Текст книги "Леди Триллиума"

Глава 27

Харамис вдруг села в постели совершенно прямо и в ужасе уставилась на Узуна:

– Майкайла собирается… Что ты сказал?

– Она собирается принести себя в жертву Мерет, – полным безысходной тоски голосом произнес оддлинг. – Этого требует сделка, заключенная ею ради того, чтобы заполучить для меня новое тело. Но дело в том, что Майкайла не понимала, на что соглашается! – добавил он торопливо. – Мы просто обязаны ее остановить!

– Когда и где это должно произойти? – спросила Харамис, почувствовав, что ей становится дурно. «Я, конечно, понимала, что девочка здесь несчастна, знала, что она не питает ко мне ни капли любви, но чтобы до такой степени…»

– Послезавтра на рассвете, – мрачно сообщил Узун. – В храме Мерет на горе Джидрис.

– Но почему Майкайла?

Узун вздохнул.

– Ты сказал, что она делает это в качестве платы за твое новое тело, – торопливо продолжала Харамис, – но почему они-то решили принести в жертву именно Майкайлу, а не кого-то еще? Что они в ней находят такого особенного?

– Она царственнородная девственница, – с горечью произнес оддлинг. – Готов поклясться, что они просто тряслись от восторга, когда Майкайла оказалась у них в руках. Мне нельзя было ни единым словом жаловаться на то, что я вынужден жить в виде арфы, – с горестным самоуничижением добавил он.

– Вот уж не думаю, что она единственная царственнородная девственница на свете, – заметила Харамис. – Ее младший брат – тоже принц и наверняка тоже девственник. Сколько ему теперь лет, шестнадцать? Да и Файолон опять-таки королевского рода и, насколько я понимаю, до сих пор тоже не нарушал целомудрия.

– Все они мужского пола, – сказал Узун, – а Майкайла – девственная дочь короля.

– Ну и что? – не задумываясь произнесла Харамис. – Я вот тоже… – Тут она замолчала, осознав смысл собственных слов. – Я тоже, – повторила она, но уже с другой интонацией. – Если они уж так хотят принести в жертву девственную дочь короля… – Голос Харамис умолк, и старая волшебница снова погрузилась в задумчивость.

– Нет, вы не сможете занять ее место! – воскликнул Узун. – Вы ведь даже совершенно не похожи на Майкайлу внешне.

– Самое примитивное заклинание, – заметила Харамис, – способно эту проблему уладить. Ростом мы с нею почти одинаковы, следовательно, останется просто-напросто обменяться одеждой, вот и все.

– Харамис, – проговорил Узун, – ты ведь не можешь теперь воспользоваться даже самым простым заклинанием. Ты не способна теперь и говорить с ламмергейерамн, да что там, даже просто в воду глядеть! Ты ведь уже давно и очень тяжело больна. С тех пор как эта болезнь началась, магические силы тебя покинули и больше не возвращаются.

Харамис молча смотрела на Узуна, и перед нею возникала, будто складываясь из различных кусочков мозаики, вся прожитая жизнь.

– Прости, старый дружище, – произнесла она наконец, мягко и добродушно, – но я все-таки могу занять ее место, более того, я обязана это сделать и ради нее, и ради самой страны. Со мной уже случилось, – продолжала она, – по меньшей мере два серьезных приступа за последние пять лет, и лишь одному Цветку известно… – тут пальцы Харамис легко коснулись висевшего на шее амулета – застывшей в куске янтаря частички Триллиума, – как много со мною случалось приступов, слабых и незначительных. После самого первого из них я напрочь лишилась способности разговаривать с ламмергейерами, и с тех пор болезнь все время наступает. Я делалась чем дальше, тем слабее и немощнее. Заниматься магией я уже практически не способна, да и физически тоже мало на что гожусь. К тому же каждый раз, когда мне становится плохо, плохо становится и стране. Ты только посмотри, что случилось во время моего последнего приступа: бедствия оказались столь значительны, что Файолон тут же примчался сюда из самого Вара! Если уж даже жители Вара замечают, что у нас тут неладно, значит, я, мягко говоря, не справляюсь с обязанностями.

