Текст книги "Авианосцы адмирала Колчака"

– То есть нужно еще одно восстание? – уточнил Туркестанов.

– Вы же не отдадите власть добровольно в руки трудящихся.

– Мы уже ее отдали. Вы все получили равные избирательные права. Дума решит, как стране жить дальше.

– Чепуха, – отмахнулся Сталин. – Деньги-то у вас. Обманом и посулами навяжете крестьянским избирателям депутатов из буржуев. Ничего не изменится. Пока власть не возьмут Советы, представляющие рабочих и крестьян, народ не получит свободу.

– Отставим общие рассуждения, мы не на митинге. Когда планируется восстание?

– Как только мы обеспечим свое большинство в Петросовете.

Генерал откинулся на стуле.

– Последний вопрос. В вашей объединенной партии есть три группы вождей – Спиридонова с эсерами, Троцкий с бывшими трудовиками и вы со Свердловым. Между собой за власть не передеретесь, ежели восстание победит?

– Там решим, – глухо ответил Сталин.

Оба контрразведчика поняли, что вопрос задел за живое. Товарищам по партии революционер доверял не больше, чем полиции.

– Чье ослабление выгодно лично вам? – не удержался Туркестанов.

– Троцкого, – без раздумий ответил грузин. – Потом Свердлова. Спиридонова психически нездорова после каторги. У нее нет будущего. Совсем нет. Троцкий и Свердлов на днях в Кронштадт собрались, к Центробалту в гости.

– Благодарю вас. – Генерал поднялся. – Как и договаривались, больше никто не будет посвящен. О следующей встрече вас уведомит господин Лавров.

– До свиданья, – буркнул Сталин тоном «чтобы вы сдохли».

– Дмитрий Владимирович, как вам сей субъект? – Князь раскурил трубку после ухода революционера. Полицейский подход «покурим вместе» для установления контакта здесь явно был не гож.

– Страшный человек. И вы дали слово уничтожить его досье? Его стоит опасаться лично. Горцы, кинжал, кровная месть.

– Я не кидаюсь словами и досье уничтожу. Как и его самого. Вы решительно правы. А нам придется срочно помогать социал-демократам и эсерам в удержании большинства в Петросовете.

– Так точно, Василий Георгиевич. – Штабс-капитан на секунду смешался, потом высказал наболевшее: – Отчего так уповают на выборы и Думу? Та же говорильня, что при прежнем Императоре. А эти чертовы Советы не распустились после Конституции и потом не разбегутся. Стало быть, рано или поздно нам их разгонять.

– Больно говорить, а только вы можете оказаться правы, штабс-капитан. И мы не сможем вывести штатских на поле у Тосно. Что у нас по Балтфлоту?

– Как всегда, брожения. Анархисты, будь они не ладны.

Князь пыхнул трубкой, пытаясь ухватить за хвост ускользающую мысль.

– Слабость наша в том, Василий Георгиевич, что, кроме как приказывать да наказывать, ничего не умеем. Вспомните сегодняшнего гостя. Как убежденно говорит, стервец! Пролетарии, помещики, капиталисты. А у нас даже «за веру, царя и отечество» нельзя крикнуть, ибо вера и царь православные, а ныне все церкви Конституцией уравнены. Что, армии и народу сказать больше нечего, кроме как «все на выборы в Государственную думу»?

Лавров встал, одернул легкий летний китель.

– В феврале балтийских разгильдяев от бунта удержал Макаров. Без должности, заурядный отставник на пенсионе, одним только авторитетом да умом мозги им вправил.

– Правильно! – Князь тоже поднялся. – В армии и на флоте должны быть такие люди, умеющие правильные слова за Отечество сказать и левых краснобаев переспорить. Непременно доложу Брусилову.

Однако до полемики между правительственными и левыми ораторами произошло одно событие, изрядно изменившее положение дел в столице и в Кронштадте. Рано поутру через два дня после встречи контрразведчиков со Сталиным эсминец «Дерзкий» отшвартовался у причала на Крестовском острове, принял компанию людей в партикулярном платье и взял курс на Котлин.

Короткий рейс боевого корабля не согласовывался с командованием Балтфлота. Революционный матрос Дыбенко предъявил вахтенному офицеру мандат, подписанный Центробалтом и Петросоветом о доставке группы товарищей на остров. Там они разбредутся по экипажам, объясняя матросам истинную правду о революции. В качестве главного довода Дыбенко показал мичману «маузер».

