Текст книги "Авианосцы адмирала Колчака"

Глава четвертая

Митинговые способности большевистских лидеров не пропали зря. Сначала Путиловский, а потом Кронштадтский пароходный заводы загудели трубами, а рабочие объявили стачку. Снова со стороны Нарвской заставы в центр повалила пролетарская толпа, только без икон и хоругвей, как при Гапоне в пятом году. Теперь вместо христовых ликов сплошь плакаты – «Позор агрессивной войне!», «Долой правительство!» и даже «Долой самодержавие!». Само собой, мелькали и тряпочки с чисто экономическими требованиями: повышение зарплаты, сокращение рабочего дня, улучшение условий труда. В течение недели к бастующим присоединились рабочие шести других крупнейших заводов.

Помнящий о неприятном опыте первой революции, Николай Второй не решился прятаться в загородных резиденциях и остался в Зимнем, услав из Питера от греха подальше божественную Аликс с детьми. Этим загнал себя в угол. У самодержца не осталось рядом советчиков, которым он действительно доверял, – ни жены, ни Распутина, ни Александра Михайловича. Хотя желающих осчастливить царя рекомендациями не переводилось.

В мятежные мартовские дни, когда по улицам столицы маршировали колонны недовольных, а стихийные антиправительственные митинги вспыхивали чуть не на каждом углу, в городе с визитом оказался опально-ссыльный великий князь НикНик Лукавый. Проявив эрудицию, он зачитал Императору выдержку из сочинений о Наполеоне. Корсиканец любил заявлять, что для разгона любой толпы достаточно несколько пушек. Один залп картечью по передним рядам – остальные разбегутся.

Выслушав советы предводителей жандармерии и Министерства внутренних дел, Государь в кои-то веки проявил рассудительность.

– Милейший! – заявил он своему влиятельному родственнику. – Вы изволили с треском провалить операцию в Восточной Пруссии и потерять Варшаву, ныне предлагаете подобными же прямолинейными средствами решить внутреннюю проблему. Не кажется ли вам, любезный Николай Николаевич, что это уже слишком?

На сравнительно либеральных мерах настоял товарищ Министра внутренних дел и Командир отдельного жандармского корпуса Владимир Федорович Джунковский, которому демократизм не к лицу по должности.

– Ваше Императорское Величество! – заявил он. – Крайние действия в виде, например, разгона митингов войсками гарнизона пригодны в случае повального неповиновения. Мы имеем дело с провокацией некоторых политических сил. Предлагаю дать им организоваться, выдвинуть требования. Мы пойдем на мелкие уступки, погасим обострение, а потом уничтожим главных смутьянов.

Министр внутренних дел Борис Владимирович Штюрмер, справлявший одновременно не менее хлопотную должность премьер-министра, счел нужным согласиться. Так, с неожиданного и чрезмерно лояльного отношения самодержца и его подручных к народным волнениям, в Санкт-Петербурге начали образовываться выборные органы из недовольных – Советы, диковинный противовес также выборной Государственной думе. Противостояние выдалось странным хотя бы потому, что и в Думе, и в Советах первую скрипку играла умеренная левая партия социал-демократов (меньшевиков), к которым примкнули социалисты-революционеры, изрядно подрастерявшие экстремистские и террористические замашки. Горлопаны из большевистского стана, умело играющие на самых низменных сторонах человеческой природы, легко поднимали рабочих на бунт, а на выборах, когда принимаются взвешенные решения, ультрареволюционные марксисты неизменно проигрывали более спокойным организациям.

Впоследствии, когда Советы оформились и начали расползаться по стране, словно ядовитая плесень, Штюрмер и Джунковский схватились за голову. Предводители Советов все налицо, известны каждому из газет, однако попробуй тронь их. Но и по рецепту НикНика нельзя было действовать – Россия немедленно получала новую революцию.