– Нет, – возразил Узун. – Файолон был единственным, кто эти неприятности заметил, и они с Майкайлой сумели привести страну в порядок, да и, кроме того, все это произошло не в последний раз, а в предыдущий, время последнего приступа не случилось ничего серьезного.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что, кроме Файолона, никто ничего не заметил? Почему это он должен был оказаться единственным?

– Файолон является Великим Волшебником Вара.

– Что?! – У Харамис даже перехватило дыхание. Она готова была услышать что угодно, но только не это. – Ты что же, хочешь сказать, что он до сих пор сохраняет связь с Майкайлой и в то же время…

– Да, и слава Цветку, что это так, потому что именно таким образом мы получаем возможность что-то узнавать и быть в курсе событий: Майкайла и Файолон по-прежнему переговариваются друг с другом каждый вечер.

– Каким образом?

– В древних развалинах на реке Голобар они когда-то нашли пару совершенно одинаковых маленьких шариков – в тот самый день, когда вы забрали их оттуда и перенесли в эту башню. В тот раз вы вскоре отправили Файолона обратно, и они практически сразу же обнаружили, что с помощью этих шариков могут связываться – видеть друг друга и разговаривать. Кстати говоря, Майкаила именно этим шариком пользуется, если хочет увидеть какую-нибудь удаленную местность или находящихся далеко людей. А когда отправляется в храм Мерет, то оставляет шарик своему любимому ламмергейеру: там, в храме, она не могла бы спрятать его от жрецов, и с птицей можно разговаривать без всякого шарика. В свою очередь, Файолон в этот период использует шарик, чтобы связаться с ламмергейером, и тот служит им посредником.

– Так, значит, последние пять лет они постоянно поддерживали связь? – переспросила Харамис. – Даже когда я отослала Файолона обратно в Вар?

– Именно так, – подтвердил Узун. – Вы, наверное, можете припомнить, что Майкайла тогда устроила нечто вроде небольшой истерики…

– Да, она заперлась у себя в комнате и не выходила два дня, – сказала Харамис, напрягая память. – И когда вышла, то несколько дней вела себя поразительно тихо.

– Они тогда закрылась у себя в спальне и тут же связалась с Файолоном, – проговорил Узун. – Потом она мне обо всем рассказывала. Майкайла, видимо, все свои уроки проходила вместе с ним. Вы к тому времени очень многому сумели ее обучить – пожалуй, даже большему, чем сами осознаете. Вы тогда еще обладали магической силой и чувством земли – то есть Рувенды; однако никто не обладал этим чувством по отношению к Вару. И вот в тот самый миг, когда Файолон коснулся ногой варском земли, его охватило это самое чувство.

– А Майкайла, разумеется, разделила с ним все море нахлынувших эмоций. – Все это Харамис вполне понимала и без длительных объяснений. – В таком случае неудивительно, что она вдруг начала интересоваться, как возникает чувство земли. Я-то подумала было, что она наконец смирилась с предназначенной ей судьбой, а она просто-напросто пыталась собрать как можно больше сведений, чтобы помочь Файолону, так?

– В общем-то цель у нее была именно такая, – подтвердил Узун.

– Покровитель-мужчина! – Харамис удивленно покачала головой. – А ты в этом уверен?

– Да, вполне. Но если вы сомневаетесь в моей оценке ситуации, можете спросить его самого. – Узун потянулся к шнурку звонка и резко дернул его. Трудно было поверить, что подобный отрывистый и даже какой-то варварский звук способна извлечь рука знаменитого музыканта.

– Так, значит, Файолон здесь? – спросила Харамис. – А я и не знала, что у нас гости.

– Он здесь находится в качестве моего личного гостя, – сказал Узун. – Я не понимаю, что ты против него имеешь, Харамис, кроме того, что он мужчина, но что касается меня, то я этого парня очень люблю.

Тут на пороге появилась Энья. Узун попросил экономку разыскать Файолона и просить его пожаловать в комнату госпожи Харамис.

