Текст книги "Азарт простаков"

10

Звонок раздался под вечер в понедельник.

– Привет! Работаешь или в отпуске? – пророкотал знакомый командирский баритон Фролова.

– Работаю помаленьку! – признался обрадованный Влекомов. Фролов, как обычно, уехал на дачу в Барышево в конце апреля. Так поступал уже лет пятнадцать.

– Слушай, давай приезжай ко мне в пятницу – у нас с Раисой золотая свадьба! – гордо сообщил Фролов. – Что? В Барышево, конечно! Не пытайся отвертеться! У тебя хозяйство, я знаю, не ведётся – поливать, полоть нечего, можешь разок в выходные поехать не на юг, а на север! Не волнуйся, тебя и в Барышево, и обратно на машине доставят!

– Я – с удовольствием! – воскликнул Влекомов.

Как Фролов выручил своим приглашением! Не надо ехать к себе в Чащу, видеть Эмилию – и увидеть Фролова!

– Хотя ничего у меня не посеяно, а полоть – выше головы! – уточнил всё же.

– Договорились! В пятницу тебе на работу позвонит Вадим, мой сосед, он тебя и возьмёт – из города будет ехать в Барышево. Лады?!

– Лады!

В пятницу за столом на веранде фроловской половины дома собрались человек двадцать – родственники, друзья, соседи. Дочка с зятем и внук с невестой присутствовали. Внучка отсутствовала по уважительной причине – пребывала у жениха в Австралии.

– Маша звонила, поздравляла! – оправдал внучку и заодно слегка похвастал Фролов.

Приехали московские родственники Розы Николаевны – так числилась по паспорту супруга Валентина Алексеевича. А Раисой её звали домашние.

Роза Николаевна была родом из подмосковных Ватутинок, ныне известных базой спортклуба ЦСКА, а в военные и послевоенные годы – засекреченных из-за базы радиосвязи с агентами во всех частях света. На нескольких гектарах там размещались антенные «поля».

Фролов, призванный в 1944-м, после окончания школы радистов был направлен в Ватутинки и проводил служебное время в наушниках. Смена длилась четыре часа с часовым перерывом.

Агенты, как правило, выходили на связь внезапно, в любой момент дня или ночи. Сигналы порой бывали очень слабые, максимальное усиление приёмника не позволяло вытянуть сигнал до уровня уверенного приёма. То ли батареи передатчика сели, то ли атмосферные условия не способствовали распространению радиоволн. Шли группы цифр, одна-две группы иногда не проходили.

Приходилось в конце передачи запрашивать повтор, но ошибок не всегда удавалось избежать. А радист первого класса, каким вскоре стал Фролов, принимал до шести групп знаков в минуту. В группе – пять знаков, каждый из нескольких точек-тире.

Сколько знаков внимания в минуту он оказывал понравившейся Розе, точно подсчитать не удалось. Но что по первому классу – точно!

О Розе Николаевне

Роза выросла симпатичной, быстрой в движениях и прямой в общении девушкой. А росла пятым ребёнком в семье. Три сестрёнки и два брата, Коля и Саша. Отец бросил семью, когда Роза ещё была дошкольницей, перебрался к новой жене, бездетной вдове, в соседнюю деревню. Мать поднимала детей одна. В колхозе на трудодни одна – сколько заработаешь? Жили огородом. Да какая с него жизнь на шестерых, из которых пятеро – дети. Даже на огороде помощь от них – только аппетит нагуляют. Слава богу, здоровье у матери поначалу было отменное.

Вышла из колхоза, устроилась на суконную фабрику, там сукно шинельное валяли. И не на одну работу, на две – у станка и уборщицей в цеху.

А потом и третью получила – у директора фабрики в доме тоже прибиралась.

Директор в неё влюбился. Мать была красивая. А жена директора – старше его лет на пятнадцать. Она ему и сказала: с этой женщиной я тебе позволяю! Видно, уговор у них какой-то был. Потом директор пошёл на повышение, в Москву, и предложил матери: я тебя с тремя детьми возьму с собой, ты старших двоих пристрой куда-нибудь, в детдом, что ли.

