Текст книги "История Соединенных Штатов Америки"

VII. Рошамбо и победа

2. В Англии все осуждали Хау за бездействие. «Любой другой побил бы генерала Вашингтона, только не генерал Хау, – говорили люди. – Любой другой побил бы генерала Хау, только не генерал Вашингтон». Наконец Лондон отозвал Хау, и его сменил сэр Генри Клинтон. Филадельфийские тори устроили Хау на прощание трогательный праздник. Там был турнир с участием офицеров, переодетых турками, триумфальная арка с венчающей ее статуей Славы, старинные и народные танцы. «Война в кружевах». Сэр Генри Клинтон был не так падок на прелести филадельфийской жизни, как сэр Уильям Хау. Он решил вернуть армию и флот обратно в Нью-Йорк. На этот раз армия двигалась по суше, через Нью-Джерси. Вашингтон, который, казалось, не придерживался никакой стратегии, стал преследовать англичан и атаковал армию Клинтона в Монмуте, но безрезультатно. Клинтону удалось вернуться в Нью-Йорк с одиннадцатью тысячами человек, а Вашингтон разместил свой главный штаб в Уэст-Пойнте, в долине реки Гудзон. Оттуда в ожидании прибытия новых союзников он мог наблюдать за Клинтоном.

3. Командующий первым французским флотом граф д’Эстен сделал карьеру в армии, а адмиралом стал совсем недавно. Это был человек «прекрасный по замыслу, но неважный по исполнению. Метил высоко, да летал низко». Данные ему инструкции были туманны: ему следовало «совершить нечто на благо американцев, что прославило бы армию его величества», и отправиться на зимовку на Антильские острова. Но что именно совершить? Совместными усилиями с американским генералом Салливаном он попытался взять Ньюпорт. Дело закончилось полным провалом, и, как это часто бывает у незадачливых союзников, французы обвиняли в неудаче американцев, а американцы – французов. Лоялистская «пятая колонна» поговаривала, что французы явились в Америку, чтобы построить там новую Бастилию, что они запретят преподавание английского языка, что Сэмюэла Адамса вынудили отречься от протестантской веры, что в Бостон прибыл корабль, доверху нагруженный облатками для католического причастия и облачением для священников, и другие глупости, которыми, как водится, с наслаждением делились между собой разные дураки. Лафайет, радуясь прибытию соотечественников, пытался сгладить конфликты, но у него было очень непростое положение. Для французских военных он был младшим чином и дезертиром, для американцев – генералом и героем. «Вам должно быть забавно, – робко делился он с д’Эстеном, – что я тут стал этаким генералом. Признаюсь, мне и самому смешно». Клинтон после долгих колебаний решил отправиться воевать на Юг. После истории с Бергойном Север наводил на него страх; он знал, что Новая Англия настроена враждебно. Напротив, беженцы-тори, прибывшие в Нью-Йорк с Юга, утверждали, что обе Каролины и Джорджия только и ждут прихода англичан, чтобы восстать против конгресса. Но беженцы путали собственные обиды с чувствами, царившими в их родных провинциях. На деле же англичане, несмотря на блестящую победу Корнуоллиса над Гейтсом при Кэмдене, так и не смогли усмирить Юг, где патриоты вели против них настоящую партизанскую войну. Д’Эстен уже давно ушел на Антильские острова. Победа и мир казались дальше, чем когда-либо прежде.