– Но, господин Узун, он ведь наверняка опять в пещере; насколько я помню, именно туда он и направлялся…

– Ну что ж, тогда пошли за ним кого-нибудь из виспи, – прервал ее Узун, – госпожа желает его видеть. Я полагаю, вы не хотите, чтобы она сама отправлялась на поиски в эти пещеры?

– Разумеется, нет, господин Узун. – Энья сделала реверанс и направилась к выходу. – Я сейчас же его вызову.

Но когда приходится посылать за кем-то в глубокие подземелья под башней, а потом по длинному коридору в ледяные пещеры, да еще дожидаться, пока нужный человек проделает оттуда обратный путь, любое «сейчас же» растягивается довольно надолго. И во время этой паузы Узун изо всех сил старался убедить Харамис, что ей просто нельзя заменить Майкайлу в этом путешествии в храм Мерет. Однако когда пришел Файолон, мнение Харамис на этот счет не изменилось ни на йоту.

– Здравствуйте, госпожа! – церемонно поклонился Файолон и улыбнулся, оборачиваясь к Узуну. – Господин Узун! Чем могу служить вам?

Харамис принялась внимательно рассматривать юношу. Да, он выглядит совсем не так, как все те молодые люди, с которыми она была знакома, когда сама еще пребывала в нежном возрасте. В нем так ясно видно это не зависящее от числа прожитых лет качество – внутренняя духовная зрелость, присущая только могучему волшебнику, настоящему магу. Харамис постаралась припомнить, сколько же теперь этому парню лет. Он ведь ровесник Майкайлы, а это значит… Восемнадцать? Да, похоже, восемнадцать. «Значит, Узун прав, по крайней мере отчасти, – осознала она. – Обыкновенный парень в восемнадцать лет так выглядеть не может».

– Ты можешь оказаться нам очень полезен, если поможешь мне переубедить госпожу, – заговорил Узун. – Ей в голову пришла сумасшедшая идея, что она сможет заменить Майкайлу в этом проклятом жертвоприношении!

Файолон несколько минут внимательно смотрел на Харамис, а затем перевел взгляд на оддлинга, и взгляд этот был полон печали.

– Ты уж меня прости, Узун, – произнес он с большим сожалением в голосе, – но я вынужден подтвердить, что госпожа права. Все это вполне возможно, и боюсь что это и есть самый лучший вариант для страны.

– Для страны! – Узун едва не завопил по весь голос. – Вы, волшебники и покровители, кажется, только об этом и заботитесь – и больше ни о чем!

– Да, – вежливо повторил Файолон, – для страны и ее народа. Так что прости, Узун, я вполне понимаю, что ты не хочешь потерять госпожу. Я тоже этого хочу меньше всего, но вовсе не хочу потерять и Майкайлу.

– Я тоже отнюдь не хочу лишиться Майкайлы! Но ведь это моя вина, что она впуталась в такую историю. Стало быть, именно мне и подобает быть принесенным в жертву вместо нее. Харамис едва способна передвигаться, и уж совершенно точно, что она не сможет воспользоваться заклинанием, дабы изменить внешность так, чтобы они подумали, будто перед ними принцесса. И кроме того, Майкайла происходит из королевской семьи Лаборнока, а Харамис – нет.

– Эти две страны давно объединились – с тех пор как принцесса Анигель вступила в брак с принцем Ангаром, – напомнил Файолон. – Ты-то уж должен быть отлично об этом осведомлен: половина всех баллад, что посвящены тем событиям, написаны именно тобой.

– Из твоих слов получается, – с любопытством произнесла Харамис, – что я покровительница не только Рувенды, но и Лаборнока тоже?

– А разве не так? – Файолон уставился на нее с удивлением.

– Я просто никогда об этом не задумывалась. – Харамис с безразличием пожала плечами.

Юноша нахмурился, старательно что-то обдумывая, и начал расхаживать взад и вперед по комнате.

– Что ж, пожалуй, это объясняет, почему в Лаборноке до сих пор процветает культ Мерет, – заговорил он. – Если у вас нет и никогда не было чувства земли по отношению к Лаборноку, значит, им, возможно, обладает кто-то другой… или вообще никто не обладает. Скажите, вы хоть раз в жизни бывали в Лаборноке?

