий взял сигареты, слез с полки и пошел курить. Покурил, выпил два стакана воды, чтобы заполнить пустоту в желудке, и вернулся в купе. Устроился у окна и стал смотреть на убегающий заснеженный лес. Будильник сработал снова, Виталий нажал на кнопку, не вынимая будильник из кармана, и усмехнулся, увидев направленные на него удивленные взгляды.

Девушка вышла из купе, с минуту постояла рядом с ним у окна и спросила:

– Что это у вас?

Он достал из кармана миниатюрную коробочку и протянул девушке. Она с любопытством рассматривала будильник, потом спросила:

– А зачем вам двое часов? Одни на руке, другие в кармане.

– Это не часы, это будильник.

– Зачем вам в дороге будильник? Сами не проснетесь?

– Да как вам сказать. Пришлось купить после одного случая. Мы ехали втроем на поезде Свердловск – Приобье. Выходить нужно было в четыре часа ночи на полустанке, где поезд стоял три минуты. Мы попросили проводника, чтобы он разбудил нас за полчаса до остановки, а он забыл. За минуту до отправления забежал в купе и говорит: «Ребята, извините, я забыл вас разбудить. Поезд уже отходит, может быть, еще успеете выйти». Мы за полминуты на улицу выскочили. Правда, я на перрон выскочил в одном костюмчике, все остальные вещи в охапке держал, второй выскочил в пальто, но в руках держал чемодан и ботинки, а третий вообще в одной рубашке – ему пришлось сначала лазер для центровки турбины на улицу тащить, потом уже свои вещи. В вагоне плюс двадцать, на улице минус сорок. Шестьдесят градусов перепад температуры, удивляюсь, как никто воспаление легких не подхватил. Теперь вожу с собой будильник.

Девушка вернула будильник и спросила:

– Вам часто приходится ездить?

– Часто. Примерно шестьдесят процентов времени провожу в командировках.

– А где бываете? Только в крупных городах?

– Если бы, – усмехнулся он. – Крупный город как раз исключение из правила.

– Где же еще?

– Там, где есть газопровод, завод или электростанция, там я и бываю. Газопровод «Дружба» я почти весь проехал, газопровод «Союз» – тоже, Средняя Азия – Центр, Уренгой – Ужгород и так далее. Был на востоке и западе, в тундре и пустыне.

– Ездите поездом?

– Поездом, самолетом, вертолетом, теплоходом, машиной, на собаках, а один раз даже на корабле пустыни – верблюде ехал.

– Как интересно. А на собаках не страшно? Они ведь кусаются и не слушаются.

– Бывает. Одному моему знакомому на тридцатиградусном морозе штаны живо изорвали. Правда, он сам виноват. Приехал на север в унтах из собачьих шкур, вот ему местные псы за своих невинно убиенных собратьев и отомстили. Но в основном это звери очень дисциплинированные и умеют сдерживать свои желания. Я однажды в Узюм-Югане видел очень поучительную картину. Рубили тушу оленя, а метрах в пятнадцати от этого места полукругом сидело штук десять псов. Сидели с совершенно безразличным выражением на мордах, повернувшись к туше хвостами, делая вид, что это их не касается. Единственное, что они не могли с собой поделать, это слюнки остановить, которые у них из пастей так и текли. Люди бы так слушались, как собаки, знаете, насколько проще было бы жить? Говоришь вожаку: «Что ты там сидишь? Иди сюда». Он подходит, садится и внимательно на тебя смотрит, ждет приказаний. Говоришь: «Иди к стае». Он идет и сидит там. Прикажешь: «Поехали». Он всю стаю поставит, только сам запрячь не умеет.

– Впервые вижу человека, который ездил на настоящей собачьей упряжке.

– Да это я просто сглупил. Мне нужно было написать отчет для министерства о состоянии газопровода. Следовало бы просто на вертолете пролететь над газопроводом и написать. Так нет же, мне захотелось поближе на трубы посмотреть. Я попросил на станции снегоход, но у них было всего два, причем один из них сломан, и меня на снегоходе не пустили. Дали упряжку и сопровождающего. Вот мы на двух упряжках и проехались. Собаки меня не знали и слушались плохо, не чувствуя твердой руки, а температура была минус тридцать с ветерком. В общем, намучился я тогда. Потом долго проклинал выдумку с собаками.

– Зато романтика, – сказала девушка. – Другие из-за романтики из Владивостока в Москву идут или устраивают пробег на собаках от Чукотки до Белого моря. А вам на собаках на работе ездить приходится. Я, например, ни разу ни в тундре, ни в пустыне не была.

