Текст книги "Ностальгия, или Необъявленный визит"

Глава 2

Трудно сегодня найти непосещаемые дебри здесь, в плотно населенном юге, но все же ищите, они пока, к счастью нашего поколения, сохранились. Оглянитесь внимательно, обнаружьте ту заветную даль, устремитесь к ней, и вы не разочаруетесь.

…Жесткая щетина терновника не позволяла срезать склон поляны, пришлось искать проход далеко в обход, минуя эту поляну и другую, соседнюю, где застыли в удушающем объятии паутины сеянцы молодых прошлогодних ясеньков, ждущих единственной возможности спасения из клейкого плена – прихода холодных северных ветров. Недолго осталось томиться им в этой жесткой кольчуге. Уснут они скоро, и вместе с пожухшей листвой первые же порывы свежего ветра унесут в неизвестность разорванные путы, поиграв ими некоторое время в назидание за насилие. Сжалившись, закидают палой листвой, чтобы весной вновь попытаться разбудить в паучьем коконе сострадание к слабому и беззащитному. А проснутся они в свободном обновленном просторе, продолжая борьбу за существование уже в новом качестве бойких лапчатых подростков, не допуская гениев зла к своей набирающей силу кроне. И так из года в год, все выше устремляясь в сказочную небесную синь, все больше становясь недосягаемыми для расставленной у их ног коварной сети мракобесия.

В жизни всего одушевленного эхом отражаются законы живой природы. Эта взаимосвязь, как кровная зависимость, сопутствует каждому до последнего толчка сердца. За непролазным засильем найдется заветный проход, иногда он единственный, тогда необходимо проявить находчивость, чтобы выявить его. Чаще – их больше, а нужный – только один. И все та же проницательность должна подсказать вам правильный ход, а здесь один шаг к мудрости. К сожалению, нужное дано не всякому! Залысина, открытая трем ветрам: южному – несущему слезы, северному – противопоставляющему горячему сердцу холодный рассудок, и восточному – таящему загадку, позволила обойти преграду и найти единственный, в данном случае самый короткий путь к недосягаемым первозданным красотам. Вперед, к заветной мечте, к ней стремился давно с бьющимся надеждой сердцем. Аллегории и иносказания, сколько помнит история, были и, наверное, останутся навсегда строгими – на первый взгляд, но добрыми – по сути нашими попутчиками.

Впереди открытая высота, дающая простор взору и энергии мысли. Высохшие коробочки мордовника посвистывали на восточном ветерке, собирая и отпуская паутинки набирающего силу бабьего лета. Под ногами пылила пересохшая супесь. Шелестела сгоревшая под яростным летним солнцем трава. Выйдя на пограничный, с потусторонним, склон, остановился. Впереди иной мир. Еще немного, и вот он – снизу, плывущий в пелене испарений, далекий мир, создающий ощущение сказочности. Тяжесть в ногах и скованность спины от перенесенной нагрузки ушли на второй план, открылось второе дыхание. Но где та поляна, с которой готова стартовать страждущая душа в другой – чистый мир далекого и недосягаемого? Тоскливой чередой неслись рядом с тобой облака, не даруя, а увлекая за собой последние капли влаги с иссыхающих листьев, без малейшего намека на послабления.

Решение созрело мгновенно, похожее на скоротечный авантюрный план: «Почему бы не пожить здесь, на пологом склоне горы, растворившись в небытии, став частичкой без претензий и философий?» На лесистой части склона оказалось достаточно сухого стройматериала. К середине дня вырос крепкий остов будущего шалаша, а к концу дня в пейзаж с огромным валуном на фоне дубка вписалась классическая деталь на одно ложеместо. Два литра воды да подсохший французский батон – вот и весь продуктовый арсенал. Сутки продержаться можно. Далеко внизу то прячась за скалу, то вновь появляясь в лучах закатного солнца, вьется спасительная трасса. Но это завтра, а сейчас – забыться на подстилке из первозданных ароматов леса до самого утра.

С наступлением темноты поляна ожила множеством пугающих шорохов. Живой мир природы пытался выяснить взаимосвязь нового образования со своими интересами. Еж, сунувший свой чувствительный нос под скат крыши; шакал, удивленный неслыханной дерзостью непонятного сооружения на пути его еженощного следования; филин, в недоуменном вращении головы пытающийся определить свое новое местоположение в связи с переменами; возня любопытных полевок, нашедших для себя надежное укрытие, – все ожило: заухало, зашуршало, заблестело – в поиске своего места в новизне, возникшей откуда ни возьмись. И так, в полудреме, забылся, не переставая слышать окружающий живой мир.

Внезапно наступила полнейшая тишина, словно резко закрыли дверь на улицу, где кипела жизнь. Так случается, когда что-то очень большое и страшное начинает довлеть над всем мелким, суетным. Так внезапно пропадает гвалт пернатых при появлении ястреба. Так от взмаха дирижерской палочки замирает в новом порыве взлета только что звучащий оркестр. Стало жутковато, но, проснувшись от тишины, боялся нарушить ее своим присутствием, пытаясь скрытным созерцанием выяснить причину. Странно, но даже недальновидный еж перестал фукать, почуяв что-то неладное.

