Текст книги "Ностальгия, или Необъявленный визит"

Часть 12. Необъявленный визит

Глава 1. Полпред вселенной

Усиливающийся юго-западный ветер безжалостно рвал в порывах молодую листву, и торжественный стол после его очередного броска покрывался лепестками отцветающей сирени. Но всеобщее веселье, возвышенные импровизации тостов были безнадежно заражены духом оптимизма и доброжелательства. Редкая еще крона старой черешни отпечаталась призрачной сеткой на съестной роскоши свадебного стола. Наступило то благодатное время, когда и не очень состоятельные могли выложиться, создавая иллюзию изобилия. В умах сидящих за столом, в подавляющем большинстве молодых людей, расцветилось в красках близкого лета их будущее. В этот день особенно для каждого из них обозначились их светлые надежды. С нависающего неподалеку горного массива порыв ветра донес тонкий медвяный запах цветущего окрест боярышника. Грудь наполнялась удвоенной радостью, хотя и преобладание пока не проявилось явно, и благодатные дни осени еще так далеки.

Жених – в сером костюме с белой свадебной символикой в петлице лацкана модного пиджака. Невеста – сама словно обильноцветущий молодой куст медоноса, готовая воспарить на крыльях своего невесомого счастья. Высокая стройная фигура, умный взгляд, одухотворенное лицо, не первая юность мало что говорят обывателю, пришедшему зарядиться чужой энергией и насытиться по случаю. Они мало что говорят и доморощенному толкователю чужих судеб, они совершенно ничего не скажут даже дотошному наблюдателю с претензией на проницательность.

Жених прост – весь на виду своей наигранной бесшабашностью. Сосредоточенные мгновениями глаза на полнеющем лице, выдают в нем человека, озадаченного сокровенными мыслями. Может быть, это обрывки неприятных воспоминаний, а возможно, дерзкие, далеко идущие планы? Не исключена и текущая действительность, связанная с желанием уединиться, чтобы обласкать с ног до головы желанное, ставшее твоей неотъемлемой частью тело. Глаза ее, вопреки, не сосредоточены влюбленно на нем. Глаза ее в поиске – они сосредоточены на событии. Скорее, именно этим она и счастлива.

Зазвучавшие призывы заставили обоих встать. Она, шаля, прикрылась шлейфом фаты и прикусила ему мочку уха, чем высекла в его взгляде злую искру негодования. И только тут ее впервые осенило: ведь так и придется жить постную жизнь по установившимся сотнями лет строгим канонам брака, а ее возвышенная особенность отсортирована небом лишь для того, чтобы сохранить видовое совершенство популяции, совсем как в обезьяньем питомнике. И в ее доверчивых серо-зеленых глазах мгновенно воспламенилась брошенная им искра негодования. Сорвавшись с места, она выбежала в сторону хозяйственного двора и забилась там, на задворках, в простенок.

– Бес выходит, – просвистела умудренная пожилая соседка на ухо тихой свекрови.

– Да, да, молодая еще, перегорит, – закивала та в ответ. Жених поднялся, вышел за калитку и закурил. Невеста подняла глаза – в просвете между постройками блеснуло солнце… и вдруг потускнело, закрывшись неведомо откуда набежавшей тучкой. Остыв, вышла из укрытия и посмотрела вверх. Гонимые ветром, по ясному небу неслись похожие на клочки ваты разрозненные облака. В солнечных бликах, щурясь, она попыталась разглядеть предмет своей затаенной тоски, но ничего, кроме бегущих облаков да парящего высоко-высоко в бирюзовой бездне ястреба, она не обнаружила. Из-за угла дома показалась знакомая сутуловатая фигура. По плохо ухоженному палисаднику он приближался к ней – медленно и бесстрастно. Но когда подошел ближе, с несвойственной для него резвостью обнял ее: мокрые полные губы заелозили по шее и впились в рот, как вантуз в раковину. От утробного запаха табака ее затошнило, она вывернулась, подставив навстречу ласкам область уха, но и на таком удалении остро чувствовался смешанный с перегаром мерзкий запах курева.