В просторном помещении склада за Петровской гаванью руководители объединенной социалистической партии устроились на совещание с моряками-анархистами. Много противоречий в марксистской и анархической программах, посему матросские авторитеты пожелали убедиться, что сухопутные революционеры не наболтают лишнего.

– Главное – враг у нас один, – стукнул кулаком по столу революционный матрос Железняк, опоясанный пулеметными лентами, хотя непонятно зачем; в качестве оружия на нем висел «маузер», рядовому моряку не положенный. – Это царское Временное правительство, капиталисты-эксплуататоры, офицеры и жиды!

Глянув на левых гостей, матрос Железняк понял, что с последним погорячился. Социалисты сделали вид, что ничего не заметили.

Продолжить политико-национальный обмен мнениями не удалось. Дверь склада распахнулась ударом, внутрь хлынули солдаты, столь непривычные в городе военных моряков. Почему охрана собрания их пропустила, спрашивать не пришлось, слишком много солдат.

– Митингуем, товарищи? Славное дело. Для укрепления боевого духа армии и флота, бесспорно, полезное. – Штабс-капитан Лавров протиснулся через пехоту к покрытому кумачом столу. – Правительство и Военное министерство решили всемерно поддержать ваши благие начинания.

Железняк и Дыбенко ухватились за рукоятки «маузеров», тщетно пытаясь увидеть сочувствие в лицах солдат – таких же рядовых Империи, как и они сами, только в пехотной форме.

– Железная дивизия, – шепнул Дыбенко, увидев нашивки.

Второй революционный матрос, фамилией созвучный названию соединения, ничего о ней не слышал и попробовал заголосить:

– Товарищи! Братья! Буржуазное правительство обманом вас заставляет поднимать оружие на таких же…

– Ма-алчать! – рявкнул унтер с двумя Георгиевскими крестами на груди. – Такой сволочи я не брат. Пока мы в Австрии кровь проливали, ты жировал, тыловая сука?! Ваше благородие, дозвольте его прямо на месте и к стенке. По законам военного времени.

– Отставить! Товарищи революционеры получают возможность на деле, а не словами доказать свою пользу Отечеству. Вы призывного возраста, стало быть, подлежите мобилизации и отправке на Дальневосточный фронт.

Социалисты замерли, осознав уровень подлости, явленной контрразведкой. Первым опомнился эсер Прош Прошьян:

– Возмутительно! Да и не подлежим мы призыву – сплошь каторжане.

– Спешу обрадовать. По высочайшему указу Его Императорского Величества осужденные прежним режимом революционеры признаны невиновными и несудимыми. Стало быть, служба в армии – ваше право и священный долг перед Отечеством.

– У меня туберкулез с каторги…

– В армии хорошие врачи. – Лавров повернул голову и выразительно глянул в еврейские глаза Яши Свердлова. – А в силу равенства наций право записи в армию ныне распространяется и на подданных иудейского происхождения, коих, как вижу, между социалистов изрядное число. Мазл тов, рекруты!

– Я – женщина! – Мария Спиридонова нашла-таки единственный аргумент, позволяющий уклониться от призыва.

– Вижу, сударыня, – учтиво кивнул штабс-капитан, хотя коротко стриженную эсерку в мужском пиджаке и непрерывно дымящую папиросами сложно признать за даму, по крайней мере с первого взгляда. – Вас отвезут в Питер.

– Не нужно мне ваших жандармских любезностей! – Эсерка резко встала. – Меня отвезут на «Дерзком».

– Тут – увы. Знаете ли, Тихоокеанский флот тоже нуждается в революционной агитации. Посему экипаж эсминца, весь состав Центробалта и сто шестьдесят матросов согласно моему списку переводятся на Дальний Восток. – Лавров вежливо улыбнулся. – На время пути нижайше прошу сдать оружие.

Безо всякой команды винтовочные стволы, увенчанные штыками, колыхнулись в сторону матросов. По обветренным солдатским лицам видно – не колеблясь тиснут на спуск. Дыбенко выдал матерно-революционную тираду и швырнул «маузер» на стол, его примеру последовали Железняк и остальные «братишки». Когда восклицания стихли, Лавров не удержался от прощальной шпильки:

– По пути организуйте Совет вагонных депутатов и митинги с пассажирами. Негоже навыки терять.