Мать не согласилась, в Ватутинках осталась со всеми детьми.

А со временем хвори стали прихватывать – тяжёлая работа и скудное питание сказывались. В 1940 году инвалидность получила.

Но дожила до девяноста девяти лет, без десяти дней. И всех детей вырастила, в люди вышли. Только сыночка, Колю, в войну не уберегла. Отец не захотел помочь.

Он вообще от них, от детей своих, открещивался, как от неродных. Райка училась хорошо. Идёт однажды из школы гордая – день удачный. И отец как раз на подводе через свою бывшую деревню едет – конюхом работал.

Райка – за телегой:

– Папа! Дай рубль! Я сегодня две пятёрки получила! – Конфет ей хотелось купить. А отец лошадь хлестнул и не оглянулся даже – укатил.

Нет рубля – так хоть совести на копейку имей, слово доброе скажи.

Да и это – ладно! А вот Колю ему ни мать, ни дочки не простили.

Колю призвали в 1939 году, на танкиста обучили. Он в школе тоже из лучших был, особенно по математике. А в конце 1942-го переподготовку проходил в учебной части в Наро-Фоминске, это километрах в ста от Ватутинок.

И тогда напекла мать пирогов с капустой и яичками и пошли они с Райкой Колю проведать. Местами добрые люди на санях подвозили, разок даже машина-полуторка километров десять прокатила. Но в основном – ногами дорогу мерили. А у матери сердце хворое, тяжело ей километры давались.

На третий день добрались. Половину гостинцев Коля тут же, на глазах, умял – не шибко сытно в учебке кормили. На фронт, сказал, через неделю посылают. Но можно отлынить – надо пару бутылок водки казённой начальнику принести.

Мать с Райкой обрадовались, быстрей домой, достали водки, и мать, смиря гордость, бросилась к отцу:

– Дай лошадь, ради Христа!

А отец:

– Не могу! Мне попадёт за это!

И не дал. Ещё раз пройти этот путь сил у матери не было, да и не успели бы.

Коля погиб через месяц – танк при наступлении в Новгородской области провалился в болото.

В 1945-м весной они взяли к себе ещё и Димку, племянника, сына маминого брата Васи, до войны работавшего в Москве на «Шарикоподшипнике» и погибшего на Дону в 1942-м, и его жены Валентины, умершей за полгода до Победы. Восьмилетнему Димке один путь был – в детдом.

Мать с дочками посоветовалась и привезла Димку в Ватутинки. Хоть достаток позволял питание не лучше детдомовского – но со своими жить будет, а не в обиде и без ласки. И ведь вырос Димка, образование получил, инженером стал. А мать любил, как святую и родную свою. Потом, когда в старости одна осталась и сильно хворала, хотел к себе взять. Да мать отказалась. В девяносто пять лет всё сама по дому делала, а Димка в выходные приезжал, помогал.

Золотая свадьба шла дружно, весело. Роза Николаевна и Валентин Алексеевич на глазах помолодели. Фролов молодецки, как полвека назад, под «горько!» целовал жену. А она для приличия отмахивалась, но удовлетворения скрыть не могла.

А ведь Роза тогда не очень и стремилась замуж за Фролова, хотела ещё повыбирать из ухажёров, не он один за ней приударял. Зато матери он нравился безоговорочно: вежливый, опрятный, хозяйственный. Придёт – и обязательно что-то по хозяйству наладит: то крыльцо починит, то дров наколет и воды принесёт. И к Райке – видно – серьёзно относится, а не просто поматросить явился.

Мать Раису и убедила. Как раз полвека и прошло, как Фролов увёз Розу из Ватутинок в свой Ленинград, в родительскую полуподвальную комнату на Фонтанке, семеро на двадцати квадратных метрах. Угол занавеской им отделили для счастливой семейной жизни.

Сосед Вадим, привезший Влекомова, фиксировал всё на видеокамеру, поэтому гости, спохватясь, приглаживали лысины, натягивая на них остатки растительности с затылков и висков. Но пили как в молодости. И Влекомов, стараясь не подкачать, стал накачиваться, а потом и покачиваться.