Глава 2

До приезда сюда она жила в одной из бывших пятнадцати республик. Ее воспитали с завышенной самооценкой. Учеба давалась легко, и золотая медаль по окончании школы ни для кого в их поселке не стала неожиданностью. А вот аристократический налет во внешности и манерах перешел к ней по наследству от матери, а той – от ее матери. Не видела она достойных себе вокруг. Повзрослевшие подруги стали общаться с мальчиками. Если на школьном поприще она еще была востребована, то после окончания школы ее стали сторониться откровенно, что ее ничуть не трогало. Были в ее окружении авантюрные ребята, попытавшиеся приблизиться к ней, но она их попросту отшивала, ибо ни один из них не подходил под ее высокую мерку. Как же – она и не в самое престижное?!

В первый год покорить вершину ей не удалось – в МГИМО она не прошла. На фоне лощеной московской абитуры ее самооценка несколько принизилась. Вернулась домой с мыслями быть там, где она лучшая. Все так же оставалась одна, стала потихоньку готовиться к поступлению в региональный университет. Время коротала за книгами, работая в библиотеке. Если сказать «часто» – мы будем не точны: она выезжала на природу регулярно и всегда в одиночестве. Она не любила бывать там, где наследил своей деятельностью человек, и чаще забиралась в такие дикие уголки природы – иногда самой становилось жутковато при определенных мыслях, но все пока заканчивалось благополучно, и маршруты все больше ужесточались дикостью. Она заболела манией. Многие видели ее с рюкзаком за плечами – в поселке все на виду. Злые языки стали приписывать ей невероятные «заслуги», но она всегда возвращалась с подобревшими, горящими от счастья глазами, много общалась с детьми, и от нее отстали, перестав замечать отличные от общепринятых особенности.

Стало обыденностью, когда она в субботу, спозаранок, шла с поклажей за спиной в сторону покрытых лесом синеющих вдали холмов. В тот раз она несколько изменила свои планы: ее путь пролегал по угодьям, облюбованным горожанами как место для отдыха в пиковые фазы лета и зимы. В межсезонье здесь всегда пустынно, настолько, что откровенно рыскали шакалы в поисках остатков былой роскоши. Обнаглевшие твари стояли и таращились в пределах метания камня. Один из них вместо страха привел ее в восторг – он сиганул от нее буквально в пяти метрах с фольговой тарелочкой в зубах. Даже в неудобьях, на крутых тропах оставались следы деятельности человека, что ее сильно удручало. Зимой, еще школьницей, ей доводилось бывать в этих местах – в другое время никогда. Начало ноября – полное безлюдье, природа замерла перед новым рубежом, давая очередную возможность всему живому сосредоточиться на последних приготовлениях. Воздух отдавал грибницей, был прозрачен и чист, как у поэта, летающая паутина перекрестьем прочертила лицо – все только умиляло. Она резала склон по краю огромной поляны, сохраняя высоту – дальше начинался лес, покрывший всю вершину горы огромными буками. Не хотелось до последнего углубляться под их сумрачную сень, в стыль самого сердца осени. Она наметила сегодня покорение этой высоты. Перед последним этапом она остановилась, скинула рюкзак, присела и прикрыла глаза: «Какое блаженство дышать и жить на такой высоте, над старым выдыхающимся миром, в тиши и забвении, очищая себя от скверны цивилизации!» Надо двигаться дальше, но внезапно появившийся предмет на склоне поляны чуть поодаль, метрах в ста пятидесяти от нее, привлек ее внимание.

Серебристый матовый диск завис на высоте метра от земли. Сердце тревожно затолкалось в груди, предчувствуя неладное. Заметив внимание к себе, диск взмыл вверх и, суетливо мелькая, подобно цветочной мухе над тычинками цветущего растения, приблизился к ней на расстояние около пятидесяти метров, почти коснувшись земли. Туманный след обозначил спиральную траекторию, и за своей спиной она вдруг почувствовала чье-то присутствие. Она ждала этого момента всю сознательную жизнь, исподволь готовилась к нему в своих воздушных фантазиях. В какую форму будет облечено это необыкновенное «что-то», ей даже не снилось. Видения наяву представлялись персонажами известных лирических сказок: «Барк из туманной дали океанского простора под алыми парусами, воздушный шар, спустившийся из необозримых небесных глубин, – только не это, вполне земное чудо». Сердце напомнило о себе, когда мужской голос окликнул ее сзади по имени.