– Какие ваши годы, – усмехнулся Виталий, – еще успеете. А я, знаете ли, не за приключениями езжу. Мне приходится технические вопросы решать. И терпеть не могу песню «Самолет – хорошо, пароход – хорошо, а олени – лучше». Я вполне цивилизованный человек и предпочитаю самолет. Век бы не видеть всей этой романтики. Лишние трудности только мешают работать.

– Почему? – удивилась девушка. – Все же интересно. В пустыне, наверное, загорать можно лучше, чем на любом пляже.

– Загорать? – переспросил Виталий и нахмурился.

С минуту помолчал, потом сказал:

– Я всего один раз был в пустыне. Загорать точно загорал. Только впечатления у меня остались самые неприятные.

– Расскажите, – попросила девушка.

– Не хотелось бы вспоминать.

– Ну расскажите, что вам стоит? – стала упрашивать девушка, как ребенок просит дядю, чтобы он продолжил интересную сказку.

Виталий с удивлением посмотрел на нее и пожал плечами. Странно, взрослая девица, студентка, и вдруг такой просительный тон.

– Хорошо, – он еще раз пожал плечами. – Прошлым летом мы на московской машине-лаборатории с тремя москвичами-коррозитами поехали по пустыне вдоль газопровода.

– С кем, с кем? – удивилась девушка.

– Извините, это жаргон. Коррозитами мы в шутку называем инженеров из группы коррозионной защиты. Их интересовало коррозионное состояние газопровода, меня – общее. Мне в принципе тоже можно было пролететь на вертолете над газопроводом, посетить все станции и написать отчет. Так, что-то вроде туристической поездки. Это даже не моя работа. Просто тех, кто занимается подобными вещами, в это время разослали по командировкам, а у меня работы по диагностике тогда не было, и меня уговорили съездить. Вот тогда-то меня на романтику и потянуло. Думаю, что я, вертолета не видел? Поеду с ребятами на машине, посмотрю на барханы, дюны, варанов, саксаул, аксакалов и попрошу Гюльчатай открыть личико. Сели и поехали. Выехали перед рассветом и по холодку километров сто пятьдесят пробежали. К обеду стало припекать. Мы разделись, в одних плавках едем, окна в машине настежь открыли. Ничего, ветерком обдувает, даже не жарко. Вот только наш «ЗИЛ» кипел-кипел, потом чихать и дымить стал. Мы его сначала как-то спасали. У нас с собой бочка воды на двести литров была: из радиатора кипящую воду прямо на песок выльем, заливаем холодной и едем дальше минут двадцать. Потом процедуру повторяем снова. Так и ехали, пока всю воду не вылили. Тут наш «ЗИЛ» совсем заглох. Открыли радиатор, а он весь накипью забит. Шофер, разгильдяй, должен был этот радиатор еще в Москве заменить. Но в Москве прохладно, машина и с таким радиатором себя хорошо ведет, он думал, и в пустыне поедет, а она не хочет. Ладно, думаем, остынет, заведется, и дальше покатим. Час ждали, а она не остывает. Сунули термометр в песок, а он семьдесят градусов показывает. А под капотом двигателя – все сто. Куда уж ему остыть? Решаем, что дальше делать. В машине сидеть невозможно: душегубка, дышать нечем. На солнце стоять тоже нельзя: через полчаса от тебя один пепел останется. Думали под машиной спрятаться, тоже не вышло. В пустыне, если где-нибудь тень появляется, так сразу туда набиваются разные скорпионы, каракурты, фаланги, сколопендры, того и гляди кобра или гюрза приползет. Мы из-под машины вылезли, стоим жаримся. Тут у одного из москвичей сердечный приступ. Стали пытаться что-то с ним делать. Хотели парня в кабину положить, а он только к сиденью прикоснулся – сразу руку обжег, до того там все накалилось. Хорошо, что вдоль газопровода телефонный кабель идет. Нашли розетку, подключились и сообщили в управление, что находимся в бедственном состоянии. Нам пообещали вертолет выслать. Слава богу, думаем, отмучились. И точно, через полчаса, смотрим, летит вертолет. Только какой?! Ми-2 прислали. Пилот нам и говорит: «Извините, ребята, могу только одного человека взять. Где ваш больной?» Усадили туда мы нашего сердечника и спрашиваем у летчика: «Ты нам хоть воды привез?» «Да», – говорит и достает десятилитровую пластмассовую канистру с водой. Идиоты, не могли нам хотя бы воды в достаточном количестве прислать! Получилось по два с половиной литра на брата. Как мы до вечера дожили, даже не знаю. Все ждали, что за нами вертолет пришлют, а его так и не прислали. Вечером, когда температура упала, наша машина остыла и завелась. Кое-как назад доехали. Больше на романтику в пустыне меня не тянуло.