При этом приглядывался к своему соседу, Валентину Васильевичу Фролову, двоюродному брату «молодого» Валентина Алексеевича. Васильич, как его именовали близкие, того же костромского-чухломского корня, закончил в Ленинграде кораблестроительный институт, работал на Балтийском заводе.

Стал мастером, начальником сборочного цеха, секретарём парткома и в итоге – первым секретарём Василеостровского райкома партии.

Одна деревенька Чухломская, одна семья крестьянская: дед-плотник, в семейном кругу материвший советскую власть вообще и товарища Сталина в частности, а внуки – глава Василеостровского района Ленинграда, директор конструкторского бюро и командир атомной подводной лодки.

Это Алексей, младший брат Валентина Алексеевича. Такая вот «Питерская сага».

Алексея нет среди гостей, уже двенадцать лет как ушёл из жизни. Остались дневники и записки, изданные братьями Валентинами. Командир атомной подлодки – и какая благородная душа, какая бытовая и личная неустроенность!

Но больше всего в его записных книжках Влекомова поразил один эпизод из времени военного отрочества Алексея.

Весной 1944 года послали его вспахать на заморенной колхозной лошадёнке Звёздочке несколько соток под огород.

Силёнок у обоих не хватало, борозда шла криво, Звёздочка дёргалась, дёргалась – и стала.

Алексей, злой от бессилия, погонял, ругался, а потом подскочил к лошади и ударил кулаком по морде.

И застыл – увидел, как из её больших печальных глаз покатились слёзы. Сам заплакал, бросился на шею Звёздочке, целовал морду и просил:

– Прости! Прости!

Приглядываясь к василеостровцу, Влекомов немного опасался – вдруг тот окажется этаким непоколебимым партийным бонзой, весь в прошлом, в сознании своего былого величия и превосходства. Ничуть! Василеостровец сидел скромно, не приковывая к себе внимания, сказал пару тостов – искренне и с юмором.

С Влекомовым перебрасывался застольными, но скупыми фразами. Возможно, остерегался навязчивости, пьяного амикошонства. Постепенно разговорились.

Влекомов сообщил, что закончил знаменитую школу на Васильевском, бывшую гимназию Карла Мая, и трудовой путь после Военмеха начал в НИИ-137 на Васильевском.

– Знаю! – подтвердил Васильич. – На берегу Смоленки, возле Трубочного завода (трубками раньше именовали все взрыватели). А гимназию Мая теперь все знают – Лихачёв там учился, Рерих. А в наше время космонавт Гречко. С Васильевского ещё один из первых космонавтов – Шаталов!

– С Гречко, правда, однажды казус вышел. Он в школу зашёл во время уроков, никого не предупреждая. Бдительная завуч подошла, поинтересовалась, что он тут делает. Гречко думал, его узнают:

– Я здесь учился, захотелось посмотреть!

Не узнала:

– Я вас не помню, выйдите, пожалуйста, из школы!

Космонавт ушёл. – Влекомов рассказывал со слов основателя школьного музея Благово.

– А мне вот больше повезло! – улыбнулся василеостровец. – Ехал в такси мимо бывшего Оптико-механического объединения, таксист стал ругаться: «Такое производство загубили! Будь наш генеральный Панфилов жив – не допустил бы!»

«Да, – говорю, – Панфилов сильный был хозяйственник! Я с ним неоднократно по производственным вопросам контачил».

Таксист, бывший рабочий ЛОМО, так обрадовался, что денег брать не захотел. Еле удалось в карман ему затолкать!

Застольные беседы стали громче, но локальней.

– Пенсии ветеранской хватает теперь! – послышался голос Фролова.

– А моей супружнице не хватает! – рассмеялся Вадим, присевший отдохнуть. – Решила разбогатеть! Добрые люди ей миллион пообещали, если на тысячу купит какой-то ерунды! Она и поверила! Уже год её за нос водят!

Супруга Люся дёрнула его за рукав:

– Перестань!