Глава 3

…Потыкавшись безвольно в шероховатость сережки, он силой привлек ее в простенок пристроек, пал ниц, забравшись с головой в дурманящий сумрак ее подола. Она ощутила влажное прикосновение губ к нежным местам ее ног. Скверный запах больше не раздражал – она стояла, замерев, сравнивая прошлые ощущения: «Нет, нет и нет – далеки, но по сути идентичны…»

Дальше сценарий изменился до крайности: он уперся головой в ее пояс, приподняв платье до естественных упоров, пощекотал дыханием наметившийся животик, прижимая к себе за мягкие места обеими ладонями. Приглушенный его стон захлебнулся в самом низу живота. Он выпростался из-под парашюта подола мокрый, с одичавшим взглядом, попросил прощения и понуро поплелся по неухоженному палисаднику в сторону, откуда недавно появился. До нее донеслись приветственные здравицы. Одернув платье и подобрав подол, она обогнула дом, появившись взору гостей с другой стороны, совершенно не осмысливая, к чему эта конспирация, но тем не менее у нее это получилось. Приход ее дал новый повод, и она, не дыша, ловила его мокрые губы на своих губах. До судороги хотелось утереться, но тогда мог дать трещину ее последний шанс убежать от прошлого, и она, сжавшись в комок нервов, терпела снова и снова. Приближался ночной кошмар. Вопреки ожиданию, муж уснул, едва коснувшись подушки, приняв напоследок, вечером, изрядную дозу спиртного. Сон не шел: бок горел жаром постороннего тела. Громкое его сопенье открытым ртом заставило отвернуться к стене. Под утро она забылась в душном тревожном сне. Пришла в себя от навалившейся тяжести. Тяжелым срывающимся шепотом он звал ее в действительность. Горячими руками он ограбастал ее груди, подобно тесту, пытаясь поменять их местами. Она замерла, не отвечая, но и не сопротивляясь, силой своей воли пытаясь найти в его ласках положительные для себя моменты. Когда он коснулся ног, согревая своим жарким дыханием интимные места, повторение ощущения ее первой неземной близости, усиленное длительным воздержанием, разбудило в ней ответные действия. В соседней, разделенной только занавеской комнате, покашливанием дали понять: все слишком сумбурно, но остановить их уже ничто не могло. Сила природы взяла свое. Пройти повторно один и тот же путь гораздо легче – рытвины и преграды не становятся большой неожиданностью, преодоление происходит без неоправданных травм. В соседней комнате завозились, дверь скрипнула, и они остались одни. Но накал спал. Он лежал рядом на боку, усмиряя дыхание, а у нее наступило состояние полного безразличия. Не появилось, как в первый раз, ощущения благодарности с переполненной чашей счастья, с желанием страстного ответного посыла.

Глава 4

– Таня, Танечка, Танюша – колокольчик полевой, – с чувством произнес незнакомец, подошел к ней очень близко, обнял за плечи и коснулся своей русой кудрявой головой ее плеча. Щекочущие завитки мягких волос коснулись ее лица, она задохнулась ароматом цветущего луга. Его аристократическая небрежность бросилась ей в глаза мгновенно: это он – плод ее грез, плод ее высоких фантазий. Но откуда она знает его? Ба, да это Сергей Есенин, собственной персоной! Вот чего жаждала и ждала ее возвышенная требовательная суть! Она потеряла самообладание, ноги стали слабеть, в голове и груди разыгралась сумасшедшая буря.

Он сразу почувствовал ее состояние и без слов поддержал. Расстегнутый манжет его малиновой рубашки остановившимся маятником повис перед ее лицом. Он замер, обняв ее голову, давая время сосредоточиться. И действительно, оцепенение и слабость постепенно прошли. Он стал перед ней на колени – в небесно-голубых озорных глазах утонула смешинка.

– Кто ты? – испугавшись своего треснувшего голоса, спросила она.

– Полпред вселенной, – ответил он не сразу, и еще одна смешинка спряталась в ямочках на его щеках, – с созвездия Кассиопеи.