В штаб Врангеля полетела по проводам депеша с приказом организовать отдельный батальон для подобных матросов и рекрутов. Лучше на островах, подальше от здоровых частей и экипажей.

В тылу продолжалась борьба, от которой исход русско-американской войны зависел больше, нежели от событий на Дальнем Востоке. К сожалению, здесь и «нашими», и «врагами» выступали подданные Российской империи, совершенно уверенные в своей правоте и пользе Отчизне. Поди разбери, кто из них прав…

Глава четвертая

Монарх Кореи Сунджон, пышно именуемый Императором, объявил тотальную мобилизацию армии, срывая селян с рисовых полей и рискуя вызвать голод. Глядя на возню вокруг полуострова, он понимал – стоит американцам добиться успехов в борьбе с русскими, Япония немедленно вступит в войну. Янки удовлетворятся форпостом, а у микадо территориальные притязания куда шире – Корея и Маньчжурия.

Армия Страны утренней свежести и сейчас слабее японской. Однако есть боевой опыт, не забыта воинская слава, когда побежденные, оборванные и безоружные самураи с позором грузились на корабли как скот, покидая свободный отныне полуостров.

Оружия много, хватает на миллионную армию. Только очень разное – английское, французское, русское, японское, десятки калибров винтовочных и артиллерийских боеприпасов. Флот – лишь береговая охрана из брошенных японцами миноносцев и прочих малых кораблей.

Корея вытянута, имеет огромную береговую полосу, превратить которую в неприступную совершенно немыслимо. Грубый и лихой русский ротмистр Врангель, перед прошлой войной умыкнувший императора из Пхеньена, вырос на службе до генерала и не преминул по старой памяти съездить в Сеул, навестив правителя и наплевав на дипломатический протокол о подготовке к встрече с августейшей персоной.

Врангеля проводили в дальний покой императорского дворца, подчеркивая сугубую приватность встречи. Сунджон не стал упрекать гостя в нежелании отбивать поясные поклоны, по-европейски протянул руку и предложил удобное кресло, памятуя, как в прошлые годы его спаситель кривился, раскорячиваясь на циновке. С возрастом спина не становится более гибкой.

– Вам наверняка известно, Ваше Величество, что третьего дня Порт-Артурская эскадра уничтожила американский конвой под японским флагом.

Император царственно кивнул.

– Не менее двух потопленных судов там и правда были японскими. То есть наша с ними война понемногу разгорается снова, хоть и без объявления.

– Вы ожидаете, что Корея также начнет воевать с Японией?

Вопрос можно трактовать двояко: о готовности корейской армии ударить по японцам в силу союзнического долга русским или о возможности нападения на Корею. Но барон, человек прямой, как уланская пика, не признавал разговоров вокруг да около.

– Не считаю, что вы должны начинать первыми.

– Но русские дипломаты именно к этому меня и толкают.

– Дурачье! Простите, Ваше Величество. Как только в Токио почувствуют слабину, развяжут войну и с нами, и с вами. Они повод всегда найдут, хотя бы Цусимские острова и не выплаченный до сих пор долг за прошлое поражение. Я не специалист в международном праве, но у вас особых обид не вижу. Стало быть, вам предстоит готовиться к отражению японского нападения, мне – к взаимодействию с вашим штабом.

– Немедленно распоряжусь. – Император замечательно говорил по-русски, проведя год среди русских советников, не освоивших, как водится, и десятка слов на местном языке. – Наша стратегия основана на быстром передвижении войск по железным дорогам и рекам внутри страны к месту высадки вражеского десанта.

Врангель одобрил. Не застраивать же побережье линией фортов.

– До начала боевых операций мы также поможем нашему союзнику. Пока у Кореи с японцами худой и формальный мир, наши суда заходят в их порты. И в Циндао, и на Хонсю. Мой Генштаб владеет схемой размещения американских войск.

– Премного благодарен, Ваше Величество.

Начальник разведки, прибывший на встречу с Врангелем, быстро заговорил. Переводчик едва успевал за ним.