– Нет. – Харамис отрицательно покачала головой. – Эта башня – ближайшее место к нашей границе с Лаборноком, а она, несомненно, стоит на стороне Рувенды; Мовис находится примерно на полпути от вершины горы Ротоло к подножию, и даже те ледяные пещеры, в которых я когда-то отыскала свой талисман, расположены на нашей стороне горы Джидрис. Таким образом, я могу с уверенностью утверждать, что никогда не ступала на землю Лаборнока и даже не пролетала над ней.

– Тогда, видимо, в этом все и дело, – сказал Файолон. – Но в данный момент не это главное. Узун рассказал вам о жертвоприношении?

– Он сказал только, что оно должно произойти послезавтра на заре.

Файолон кивнул.

– Я как раз смотрел в зеркало… – начал он объяснять. – Кстати, это в высшей степени полезный прибор; с его помощью я смог составить план всего храма. – Он улыбнулся. – Я, наверное, единственный из живущих на земле мужчин, за исключением жреца – того самого, которого они называют Супругом Богини Мерет, – кто заглядывал в комнаты, где они держат храмовых девственниц. Поскольку зеркало способно показать мне по первому требованию любой закуток храма, я запросто могу, находясь здесь, постоянно следить за Майкайлой. Мне нет нужды связываться непосредственно с ней или с ее ламмергейером.

Файолон вздохнул.

– Однако новости довольно скверные, – продолжал он. – Весь завтрашний день ей предстоит проголодать, а следующую ночь провести в одиночестве в одной из выходящих наружу пещер, и притом не смыкая глаз. Подозреваю, что все это имеет целью ослабить жертву до такой степени, чтобы она не смогла особенно сопротивляться, когда поймет наконец, что ее ждет. И все-таки, поскольку той ночью она должна остаться одна, мы с Красным Глазом можем улучить момент и выкрасть ее так, что никто ничего не успеет заметить.

– С Красным Глазом? – переспросила Харамис.

– Так зовут ламмергейера, – объяснил Фаполон.

– Ламмергейеры бодрствуют исключительно днем, – заметила Харамис, – ночью они непременно спят, да к тому же и не могут толком что-нибудь разглядеть в темноте.

– Красный Глаз – исключение. Он альбинос, то есть абсолютно белый, и глаза у него тоже совершенно не окрашены.

– У альбиносов глаза розовые, – поправила Харамис.

– Вот и у Красного Глаза тоже, – сказал Файолон, – просто он отказывается это признавать, считал, что Розовый Глаз было бы просто нелепым именем. Он давно уже дружит с Майкайлой, так что я намерен убедить его принять такой план. В темноте он видит великолепно, а самого его на фоне снега практически невозможно различить.

– Так, значит, ты прилетаешь туда на этом Красном Глазе, – проговорила Харамис, – быстренько хватаешь Майкайлу, что для тебя, очевидно, не составит труда…

– Нет, – возразил Файолон, – это как раз будет не так-то просто. Она добровольно с нами не пойдет. Майкайла утверждает, что дала слово исполнить этот ритуал, и намеревается слово свое сдержать.

– А как насчет ее обещания сделаться Великой Волшебницей?

Файолон улыбнулся странной кривой улыбкой:

– Можете ли вы мне сказать, когда Майкайла давала – хотя бы один раз за все эти годы – подобное обещание?

– Разумеется, тогда, когда она сюда прибыла, – выпалила Харамис и вдруг призадумалась. – Хотя она, кажется, в действительности так никогда и не пообещала стать волшебницей.

– Вы ее даже об этом не спрашивали, – уточнял Файолон. – В то время я как раз был здесь, вы ведь помните. Майкайле вы просто сказали, что ей предстоит сменить вас в роли Великой Волшебницы, а когда она спросила, есть ли у нее выбор, вы ответили «нет». Вы говорили, что дело это слишком важное, чтобы его можно было поставить в зависимость от капризов ребенка.