Она восприняла это невероятное представление спокойно – внутренне она к этому была готова давно. Убежденность в своей высокой принадлежности созрела в ней еще в ту пору, когда она начала слышать голоса природы. Он пригласил ее жестом рядом с собой. На воздушном покрывале, обсыпанная звездочками его поцелуев, более не владея собой, она отдалась ему, став единым с ним целым.

…Пропал он так же, как и появился, оставив туманный след в застывшем воздухе поздней осени. Придя в себя на поляне, недалеко от непокоренной вершины, на границе векового букового леса, она глубоко вздохнула и поняла: ей теперь никогда не достичь вершины своего совершенства.

Часть 12. Ностальгия

Глава 1

Небывалый случай произошел со мной этим буйным на аномалии летом 19… года. Ранним утром, еще роса обильно мочила ноги, я приближался к седловине перевала, слегка забирая влево, дабы уменьшить крутизну подъема. В эту пору на такой высоте хочется дышать и жить вдвойне. Каждый куст и даже чахлая, чудом выжившая этой суровой зимой прошлогодняя поросль можжевельника таили в себе незатейливого певуна – трели раздавались то тут, то там, обрываясь при приближении и усиливаясь сзади. Огромное чувство объемности и значительности переполняло меня. Хотелось вобрать больше воздуха, пропитанного густым ароматом чабреца, и взлететь, и примерить себя к седловине, летящей выше – ближе к облакам.

Подъем затруднился вспаханной террасой с едва пробившимися сосенками. Вывернутые валуны то тут, то там преграждали мой путь. Пришлось карабкаться круче, дыхание сбилось, и я остановился. Было такое ощущение, что не облака несутся в необъятную даль, а голова, сорвавшись с плеч, вращается со вселенной. Идти дальше? Впереди несколько расщелин – между острых глыб можно просочиться. Делаю первый шаг, и… как раз туда же устремляется жутких размеров чудовище, вырвавшись, очевидно, из хитросплетений приземистого терновника и засеменившейся уже травы. Чудовище – огромный гад – едва протиснулось, оставив клочки своей лакированной медно-желтой кожи на острых краях расщелины. Сердце от неожиданности вздулось в груди и беспорядочно зашумело в ушах. Отдышавшись, невольно несколько меняю маршрут, начиная двигаться назад и влево.

Детство мое проходило в субтропиках, и экзотика в виде разного рода пресмыкающихся для меня не в новинку, но чувство скованности и мышечной слабости, как у пережившего сильный стресс, не проходило, а накапливалось и возрастало. Как-то изнутри начали дрожать руки, затем живот. Вспомнилась школьная выходка, когда, подражая Тарзану, сиганул с большой высоты на ковер из лиан и ежевики – ощущение осталось на всю жизнь – оно было очень схожим. Вас когда-нибудь сковывал страх? До потери контроля над своими действиями?! Ощущение не из приятных!

Где-то недалеко, вверху, затянул жаворонок, и даже в этой знакомой, родной песне слышались тоска и что-то недосказанное. И опять школа, когда у Вали Савченко умерла мама, а мы всем классом ходили ее поддержать – то же дикое чувство бессилия, безысходности… Продравшись между валунами, оказался террасой выше. Вывернутый местами дерн пестрил многочисленными россыпями гумуса, кое-где облюбованного крупными, звериного вида муравьями. Некоторые «монстры» успели забраться под одежду и ожесточенно жалили, распространяя едкий запах муравьиного яда. Отбиваясь от них, угодил в клейкую жесткую паутину. На фоне этих мелких неприятностей как-то забылся и продолжал набирать высоту. Дул легкий восточный ветерок – предвестник в этих местах ясной погоды, да и обилие росы говорило об этом. Сеянцев сосенок больше не встречалось, и я двинулся быстрее. Террасы закончились – идти стало приятнее. Дерн с будылками созревающего шалфея, островки веселой материнки, парящий в восходящих потоках воздуха жаворонок, скользящие над седловиной перистые облака вернули меня к знакомой действительности. Очень захотелось отобрать у кого-то этот неповторимый целебный аромат, и я задышал глубже, до головокружения.