– В Циндао, ваше высокопревосходительство, до восьмидесяти тысяч американской армии, не считая экипажей кораблей. Не хватает продовольствия. Они не собирались задерживаться. Военные лагеря скучены. Не налажена оборона. Укреплена только японская пехотная дивизия. – В подтверждение слов офицер вручил пачку листиков, мелко и красиво исписанных иероглифами. – Мы все молимся за русскую армию, господин генерал.

В самолете на пути в Порт-Артур Врангель заставил переводчика прочитать по-русски «писанину макак». Штабной специалист по Корее проглотил неуместную реплику и огласил доклад по обстановке в Китае вокруг злополучного полуострова.

В Порт-Артуре генерал швырнул листки Колчаку.

– Слушай, брат мой Васильич! Через день-два наши хитромудрые получат ответ из Парижа – согласен ли Дядя Сэм замириться. Но мы его заранее знаем.

– Скажем так, предполагаем с высокой долей вероятности, – ответил осторожный командующий флотом. – К чему клонишь, Петр?

– Корейцы убеждают, сейчас самое время по ним на суше ударить, пока янки в растерянности. Сам гляди. Вокруг бухты у них малая полоска земли, солдатня там что консервы в банке. Вывезти не на чем, ты им полтораста тысяч грузового тоннажа угробил. В Китае бардак, как всегда, за власть спорят цареныш Пуи и генеральская свора вокруг него. Готовь корабли к десанту, – барон ткнул карандашом в точку на китайском побережье.

– С Генштабом, естественно, согласовывать не собираешься? Я всегда знал, что ты сорвиголова. Не думал, что настолько.

– Подумаешь. Ну, высадим пару-тройку дивизий в нейтральной стране. Промахнулись в темноте на пару километров. Хреновые у тебя штурманы, адмирал.

– Так Циндао – тоже японская, сиречь нейтральная земля. После этого самураи точно не выдержат и влезут в войну армией и флотом.

– Саша, не переживай. Чай, не первый раз вместе воюем. На расположение их дивизии сбросим вымпелы с вежливой просьбой не вмешиваться, куда не просят. Узкоглазые не трусы, но с дисциплиной у них сурово. Без приказа из Токио не сунутся. Не то что мы с тобой. А пока суд да дело, вокруг бухты вырастут горки из американских трупов. В эдаком пейзаже самураям точно воевать не захочется.

– Там еще флот в бухте, не забывай.

– Ну уж нет. Кто у нас адмирал? Вот и решай с флотом, чтоб он никому глаза не мозолил.

После этого военного совета, произошедшего в нарушение всех и всяческих правил планирования стратегических операций, воинской субординации и международного права, к Порт-Артуру выдвинулись танковая и кавалерийская дивизии, а подводные минзаги уплотнили осаду эскадры.

Глубокой ночью на 14 июля в тропической тьме вспыхнули два ярких огня. Два буя с электрическими лампами и гальваническими батареями внутри русская подводная лодка установила в створе прохода к бухте Цзяоджоу. Их заметили с берега, пробовали обстрелять, потом послали катер. Опередив его, низко над водой прогудел самолет, ориентируясь по этим огням. Он чуть набрал высоту над бухтой и сбросил осветительные ракеты на парашютах, выхватившие из мрака корпуса американских кораблей. Спиралью набрал высоту и снова сбросил медленно опускающиеся светляки.

Возможно, кто-то из морских офицеров слышал о тактике ночного налета, совершенного у устья Вислы. Одно дело – понаслышке. Теперь пришло время увидеть воочию.

На каждом линейном корабле или крейсере есть прожекторные посты. Но никто не обучен отыскивать атакующие аэропланы в ночном небе. Зенитных ночных стрельб не только никто не проводил – о таких американский флот слыхом не слыхивал. Поэтому если и удавалось зацепить лучом русского, то попасть и сбить до пуска торпеды – никак. Вдобавок морские монстры стояли неподвижно на якорях и причальных бочках, создав наилучшие условия для прицеливания. Даже противоминные сетки не спустили: по закону нельзя топить суда в порту нейтральной страны.

В первую группу налетчиков вошло всего двадцать одномоторных С-22, но американским морякам показалось, что русских сотни. За считаные минуты бухта заполнилась громом торпедных взрывов, канонадой рвущихся погребов и частыми хлопками боеприпасов, рвущихся в горящей боеукладке башен малого калибра. Это был даже не ад. Библейская преисподняя – сущий курорт по сравнению с бухтой Цзяоджоу в страшную июльскую ночь.

