Текст книги "Азарт простаков"

О секретаршах

Секретарш у Влекомова за тридцать лет начальствования было всего три. Точнее – три с половиной. Половинка – это Анечка, работавшая их общим с начальником отделения Фроловым секретарём в бытность Влекомова его заместителем по научной работе.

А первая секретарша, Галина, досталась ему по наследству вместе с кабинетом от начальника отдела, ушедшего с повышением в другую организацию.

Этакая говорливая кубышка.

Муж, которого, по её словам, она вывела в люди, работал инструктором Ленинградского обкома партии. Из коих вскоре скаканул прямо в кресло генерального директора крупного оборонного объединения. После чего Галина быстренько уволилась «вести дом».

А через пару лет внезапно позвонила Влекомову на дом:

– Женя, ты ведь защитился?

– Было дело! – Влекомов не мог сообразить, что её интересует.

– А не знаешь, если защита не прошла, через какой срок можно повторно защищаться?

– Не знаю, вроде через год. Ты что, диссертацию по кухонной тематике состряпала?

– Нет – мой тут в Военмехе диссертацию провалил. Снова надо защищаться.

– А когда он успел её написать? – удивился Влекомов. Он вспомнил, что ректором Военмеха был руководитель его дипломного проекта Евгений Васильевич Кульков, одноногий инвалид Отечественной войны, очень симпатичный человек. – Там ректором Кульков, да?

– Нет, теперь Попов, бывший секретарь горкома! Он моего хорошо знает! – похвасталась Галина. – Но вот учёный совет заупрямился!

«Ещё бы! – подумал Влекомов. – Кандидат в кандидаты, не имеющий никакого опыта научной работы и прыгнувший со стула инструктора обкома в кресло генерального директора, через год представляет на защиту кандидатскую диссертацию – тут не только учёному совету, ежу ясно, чьих рук дело. Не его собственных. Молодцы военмеховцы!»

А ведь защитился через годик генеральный инструктор! Но об этом эпохальном событии Влекомов узнал не от бывшей своей секретарши, а от Фролова. Тесен мир! Фролов хорошо знал мужа Галины. Из первых рук сведения.

Да, провалил учёный совет Военмеха товарища Соловья. Но товарищ по монолитным партийным рядам Попов, сместивший с должности ректора Кулькова, воспринял провал Соловья как антипартийный мятеж. Вызывал по одному членов учёного совета и обрабатывал с умением и тщательностью опытного партийного кадровика.

Интеллигенция дала течь.

В былые бремена интеллигенция считалась прослойкой. Это нынче она может считаться прокладкой.

А муж Галины проделал ещё один (а может, и не один) фокус.

Секретарём парткома у него в объединении избрали инженера, прошедшего все ступени карьерной лестницы от молодого специалиста до начальника отдела на одном предприятии. И в парткоме он дела повёл компетентно, уверенно.

Соловей вскоре почувствовал угрозу. Он так и оставался пришлым назначенцем, а этот – свой среди своих. Задумался Соловей. И придумал, разбойник!

Были у него свои люди, в парткоме тоже. Снабдил деньгами, дал указания. Пригласили они секретаря в ресторанчик скромно отметить небольшое производственное достижение.

Поздно вечером доложили Соловью:

– Исполнено!

Утром он звонит в райком:

– ЧП! Мой секретарь парткома напился, в вытрезвитель попал!

Таким вот способом избавился от конкурента. Стал жить-поживать, добра наживать.

А вторую секретаршу, Валентину, Влекомов изгнал во гневе. Состояла она при нём лет семь. Работница – так себе. Но со временем, видимо, стала чувствовать себя незаменимой, норов откуда-то взялся.

Однажды подготовил проект приказа генерального директора, дал ей черновик напечатать.

– Вы бы сначала согласовали с директором. А то появятся правки – мне перепечатывать!

– Печатайте! – приказал он. Рукописные черновики руководству представлять неприлично.

Через день действительно вручил ей отпечатанное с правками генерального – она взвилась:

– Не буду печатать! Я вам говорила – надо сначала согласовать!