Что-то подгнило, поистрепалось в самой сердцевине государственного механизма Империи, требовало перемен. Самодержец не мог этого не чувствовать, несмотря на пренебрежение государственными делами и гипертрофированную потребность большую часть времени проводить с семьей. Окружающие его великие князья понимали, что на престоле абсолютно не тот человек, что нужен Империи в качестве лидера. Как раз необременительная работа великого князя была бы Николаю Александровичу по плечу: много времени с семьей, представительские обязанности, устойчивый доход, позволяющий не думать о завтрашнем дне. Собственно, он и вел себя большей частью как второстепенный великий князь, но при малейшем звуке, намекавшем о необходимости передать скипетр более достойному, распрямлялся во весь свой небольшой рост, грозно топорщил короткие усишки и издавал державный рык. Потом шел читать книжки с вечно больным цесаревичем или катал с ним заводную модель танка.

Нездоровая внутри страна в это же время снаружи выглядела грозной и непобедимой. Союзный с германцами флот словно рубанок по доске прогулялся до Дюнкерка, как мелкие заусеницы сострогав подвернувшиеся отдельные британские крейсера и невоенные корабли; последние шлюпками пытались собрать с берега остатки экспедиционного корпуса, когда-то насчитывавшего полтора миллиона джентльменов.

Не ограничиваясь потоплением судов, корабли эскадры постреливали в глубь территории по основным скоплениям войск, спешивших к Дюнкерку. В арьергардных боях англичане теряли куда больше людей, нежели кайзеровские преследователи. Наконец, окрестности Дюнкерка со стороны материка прочесывались полевыми гаубицами. Оборванные, голодные, больные после зимы в окопах, британские солдаты прорвали хлипкий французский заслон и начали разливаться по побережью дальше на юг, занимаясь откровенным мародерством. Их отловом и размещением в лагерях интернированных занялись регулярные французские части. А в Лондон пришло понимание: удайся сейчас эвакуационная операция полным успехом, военная польза от вернувшихся на Родину вояк близка к нулю.

U-боты, не задействованные у Оркнейских островов, бороздили Бискайский залив, Ла-Манш и Восточную Атлантику. Впервые за сотни лет британские торговцы предпочли спускать Юнион-Джек и поднимать вместо него американские звезды. Представители главной нации Земли постепенно осознавали себя изгоями.

К счастью для них, кайзеровский флот не имел средств обеспечивать плотную блокаду, прорывалось гораздо более половины судов, особенно после перехода к системе конвоев и вооруженного их сопровождения. Потому на острова потянулись мобилизованные из колоний, в большинстве не принадлежащие к главному народу Вселенной.

Непрерывно сражаясь с августа четырнадцатого года, британские армия и флот давно растратили боеприпасы и прочие военные запасы, скопленные в мирное время. Оставшись с единственным союзником, охотно продающим военные товары лишь за живую монету, но не желающим лезть в войну самому, британцы почувствовали, что могут потерпеть поражение из-за экономических причин. Черчилль организовал потопление корабля под американским флагом, обвинив кайзеровских подводников в уничтожении нейтрала. Белый дом не отреагировал. Положение островитян из отчаянного переросло в критическое, и очень многое зависело от прямого столкновения главных флотов воюющих стран. В Кабинете и в Парламенте мало кто сомневался, что после этого боя гордый лев запросит мира у континентальных империй. Есть надежда, что в случае морской победы условия окажутся умеренно унизительными… Может быть.

Эскадра Колчака чуть приблизилась к последней и главной надежде Британии лишь к концу светового дня. Посоветовавшись с Арцеуловым, адмирал приказал не рисковать и отставить вылет торпедоносцев. Ночью, чтобы не напороться на арьергард сэра Джелико, Александр Васильевич пустил вперед эсминцы. Сзади поспешали субмарины, которых после Скапа-Флоу осталось способных к дальнейшей битве всего шесть.