Вторая волна торпедоносцев не увидела американскую эскадру! Водное пространство покрылось густейшим дымным облаком, из которого как грозовые отблески пробивались отсветы пожаров и взрывов. Где-то в черную гарь врезались клубы пара. То лопались машинные котлы кораблей, стоявших под парами.

Набрав дистанцию, дабы не случилось столкновений, «сикорские» нырнули в облако, удерживаясь немного выше топов мачт. Торпеды, пущенные наугад, все равно находили цели куда лучше, чем в открытом море по движущимся корпусам. Зенитная стрельба, и вначале неплотная, пропала совсем – артиллеристы не то что аэропланов, собственных стеньг не видели.

Торпедоносцы улетели, а в предрассветных сумерках началась вторая фаза трагедии: четыре линкора и отряд линейных крейсеров обрушили лаву огня из главного калибра по расположению американских дивизий.

Над Циндао метался разведчик, пытаясь корректировать стрельбу. Удавалось плохо – к дыму пожаров прибавились облака сухой пыли. С борта самолета едва проступали очертания бухты, в окутавшей ее мути мелькали яркие вспышки разрывов. В одном пилот и летнаб были солидарны: ни за какие жизненные блага они не согласились бы оказаться внизу.

Там действительно воцарился кошмар. Тяжелые корабельные фугасы, попадая в скопление солдат, порой уносили десятки жизней за раз. В считаные минуты восточный берег бухты стал похож на песочницу, которую расковырял лопатой сумасшедший исполинский ребенок. О каком-либо порядке уже не было речи. Люди метались среди взрывов, обезумевшие от ужаса и нестерпимого грохота. Кто-то прыгал в воронки в надежде укрыться, теряя сознание от пироксилиновой вони, кто-то молился, пытаясь словами, обращенными к Богу, перекричать творившийся вокруг кошмар. Стонали раненые; казалось, они беззвучно открывают рты, не в силах воплями заглушить гром разрывов. Оторванные головы и части тела, вывернутые внутренности, окровавленные ошметки устлали квадратные мили, адскими птицами летая в воздухе по воле ударных волн. Носились лошади, сорвавшиеся с коновязи, топтали людей и умирали вместе с ними – осколки фугасов легко находили их крупные тела.

Вдруг все стихло по воле невидимого дьявольского режиссера. На узкой полоске земли между бухтой и невысокими скалами, где полчаса назад ровно стояли ряды американских палаток и совершенно неаккуратно лачуги, изображавшие город Циндао, уцелевшие поднимались на ноги. На самом деле живых и не раненых осталось гораздо больше, пусть оглохших и деморализованных. Из-за разорванных барабанных перепонок они не услышали, а скорее ногами почувствовали нарастающее дрожание почвы.

Обойдя порт и скалы с севера по китайской территории, на разбитое побережье двинулись танки, растянувшись четырехкилометровым фронтом атаки. За ними – казаки.

Обычно бронетанковые части наступают в сопровождении пехоты. Нарушая множество правил, включая эти, Врангель велел пехоту не брать, забить боевое отделение вторым набором фугасно-осколочных выстрелов. К пулеметам патронов также не жалеть.

Когда ошалевшие солдаты поняли, что торпедирование флота и артобстрел были лишь цветочками, воли к сопротивлению не осталось практически ни у кого. Танковые снаряды и пулеметные очереди унесли неизмеримо больше жизней, а уже на первом километре гусеницы приобрели грязно-бордовый цвет, перемалывая пришельцев из-за океана. Забившихся в снарядные воронки достали казаки, не слезая с коней: взмах шашки – и готово.

У пожарищ Циндао русские развернулись, повторно прошли вдоль бухты. Уцелели лишь самые разумные американцы, бросившие оружие и разбежавшиеся по скалам. Танки двинулись к северному берегу.

Танковый комдив генерал Кутепов связался с командующим эскадрой:

«Первому Тчк Прогулку по берегу заканчиваем Тчк О состоянии кораблей противника доложить не могу Тчк Бухта затянута дымом Тчк Седьмой».

«Седьмому Тчк Заканчивайте и на исходную Тчк Первый».