– Это ты перестань тратиться на всякую ерунду! – отмахнулся Вадим. – Победительница! Пятый раз провозглашают победительницей, обещают приз гигантский – и кукиш вам! А она всё шлёт заказы и ожидает этой манны небесной!

Влекомов почувствовал себя неуютно – что, если бы узнали, что и он подвержен… Нет, он доведёт дело до конца! Он разоблачит этих…!

– А вот в соседнем доме, в 13-м, женщина одна миллион получила! – в сердцах воскликнула Люся.

За столом стало тихо. Только Кондаков, сосед, попискивал гармошкой, настраиваясь на продолжение банкета. Люся поняла молчаливое требование: давай подробности!

– Получила! И сказала: я ещё миллион получу! Потому что я умная! Не я, а она! – внесла Люся необходимое уточнение.

– Для этого ума не надо! – взорвался Вадим. – Для этого деньги надо иметь! Пока тебя не остригут, как овцу – ничего не получишь! И после того тоже! А ты эту счастливицу знаешь лично?

– Люди знают! – неопределённо ответила Люся.

– Ага! Вот теперь ещё люди узнали! – обвёл рукой стол Вадим. – Могут другим рассказать, что женщине одной миллион подарили – сами от её соседки слышали! – Вадим первым и засмеялся, его поддержали.

Приятно сознавать, что чужая удача – выдумка. Иначе – как жить?

Кондаков вовремя рванул гармонь – и все разом перестроились на счастье сиюминутное, хором грянули «По диким степям Забайкалья».

Странно – при чём беглый каторжник на каждой свадьбе, даже золотой? А он – всегда и везде. А может – это свадьба уже ни при чём?

Просто – пьяная душа ищет кореша. И каждый русский в душе – беглый каторжник? Или, по крайней мере, сочувствующий.

11

Вернулся от Фролова в хорошем настроении, но «Фотон» его быстро поправил.

В понедельник с утра в 1001 раз посмотрел моноспектакль «Дядя Ваня» – так начальники отделов именовали директорские совещания.

Лейтмотив этих совещаний у Засильева был один: отсутствие денег на оплату материалов и комплектующих по очередному завальному заказу. И на зарплату. Многие заказчики сами были виноваты – задерживали финансирование. Кстати, ежегодно повторялась одна и та же история: бюджетные деньги выделялись с опозданием минимум на квартал. Даже когда бюджет утверждался заранее. Крутились где-то?

Но даже такой исправный плательщик, как ЦЕРН – тот, что встраивал в чрево Земли Большой адронный коллайдер, рисковал не получить вовремя «фотоновские» фотоумножители. Полученные денежки часто уходили на погашение предыдущих кредитов с неприличными процентами.

Валера Лукьянов, начальник отдела, стройный, всегда в белой рубашке и галстуке, монотонно задавал на моноспектаклях почти одинаковые вопросы и получал стандартные ответы, варьирующиеся по степени раздражённости Ванечки.

Иногда стрелки переводились на зама по коммерческим вопросам, в прошлом хорошего разработчика и мастера спорта по метанию копья Сергея Дряблова. Сергей был почти неуязвим – денег-то не было. Но если вдруг появлялись – не можешь завтра достать – сегодня роди то, что требуют. А то загрызут!

Творческую сущность материальным снабжением не удовлетворишь, и Сергей постоянно изобретал всевозможные приспособления хозяйственного и охотничье-рыбацкого назначения. Тогда сам превращался в просителя и обходил отделы в поисках залежавшихся полупроводниковых и металлических предметов.

– Это Господь не хочет, чтобы ты свои умножители для ЦЕРНа делал! – однажды ответил Сергей Лукьянову. – Взорвёте на пару к чертям нашу Землю-матушку! Опомнись пока не поздно, Лукьянов лукавый!

Засильев остановил общий хохот – ему не нравились чужие шутки. Обожал свои.

Валера не опомнился. ЦЕРН получил от него всё, что хотел. Земля пока цела.

– Ну, Влекомов, опять жаловаться собираешься? – усмехнулся Засильев, заметив привставшего Влекомова. – На жизнь или на руководство?