– Вон отсюда! – рявкнул Влекомов, проглотив комок мата.

Заявления по собственному желанию от неё он не дождался – всё так же ходила на работу, хотя он её полностью игнорировал. И размышлял: как убрать наглую Валентину и кем её заменить.

Через неделю сообразил. Направился в имевшуюся тогда в отделе оптическую лабораторию, уже недогруженную в период начавшейся перестройки.

Подошел к Наденьке, спешно принявшейся изображать деловую озабоченность:

– Вы чем сейчас заняты?

– Вот спецификацию на диапроектор пишу! – захлопала она синими глазками белорусского производства.

– Пойдёмте со мной! – В кабинете сделал ей предложение. Она попросила денёк на раздумье.

Утром сообщила результат:

– Согласна. Если не будете приставать!

– Не буду! – буркнул обиженный Влекомов, признавая её право на неприкосновенность и на тривиальный подход к теме «начальник – секретарша».

Тут же начертал распоряжение по отделу и после длительного воздержания вручил его Валентине:

– Отпечатайте!

Она улыбнулась: победила! Но, глянув на листок, скисла. Там внятно говорилось: «Богомиловой В. П. приступить к исполнению своих прямых функций техника лаборатории 435». Через десять минут принесла заявление «по собственному».

Впоследствии выяснилось, что пугающим для Наденьки был пример подруги, соседки и секретаря начальника отдела. Он её так доставал монотонными притязаниями, что бедняжка была на грани удовлетворения его похоти.

Однажды, после какого-то праздничного отдельческого сабантуя, сумел-таки проводить её не до, а в самую квартиру. Казалось, остальное – дело техники.

Но если женщина не хочет (не будем о кобелях), вывернется наизнанку или вывернет наизнанку мужика.

Подруга велела начальнику ложиться в постель, а сама спешно позвонила Наденьке:

– Выручай!

Наденька явилась через десять минут. Подруга в ванной продолжала тщательную предсоительную подготовку. Начальник жмурил бегающие глазки под натянутым до подбородка одеялом.

Процесс был отложен. Навсегда – начальник претерпел психосексуальный шок с необратимыми последствиями.

Влекомов, как и обещал, не проявлял к Наденьке мужского интереса. Через пару месяцев она сама сообщила: все секретарши ей завидуют – начальник не пристаёт. Но одна заявила:

– А я если бы кому из начальников дала, так только Влекомову!

Влекомов был польщён и шокирован – неужели женщины между собой более циничны, чем мужики?

Но виду не подал. А Наденьку мнение коллеги, видимо, заставило задуматься о своём поведении. Как ту курочку, убегавшую от петуха: не слишком ли быстро я бегу?

Она вначале замедлила ход, потом двинулась навстречу. Они пережили период острой влюблённости, а после Наденькиного увольнения остались добрыми друзьями.

9

– Папка, я к вам приеду в четверг! Ты в пятницу на даче будешь? – пропела в телефонную трубку дочка.

– Буду! – обрадовался Влекомов. – Ты с Андрюшей?

– Нет, он на рыбалку, как всегда! – недовольным тоном буркнула Татьяна. – Ты же знаешь!

Это Эмилия, будучи в городе, уговорила дочку приехать на пару деньков отдохнуть и помочь мамочке по хозяйству. А Танечка всегда обожала шашлыки на свежем воздухе и свежую клубничку с грядки.

Дочке уже к тридцати пяти, а детей нет – внематочная беременность шесть лет назад. Лечится, об удочерении или усыновлении слышать не хочет. Надеется.

Сама Эмилия находилась в тяжёлых раздумьях. Конечно, женщины по необходимости обостряют или притупляют свои чувства, а также манеру их выражения. Душевное равновесие Эмилии, и без того хрупкое, было в дни городских хлопот нарушено вездесущей Ленкой.

Позвонила, расхвасталась своей прекрасной жизнью с щедрым и добычливым капитаном. А напоследок мимоходом поинтересовалась, как дела Эмилии по завладению тремя сотнями дармовых тысяч.