4. В конце 1778 года Лафайет испросил и получил отпуск. Он собирался поехать во Францию, чтобы возродить среди французов прежний энтузиазм в отношении Американской революции, заметно поубавившийся после неудач графа д’Эстена и недоброжелательных комментариев по этому поводу. Вашингтон охотно отпустил его, считая, что он будет полезнее в роли пропагандиста, чем в роли военного. В Версале его приняли благосклонно. Сама королева захотела встретиться с ним и послушать его рассказы «о наших славных американцах». Его присутствие и вызываемые им эмоции были лучшей пропагандой. Он рассказал о ситуации в Америке Морепа и Верженну и сумел их убедить. Французские министры подумывали тогда о вторжении в Англию, и в течение всего лета 1779 года в Гавре и Сен-Мало стоял военный флот. Этот план не осуществился, но французские эскадры продолжали повсеместно контролировать море, и то, чего Лафайет просил от имени американцев, было не только возможно, но и легкоосуществимо. Он просил, чтобы на помощь Соединенным Штатам был отправлен корпус в четыре-пять тысяч человек. У Версаля было два возражения: среди американцев, похоже, не было согласия, да и французские части они приняли неважно. Кроме того, Испания, с которой Франция была связана Фамильным договором и которая вела войну против Англии, будучи сама колониальной державой, не слишком симпатизировала борьбе колоний за независимость. Лафайет ответил, что одного Вашингтона достаточно, чтобы внушить доверие, и что, если бы французами командовал он, Лафайет, их бы приняли прекрасно. В конце концов ему удалось убедить министров, и те решили отправить шесть тысяч человек в личное распоряжение генерала Вашингтона, чтобы тот делал с ними что пожелает. Однако, поскольку Лафайет был еще слишком молод и неопытен, командовать этим походом назначили графа де Рошамбо. Лафайет же должен был поехать вперед и сообщить Вашингтону об успехе своей посольской миссии. Это было в феврале 1780 года.

5. Министром военно-морского флота был г-н де Сартин, у которого «часы вечно отставали», поэтому Рошамбо со своей армией прибыл в Брест задолго до транспортных судов. Дело так затянулось, что Рошамбо решил больше не ждать и отправился в путь с пятью с половиной тысячами человек, без лошадей. В подчинении у него были славные полки, а офицеры носили самые громкие имена Франции: Монморанси, Кюстин, Шартр, Ноай, Лозен. В июле 1780 года караван судов без потерь подошел к Род-Айленду. В Ньюпорте войска были прекрасно приняты. «Благодаря учтивости, отличающей французскую нацию, французские офицеры всех чинов и званий оказались очень обходительными и приятными в общении». По правде говоря, жители Ньюпорта опасались, как бы французы не оказались слишком обходительными. Про герцога де Лозена говаривали, что он не пропускает ни одной женщины. В Ньюпорте его разместили в доме одной прекрасной пуританки. Но у него хватило тонкости ума, чтобы понять разницу между такой хозяйкой и мадам Дюбарри. Красавцы-военные, прекрасно одетые, прекрасно вооруженные, платили золотом и производили впечатление такой силы и довольства, что с ними связывали самые большие надежды. Однако Рошамбо не затем прибыл из Франции, чтобы его офицеры отплясывали в Ньюпорте. Как и д’Эстен когда-то, он задавался вопросом: «Что полезного могу я сделать?» Лафайет, служивший офицером связи, посоветовал взять Нью-Йорк. Рошамбо совсем не нравилось слушать советы какого-то мальчишки. Лафайет был ему по душе, но он обращался с ним скорее как отец с сыном, чем как генерал с другим генералом. «Ваша душевная горячность, – говорил он ему, – несколько вредит основательности ваших суждений». Точно сказано, но едва ли вежливо. Наконец Рошамбо удалось лично встретиться с Вашингтоном в Хартфорде. Американский главнокомандующий понравился французскому главному штабу. Он показался французам человеком прямым, достойным, немного печальным, с благородными манерами. «Настоящий герой». Лафайет выступил в роли переводчика. Оба военачальника, Рошамбо и Вашингтон, сошлись во мнении, что следует попросить у короля Франции подкрепления. Чтобы покончить со всем этим, необходимо было тридцать тысяч человек и господство на море.

Джеймс Пил. Портрет генерала Горацио Гейтса. Ок. 1782

Граф де Рошамбо. Гравюра XIX века

Встреча Лафайета с Марией-Антуанеттой и Людовиком XVI в 1780 году. Гравюра из серии «Жизнь Лафайета». 1859