– На жизнь жаловаться – что море плетьми стегать, как персидский царь Ксеркс сделал за то, что буря флот уничтожила, – поведал Влекомов. – Руководство – дело другое. Хотя лично я предпочёл бы не жаловаться, а поступить с ним, как Ксеркс с морем. Перспективней – у моря-то пятой точки нет!

– Чего захотел! – хмыкнул Засильев.

– Его самого уже раз десять надо было высечь! – воскликнул Рудиков.

– Размечтался! – в тон Засильеву, но адресуясь к Рудикову ответил Влекомов.

– Ну, что у тебя? – хмуро спросил Засильев, недовольный всеобщим весельем.

– Не выполняется решение об изготовлении измерительного блока.

– Что ж ты Ольгу не дожимаешь? – снова влез главный инженер. – Ослабел?

Ольга Костюгина, начальник отдела, выполнявшего разработку блока по китайскому контракту, недовольно поморщилась. Неплохой администратор, неженственная до неприличия и в той же степени самовлюблённая – часами могла о себе рассказывать. Вообще-то блок разрабатывал не её отдел, а посторонние специалисты, оплачиваемые через малое предприятие при отделе, также возглавляемое ею. И Ольге хотелось, чтобы второй образец блока также прошёл через её МП – навар больше.

– Я с дамами вообще только по доброму согласию взаимодействую. Но в данном случае – это целиком ваша прерогатива! Главный инженер отвечает за унификацию! А мы при разработке технического задания заложили аналог китайского блока. Вы тогда очень одобряли это предложение. – Влекомов говорил вяло – вопрос поднимался не впервые. Но за последние годы каждый отдел обособился и старательно утаивал свои разработки от прочих. Рудиков не желал тратить свои силы на подобные мелочи. Нервы истреплешь, а ордена не получишь.

– Ну ладно! Мы это отдельно разберём! Завтра! – решил Засильев.

– У меня! Завтра у меня разберёмся! – снова проявил активность Рудиков. – Чего тебе этим заниматься? – обратился к Засильеву. Тот кивнул.

Хочет заболтать вопрос, а Засильеву всё изложит – мать родная не узнает! – понял рудиковское рвение Влекомов.

– Морген, морген – нур нихт хойте! Заген алле фаулен лёйте, – процитировал он немецкую поговорку, известную со школьных лет («Завтра, завтра – не сегодня! – так лентяи говорят»).

– Ты на каком это языке выражаешься? – встрепенулся Засильев. – Тебя случайно не шарахнуло молнией? Как мужика, который на ста языках после этого заговорил?

– Я в автомобильной аварии давно шарахнутый, – уточнил Влекомов. – Но, к сожалению, последствия не такие хорошие, как от молнии бывают.

Назавтра его ждал больший сюрприз, чем мог представить. В кабинете Рудикова собралось много спецов: зам по научной работе Шуриков, секретарь учёного совета НИИ Боровик, заинтересованное лицо Цвайбунд и другие, заинтересованные и не очень, лица.

– А где Костюгина? – поинтересовался удивлённый Влекомов.

– А зачем она? – ответил инициативный Шуриков. – Надо сначала решить, как строить мост – вдоль или поперёк.

– Ты хочешь переориентировать стройку вдоль реки?

– Это ты строишь не так, как надо! – вспыхнул Шуриков. И стал напористо излагать свою концепцию. Выходило – надо делать комплекс для старых приборов. Для убедительности Шуриков водил пальцем по строкам технического задания.

– Игорь Николаевич, – не выдержал Влекомов, – это техзадание писал я! А ты мне растолковываешь, как надо его понимать!

– Игорь Николаевич прав! – веско изрёк Боровик.

– Ты, платный провокатор, зарплату свою отрабатываешь?! – не церемонясь, оборвал его Влекомов.

Всем было известно, что дел у учёного совета и, соответственно, у его секретаря давно нет. А зарплата, и приличная, секретарю капает.

Но больше всех удивлял его Рудиков – с ним-то всё обсуждалось с самого начала! Что он молчит?