– Дерьмовые они, а не дармовые! – вспылила Эмилия. – Жулики это придумали! – В пылу она забыла, что успела отправить очередной заказ.

– Почему? – лениво произнесла Ленка. – Они публикуют фотографии призёров. Не врут. Может, и тебе ещё повезёт.

Какая-то двусмысленность послышалась в этих словах Эмилии. Ей, Ленке, значит, уже повезло, а ты, подруга, старайся, подтягивайся! Потом уж сообразила – раз Ленка в курсе публикации в письмах фотографий истинных или подставных призёров – значит, сама это дело не бросила.

Несмотря на всё своё благоденствие. А важничает! Хвастается своим капитаном!

Да захоти Эмилия, она этого капитана у Ленки на счёт «два» отцепила бы. Кстати, Лёня по внешности мозгляку капитану сто очков даст. И вообще – мужчина свободный, руки пришиты как надо. Выпивает? А кто сейчас не выпивает? У кого здоровья нет! И то далеко не все.

Отрицательных эмоций у Эмилии накопилось в избытке, но выплёскивать их на Ленку было глупо – приняла бы за зависть. Безосновательно! Влекомов – другое дело. И заслужил больше.

А Влекомов ни сном ни духом не ведал, какие опасности его подстерегают. Ждал пятницы с нетерпением. И дождался.

Большинство садоводов в Оредежском направлении по пятницам ехали чоловскими электричками, дополнительными. На Витебском вокзале, придя загодя, можно было расположиться в вагоне на любимом месте у окна и читать спокойно новую или хорошо забытую старую книгу.

Кстати, одно из преимуществ склероза – прочитанную книгу через несколько месяцев можно читать как свеженькую.

Влекомов и расположился на вышеуказанном месте с заранее обдуманным намерением. И только окунул нос в газету, услышал:

– Привет! Какую прессу предпочитаем: белую, красную, жёлтую? – это напротив размещался Витя Патока, садовод с соседней Четвёртой линии.

– Разноцветную! – улыбнулся Влекомов. – Я уже давно не витязь на распутье: пошёл направо – будешь читать только белую, налево – красную, выбрал прямой путь – предпочёл жёлтую!

– Значит, по-прежнему колеблешься вместе с линией партии! – определил Патока.

Патока не было его прозвищем – то была его сладкая фамилия. Не соответствующая вкусу его речей. Лицо – круглое, смуглое, с казачьими усиками – под пятьдесят, крепкий. Кем работает, Влекомов точно не помнил. Вроде бы – слесарем на заводе имени Климова. Руки у Вити – задубевшие, натруженные.

Встречались редко, мимоходом. Но выпивать совместно приходилось.

Дачная специфика – со временем выясняется, что пип со всеми в километровом радиусе.

Поездные торговцы сновали по вагонам, предлагая всё необходимое, кроме крупногабаритной мебели.

Витя польстился на мороженое. Влекомов отказался.

Исчезновение тяги к сладкому – признак утраты детскости восприятия мира. Так подумал Влекомов, а Патока будто прочитал его мысли:

– С детства как полюбил сладкое, особенно мороженое, так и не могу себе отказать в этом. Жена дитём называет. Хотя и сама не отказывается от сладенького. А иногда инициирует потребление.

– Совращать – женское занятие со времён Евы! – поддакнул Влекомов.

– Ну и спасибо им за это! – отреагировал Патока. – Часто мужик безынициативен, как панда.

– Ага, спасибо им, что люди рая лишились из-за женской инициативности! – подначил Влекомов. – Господа нашего разгневали грехопадением.

– Думаю, не самим грехопадением Адам и Ева рассердили Его, – задумчиво изрёк Патока, всосав порцию мороженого. – Древо познания было посажено Господом на самом видном месте в раю. Значит, когда-нибудь Он позволил бы им вкусить с него. А они предались плотским утехам, не созрев морально. Как акселераты в лифте. Вот Господь и изгнал их для дозревания.