6. По возвращении из Хартфорда Вашингтона ждал неприятный сюрприз. Самым важным стратегическим пунктом для американской армии был Уэст-Пойнт. Там узкий проход между высокими берегами позволял контролировать навигацию на реке Гудзон. Вашингтон поручил командование этой позицией Бенедикту Арнольду, человеку гражданскому, который с начала войны проявил способности к военной службе и принял активное участие в разгроме Бергойна. Вашингтон не знал, что хороший солдат Арнольд стал плохим гражданином. Попав под трибунал по довольно ничтожному мотиву, он был оправдан, но затаил обиду. Ему казалось, что конгресс отнесся к нему несправедливо. Кроме того, он женился на лоялистке из Филадельфии и теперь втайне симпатизировал англичанам. Через офицера британской разведки, молодого майора Андре, он вступил в переговоры с Клинтоном, намереваясь сдать англичанам Уэст-Пойнт. Реку перегораживала тяжелая железная цепь. Было условлено, что в заранее выбранный день Арнольд под предлогом ремонта заменит одно звено на веревку, что позволит английскому флоту пройти по реке. Однако, возвращаясь после встречи с Бенедиктом Арнольдом, майор Андре был схвачен американцами. При себе он имел бумаги, доказывающие предательство Арнольда. Андре повесили как шпиона, Арнольду, которого вовремя предупредили, удалось бежать и стать советником Клинтона. «Вы можете победить очень скоро», – говорил он английскому генералу, и действительно, в январе 1781 года казалось, что американцы войну проиграли. С моря их блокировал английский флот адмирала Родни. Американским солдатам не платили довольствия, они были раздеты, голодны и пали духом. «Эти люди дошли до предела», – писал Рошамбо, требуя срочного подкрепления и денег.

7. Ответ Франции был щедр. Его доставило 16 мая 1781 года судно «Конкорд». Вашингтон получил шесть миллионов ливров золотом, что позволило ему расплатиться наконец со своей армией. Кроме того, на все лето в распоряжение Вашингтона поступал большой флот, вышедший на Антильские острова под командованием адмирала графа де Грасса. Требовалось срочно подготовить план этой кампании. Вашингтон предлагал наступление на Нью-Йорк, считая его стратегическим центром колоний. Рошамбо колебался, предпочитая начать на Юге операцию против Корнуоллиса. Тот одну за другой одерживал пирровы победы над Грином, ловким, подвижным, неуловимым противником, который уводил его все дальше от баз, вглубь враждебной страны. Корнуоллис все время просил у Клинтона помощи. Клинтон же, напротив, узнав о планах Вашингтона идти на Нью-Йорк, приказывал Корнуоллису выйти к какому-нибудь виргинскому порту, чтобы заручиться поддержкой флота, и, удерживая этот порт силами небольшого гарнизона, послать подкрепление в Нью-Йорк. Бенедикт Арнольд, командовавший теперь одной из британских армий, настоятельно советовал обоим английским генералам объединить усилия, уверяя, что упряжка, в которой каждый тянет в свою сторону, далеко не уедет. Наконец Корнуоллис послушался и отвел свою армию (около семи тысяч человек) в порт Йорктаун в устье реки Йорк, впадавшей в Чесапикский залив. Французская армия к этому времени выступила маршем из Ньюпорта в сторону Нью-Йорка, и Клинтон все более убеждался в том, что целью наступления будет именно Нью-Йорк.

Генерал-майор Бенедикт Арнольд. Гравюра. 1776

8. К несчастью для него, победило мнение Рошамбо. Французы получили известие о скором прибытии адмирала де Грасса в Чесапикский залив. Флот мог бы оказать там поддержку армии. Оборонительные сооружения Йорктауна были гораздо менее грозными, чем укрепления Нью-Йорка. В конце концов решение было принято. Французская и американская армии, объединившись, прошли через Нью-Джерси на Виргинию. Для американских ветеранов это был поход по знакомым местам; для Вашингтона – возвращение к местам его немногочисленных побед; для французов – путешествие по красивым местам прекрасной американской осенью, от которой они были в восторге. В Филадельфии, где им был устроен торжественный прием, они узнали, что в Чесапикский залив недавно вошли двадцать восемь французских линейных кораблей и высадили на берег три тысячи человек, присоединившихся к Лафайету. Корнуоллис ждал флот адмирала Родни, а дождался кораблей адмирала де Грасса. Вскоре Йорктаун осадила шестнадцатитысячная армия. Английские корабли под командованием адмирала Грейвса попытались снять блокаду с города. Но соединение двух французских эскадр – одной из Ньюпорта и другой, адмирала де Грасса, – дало французам такое преимущество, что адмирал Грейвс, потерпев поражение в Чесапикском заливе, был вынужден отступить к Нью-Йорку. У Корнуоллиса оставалась одна надежда, что на подмогу ему явится Клинтон со своей армией. Но Клинтон медлил. Он отплыл только 19 октября. В тот самый день, когда Йорктаун капитулировал. Некоторые историки осудили Корнуоллиса за то, что он не попытался вырваться из окружения. «Я думал, – сказал он, – что пожертвовать этими малочисленными, но доблестными частями было бы преступно и бесчеловечно». Английская армия прошла между двумя рядами победителей – французов и американцев, – хранивших почтительное молчание. Вашингтон и Рошамбо не допустили к участию в церемонии ни одного гражданского, чтобы не подвергать этих храбрых солдат унижению. Корнуоллис отсутствовал, сказавшись больным. Замещавший его генерал хотел было протянуть Рошамбо свою шпагу, но тот учтивым жестом указал ему на Вашингтона. Однако настоящим победителем был в этот день адмирал де Грасс. Продолжение этой истории являет собой замечательный пример превратности человеческих судеб. Побежденный – Корнуоллис – остался для своей страны уважаемым человеком и стал впоследствии губернатором Индии, а потом – вице-королем Ирландии, в то время как адмирал де Грасс, позже потерявший свой флот на Антильских островах, умер в немилости и нищете.