И Рудиков открыл рот:

– Мы с Мишей, – кивнул на Цвайбунда, – подготовили решение нашего совещания! Подписывайте! – он пустил по кругу лист бумаги с заготовленным текстом.

Когда проект дошёл до Влекомова, большинство подписей уже красовалось на отведённых для них местах. Прочитал – и обомлел: его обязывали установку переделывать!

– Не подпишу! – упёрся Влекомов.

– Не ломайся! Ты же видишь – все считают иначе!

– Тогда освобождайте меня от обязанностей главного конструктора темы! – заявил Влекомов. – И делайте хоть самоходные гробы для себя!

– Опять ты ведёшь себя неподобающе! – вздохнул Рудиков. – Негибкий ты!

– Это факт! – согласился Влекомов. – Такая гибкость сродни гибкости проститутки! Я ею не обладаю.

Не подписал.

Потом пытался всё же понять: откуда такая глупость явилась и кому это нужно?

Пришёл к выводу: Рудиков и Засильев не в силах обеспечить изготовление блока, Шуриков, курировавший оборонную тематику, был обижен, что с ним не согласовали задание по этой, пусть и гражданской, теме. И легко запутал малокомпетентного в измерительных вопросах Рудикова.

Ну а повесить всех собак за неудачное окончание темы на Влекомова – сам бог велел. Этот тип в грубой форме оказывает сопротивление насилию! Недопустимо! Превышение пределов необходимой обороны карается законом! Да ещё называет вещи своими именами!

С темы его не снимешь – карать придётся потом другого. А желающий возглавить работу меньше чем за полгода до окончания вряд ли найдётся.

Влекомов вернулся домой в испорченном настроении и решил поправить его привычным способом – рюмкой французского коньяка, подаренного Кирюхой.

Рюмка начала плавный подъём с выходом к заданной цели, приоткрытому Влекомовскому рту – и резко замедлилась, как ракета с несработавшей второй ступенью, от громкого телефонного звонка.

– Папуля! Ну, ты как?! – прощебетала дочка. – Не расстроился? Плюнь!

– Тьфу! – отреагировал Влекомов.

– Ты что плюёшься? – обиделась дочурка. Типично мамины переходы.

– По твоему совету!

– А! Это другое дело! Ги-ги! – Смешливость, присущая Танечке с детства, не покидала её в зрелом возрасте. – Мать так и не додумала! Колеблется! – скороговоркой сообщила она.

– В какой плоскости? – деловито осведомился Влекомов.

– Чего? – опешила дочка. – Фу! Как ты можешь так шутить?! Ги-ги!

– Пардон, разумеется! – отозвался папочка. – К чему бы мама ни склонилась – я приму её решение! Я хотел сказать: к какому бы плечу она ни прислонилась! – уточнил он и подумал: похоже, Танюха звонит по её поручению!

– А что ты делаешь? – поинтересовалась дочь.

– Выпить собрался! – сознался Влекомов. – И тут ты со своим безошибочным нюхом!

– А что ты пьёшь один? – возмутилась дочурка. – Ты это брось!

– Обязательно брошу! Или собутыльника найду! Типа собутыльницы! – угрожающе пообещал Влекомов. – Так и передай!

– Кому?!

– Свекрови! – буркнул он. – Ну ладно! У меня коньяк испаряется! Целую!

Получив в ухо ответный поцелуй, он снова взялся за рюмку. И от этого прикосновения – такое создавалось впечатление – снова зазвонил телефон.

Влекомов со злостью посмотрел на аппарат и нежно поставил рюмку на тумбочку.

– Привет! – глуховато пробасил Кирюха.

– Привет! Ты откуда звонишь? – быстро спросил Влекомов.

– Из Москвы! Как дела? – Сыночек был краток и деловит.

– Какие мои дела! – заскромничал папаша. – Хвастать нечем, а жаловаться грех! По бабам не хожу, водку пью раз в неделю… Или два. Тему закончу, последнюю в моей жизни, пойду…

– По бабам! – подсказал сынок.

– На пенсию! – осердился папаша.

– Она у тебя такая большая? – подначил сынок. – На неё прожить можно? Подожди, когда увеличат!