– Интересная точка зрения, – согласился Влекомов. – Дозревание – значит эволюция. Очень медленный процесс.

– Ну, насчёт эволюции согласен и такую байку тебе расскажу, – пообещал Патока.

Байка об эволюции

И была земля покрыта болотами, и гады кишели в них, и смрад был великий, и мерзость была. И проходили миллионы лет, а гады кишели и кишели, а мерзость и зловоние густели.

И спустился Господь с небес и поморщился от смрада. И высморкался Всевышний и рек ангелам:

– Бездельники! Хоть бы фимиам воскурили! Запустили всё без Меня! Даже на миллион лет отлучиться невозможно! Складывается впечатление, что вы и аттестатов зрелости не имеете. Теорию эволюции забыли!

– По утверждённой Вами программе, – обиженно возразил ангел-секретарь, – теория эволюции будет разработана через 130 миллионов 346 тысяч 281 год этим… как его… – Ангел-секретарь стал быстро листать папку.

– Вот то-то! – усмехнулся Господь. – Теория! А мы – практики! Нам ждать незачем! Созвать общее собрание!

И засим обратился к земноводным:

– Ну что, гады, не надоело пресмыкаться?

– Господи помилуй! – умильно воскликнул один из гадов. – Как же это может надоесть! Мы привыкши!

– А чего ещё делать? – угрюмо спросил другой.

– Пора самим соображать, – нахмурился Господь. – Времени у вас достаточно, могли бы раскинуть мозгами!

– Так ведь нечем раскидывать! – отозвался угрюмый. – Я тут одного гада завязал двойным морским, через день хотел развязать и не смог – самому не вспомнить, как завязал.

– Память развивать надо! – поднял Господь перст Господень. – Стихи наизусть учите!

– Их сперва сочинить нужно! – не унимался угрюмый.

– Тьфу ты! – рассердился Всевышний. – Погоди, сделаю тебя критиком лет через миллионов сто тридцать – попрыгаешь, перестроишься!

– А мне чё! – дёрнул хвостом угрюмый. – Мне особенно перестраиваться не надо. Я и сейчас любого двойным завяжу!

Господь счёл за благо с критиком больше не дискутировать и обратился к прочим гадам:

– Значит так, ребята – пора развиваться! Займитесь физической и умственной работой! Главное – оптимальное сочетание! Рекомендую также бег трусцой.

– Это позже, когда гиподинамия наступит, – подсказал ангел-секретарь.

– Без тебя знаю! – вспылил Всевышний. – Я вопрос глобально ставлю!

– Перспективы у вас большие, – продолжил он. – Передовики смогут научиться ходить, бегать, летать и даже мыслить нормально! – Господь обвёл собравшихся внушительным взглядом. – Не всё сразу получится, но цели, думаю, для вас заманчивые.

– А это обязательно? – послышался унылый вопрос.

– Ну, знаете! – развёл руками Всевышний. – Тебе очень хочется остаться рептилией, что ли?

– Обзываться-то зачем? – обиделся вопрошавший. – Мне такая эволюция не нужна! Пусть я останусь, кем есть, но чтоб меня называли уважительно – гадом!

– Хрен с тобой, гад! – устало сказал Господь. – Только учти: на повестке дня стоит вопрос о мелиорации. Болот будет всё меньше и меньше. Устрою я вам борьбу за сосуществование!

– Это тоже позднее, – робко шепнул ангел-секретарь. – Сначала предстоит борьба за существование.

– Что ты суёшься со своими поправками! – взъярился Всевышний. – Я тебе крылышки быстро повыщипаю, умник! И, передохнув, заключил: – Короче, вот вам моё Божье слово:

Эволюцию – в сжатые сроки!

Проверять буду лично и внезапно! Через каждую тысячу лет!

Всевышний крякнул, подпрыгнул и исчез в клубах дыма и пыли. Слово своё сдержал, и под Его присмотром дела пошли живее.

Правда, последний раз Он побывал на земле две тысячи лет назад, и дела земные снова стали приходить в упадок.