В силу непреодолимых законов геометрии эскадра нагнала цели для авиаударов близ британских берегов, плюс та же проклятая необходимость привязки к указателям на суше для успешного возвращения аэропланов. Помянув, что, снявши голову, по волосам не плачут, а рейд небольшой группы военных кораблей по вражеским тылам на закорках самого мощного флота мира и так далеко за гранью риска, Колчак избрал точкой отсчета маяк на мысе Норт-Форленд на восточной оконечности графства Кент, оказавшись у него к утру. Ночь прошла на удивление спокойно, несмотря на близость устья Темзы и лондонских портов: неминуемая близость большого сражения заставила каботажную мелочь на время убраться подальше.

На рассвете отряд германских крейсеров под предводительством адмирала фон Хиппера вступил в визуальный контакт с линкорами сэра Джелико.

– Герр адмирал! Грандфлит ведет бой! – доложил вахтенный.

Сражение выглядело более чем необычно. Артиллерийская канонада, причем не залпами, а вразнобой из большого числа стволов, докатывалась до палубы «Лютцова», черные столбы пожаров вздымались выше дымов из корабельных труб. Сохранив радиомолчание в самое опасное время перед началом боя, Колчак удивил и врага, и союзников. А его самого поразили летчики, вернувшиеся на плавучую базу с потерей всего двух машин.

«Главному Тчк Прошу разрешения на второй вылет Тчк Атакованы линкоры Тчк Повреждены четыре Тчк Ласточкин».

Редчайший случай в войне, когда доклад командира авиаотряда занизил, а не завысил достижения подчиненных. Торпедные попадания получили «Король Георг V», «Аякс», «Центурион» и «Орион», причем только последний под командованием каперанга Стэнли остался способным продолжить бой, а промахнувшаяся мимо линкора торпеда уничтожила миноносец. К второму налету «Король Георг» почти скрылся под водой, на нем погиб командующий эскадрой дредноутов сэр Джером.

Второй воздушный удар оказался не менее страшен. Арцеулов рассредоточил «Сикорских», посчитав, что, нападая на одну группу, они могут помешать друг другу. Торпеды получили «Роял Оук», «Белерофон», «Нептун» и линейный крейсер «Инфлексибл».

«Железный адмирал» Джелико не хотел верить своим глазам. Потеря броненосных кораблей при выходе из Скапа-Флоу оказалась первой ласточкой. Неоспоримое, совершенно подавляющее превосходство Грандфлита растаяло на глазах! И как глупо. На кораблях хватает зенитных орудий, но специальные прицелы до сих пор не установлены, канониры стреляют практически наугад! Единственное авианосное судно – матка гидросамолетов «Энгедайн» – не может опустить их из-за волнения, да и сам механизм медленный. Предложения разместить аэропланы на башнях главного калибра, которые после боя вернулись бы на сушу, остались на бумаге. Русские без помех отстрелялись и ушли. Наконец, под самым боком графство Кент с несколькими летными полями. Две эскадрильи «Сопвичей» закрыли бы вопрос навсегда. Увы, история не знает сослагательного наклонения.

А ведь неделю назад двадцати восьми дредноутным линкорам Королевского флота противостояло лишь шестнадцать германских. Подводные лодки, мины и воздушные торпедоносцы сократили разрыв, а если учесть русское пополнение, то британцам предстоит атаковать превосходящие силы. И это притом что у причалов на Оркнейских островах остались лишь старые негодные да учебные лохани! Резерва нет! Потопление старого броненосца и легкого крейсера британскими субмаринами у бельгийских берегов ничего не исправило. Грандфлит начал проигрывать, не обменявшись с Хохзеефлотте ни единым залпом.

Адмирал стиснул зубы. Не все потеряно, исход битвы можно переломить. Он держался подальше от германцев, действовал осторожно и получил нож в спину! Значит, вперед в полном составе. Сэр Джелико впал в противоположную крайность, бросив на врага две группы линкоров и намереваясь взять его в клещи. Линейные крейсера оттянулись чуть севернее – препятствовать отходу германских и русских сил, добивая раненых.