– Такую пенсию увеличивать не надо – её надо два раза в месяц выдавать! А так – на пропитание, думаю, хватит.

– А на баб? – разыгрался сыночек.

– На баб – у тебя попрошу!

– Лады! – заржал Кирюха. – Дети обязаны помогать престарелым родителям, особенно если им не хватает на жизнь… половую!

Кирюха уже четвёртый год жил в Москве. Работал интерьерным дизайнером – обустраивал квартиры сливкам «среднего класса» и олигархам. «Сливки» вели себя прилично – расплачивались, хотя, случалось, затягивали час расплаты.

Олигархи ведут себя так, будто час расплаты никогда не наступит.

Одному недавно уже почти закончили отделку коттеджа, а он финт выкинул – жену сменил. Новая супруга, видимо, считала, что жена – неотъемлемая часть интерьера.

Поэтому первым делом решила кардинально поменять интерьер, разработанный по заказу прежней жены. Дизайнеров, разумеется, тоже сменить. А заплатить им олигарх и не подумал. Может, потому что считал себя пострадавшим при разделе имущества с бывшей. А может, платить за то, что не пригодилось – дурной тон?

Словом, в ближайшее время Кирюха в Питер не собирался ввиду финансовых затруднений.

– Давай ко мне приезжай! – пригласил сынок. – Москву повидаешь, себя предъявишь! Ты прошлый раз, в командировке, только по своим учреждениям бегал, нигде не побывали с тобой.

– И не говори! – согласился Влекомов. – После таких визитов столицу только возненавидеть можно – пробки, толкотня, цены сумасшедшие!

– У нас две столицы! – прикинулся непонятливым сынок. – Ты о какой говорил?

– Столица одна – Москва! – непатриотично высказался Влекомов. – А Питер – так, столешница. Тянется за Москвой, на цыпочки встаёт!

– Как-то ты не по-питерски рассуждаешь! – удивился сынок.

– Не все питерцы должны рассуждать одинаково и цепляться за самоприсвоенный титул второй столицы.

– Значит, Питер для тебя – не столица? – настойчиво переспросил сынок.

– Станет столицей, когда ты вернёшься! – поставил точку Влекомов.

И немедленно после прощальных приветов и поцелуев хлопнул заждавшуюся рюмку.

И правильно сделал! Поскольку следующий звонок раздался через десять секунд.

Вот объясните мне – отчего так бывает? Неделю может телефон молчать – платить за него расхочется! И вдруг – водопад звонков! Рюмку некогда чмокнуть!

И это – в обычный день, не какой-нибудь день рождения.

– С кем это ты любезничаешь целый час? – делано дутым тоном произнесла Наденька, последняя секретарша Влекомова. – Звоню, звоню…

– Кирюха звонил из Москвы! – сообщил Влекомов.

Наденька познакомилась с Танюхой и Кирюхой на свадьбе сыночка, куда Влекомов посчитал неприличным явиться в одиночку. Тем более, что Кирюхина мамаша, последняя жена, имела быть с юным сожителем.

– Тогда ладно! – смилостивилась Наденька. Кирюха ей нравился.

– Когда же ты соберёшься меня навестить? – вопрос в лоб.

– Сегодня! – ответ в пах.

– Во сколько? – встревожился Влекомов. – Мне надо успеть мусор по углам распихать!

– Видала я твои углы – не испугаюсь! Через полчаса!

– Намёк понял! Жду! Бегу за шваброй!

Влекомов засуетился, как юноша. А может быть, ещё резвей. Хорошо, вчера посетил «Пятёрочку» – водочка есть, закусочка тоже. Да подарок Надюше подобран из дюпеновских альбомов.

И главное – успеть вымыть туалет и посуду! Не перепутать бы только моющие средства и губки!

Кто бы сказал ему четверть века назад, что эта изящная синеглазая блондинка, молодой специалист-оптик, станет его другом на финишном отрезке жизни, когда уже сильно поредели ряды и школьных, и институтских друзей – счёл бы за озабоченного шутника. Ан на тебе!