Адмирал не торопился. Можно спокойно забрать с берега десант и обождать, когда дым над останками американских кораблей хоть немого рассеется. Тогда контрольный заход торпедоносцами – и домой. С победой!

Противоположное настроение царило в американском штабе экспедиционного корпуса на базе Оминато, что на севере Хонсю, спустя сутки после ухода русской эскадры от Циндао. Генерал МакГоверн получил донесение о составе потерь после боя на Шаньдунском полуострове. Нужно докладывать в Министерство обороны и президенту, тем более сведения туда уже просочились по линии МИД. Китайцы заявили протест в связи с тем, что по полуострову бродят многие тысячи оборванных американских солдат с оружием. И чего им не сидится на японской базе в Циндао?

Американский военачальник, сухощавый немолодой мужчина с грубым лицом кавалерийского рубаки, переложил бумажки в раздумьях, что делать в непростой ситуации. В каждом генерале, дослужившемся до столь высоких должностей, как МакГоверн, пропал великий писатель талантом не ниже Шекспира. Военная фортуна переменчива, поражения неизбежны, и чтобы они не прервали карьеру, требуется очень правильно о них сообщать вышесидящему руководству.

В литературной мастерской генерала сидели и вопросительно поглядывали на босса начальник штаба полковник Уильямс и начальник отдела майор Олбрайт. Как водится, генерал давал установку, майор писал, полковник корректировал. Командиров дивизий и эскадр МакГоверн в сие таинство не посвящал – пусть сами учатся писать.

– В результате артиллерийского обстрела уничтожено более десяти тысяч солдат и офицеров 6-го Аризонского…

– Отставить, майор. Донесение нельзя начинать с потерь. Сначала об успехах. Необходимо создать правильное настроение у читающего. Что у нас хорошего? Ну, хотя бы про торпедную атаку.

– О ней мы докладывали неделю назад, сэр, – осторожно вякнул начштаба, коротконогая мутная личность с нездоровым цветом лица.

– И что? Америка должна знать своих героев, с одного раза может забыть.

– Да, сэр. Пишу: в результате торпедной атаки подводных лодок с бортовыми номерами 23, 27 и 34 на русскую эскадру поврежден линейный крейсер «Михаил Романов» и потоплен легкий крейсер «Онега».

– Стоп! – вмешался полковник. – Поменяй местами – потоплен крейсер «Онега»… Какие трудные русские названия! И поврежден «Романов». Записал? Уничтожен – звучит весомо, а по поводу класса кораблей… Неужели вы думаете, майор, что господин Президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон полезет в справочник выяснять тоннаж русских посудин?

– Нет, сэр!

– Добавь «успешной», – прогундосил генерал. – В результате успешной торпедной… И так далее.

– Да, сэр. – Майор поставил закорючку. – Мы «двадцать седьмую» потеряли, сэр.

– Но тоннаж потопленного русского корабля больше, чем у нашей субмарины. Значит – успешной. Не перечьте мне, майор.

– Простите, сэр. Переходим к описанию боя в Циндао? В то же время в результате нападения на расположение 6-го Аризонского полка, 11-й сводной Мичиганской бригады…

– Отставить! Мне не нравятся подобные обороты – «в то же время», «однако», «несмотря». – Полковник повертел карандаш в руках, склонил голову и заглянул в черновик. – Министр обороны сразу раскусит: сейчас речь пойдет о неудаче. Ведь мы удержали Циндао? Никто не оспаривает. Противник убрался с поля боя? Несомненный успех. Пишите, Джек Лондон.

Напоминающей скорее лощеного отличника Вест-Поинта, нежели сочинителя «Белого клыка», майор старательно заскрипел пером.

– Самоотверженными усилиями 6-го Аризонского полка, 11-й сводной…

– Уже лучше, – оценил генерал. – Не забудьте добавить, что наши оборонялись от численно превосходящих сил противника. На это можно все списать.

– А потери? – уточнил писарь в офицерских погонах. – У нас огромные, у них – пшик.

– Но ведь и у них не обошлось. Аэроплан упал в бухту, сгоревший танк бросили.

– Так что писать, сэр? Равные потери?

– Ну нет! Зачем так прямолинейно? Нельзя врать, особенно если ложь проверяема. Вы только что подчеркнули, что у нас больше, у них меньше. То есть сопоставили. Потому пишите: в результате боя стороны понесли сопоставимые потери.