Капитуляция войск Корнуоллиса при Йорктауне в 1781 году. Литография XIX века

Корнуоллис взят! Провозглашение в Индепенденс-холле победы в сражении под Йорктауном в 1781 году. Литография XIX века

VIII. Как установился мир

1. Взятие Йорктауна было не настолько важным событием, чтобы обязательно привести к установлению мира. Такая большая страна, как Англия, бросившая в костер войны лишь малую толику своих ресурсов, легко могла продолжать воевать, если согласилась бы пойти на определенные жертвы. Но английское общественное мнение выступало против этой кампании. Ее непопулярности способствовали великие ораторы – Чатем, Бёрк, Фокс; виги называли армию Вашингтона «нашей армией» и саботировали вербовку; доктор Джонсон и Эдвард Гиббон, которого министерство использовало для защиты своей политики, не имели такого веса в обществе. Купцы оплакивали потерянных клиентов и жаждали примирения. В конце концов, разве так уж важно, независимы колонии или нет: главное, чтобы они оставались рынками сбыта. «Бей, только покупай», – говорили Америке дельцы из Сити. Американские корсары причинили и продолжали причинять британской коммерции много вреда. За один 1777 год было захвачено четыреста пятьдесят английских кораблей. Судовладелец Натаниэл Трейси один получил от этих захватов три миллиона долларов. Джон Пол Джонс, американский моряк, доставивший Франклину известие о капитуляции Бергойна, прославился во многих сражениях. Конгресс со своей стороны тоже желал мира, лишь бы он был достойным. В 1779 году он решил направить в Париж полномочного представителя и долго выбирал между Джоном Адамсом, Джеем и Франклином. Франклина, как всегда, в конгрессе оклеветали, но Джон Адамс пользовался бóльшим, чем Джей, доверием в Новой Англии, ожидавшей, что во время мирных переговоров будут защищены ее права на ведение рыбного промысла. Так что Джей был назначен посланником в Мадрид, а Адамс получил поручение подготовить подписание мира, но свои действия он должен был согласовывать с Франклином и Джеем. Кроме рыбного промысла и вопроса о независимости, существовало еще несколько щекотливых вопросов: о западных границах Соединенных Штатов, о навигации по Миссисипи и о возмещении ущерба лоялистам. Последний был особенно деликатным, поскольку Англия не могла бросить своих верных подданных, все потерявших ради нее, не покрыв себя позором, однако колонисты считали лоялистов предателями, справедливо лишенными имущества.