– Ты прав, – вздохнула Харамис, – именно это я и говорила. Следовало бы мне поменьше разговаривать, да побольше слушать, – Узун, например, явно знает Майкайлу куда лучше, чем я. Ну что ж, теперь уже это не имеет значения. Скажи-ка, Файолон, а сможет ли Красный Глаз отвезти в этот храм вместе с тобой и меня тоже?

– Да, – ответил юноша, – но, откровенно говоря, вам совершенно не обязательно занимать ее место. Я могу просто выкрасть ее, и все.

– И тем самым второй раз вызвать нападение Лаборнока на Рувенду за последние два столетия, – проговорила Харамис. – Нет, раз в сто лет – это слишком. Война, конечно, будет чисто магической, однако дело в том, что в Рувенде абсолютно никто не подготовлен к такому повороту событий.

– Боюсь, что тут вы совершенно правы, – грустно проговорил Файолон, – жрецы Мерет чрезвычайно жестоки и неразборчивы в средствах, хотя Майкайла этого совершенно не понимает. Я имел возможность наблюдать их гораздо больше, чем она, и притом при совершенно других обстоятельствах. Дочерей своей Богини они содержат в полной изоляции, под колпаком, так что те не знают почти ничего о том, что происходит в храме. А насколько я понимаю, Майкайла ни разу не воспользовалась зеркалом, чтобы заглянуть в храм, с того самого дня, как впервые о нем узнала.

Им известно, что Майкайла живет здесь, в башне, – продолжал он, – известно, что она впоследствии должна сделаться Великой Волшебницей. Поэтому если ее начнут искать, то прежде всего именно здесь. А сама она вовсе не будет нам подмогой, если придется отражать нападение. Я даже думаю, Майкайлу пришлось бы запереть в какой-нибудь надежной комнате с толстыми стенами и прочной дверью, чтобы она не вызвала ламмергейера и не отправилась к ним.

– Но она не сможет к ним отправиться, если их самих больше не будет в том месте, – проговорила Харамис.

– Что вы имеете в виду? – с недоумением спросил Файолон.

– Майкайла ведь не знает, что ее должны убить? – уточнила Харамис.

– Красный Глаз попытался ей объяснить, да и я тоже очень долго ей это втолковывал, – уныло проговорил Файолон, – но она просто не желает нам верить. Утверждает, что ее уже избирали Младшей Дочерью Богини дна года назад, и «благодарю за заботу, но я отлично все это пережила». Кроме того, она все твердит, что обязалась служить в их храме не только в этом году, но и еще на протяжении трех лет – по месяцу в год. Так с какой, мол, стати они тогда будут убивать ее раньше времени? Майкайла просто не понимает, что настал юбилейный год и праздник теперь будет совсем другим. Ее живьем уложат на алтарь и вырежут сердце, чтобы еще теплым преподнести Богине, благодаря чему та будет жить два следующих столетия.

– Так вот, значит, что они собираются проделать. Ее положат на алтарь и вырежут сердце?

– Да, – подтвердил Файолон, – предназначенным для подобного ритуала черным обсидиановым ножом. А тело Майкайлы предадут реке, которая считается кровью Богини. Я внимательно следил за собранием жрецов, на котором они как раз обсуждали ритуал – избрали непосредственных исполнителей и предусмотрели прочие летали. После этого я стал разбираться в ритуале очень хорошо и тогда попросил зеркало показать ту комнату и Святилище, где совершаются жертвоприношения. Жертвенный алтарь у них стоит как раз над тем местом, где река вытекает из пещеры в скале западной стороны храма.

– А из чего сделан этот алтарь?

– Высечен в скале, как и все Святилище… Ах да, теперь я понимаю, о чем вы говорите. Не может быть сомнения, что и алтарь, и все Святилище составляют единое целое с самой землей. Они не сооружены искусственно, например, из дерева или принесенного со стороны камня. Не только алтарь, но и стены и пол комнаты представляют собою поверхность самой горы Джилрис. Если вы сможете воспользоваться силой земли на лаборнокской стороне горного хребта, то и Святилище, и алтарь, и все прочее тоже используете по своему усмотрению.

– Как это? – спросил Узун.

– Покровитель страны приобретает силу оттого, что соприкасается с самой землей, – объяснил Файолон.