Самое грандиозное сражение бронированных кораблей началось! В узости между французским и британским берегами линкоры Джелико двинулись на юг в Па-де-Кале, как и группа Шеера, непрерывно обстреливая друг друга. Вторая эскадра дредноутов атаковала Макарова, британский отряд линейных крейсеров временно остался не у дел.

Каждую минуту из орудийных жерл вылетали десятки тонн снарядов, вода кипела от разрывов, небо заволокло дымами пожаров. «Куин Мери» получил накрытие, отчего на баке вверх поднялся столб яркого пламени, видный на мили сквозь дым. Корабль резко накренился на нос, принимая воду разверстой передней частью корпуса и не теряя двадцатиузловой ход. Когда следовавший за ним в кильватере «Тайгер» буквально через минуту врезался в клубы дыма и пара, там пылали лишь изгвазданные в смазке обломки. При виде невероятно быстрой гибели линейного крейсера адмирал Битти произнес слова: «Сегодня что-то не так с нашими кораблями». Эту реплику сообщил пленный британский офицер, сам адмирал уже никогда не подтвердит и не опровергнет их.

Избиение с малой дистанции дополнилось торпедными атаками эсминцев. Соединенные силы Флота открытого моря и русской Балтийской эскадры имели восемьдесят миноносцев, не считая ушедших с Колчаком, но наибольшее впечатление на островитян произвела атака торпедных катеров, которые считались оружием береговой обороны, а не для использования в больших битвах. Там, где эсминцы тонули, получив два-три попадания из скорострельных «трехдюймовок», мелкие суденышки длиной каких-то шестьдесят-семьдесят футов спасались скоростью. Они неслись на глиссировании, прыгая по гребням волн, порой зарываясь и теряя ход, затем снова поднимались на редане. Деревянные скорлупки с двумя авиационными моторами выскакивали на пять-десять кабельтовых к борту крейсеров и линкоров, затем резко сворачивали в сторону, а по старой траектории шли торпеды. Адмирал Шеер, узнав о дерзких и успешных их действиях, заявил позднее: меняю десять эсминцев на двадцать катеров. К сожалению, лишь один из малышей уцелел.

По радио Колчак принимал сообщения с русских и германских кораблей, получая представление о складывающейся картине боя. Макаров и Шеер не нуждались более в воздушных корректировщиках: в мешанине выстрелов и водяных столбов не различить результаты стрельбы отдельного корабля. Собственное бездействие на безопасном удалении угнетало. Адмирал велел спустить катер на воду и отправился на «Император Николай I».

Арцеулов щелкнул каблуками, но честь не отдал: правая рука покоилась на перевязи, а сквозь повязку проступило красное пятно. Несмотря на бледность от потери крови, тонкие черные усики маленького летчика топорщились, как у сказочного кота в сапогах, победившего огромное чудовище. Шутка ли – за два налета «Сикорских» Грандфлит потерял в бою больше линейных кораблей, чем за предшествующие тридцать лет!

– Константин! Приказывать не могу, поэтому прошу добровольцев. Нужен вылет к северу от Дюнкерка. Там заслон из отряда линейных крейсеров. Нужно повредить хотя бы пару.

– Стало быть, там последний резерв старого лиса Джелико, ваше превосходительство? И требуется, чтобы он был не первой, а второй свежести. Возможно, конечно. Однако половина вернувшихся машин без починки не взлетит. Летчики крепче перкаля, отдохнут, и в бой. – Подполковник кинул взгляд на палубу, где техники сняли верхнее крыло С-22 и взялись за нижнее, явно не рассчитывая ремонтировать аппарат до базы. – Через два часа доложу о числе боеготовых.