2. Выбор в пользу Джона Адамса оказался не слишком удачным. Адамс обладал высокой культурой и порядочностью, но характер у него был далеко не дипломатичным. «Он не просто подозревал тех, кто не был с ним согласен, во всех пороках; он был в этом уверен». Он не доверял обаянию французов, их обходительности, изворотливости. Впервые в жизни ему было не по себе. Ему казалось, что французы держат его за ханжу и фанатика. Он не говорил на их языке и не мог заставить их признать свое превосходство. Не без удивления он обнаружил, насколько популярен в Париже Франклин, но коллега никогда ему не нравился. «Франклин дорожит личным комфортом, он терпеть не может причинять неприятности и редко высказывает свое мнение, когда этого не требуют обстоятельства… Вечно он так: никогда не говорит определенно „да“ или „нет“, разве что когда иначе невозможно». Адамс же предпочитал прямолинейную, грубую откровенность, которая казалась ему более соответствующей его республиканским взглядам. Ему с его гордыней трудно было признать, что Соединенные Штаты многим обязаны союзу с Францией. Он говорил, что война уже выиграна, а добьет англичан климат. «Я думаю, – писал Франклин, – что выражение благодарности не только наш долг, это нам еще и выгодно… Мистер Адамс же, похоже, напротив, считает, что известная грубость и заявления о независимости обеспечат нам более широкую поддержку…» Послушать Адамса, так колонии ничем не были обязаны Франции, в то время как Франция была обязана колониям буквально всем. Когда уезжал Рошамбо, Адамс с большим презрением отозвался о военной помощи Франции и сказал, что Америка и одна прекрасно выиграла бы войну. Верженн рассердился и написал своему посланнику в Филадельфии Ла Люцерну, что с Адамсом стало невозможно иметь дело из-за его педантичности, заносчивости и тщеславия. Адамса же страшно раздражали и Франция, и французы. Он говорил, что «французы – народ безнравственный», и подозревал Верженна в том, что тот поддерживал лоялистов ради того, чтобы сохранить в Америке элемент раздора. Верженн старался, насколько это было возможно, иметь дело с одним Франклином, не будь которого Америка, возможно, порвала бы со своей союзницей. Покидая Францию, Адамс попытался договориться с Голландией о займе. У него ничего не получилось, и Верженн, забыв ради общего дела об обидах, лично занял у голландцев два миллиона, чтобы отдать их американцам.

3. Когда конгресс узнал от Франклина и Ла Люцерна о том, насколько непопулярен Адамс в Париже, он решил прикомандировать к нему других уполномоченных – Джея, Лоуренса и Джефферсона, «чтобы оградить от ошибок, в которые он обязательно впадет по причине своего слишком пылкого воображения и упрямства». Лоуренс и Джефферсон не поехали, но это не смягчило гнев Адамса. «Конгресс, – сказал он, – поступился своим суверенитетом, отдав его в руки французского посланника. Стыдитесь, стыдитесь, о преступные архивы, стыдитесь и пропадите навеки!» Своим уполномоченным конгресс велел «по всем вопросам отправлять самые откровенные и самые конфиденциальные сообщения посланникам нашего великодушного союзника, короля Франции; в переговорах о мире или перемирии не предпринимать ничего без их согласия; и, наконец, следовать их мнению и указаниям в управлении». Мнения и указания французского правительства были просты. Оно хотело мира. Война дорого стоила (и продолжала стоить) Франции, финансы которой были уже расстроены. Франция не имела никаких территориальных притязаний; она не желала возвращения Канады, как не желала и ее аннексии Соединенными Штатами. Но она взяла на себя обязательства по отношению к Испании, а та отказывалась подписывать мир, пока ей не вернут Гибралтар. Однако Испания, а тем более Гибралтар мало волновали Соединенные Штаты. Им нужна была собственная независимость и возмещение убытков или в крайнем случае Канада, урегулирование проблемы Запада и рыбного промысла. Что касается Англии, то после Йорктауна она, в сущности, смирилась с поражением. Лорд Джордж Джермен доставил новость о капитуляции лорду Норту на Даунинг-стрит, 10. После один друг спросил его: «Ну и как он это принял?» – «Как пулю в сердце: раскинул руки и несколько минут шагал взад-вперед по комнате, восклицая: „Боже мой! Все кончено!“» Король сначала выразил надежду, что «никто не ожидает, что под влиянием событий он изменит своим принципам». Бедный король не подозревал, что только что дал великолепное определение безумию. Но «факты упрямая вещь». В феврале 1782 года резолюция за подписание мира была отвергнута парламентом с перевесом только в один голос. На смену кабинету министров лорда Норта пришел кабинет Рокингема, состоявший из представителей партии вигов, с Фоксом в качестве министра иностранных дел.