– Боюсь, при нынешних темпах технического прогресса и морального регресса Божественная корректировка раз в тысячу лет вряд ли поможет, – усомнился Влекомов. – За один двадцатый век столько напахали!

– А ты пессимист, оказывается! – удивился Патока. – Разговариваешь как юморист, а мыслишь как пессимист.

– Я – фаталист! – скромно признался Влекомов.

– Фаталист – сторонник бездействия! – припечатал Патока. – Как это тебя угораздило?

– Да, я убедился – всё в жизни предопределено судьбой! Она иногда делает нам намёки, но мы их не осознаём. Задним умом или задним числом, что то же самое, доходит. Могу привести примеры из собственной биографии.

– Давай, совершай первый привод! – разрешил Патока.

Первая попытка осчастливить женщину

Влекомов в молодости считал, что проявляет одностороннее внимание к женщинам. А они к нему безразличны. Потом стал осознавать – вроде и они им интересуются. Непонятно почему.

И только спустя годы понял: они почему-то считали, что он будет хорошим, управляемым мужем. Жестокая ошибка, приводившая к взаимным разочарованиям.

Всего годик исполнился молодому специалисту Влекомову, а он вдруг задумал жениться. Нет, задумал – слишком сильно сказано. Не думал, просто сделал предложение. Точнее – ляпнул.

Познакомился на каком-то новогоднем вечере с девушкой Ниной, дипломницей Холодильного института, после пары танцев обменялся с ней телефонами – и «мы с вами знакомы, как странно, как странно».

На третьем свидании Нина, большеглазая, с тонкой талией, пожаловалась – мать ругает её за эти свидания и даже ударила! Хочет, чтобы она вышла замуж за солидного двадцатисемилетнего ухажёра Лёву. А Лёва ей не нравится!

Тогда двадцатидвухлетний благородный балбес и ляпнул:

– Ну так выходи за меня! – Девушку спасал от злой мамы, нелюбимого жениха и трудоустройства по распределению в какую-нибудь Тмутаракань.

Лыцарь – иначе не скажешь. А если скажешь, то не напишешь.

Свидание происходило в конце января, а в середине февраля уже назначалась свадьба в недавно открытом Дворце бракосочетания.

Очередь во дворец была большая, но Нинин папа тоже оказался большим человеком – зампредседателя Облпотребсоюза. А это – доступ к различного рода дефициту.

А доступ к дефициту – это «Сезам, откройся!». Вот и двери Дворца бракосочетания распахнулись.

В назначенный день с утра Влекомов с приятелем Юркой отправился на Невский проспект – запастись презервативами на начальный период супружеской жизни – без них она могла оказаться менее счастливой, чем он надеялся.

Заодно вспомнил об упущении, зашёл в цветочный магазин и послал невесте корзину цветов с запиской: «Нина, я ещё не дарил тебе цветы».

Действительно – некогда было дарить цветы при таком темпе событий.

Довольные проделанной работой, они с Юркой направлялись в обратный путь. Но встретили возле Катиного садика знакомого, Андрея, он работал в Театральном музее и иногда водил их в театры по контрамаркам. Разговорились.

– Что сегодня вечером делаете?

– Я женюсь! Приходи на свадьбу! – спохватился Влекомов.

– О! Не смогу, но это надо отметить! Пойдёмте в «Коньяки и шампанское»! – кивнул Андрей в сторону известного подвальчика на другой стороне Невского.

Пошли. Отметили. Когда Влекомов догадался взглянуть на часы, пришлось не уходить, а бежать – приодеться перед свадьбой не мешало бы.

Взволнованные родители уже были готовы, даже вызвали такси. Влекомов переоделся со скоростью вымуштрованного солдата – и тоже был готов. Дома остались жена брата Маша с полуторагодовалой дочкой Оксаной.

С Ниной встретились в гардеробе. Перед ними стояла пара, уже перешедшая брачный Рубикон. Молодая вовсю крыла молодого:

– Растяпа! Как ты мог забыть кольца!

– Ты, конечно, не забыл? – улыбнулась Нина.