Забегая вперед, хочу сказать: только прошлое может распознать суть настоящего. Все произошедшее со мной затем перевернуло мои представления о мироздании в целом, и все знания, полученные доселе, казались более чем нелепыми. Во всей моей сути всегда было больше места для восторга и тревоги, нежели для потребительской сущности. Вот и теперь я хочу не просто быть, а знать более, чем всякий другой. Не просто мять красоту альпийского луга, а, оставив росистый след полегшего разноцветья, быть уверенным – это был единственный путь в мир неизведанного.

Горбинка склона постепенно переходит к седловине, такой уютной издалека, с южной стороны, и такой крутой и обрывистой с северо-восточной. Восседать на ней все равно что на раскроенной тобой лошадке из папье-маше в далеком детстве. Здесь чувствуются запахи сырого леса и резкий запах личинки жука-хрущака, издающей вонь при невольном касании с ней. Выбираю путь на восток – навстречу ветру. Иногда воздух заметно увлажняется – это облака плывут сквозь меня, они несут в себе ароматы далекого пролива Босфор…

Словно зеркальным зайчиком резануло по глазам – раз, другой – сильнее… И внезапно все вокруг заблестело мириадами радуг в капельках росы – это мощно и властно вставало светило. В миг ослепления что-то просвистело надо мной – огненный нимб зловеще завис над головой. В первое мгновение озарения я принял явление за состояние зрительной галлюцинации, но солнце поднималось выше, а огненный ореол стоял неподвижно, заняв полнеба. Мгновением появился нудящий зуммер – меня начал обвивать медузообразный смерч, впрочем, совсем не касаясь. Обвивая, он дышал теплом, как при открытом капоте от горячего двигателя, при заунывном «у-у-у-у». Мгновенно проявилось пережитое недавно состояние мышечной скованности, а в голове не страх, нет, а какая-то абсурдная несовместимость… Росистое, прекрасное до умопомрачения утро, и это необъяснимое «что-то»… Неужели конец?!

А дальше меня потянуло вверх, как по спирали, не беспорядочно – медленно, плавно, и сопротивляться этому было невозможно. Скованность, внутренний озноб и идущая от солнечного сплетения тошнота убивали волю. Мне казалось: движение или, скорее, восхождение в безвоздушном пространстве продолжается бесконечно долго. Потом меня сгруппировало, как при прыжке в воду, а неуправляемое тело ускорилось и так же, головой, плюхнулось на необъятных размеров облако-покрывало. Внезапно пропал зуммер – стало тихо, лишь в ушах отчетливый шум выталкиваемой сердцем крови. В экстремальных ситуациях природная горячность добавляет адреналина в кровь, а тут совершенный покой и полный комфорт. Если «конец» имеет такое приятное «начало»: «Я думаю, вечно, ребята, живем! Не больничным от вас ухожу я, друзья, коридором – ухожу я, товарищи, сказочным Млечным Путем!»

Сколько так пролежал, сказать затрудняюсь – это и мгновение, и вечность. Сфера раскинувшимся куполом над головой приобрела оттенки невероятной красоты восходного небосвода. Она не виделась остановившейся картиной – она была жива. Легкие, едва уловимые волны колыхались под дуновением ветерка. Не вспомню, о чем я подумал, рассеяв свой взгляд, но на сфере, как на экране, замелькало, и я ошалел: передо мной мои материализованные мысли. Не знаю почему, но вспомнились мне берег моря, здание и КПП у входа в мореходку, где я когда-то учился. И вот оно – настолько реально, что захотелось сиюминутно впрыгнуть туда. Замечу – видение было, но шума прибоя нет. Стоило мне об этом подумать, как картина озвучилась: зашумели волны, и хриплый, усиленный громкоговорителем голос отчетливо произнес: «Курсанту ЗБ СМО Мерзлову прибыть на военный цикл». Я даже непринужденно потрогал свою начавшую сдавать мышечную массу: «Нет, не помолодел – я здесь и сейчас, это лишь видео из прошлого?! Эх, двум смертям не бывать!»