– …сопоставимые. Написал. А что касаемо флота? У них вообще никто не потонул.

– А тут, – весомо ввернул генерал, потирая героический сабельный шрам на лбу. – Тут мы напишем горькую правду. Она придаст искренности тексту. Мы понесли значительный урон.

Майор и полковник переглянулись. Не считая двух деревянных тральщиков да эсминца, эскадра в полном составе опустилась на дно бухты Цзяоджоу. Кстати, там мелко. Часть кораблей – как живые. Даже название можно прочесть на кусках бортов, торчащих из-под воды.

– Может, с «Потомака» воду откачают… – нерешительно протянул майор. – Тогда хотя бы не один эсминец выжил.

– Так или иначе, слово «значительный» слишком сильное, – отрезал Уильямс. – Лучше «существенный». Или даже «заметный».

Ну да. Осушить «Потомак», и ущерб можно вообще не замечать. Майор промолчал.

– Итак, Олбрайт, зачитайте весь текст. У меня скоро сеанс связи с президентом.

Майор приподнял исчерканный листик с победной реляцией: русских потопили, Циндао удержали, но под напором превосходящих сил понесли заметные сопоставимые потери.

– Годится! – У генерала даже настроение приподнялось от «очень скверного» до «умеренно паскудного». Но его тут же испортил японский заместитель министра обороны.

– Император желает знать ваши ближайшие планы, сэр генерал, – поклонился самурай.

– Самые решительные. Вместе с вами грузимся, объединяем отряды линейных кораблей и крейсеров. Потом берем Владивосток!

– Как вам угодно, МакГоверн-сан, – поклонился японский генерал. – Осмелюсь только заметить, что наши договоренности несколько другие. Вы обещали накопить армию в Циндао, высадить ее под Порт-Артуром, связать там русские силы. Мы обязались нейтрализовать корейского союзника России. А после вашего десанта на Владивосток совместно продвигаться в Маньчжурии. В Циндао боеспособных войск нет, корабли потоплены, грузовой тоннаж потерян. Русская эскадра в Пусане ориентирована против Оминато и на защиту Владивостока. Я очень сожалею, господин генерал. Боюсь, Император не прикажет начинать войну ни с Россией, ни с Кореей.

– Желтый бабуин! – просипел американец, едва сдерживаясь от того, чтобы не выстрелить через в дверь в спину самураю. – По нашим трупам вздумали в Россию забраться? Не выйдет!

Что именно может получиться после провала планов в Желтом море, генерал сказать не мог. Но и бесконечно сидеть на Хонсю нельзя.

– Уильямс, еще раз объясните, как азиатские дикари смогли расколотить нашу армию.

– Главным образом благодаря авианосным кораблям, сэр. Мы чувствовали себя там в безопасности, так как эскадра простреливала побережье, находясь в бухте как в укрытии. Подобная позиция всегда считалась неуязвимой. Они подошли ночью на расстояние действия аэропланов, осветили корабли и расстреляли их торпедами, потом также безнаказанно приблизили линкоры к порту и накрыли стоянки сухопутных сил.

– Так чего мы боимся? У нас в составе флота авианосец и матка гидропланов. Чем мы хуже? Обойдемся без японских мартышек. Готовьте план атаки на Владивосток.

Про себя генерал добавил – пока Министр обороны или президент не сняли меня с этого поста.

Повторное русское предложение заключить мир с подробным перечислением американских утрат в Шаньдунском сражении и пожеланием Америке больше не терять людей в ненужной обеим сторонам войне легло на стол Вильсону вместе с донесением МакГоверна про «успешные» действия и «сопоставимые» издержки. Пока Президент США усиленно соображал, к какой из двух крайностей ближе истина, а также консультировался с советниками, что делать с русскими и сладкоречивым генералом, на «Потомаке» действительно удалось откачать воду и поставить линейный крейсер на ровный киль.

Вместе с эсминцем сопровождения два корабля собрали на борт дополнительно около трех тысяч человек из других экипажей и остатков сухопутных частей. Остальные разбежались по Китаю в страхе приближаться к месту бойни, прямо-таки из мистического ужаса. Наметив маршрут до Йокогамы, корабли вышли из бухты, сразу же затонув на русской минной банке. Быть может, кто-то и спасся.