«Да, он действительно отлично все это понимает, – призналась себе Харамис, – так что, возможно, Узун и прав. И все-таки мне по-прежнему кажется это неправильным – чтобы у страны был покровитель мужского пола».

– Вообще-то, – продолжал юноша. – Великий Волшебник способен использовать землю любой страны – в какой-то степени. Я это обнаружил, когда помогал Майкайле исправлять последствия произошедших в Рувенде бедствий… – Он искоса посмотрел на Харамис. – Конечно, мне следовало бы попросить вашего разрешения, но дело в том, что в тот момент вы были так больны… – Файолон не закончил фразу и остановился.

– Главное – что сама страна была очень больна, – возразила Харамис. – А кто уж там ее вылечит – это не столь важно.

«Следовало бы мне осознать это еще много лет назад», – подумала она.

– Теперь вернемся к нашему нынешнему плану, – продолжала волшебница. – Завтра к вечеру, Файолон, мы с тобою вместе отправимся туда, где Майкайле надлежит провести в бодрствовании целую ночь. А поскольку у меня, да и у тебя, наверное, тоже, нет никакого желания всю эту ночь предаваться жарким и, вероятно, бесплодным спорам, предлагаю захватить с собой какое-нибудь средство, которое помогло бы быстро и без лишнего шума привести Майкайлу в бессознательное состояние.

– В подвале есть бутылка с некой жидкостью, – кивнул Файолон, – которая для этого как раз подойдет. Это одна из множества вещей, что собрал Орогастус. Однако у меня перед ним есть одно немалое преимущество. Юноша вдруг ехидно улыбнулся, и внешность его стала куда лучше соответствовать возрасту. – Дело в том, что я могу прочитать инструкции.

– Ты можешь там что-то прочитать? – Харамис была поражена. – Как ты умудрился выучить язык Исчезнувших?

– Все дело в зеркале, – объяснил Файолон. – Так называемое «магическое зеркало» Орогастуса, кроме всего прочего, может служить еще и обучающим устройством.

– Я всегда знала, что это механизм, – произнесла Харамис, припоминая далекое прошлое, – мне с первого взгляда стало это понятно. А этот тупица Орогастус стоял там с самодовольным видом и усиленно вызывал таинственные темные силы, существовавшие в одном только его воображении, в то время как перед ним находилась древняя машина, уже в то время способная работать лишь с большим трудом.

Файолон расхохотался;

– Весьма жаль, что Орогастус так ничего и не понял. Свою башню он соорудил как раз на верхушке устройства, предназначенного для снабжения машины энергией. – Юноша поймал непонимающий взгляд Харамис и принялся объяснять подробнее: – Это устройство подпитывается солнечным светом, а для этого на поверхности горы, над пещерой, в которой оно находится, Исчезнувшие соорудили площадку с солнечной батареей, которая впитывает лучи света и накапливает их энергию в специальных аккумуляторах.

Харамис не очень-то разобралась, что означает «солнечная батарея» и «аккумуляторы», однако не стала перебивать, ожидая дальнейших разъяснений.

– Орогастус не имел понятия, для чего служит эта ровная черная площадь, – продолжал юноша, – однако, когда он увидел ее – чистенькую, удобную и почти совсем горизонтальную, – он решил, что лучшего места для сооружения башни быть не может. А потом тот остаток солнечной батареи, что не закрыла собою башня, со временем засыпал снег, так что машина оказалась практически не способна подзаряжать свои аккумуляторы. Все это привело к тому, что Орогастус почти лишился возможности пользоваться ею. Это приспособление Майкайла обнаружила в тот период, когда вы из-за болезни оставались в Цитадели. Она очень скоро разобралась в том что такое солнечная батарея и где она находится – это было с ее стороны почти гениальной догадкой, хотя надо признать, что в приборах и всевозможной технике она всегда разбиралась великолепно. И вот мы очистили площадь, тем самым выставив солнечную батарею на свет, и после этого зеркало заработало просто прекрасно. Мы им постоянно пользовались, чтобы узнать, как вы себя чувствуете там, в Цитадели, да еще и выучили язык Исчезнувших. Кстати, именно с помощью этого зеркала Майкайла впервые отыскала храм Мерет.