4. Лорд Шелберн, занявший в новом кабинете министров пост статс-секретаря по делам колоний, был старинным другом Франклина и придерживался самых либеральных взглядов. Учтивый и хитрый Франклин послал ему записку с поздравлениями, и между старыми друзьями начались тайные переговоры. Англичане соглашались на независимость колоний при условии, что мирный договор между Францией и Англией будет основан на соблюдении Парижского мира. «Мне кажется, – сказал тогда Франклин, – что они хотят продать нам то, что нам уже и так принадлежит, и заставить Францию заплатить столько, сколько они у нее потребуют». Что касается Соединенных Штатов, то Англия желала подписать с ними не мирный, а примирительный договор, чтобы сохранить как клиентов тех, кого она теряла как подданных. Франклин пытался убедить Шелберна, что примирение будет полнее, если Англия откажется от Канады и Новой Шотландии. Но тот был категоричен: «Зачем нам отказываться от Канады? В качестве репарации? Но о репарациях не может быть и речи… Чтобы избежать войн в будущем? Для этого можно найти более дружественный способ… В качестве компенсационного фонда для лоялистов? Без компенсации не будет и независимости…» На что Джей, приехавший в мае 1782 года из Мадрида и включившийся в дискуссию, отвечал: «Без официального признания самого принципа независимости переговоров о мире не будет». Слова о таком признании прозвучали лишь позже, в тронной речи 5 декабря 1782 года, и королю нелегко было их произнести. «Я понизил голос, когда дошел до этого места в своей речи?» – с тревогой спросил он.

Лорд Шелберн был теперь премьер-министром, кроме того, благодаря поражению Испании на Гибралтаре и адмирала де Грасса на Антильских островах переговоры пошли легче. Англия снова стала владычицей морей. Обещание Франции не подписывать мира, пока Испании не вернут Гибралтар, в силу обстоятельств отпало само собой. Верженн попытался убедить англичан обменять Гибралтар на Флориду, но у него ничего не вышло.

5. Оставался только один способ удовлетворить Испанию – найти ей компенсацию в Америке. А у Испании там был свой интерес, и она не без опасения смотрела на появление в такой близи от испанской Мексики Соединенных Штатов. Американские колонии, освободившиеся от власти Англии, имели в своем распоряжении гигантские территории, расположенные между Аллеганскими горами и Миссисипи, и никто не мог сказать, в какую сторону они начнут развиваться. Граф Авенида писал королю Испании: «Эта федеративная республика, пребывающая в зачаточном состоянии, пока только пигмей. Но настанет день, когда она превратится в чудовищного гиганта, колосса. Свобода совести, гигантские территории, способствующие приросту населения, равно как и преимущества нового образа правления, привлекут туда фермеров и ремесленников со всех стран. Пройдет совсем немного лет, и мы, к сожалению, ощутим неотвратимое присутствие этого колосса…» Верженн предложил поделить индейские территории на зоны влияния – английскую и испанскую. Это очень не понравилось Джею, который хотел, чтобы граница Соединенных Штатов проходила по Миссисипи. Кроме того, неуживчивого Джея задели слова «плантации или колонии», употребленные Англией в переговорах с Верженном. «Что за важность – слова? – говорил Верженн. – Я вот прекрасно веду переговоры с королем Англии, который по традиции именуется „королем Франции“». Верженну Джей не доверял, и напрасно, потому что тот честно старался совмещать свой долг перед Францией с обязательствами по отношению к двум союзникам, которые плохо ладили между собой. Шелберн всегда хотел вести переговоры непосредственно с американцами и нашел в лице Джея единомышленника. Франклин терзался сомнениями, впрочем обоснованными, ибо союзники обязались не вести переговоров по отдельности. Но Джон Адамс, ненавидевший французов еще больше, чем англичан, а Бенджамина Франклина – больше, чем французов, склонил чашу весов таким образом, что Франклину пришлось согласиться на тайные и сепаратные переговоры.