В какие-то секунды, как сладкий сон перед пробуждением, промелькнули события прошлого, но ярче всех – грозовая ночь в далеком портовом городе Находка. Ощущения и глубина, оставившие отпечаток, как глубокий саднящий рубец от полученной когда-то раны. Задумался на мгновение: «А действительно ли жизнь промелькнула? Может быть, здесь уместно банальнее – прошла?» И тут же почувствовал прилив крови к лицу от мысли возмущения: она только и оставила саднящую в грозу рану – остального не было. Промелькнула, пронеслась стремительным метеором, каждодневно подпитываемая мощной энергией надежды и ожидания.

Повисла зловещая тишина. Я потерял ориентир во времени и не знал, сколько она длилась – мгновение или вечность. Вдруг ночь растворилась на глазах. В щели шалаша уперся луч света, осветив только мое обиталище, оставшись черной непробиваемой стеной мрака перед затихшим лесом. В луче смешными прыжками мелькали от шалаша полевки. Иному, скорее всего, сделалось бы страшно, но я столько раз проигрывал в голове подобную и даже более невероятную сказку, что лишь возбуждение радости заставило колотиться сердце. Я выполз из шалаша и, еще стоя на коленях, в радужном свечении увидел приближающуюся ко мне странную фигуру.

Соприкоснувшись с мистикой, я верил в витающее вокруг чудо. Мысли о потусторонней жизни становились реальной явью. Можно представить, насколько бы в сознании людей осветлилась неизбежная старость, уверуй они о другой возможной форме существования. Но коварен человек в своих худших проявлениях, тогда счастье одних перехлестнулось бы с диким несовершенством других. А посему все, о чем мы узнали по случаю, существует пока в немногочисленных опытных экземплярах.

Без страха, с отдающим в ушах сердцем, я стоял на коленях. На расстоянии шести-семи шагов от меня фигура остановилась. Я отчетливо видел легкую пелеринку комбинезона, не скрывающую от взора серебристо-голубоватое свечение плотно облегающего исподнего. С высоты среднего роста в упор на меня смотрела по-обезьяньи наивная мордочка с большими выразительными глазами кошки. Бросилось в глаза отсутствие почвы у нее под ногами. «Она»… нет, скорее – «оно» шло словно по натянутой прозрачной пленке, не касаясь земли. С огромной радостью я заметил: оно ускоренно дышит. Это выдавало в нем чувствительное существо.

За годы веры и ожидания в сознании появилось много всевозможной информации и о параллельных мирах, и об инопланетных существах. Исподволь информация о тайне вокруг нас укоренилась, видоизменяясь в моей голове. Я задал себе мысленный вопрос: «Кто это может быть?» Фигура издала непонятный звук, похожий на клекот птицы, и произнесла с расстановкой с трудом узнаваемое: «Я Сайрус, твой сын, папа». Прозвучавший в тишине голос не оставлял сомнения – она читает мысли, понимает и говорит.

– Не волнуйся. Вам это вредно, – продолжало существо, – на другом конце земли, за океаном, ты влюбился в мою маму. Я знаю, ты хорошо помнишь Аэлиту, на экране твоей памяти очень много информации об этом.

С каждой фразой существо выхолащивало свою речь. Я стал без усилия понимать его.

– Мы обладаем свойством определять только зарождающиеся мысли, – продолжало оно, – можешь не говорить – только думай, и я все озвучу. Мне долго было запрещено встречаться с тобой. До той поры, пока не стало закономерным мое поведение. Никто не мог распознать тоски, глодавшей мое сердце с самого совершеннолетия.

Я внутренне содрогнулся: существо говорило набором слов из моего лексикона.

– Да, да, я все перенимаю от тебя, – влет парировало существо мои мысли. – Теперь я знаю – это зов крови. Ты сейчас думаешь, как же я нашел тебя на таком огромном пространстве, да еще среди деревьев, в безлюдном месте? Нет, не я управлял тобой силой своего совершенства. Ты пришел сюда сам, влекомый мыслью о неотвратном. Каюсь – мысль о ночевке здесь, в диких дебрях природы, моя. Здесь мы можем легко пообщаться без страха быть обнаруженными. А нашел я тебя по чипу, который оставила моя мама у тебя на спине в виде родимого пятнышка. Их у тебя много по всей спине, поэтому особого труда это не составляло. Пошли со мной. Недалеко отсюда наш опорный пункт, дежурит мой друг – все останется в тайне. Ты хочешь говорить? Тебе так привычнее? Хорошо, давай общаться как хочешь ты, как принято на Земле.