– Рассчитываю на вас. Нам тоже уходить тем путем. – Колчак шагнул к трапу, там остановился и обернулся: – Сей вылет последний на сегодня, да и торпед не много. Скажешь своим чертям, что на подбитых машинах тянуть к авианосцу не надо. Лучше к восточному берегу. Англичане удерживают там миль шесть-восемь, дальше корпус Врангеля или нейтральные французы.

Дюжина исправных самолетов ударила в третий раз, на этот раз по крейсерской засаде, утопив один корабль и значительно повредив другой. До расположения врангелевских войск не дотянула и половина «Сикорских», избитых сосредоточенной стрельбой зенитных орудий. После известий о налете на линкоры британские канониры были настороже.

Когда основные силы Шеера и Джелико, оставшиеся на плаву, выползли из Па-де-Кале на просторы Ла-Манша, британский командующий получил еще одно неприятное сообщение. Италия, объявившая Британии войну, но до сего момента воздерживавшаяся от активных действий, послала свой флот, и он замечен в Бискайском заливе. Никогда не ценивший «макаронников», сэр Джелико признал, что даже такая помощь кайзеровской эскадре будет соломинкой, переломившей хребет верблюду. Вместо разворота на север для соединения с отрядом линейных крейсеров и линкорами Берни он приказал отступать на запад, к Портсмуту, выходя из боя. Шеер решил не преследовать, критически оценив состояние побитых кораблей, и приказал лечь на северный курс.

Крейсера получили двойной удар в спину. После торпед с «Сикорских» Колчака начались атаки подлодок, стороживших Скапа-Флоу и подоспевших к шапочному разбору.

Возврат основных германских сил к Дюнкерку к вечеру того же дня и их соединение с остатками балтийской эскадры решили ход битвы. Хотя потери островитян в ней получились изрядными, даже не считая предварительной убыли в британских рядах от мин и торпедных атак, сражение при Дюнкерке Черчилль объявил величайшей победой английского оружия. И у него были основания. Соединенный германо-русский флот не досчитался более пятидесяти процентов своего состава.

Эта английская пиррова победа ознаменовала утрату контроля над Северным морем и Па-де-Кале. Пусть не менее трети кораблей Грандфлита дотянуло до стоянок, даже неспециалисту ясно – вернуть в боеспособное состояние в ближайшие месяцы не удастся и половины из уцелевших.

Шеер и Макаров сформировали отряд из крейсеров и эсминцев, не получивших попаданий или поврежденных незначительно. Они остались у Дюнкерка, похоронив мечты об эвакуации останков Британского экспедиционного корпуса.

Предложений о заключении мира из Лондона не последовало ни на завтра, ни в последующие дни. Соединенные Штаты Америки объявили войну Германии. Британская монополия на выкачивание прибылей из колоний давно не устраивала американцев, которые желали свободно торговать и грабить без единого выстрела по всему миру. Растеряв главные силы флота, Альбиону не подняться до былого могущества. Фактически русские и германские моряки погибали ради американского блага.

Однако британское унижение породило другую напасть для янки. На смену джентльменам придут германцы, с которыми заокеанским торгашам сотрудничать еще тяжелее. Поэтому, пока кайзеровские армия и флот несколько выдохлись, а в России поднимаются революционные волнения, приходит самое время для предприимчивых демократических дельцов – на поле боя снимать с трупов ценные вещи.

Бой у Дюнкерка, распропагандированный в России как величайшая победа русского флота, вызвал подъем патриотических чувств, сразу же сбивший волну демонстраций и забастовок. Не желая обострения с США, русское правительство объявило о прекращении операций в Европе и вокруг Британских островов, не подписывая с англичанами ни мира, ни прекращения огня. На фоне этого Николай Второй урегулировал, наконец, с Вильгельмом территориальные споры. В обмен на признание Бельгии немецким протекторатом и уступки части земель западнее Карпат Германия отвела войска за Варшаву и, скрепя сердце, больше не настаивала на освобождении Кенигсберга.