Захотелось поупражняться: вот я с отцом на грузовой машине, он брал меня часто с собой в недлительные поездки за материально-техническим снабжением, даже запах его летной куртки, смеси кожи и ГСМ, всплыл отчетливо. Вот – более поздний пейзаж: я у него, уже на гражданке, в отпуске, на Буковине, у озера под Берхометом, позирую шутовски перед Шуркиным «ФЭДом». И эротика, скорее пора первой влюбленности: неумелые поцелуи, самозабвенные ласки без устали до самого утра. И, конечно, первая близость с женщиной. Со мной это случилось очень поэтично, под цветущей вишней в саду, эта женщина мне очень нравилась. В жизни все произошло искрометно быстро – на экране-сфере так же. Еще очень долго примерял знакомых женщин под первый урок.

Вдруг – щелк, словно разряд электричества, – изображение исчезло, даже усилием воли я ничего сделать не мог. Появился музыкальный фон: легкий, объемный звук – он не давил, не мешал, это был звук зарождающегося дня – то, что я чувствовал и слышал в наиболее яркие дни своей долгой интересной жизни. Как в противопоставление замерцала пронзительно-ослепительная точка на всей этой огромной плывущей сфере, возник звук, казалось, от основания этой точки, с резким возрастанием от минимального… И передо мной на кончике хвоста встал тот самый гад, который недавно шмыгнул от меня в расщелину, разодрав кожу. Он начал на моих глазах разворачиваться, будто его полоснули острым клинком наотмашь сверху донизу. Шкура скручивалась, сворачиваясь за его спиной. Силуэт засветился иссиня-голубым, приобретая формы оголенного женского тела. В томной стыдобе, полусогнув колено одной ножки, он пытался закрыть руками большие красивые груди, дрожжевым тестом протискивающиеся по сторонам скрещенных рук. Слегка полнеющему животу придавали колорит круглые, переходящие в припухшие в месте касания коленки – вся она была такая до боли знакомая и желанная, что образ «гада» мгновением растворился бесследно.

Она повернула ко мне до сих пор неестественно отвернутую голову… Я узнал ее – сердце заколотилось безумно быстро, взахлеб. С осторожностью приблизившись ко мне, она опустилась рядом, обвив мою шею, коснувшись мягкими теплыми пальцами своей ласковой руки. Все было именно так, как тогда, под цветущей вишней. Молодой пыл не позволяет нам, впитывая, смаковать, мы спешим в неведомое «никуда», и только более зрелыми ценим драгоценные капли этого жизненного нектара…

И я был с ней еще раз через десятки лет безвременья. Я целовал ее от кончика по-младенчески пухленькой пятки до вожделенных обводов гениталий; от бугорков каждого позвонка ее шелковистой спинки до сосочков-шариков большой, разметанной по сторонам горячей груди; от подрагивающих папирусных век до смешных вихорков у корней спутавшихся белокурых волос. Я долго не мог понять, что терзало все эти годы мой воспаленный мозг?! Я это осознал: конечно, неповторимость ощущения. Я и тогда целовал ее удивительной нежности шейку – она одна могла так вздрагивать при каждом прикосновении губ, издавая легкий отрешенный стон. Я растворился в ней и с ней!..

Было росистое утро, дул легкий восточный ветерок. Из ущелья наносило смрадный запах потревоженной кем-то личинки жука-хрущака. А я, опустошенный, сидел на краю обрыва, а невдалеке на одиноком колючем стержне мордовника полоскался на освежающем восточном сквознячке оранжево-красный обрывок кожи пресмыкающегося. Подойдя ближе, я снял его нежно с колючки и зашагал прочь, чтобы прийти сюда опять и улететь навсегда в то неведомое далеко…

Мой друг блаженно улыбался, полуприкрыв глаза.

– Знаешь, случаются мгновения, – с неохотой выдавил он из себя, – когда утром не в силах встать с постели – пытаешься досмотреть прекрасный сон. Я отрешился и был рядом с тобой – мне не хочется двигаться. Как любовник, чувствующий близость ожидающего тебя вожделения, желаю следующей серии. Скажу тебе о своем созревшем решении: я обязательно поднимусь на тот благодатный Перевал. Мне захотелось своими глазами увидеть необыкновенный рассвет и улететь в то неведомое далеко.