Я пошел за ним над землей, как по натянутой пленке, не касаясь неровностей, к предмету, излучающему пучок света. Если бы вам пришлось шагнуть в солнечный диск, что бы открылось вашему взору? Так и я, не видя вокруг ничего, следом за Сайрусом непонятным для меня образом окунулся в вакуум небольшой кабины, светящейся мириадами точек. Я плюхнулся на указанное мне место, но толчка под собой не почувствовал. В следующее мгновение сковало щупальцами грудь, а в горле застрял неприятный комок.

– Мы летим, – блеснул кошачьими глазами Сайрус.

Меня сжало тисками – сквозь легкую тошноту поплыла картина давней встречи. Вспомнились ее слова: «Я понесу в себе твою маленькую частицу». «Неужели это правда и Сайрус мой сын? Он смотрит перед собой, значит, он не читает моих сомнений». Ночь под ногами сменилась объемным светом, неприятные ощущения пропали. «Мы движемся на восток», – подумал я. Сайрус мельком взглянул на меня – я поспешил спрятать мысли-сомнения.

– Вот мы и на месте.

Стремительно растягивался под ногами материк, оставляя посередине водораздел. Еще немного – и мы мягко вошли в темноту.

«Сколько времени занял подобный перелет?» – подумал я, а Сайрус ответил:

– Десять минут в земном измерении.

Сайрус провел несколько манипуляций пальцами, и мы вышли в большее пространство. Множественные диоды, скользящие зеркальные поверхности, и ни души.

– У меня ощущение, что мы на дне океана, – заключил я вслух.

– Не зря тебя выбрала моя мама. У тебя природная проницательность. Над нами столб океанской воды в десять километров.

Пока мы скользили по зеркальной поверхности, где временами Сайрус останавливался, проводя манипуляции пальцами, я осмелился спросить у него:

– Что же тебе досталось от меня? Ты это знаешь?

– Конечно. Твоя эмоциональность, твоя способность нестандартно мыслить и твое сердце – лирика мечтателя, – ответил он не задумываясь. – Мне стало невыносимо на нашей планете. Я сделал все, чтобы отправиться на Землю. В моем сердце нет места нашим женщинам. Мне нравится природа Земли, контрасты ее атмосферы. Тогда как мои сверстники совершенно равнодушны к вашим высоким заснеженным вершинам, ниспадающим гигантским водопадам. В первый раз я даже проявил шалость: в образе человека, и это нам доступно, слетел в Ниагарском потоке в пустой бочке. Мне нужно то, к чему абсолютно равнодушны другие.

– Куда мы?.. – хотел спросить я, как он закончил:

– Нам доступен полет вашей мысли, иногда он у вас мгновенный. Мы двигаемся в аппаратную, откуда свяжемся с мамой. Ты ведь этого хотел? Не мучь себя – она будет в том же обличье, что много лет назад, когда вы расстались.

Мы вошли в яркое помещение. Над головой плыла расцвеченная нежными тонами сфера. Она напоминала утренний рассвет высоко в горах, где бирюзовый небосклон вот-вот брызнет малиновыми лучами восходящего солнца.

– Общайтесь, я выйду.

Пронзительная светящаяся точка вспыхнула на сфере плывущим экраном. Я увидел ее склоненной надо мной, спящим в позе витрувианского человека.

– Так все заканчивалось, помнишь?! Мне все эти годы не хватало тебя. Кроме тебя у меня не было мужчин. И ты, я догадываюсь, тоже одинок в своих поисках.

На экране-сфере плыло сосредоточенное лицо приятной мне женщины из прошлого.

– Аэлита, ты не могла меня потерять, выбрав из миллионов других. Я люблю тебя и не забуду никогда!..

– Не литератор и не рецензент, но не ошибусь: по элементу объемности, множеству действующих лиц и судеб мне поведан целостный роман. Много мистики… Я читал в твоих глазах правду. Это не мистификация.

Мой друг, ходячий рентген и психолог, встал в торжественную позу, понимая, что я закончил, задумался на несколько мгновений и заключил:

– По художественной ценности материал бесценен. Мне, психологу, добротная пища для диссертации. Насколько книга станет интересна обывателю, а тем более рожденному далеко не в самое благодатное время?.. Хотя чистая мораль, она ведь всегда образец для подражания?! Человек живет по своему разумению, и это верно, чаще не напрягаясь анализом действий – так проще. И все же разум в большей части бытия преобладает. Знаниями полнится голова, и чем ощутимее преобладание разума в нашей повседневности, тем меньше мировых бедствий. Свое резюме психолога я тебе оставлю, боюсь, выглядеть оно будет несколько предвзято. Постараюсь! Полного отсутствия личностного интереса не обещаю.

Пусть и читатель на предложенный материал даст свое умозаключение, основываясь на личном опыте, природном такте и, конечно же, степени своей образованности.

Геленджик.

Конец марта 2021 года. Близится окончание надоевшей пандемии. Температура воздуха +2, что для этих мест аномально. Цветут кизил и алыча. Есть ощущение: именно эта, грядущая весна разрушит все накопившиеся моральные преграды.