К маю остатки британского корпуса в Бельгии и на французском побережье капитулировали. Германия фактически оккупировала Дюнкерк и Кале, пытаясь принудить Францию к подписанию договора об их аренде на десять лет. После разгрома англичан на суше и тяжелейшего сражения у Канала, поставившего точку в британском морском господстве, Пуанкаре и Клемансо решили, что поставили на верную карту и дешево отделались.

Глава пятая

В Берлине и Санкт-Петербурге продолжали радоваться уничтожению Грандфлита, превратившегося из главного на планете в заурядные по численности военно-морские силы. Одновременно в Лондоне вешали ордена на сэра Джелико, торжественно перечисляя наименования германских и русских утопленных броненосных кораблей. А аналитики морских штабов занялись играми, двигая по карте деревянные фигурки в полпальца длиной, имитирующие линкоры и крейсера.

На узких совещаниях для избранных, проходивших не так празднично, как публичные награждения и чествования, звучали совершенно иные оценки.

Британский командующий обвинялся в напрасном разделении Грандфлита и поспешном бегстве в Портсмут. Из-за этого брошенный отряд линкоров Берни, изрядно потрепанный Макаровым, был почти целиком истреблен вернувшимся Шеером, а крейсера, заранее атакованные с воздуха и из-под воды, оказались один на один с уцелевшими броненосными кораблями союзного флота, спасаясь лишь скоростью и бегством. Поврежденные и не способные скрыться, они пошли ко дну.

Не оправдало себя чудо-оружие в виде огромных паротурбинных подлодок. Все три подводных крейсера, пытавшихся принять участие в операции, утонули. Лишь с подорвавшейся на мине в южном проходе Скапа-Флоу К-1 удалось снять часть экипажа, остальные подводники погибли. Потери русских сил от их действий – один миноносец, несоизмеримо жалкий приз.

Сэр Джелико опрометчиво проигнорировал сообщение с погибающей К-субмарины о воздушной атаке. Прочесать крейсерами и эсминцами акваторию сто на сто миль и обнаружить плавучую авиабазу не составляло труда, но он не счел это нужным. Из-за этого каждый пятый линкор до первого контакта с кораблями Шеера получил повреждения. Вообще, воздушное прикрытие операции оказалось из рук вон плохим, хотя вылеты единственного гидросамолета-разведчика позволили успешно действовать против засады субмарин у Оркнейских островов. Поэтому награжденный, обласканный и причисленный к национальным героям чуть ли не наравне с Нельсоном, адмирал Джелико обнаружил себя в очень почетной отставке с наказом больше не приближаться на пушечный выстрел к штабам и боевым кораблям.

В Адмиралтействе Русского Императорского флота тоже было над чем подумать. Во-первых, стало очевидно отношение кайзеровского командования к русскому союзнику. Шеер действовал в бою, задумываясь о собственных задачах и интересах, не слишком беспокоясь о Балтийской эскадре – утонет, и бог с ней. Во-вторых, как заметили многие военные, малые средства нападения – аэропланы, подлодки и катера – показали себя весьма действенным оружием рядом с дредноутами, но гораздо более дешевым. Соответственно раздалось множество голосов, призывающих заморозить строительство больших кораблей, бросив средства на подлодки, носители торпедоносных катеров и авианосцы.

На этой почве произошел серьезный разлад между великим князем Александром Михайловичем и адмиралом Макаровым. Разговор на повышенных тонах велся в кабинете Морского министра Григоровича, выходящего окнами на Неву и Васильевский остров.

– Бесконечно ценю вашу помощь, Ваше Императорское Высочество, – едва сдерживался Степан Осипович. – Однако вы изволите переоценивать морскую авиацию. Вы ссылаетесь на разговор с Александром Васильевичем, не учитывая, что перечить вам он не станет. Лучше прочитайте его рапорт на мое имя.