– Зеркало, видимо, показало ей, где он находится, – припомнила Харамис. – Оно точно сообщало местонахождение моих сестер, когда Орогастус мне их показывал.

– Да, – сказал Файолон, – в тот раз Майкайла попросила показать ей людей, практикующих магию, и в конце концов отыскала тех, кто способен изготовить новое тело Узуна. А затем, оставив тут меня, дабы Узун не пребывал в одиночестве, она отправилась в этот храм разузнать подробности.

– Мне следовало бы ни за что не отпускать ее! – взорвался оддлинг.

– Ты не смог бы ее остановить, – вежливо напомнил Файолон. – Думаю, что в тот момент и я не сумел бы этого сделать. Она была в столь дурном настроении, так злилась на саму жизнь, что просто-напросто искала препятствие, которое можно было бы преодолеть. Найти для тебя новое тело оказалось вполне подходящей по трудности и важности задачей.

– Так, значит, ты сможешь ее усыпить, – проговорила Харамис, возвращаясь к основной теме беседы, – вернее, так или иначе обратить в бессознательное состояние. Я после этого смогу поменяться с Майкайлой одеждой, а ты отвезешь ее обратно в башню и будешь здесь держать, никуда не отпуская, достаточно долгое время, чтобы эти жрецы успели совершить свое жертвоприношение. А что касается меня, то, поскольку Майкайла должна там проголодать целый день и целую ночь, да к тому же сутки не спать в холодной пещере, их, пожалуй, не удивит моя слабость или те трудности, которые я испытываю при ходьбе. Но я ведь теперь не способна воспользоваться даже самым простым заклинанием, чтобы изменить внешность. Сможешь ли ты проделать эту магическую процедуру за меня, прежде чем оставишь одну в пещере?

– Я вполне могу произнести заклинание, – кивнул Файолон, – которое заставит вас выглядеть точно так, как Майкайла, – до тех пор, пока вы живы и на теле у вас нет серьезных ран, однако когда они вытащат из вашей груди сердце, заклинание, скорее всего, перестанет действовать.

– Вот и хорошо, – мрачно улыбнулась Харамис, – надеюсь, что в тот момент смогу еще увидеть выражения их лиц. Что, интересно, они будут предпринимать, когда дело раскроется? Попытаются все-таки добраться до моей преемницы? Полагаю, что не посмеют.

– Я еще произнесу заклинания, которые избавят вас от любой физической боли, – добавил Файолон. – Наверняка мне удастся связать его с тамошней землей, так что оно должно действовать все время.

– Ну, в таком случае у нас не будет никаких затруднений, – подытожила Харамис. – А пока что я отдохну – до тех самых пор, пока не придет время отправляться, а это, наверное, будет завтра около полуночи, насколько я понимаю. Примерно за два часа перед тем попрошу Энью принести тарелку супу и немного хлеба: у меня-то уж точно нет никаких причин соблюдать голодовку. Таким образом, мне удастся собрать силы, чтобы совершить все то, что нам предстоит…

– Но, Харамис… – запротестовал было Узун.

– Прости, Узун, – твердо ответила Харамис, – но мне совершенно необходимо все это сделать. Файолон, вы с Майкайлой ведь обязательно позаботитесь об Узуне, когда меня не станет?

– Да, госпожа, разумеется. – Файолон вымученно улыбнулся. – Хотя, конечно, может случиться и так, что это Узун будет продолжать заботиться о нас.

– Вот и хорошо. – Харамис откинулась на подушки, неожиданно почувствовав огромную усталость. – Теперь мне надо бы отдохнуть.

Юноша поклонился и покинул комнату, захватив с собой Узуна.

Харамис еще некоторое время слышала раздающийся с лестницы голос оддлинга:

– Неужели она действительно думает, что я захочу жить, когда ее уже со мною не будет?

«Бедный мой старый друг, – подумала Харамис. засыпая, – что же я с тобою делала все эти годы? Что я сотворила со всеми нами?»