– Что это ты так уверена?! – вспомнил о кольцах Влекомов. – Забыл!

Хорошо, у дворца стояла машина намечающегося тестя с водителем. Плохо, что кольца в тумбочке отсутствовали. Неподалёку валялись пустые коробочки.

Влекомов догадался: Оксана! Она заползла в подготовленную к брачной ночи комнату и поинтересовалась содержимым тумбочки. Не проглотила ли кольца?

Оксана улыбалась. В результате упорных поисков было обнаружено кольцо невесты. Кольцо жениха жениху обнаружить не удалось.

Во Дворце бракосочетания ему поспешно купили кольцо размером на большой палец ноги. Невеста окольцевала поднятый вверх средний палец руки.

Влекомов провёл всю последующую церемонию в этой неприличной, по современным понятиям, позе.

– Это был знак, что брак будет неудачным! – убеждённо заявил Влекомов. – А племянница Оксана оказалась прорицательницей, как осьминог Пауль почти через полвека.

– Кольцо-то нашли? – поинтересовался Патока.

– Сдвинули днём супружескую кровать и глубоко под ней обнаружили. Так вот!

– А сколько у тебя было всего попыток осчастливить женщину?

– Три! После третьей неудачной я снял себя с дистанции. Знаешь, как по правилам прыжков в высоту. Три неудачных попытки – и отвали! Допрыгался! О! Уже Чаща! – спохватился Влекомов. – Наша следующая! Не проехать бы с твоими байками завлекательными.

На платформе «100-й км» они разом вдохнули по два литра свежеприготовленного кислорода и дружно потопали в своё родимое садоводство «Политех».

На веранде у Эмилии подготовка к семейному ужину была уже закончена. Влекомов слегка покосился на Лёню, ставшего, похоже, предметом интерьера на этой веранде и в качестве такового не собиравшегося покидать отведённое ему место. В таком смешанном составе и приступили к банкетным развлечениям.

Ближе к полуночи дочурка потребовала открытия бала, поймала на магнитоле нечто ритмическое и вытащила папу Влекомова из-за стола. Эмилия ушла в дом и заперлась.

– Пап, а ты знаешь, что Лёня предлагает маме жить вместе? – нетерпеливо выпалила дочурка, едва они сделали первый нетвёрдый оборот вокруг своей оси. – Ты как к этому относишься? – В голосе больше любопытства, чем более подобающих чувств.

Ошалевший Влекомов напряг волю и почти безразлично ответил:

– Мама достаточно взрослая женщина. – Дочка хихикнула. Лёня напряжённо прислушивался. – И способна самостоятельно принимать решения. Со мной она пока не советовалась.

Утро, солнечное и жизнелюбивое, испортило о себе впечатление не только похмельным синдромом. Неприятные ощущения от Танькиного сообщения усилились.

Ощущал себя Влекомов не просто дураком, но дураком круглым и самоуверенным.

Надеясь, что не все это пока заметили, решил ретироваться в Питер от чужого греха подальше.

Плёлся на станцию раненько – ни одного человечка, даже ни одной собачки, ни одной кошки не встретил.

А утро изумительное – ни ветерка, ни облачка. Птички – и те не желали обижать букашек, не летали, не охотились. Одно только солнышко неспешно плыло по небосводу, любуясь делом лучей своих.

О! И вот ещё сорока летит, пересекая дорогу, на высоте метров тридцать.

– Тебе-то чего не сидится? – задрав голову, спросил Влекомов.

Сорока не удостоила его ответа, и он снова поник головой. А через пару секунд почувствовал лёгкий шлепок по голове. Машинально потёр голову и, обозрев содержимое ладони, убедился в отзывчивости длиннохвостой. Своеобразной отзывчивости. Более того – оскорбительной. Но насколько точной! Просто – бомбёжка фекалиями с головкой самонаведения!

«Наказание свыше! – решил Влекомов. – Завершающий штрих. Если первая попавшаяся сорока себе такое позволяет…»

И вовсе пал духом.