– И что там нового? – Великий князь, утвердившись окончательно в своем мнении, любые возражения принимал в штыки.

– Все известное, Ваше Императорское Высочество. Нежданный и сокрушительный успех есть следствие того, что британцы не предполагали, насколько страшной может выйти массированная атака торпедоносцев. Помню, в бытность командиром подводной лодки в 1877 году, я торпедировал в Золотом Роге турецкие броненосцы, что на стрельбище. Больше никто и никогда, смею заметить, подобного повторить не смог. А отчего? Не ждали османы. Теперь научены. То же и с авианосцами. Оружие правильное, но не главное. Флот обязан разные корабли иметь.

– Вы много сегодня говорили. И заслуг ваших никто не умаляет. Однако же, любезный Степан Осипович, консервативны вы чрезмерно, не хотите новое принимать. Двадцатый век диктует свои условия, а вы спустя сорок лет турка поминаете! Так что – увы. Боюсь, далее нам не по пути.

Григорович вздрогнул. Не глядя на возраст, лучшего командующего Балтфлотом не сыскать. И великий князь палку явно перегнул. Ох, не к добру сие…

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество. Рапорт сегодня же подам. Однако не откажите в любезности с документами Колчака ознакомиться, потом снова с ним говорите. Разрешите идти? Честь имею.

Великий князь также выскочил из кабинета, чувствуя осуждение Григоровича. Что они себе позволяют? Россия велика, найдем командующего флотом. Да тот же Колчак!

Решимость продвигать Александра Васильевича заметно снизилась по мере чтения докладной записки. Пусть Колчак, ставший уже вице-адмиралом за Дюнкерк, сочинял ее в каюте крейсера, не зная августейших соображений на сей счет, он невольно полемизировал с высочайшим мнением. То есть спорил с оппонентом, с коим чрезвычайно противопоказано не соглашаться.

Великий князь убедил Государя, что флот в составе трех-четырех авианосцев того же типа, что испытаны в Северном море, прикрытых броненосными дредноутными крейсерами и эсминцами, может противостоять эскадре линкоров, обходясь казне неизмеримо дешевле. Адмирал с мостика увидел как сильные, так и слабые стороны палубной авиации, больше внимания уделив затруднениям, нежели успехам.

Ваше высокопревосходительство, писал он Макарову, неожиданно высокая польза от налетов С-22 вызвана стечением ряда благоприятных для нас обстоятельств, и в первую очередь погодой. Ветер и волнение в Северном море позволили, хоть и с трудом, осуществлять взлет и спуск на палубу, тогда как гидропланы от воды оторваться не смогли. При меньшем волнении против нас работали бы «сопвичи» и «шорты» с «Энгедайна», без торпед они имеют куда лучшие летные характеристики, нежели С-22 с торпедой. При большем волнении и ветре «сикорские» не взлетают.

В шторм и линкоры не воюют, а отсиживаются в гаванях или пережидают бурю носом к волне, пометил великий князь. На хорошую же погоду нужно истребительное прикрытие. То есть больше самолетов и авианосцев.

Успех «сикорских» против линкоров случился от крайне плохого устройства зенитной стрельбы, продолжил адмирал, наливая деготь в бочку с медом. Англичане палили много, но бестолково. Такой же налет на Хохзеефлотте обернулся бы куда горшими потерями.

Далее адмирал-карбонарий раскритиковал сами авианосцы. По его мнению, слабость плавучих аэродромов в отличие от наземных заключается, во-первых, в практически невозможном спуске на палубу поврежденного и плохо управляемого аэроплана. Во-вторых, авианосец вынужден бросать якорь или ложиться в дрейф на небольшом удалении от берега. В противном случае торпедоносцы не найдут его по возвращении. Озаботься сэр Джелико розыском авианосной группы, отряд из четырех-пяти крейсеров легко утопил бы неподвижную цель. К сожалению, у летчика нет инструментов для ориентирования в открытом море. Он может зацепиться за береговой ориентир и лечь на некий заданный курс по компасу.