6. По вопросу независимости споров больше не было. Англия отказывалась от территорий, расположенных между Аллеганскими горами и рекой Миссисипи, которая должна была стать границей между Соединенными Штатами и испанскими владениями. Навигация по Миссисипи для английских и американских судов оставалась свободной. Англия сохраняла за собой Канаду. Граница между Соединенными Штатами и Канадой была прочерчена довольно нечетко. За американцами сохранялось право на рыбный промысел в водах Ньюфаундленда и в устье реки Святого Лаврентия. Все частные долги с обеих сторон оставались в силе и должны были быть выплачены в необесцененной валюте. Оставался вопрос лоялистов. Англия требовала возвращения им гражданских прав и конфискованного имущества. Американцы не соглашались, однако существовали исторические прецеденты: ни Кромвель, ни Карл II не отказали своим политическим противникам в амнистии, и такое великодушие всегда имело отрадные последствия. Верженн, пока его спрашивали, советовал, к большому неудовольствию Адамса, после войны обойтись с тори помягче. Франклин, обычно настроенный мирно, в данном случае занял противоположную позицию. Он поднял вопрос о добросовестных покупателях, которым сейчас принадлежало имущество тори; напомнил, что конгресс из-за своей бедности не имел возможности платить собственным солдатам и что возмещать убытки врагам и не платить жалованья друзьям – это возмутительно; и, наконец, он сказал, что меры против тори были приняты разными штатами и что конгресс не имеет в данном случае никакой власти. Шелберн настаивал, для него это был вопрос чести. Нью-Йорк все еще был занят англичанами, и он предлагал вернуть город американцам в обмен на совокупное возмещение убытков лоялистам. Но уполномоченные отказались покупать то, что им уже дало признание независимости. В конце концов Шелберн, которому не терпелось покончить с этим делом, был вынужден уступить; американцы только обязались «рекомендовать штатам» принять меры по выплате репараций. Это было пустое обещание, и англичане знали это, но оно помогало им сохранить лицо.

7. Предварительные статьи были подписаны, теперь оставалось сообщить об этом Верженну. Миссия не из приятных. Ее поручили Франклину. Верженн хорошо принял его и только сказал беззлобно, что такая поспешность с подписанием выглядит неучтиво по отношению к королю Франции. Франклин извинялся как только мог. Он обратил внимание Верженна на то, что в преамбуле отмечается временный характер статей и что они обретут окончательный вид только после подписания мира между Францией и Англией. Кроме неучтивости, Верженн ни в чем его больше не упрекнул. Самое трудное было, что Франклину одновременно предстояло обратиться к Верженну от имени конгресса, финансы которого были совсем на нуле, с новой просьбой о займе. На этот раз Верженн не удержался и отыгрался, отметив известное противоречие, существовавшее между ведением тайных переговоров и просьбами об очередной субсидии. Остроумный Франклин выпутался при помощи изящного, ловко написанного письма. «Я узнал недавно, – писал он, – что англичане похваляются тем, что разделили нас». Англичане похвалялись этим не без оснований, но Франклин, признав свою вину в том, что позабыл о приличиях, и выразив сожаления по этому поводу, добавил, что, по его мнению, следовало бы предать забвению «это маленькое недоразумение», которое только обрадует противника. Верженн «маленькое недоразумение» забыл и выдал еще шесть миллионов ливров. Франко-американские отношения остались хорошими. Французский министр не без кокетства пригласил американских уполномоченных присутствовать на всех переговорах с Испанией и Англией и только после них подписал предварительный договор о мире. Согласно этому документу, Франция получала обратно острова Сен-Пьер и Микелон, а также несколько уступок в Индии и Африке. Испания сохраняла за собой Флориду. Все это была сущая малость. Единственными настоящими выгодоприобретателями от этой войны оказались Соединенные Штаты.

Бенджамин Уэст. Заключение мирного договора между Британией и США в Париже в 1783 году. Слева направо: Джон Джей, Джон Адамс, Бенджамин Франклин, Генри Лоуренс и Темпл Франклин. Картина не окончена, так как члены британской делегации отказались позировать. 1783–1784

8. Договор был подписан в сентябре 1783 года. К этому моменту Нью-Йорк еще был оккупирован английской армией. Англичане ждали, пока последние лоялисты соберутся либо в этом городе, либо в Чарлстоне для последующей эвакуации. Эти несчастные стали настоящими жертвами войны. Англия теряла всего лишь несколько колоний; лоялисты потеряли всё. Наконец 25 ноября 1783 года последний английский корабль покинул порт Нью-Йорка. Англичане утешались, предсказывая американцам печальное будущее. Американцы, говорили они, еще очень пожалеют, что оторвались от империи, они еще будут унижаться и просить, чтобы их взяли обратно. Декан Глостерского университета Джосайя Такер заявил, что американские штаты так отличаются между собой интересами, манерами, привычками, что никогда не смогут объединиться в одно государство, каким бы оно ни было. Зато Бёрк писал Франклину: «Поздравляю Вас как друг Америки; уверен, что не как враг Англии, и, вне всякого сомнения, как друг всего человечества».