Александр Михайлович в гневе уж думал просить Императора услать строптивого вице-адмирала на Дальний Восток, а над морской авиацией поставить менее робкого, как набрел на предложения Колчака по развитию сего вида кораблей. Несколько успокоившись, вызвал его к себе. Снова испытал вспышку раздражения при упоминании о Макарове – Александр Васильевич не смог сдержать сожаления об отставке флотоводца. Однако при обсуждении морской авиации князь не смог отказать Колчаку в здравом смысле.

– Ваше Императорское Высочество! Вы благоволили к самолету Григоровича. По опыту Северного моря будущее именно за многомоторными машинами, хотя бы с двумя двигателями.

– Желание ваше понятно. Но судите сами. Казна истощена войной. Г-12 изрядно дороже, полоса потребна длиннее, а увезет одну торпеду, как и «Сикорский».

– Так точно, Ваше Императорское Высочество. Однако уже в следующем бою мы не сможем резвиться, словно лиса в курятнике или Макаров в Нагасаки. – Увидев недовольную гримасу князя, Колчак предпочел больше сию тему не трогать. – Если враг сможет ответить грамотным зенитным огнем и выслать истребители, толку от торпедоносцев может и не получиться. Я полагаю, что самолет, идущий на сближение с кораблем, должен иметь хотя бы пару двигателей и не менее трех человек в экипаже, причем управление непременно сдвоенное, как на Г-12, на случай попадания в летчика. Я срочно озадачил инженеров найти устройство, позволяющее брать направление на радиомаяк. Пилот не сможет им управлять и одновременно самолетом. Не обойтись без стрелка, прикрывающего заднюю полусферу. А от «сикорских» отказываться нельзя – они годятся в палубные истребители.

Великий князь задумчиво постучал карандашом по стопке листков с набросками Колчака.

– Вы считаете, авианосный крейсер обязан иметь длину палубы не менее четырехсот сорока футов и практическую скорость в двадцать шесть узлов. Вы понимаете, что убиваете главную ценность затеи – бороться с дредноутами дешевыми средствами?

– Так точно, Ваше Императорское Высочество. Авианосец будущего – изрядно дорогой корабль. Уверен, что американцы и германцы это сообразили. – Колчак решил подсластить пилюлю: – Сие не значит, что нынешние сразу устарели. Смею заметить, часть «сикорских» следует сразу перевести в истребители прикрытия и ставить на них пулеметы, синхронные с винтом.

– Наконец, авианосец старого типа может иметь истребители, а большой – бомбардировщики и торпедоносцы, – провозгласил великий князь. – Я подумаю и сообщу решение. Вы свободны, господин вице-адмирал.

– Честь имею! – боднул головой Колчак и удалился. Он не стал тыкать в нос августейшему покровителю летучих моряков, что самый быстрый из российских авианесущих кораблей ни в жизнь не разгонится быстрее двадцати одного узла. Пиратствуя из-за спины сэра Джелико, авианосцы держались в тридцати-пятидесяти милях от целей. Британским крейсерам догнать и потопить их не составило бы труда. Авианосцу никогда не получить живучести линкора и его пушечного вооружения. Стало быть, нужны быстрые ноги.

Узнать состояние дел с машинами Григоровича Колчаку проще всего было у самого их создателя, к которому он и отправился, благо недалеко.

Дмитрий Павлович, вдохновленный успехом бомбардировщика, забросил гидропланы и увлекся сухопутными аппаратами, а ныне готовил опытный истребитель, которым надеялся потеснить машины Сикорского. Михаил Владимирович Шидловский, совладелец и управляющий питерским заводом «Руссо-Балта», держал нос по ветру, потому не рассчитывал исключительно на заказы моделей Игоря Ивановича и принял подряд на истребитель Григоровича.