Текст книги "Тройка мечей. Сборник"

Девушка выскребла последние неаппетитные комки, облизала ложку, положила ее в миску и встала. Работники собирались на бывшем главном рынке гильдии торговцев. При нынешнем пронзительном ветре им наверняка захочется укрыться в нишах с колоннами и крышами – раньше там были прилавки.

Тирта застегнула плащ на горле, надвинула капюшон поглубже и вышла во двор, а оттуда на улицу. Ей потребовалось всего несколько минут быстрого шага, чтобы добраться до цели пути, но ветер хлестал в лицо с такой силой, что время от времени у девушки перехватывало дыхание. Улицы были почти пусты. День выдался скверный, а судя по собирающимся тучам, должен был стать еще хуже. Тирта вышла на площадь и увидела, что не ошиблась: работники, ожидавшие найма, забились в ниши.

У каждого из них на шляпе или капюшоне был закреплен небольшой символ предлагаемой профессии: обструганная палочка у гуртовщика, клочок шерсти у пастуха, крохотный валек у служанки. Тирте достаточно было бросить взгляд, проходя мимо. Возможно, ее ждет разочарование – вдруг то, что ей нужно, больше не предлагают?

Она нашла то, что искала, лишь в последней нише, когда пронзительный ветер пригнал дождь. Он был такой один на всю ярмарку. Человек стоял в одиночестве, как будто и вправду был изгоем, – какой-то авантюрист, с которым мирные труженики не хотели иметь ничего общего, ястреб, заброшенный в птичник.

Ястреб…

Тирта остановилась, нащупав полустершийся знак на навершии своего меча. Человек казался таким неуместным, словно его выкрасили в ярко-красный и посыпали осколками драгоценных камней.

Он стоял, прислонившись к колонне, но стоило ему заметить остановившуюся Тирту, как он сразу же выпрямился и взглянул ей в глаза. Взгляд был холодным, словно человек более принадлежал Тьме, чем Свету. Если Тирта носила под плащом кожаную куртку, то у него там пряталась кольчуга, а плащ был коротким, по колено. Две прорехи были неумело зашиты крупными стежками. Обут он был в сильно потрепанные сапоги для верховой езды, но без шпор. Но больше всего Тирту поразил его головной убор.

Вместо простого шлема Стража Границ на незнакомце был изукрашенный шлем, наполовину закрывающий лицо. Он был изрядно помят, и заметны были следы починки, такие же неумелые, как на плаще. Шлем был сделан в форме ястреба или, скорее, сокола, и правое крыло, отогнутое назад, было закреплено немного неровно.

Сокольник!

Перед ней стояла живая легенда. Неужели эти люди, рожденные лишь для сражений, настолько умалились в бушевавшем хаосе? Их Гнездо находилось в горах, но Тирта слыхала, что Стражи Границ, разосланные с предостережением перед Преображением, предупредили сокольников, а значит, они должны были выжить. Да, за прошедшие годы она слыхала, что некоторые из них пошли матросами на сулькарские корабли – как и века назад, когда впервые прибыли в Эсткарп.

Они не пользовались расположением колдуний Эсткарпа, даже когда предложили свои обученные отряды в поддержку измотанной эсткарпской армии. Слишком уж чуждым был их образ жизни. Этим всемогущим женщинам он казался извращенным и омерзительным – ведь сокольники были чисто мужским кланом, и к женщинам они относились с презрением и отвращением. Да, у них были свои женщины для продления рода. Но их держали в уединенном селении, и мужчины, выбранные в производители, приходили туда в предписанное время. Да и к собственному потомству они были безжалостны: всякого ребенка, родившегося хоть с малейшим изъяном, убивали. В общем, они были полной противоположностью матриархальному Эсткарпу. Потому сокольники поселились в горах, построили там могучую крепость, Гнездо Сокольников, и пограничные сторожевые башни, и стали нести службу, защищая сперва купцов в пути, а позднее, когда настали скверные времена, Эсткарп от Карстена.

Стражи Границ приняли их, хоть и не считали братьями по мечу, и относились к сокольникам с уважением. Они хорошо сработались. Сокольникам отправляли припасы, и для Гнезда, и для поселения женщин, сперва втайне, потому что колдуньи это запрещали, потом все более и более открыто. Под конец между мужчинами-воинами Эсткарпа и этими чужаками, которые пришли из-за моря, спасаясь от какого-то бедствия, почти не осталось недопонимания.

Они не только сами мастерски владели оружием – их драгоценные соколы, снабженные некими устройствами, чей секрет был тайной для всех, создавали настоящую воздушную шпионскую сеть, и время от времени она играла решающую роль в исходе многих стычек и сражений в горах.

Тирта машинально огляделась в поисках птицы – черной, с белым клинышком на груди, со свисающими красными опутенками – и не нашла ее. Не было даже руки, где полагалось бы восседать птице. Вместо нее из рукава кольчуги торчала штуковина из более яркого металла. Этот человек не забывал чистить кольчугу и шлем – и, конечно же, точить меч. А кисть ему заменяло нечто вроде крюка – или, точнее, эта штука разделялась на пять узких зубцов, напоминающих растопыренные птичьи когти. Тирте подумалось, что это тоже внушительное оружие, и она не сомневалась, что этот человек умеет им пользоваться.

Однако же он – сокольник, а она никак не может скрыть свой пол. Она нашла инструмент, который искала, но согласится ли он служить ей? Наверное, это зависит от того, насколько отчаянное его положение. Вот если бы его лицо было лучше видно! Но шлем-полумаска превращал незнакомца в загадку. Ну что ж… Тирта расправила плечи, повернулась к сокольнику и сделала два шага, чтобы укрыться от ярости быстро усиливающейся бури. Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать ветер.

– Ты – пустой щит?

Сюда приходили искать работу, однако же она никогда прежде не слышала, чтобы сокольник подался в наемники. Они всегда были очень привержены своему клану и хоть и нанимались на службу, но только отрядами, и сделку заключал командир. И они никогда не смешивались с теми, кому служили.

На миг она уже решила было, что врожденное презрение к женщинам не даст ему ответить, и у нее не получится даже предложить ему работу. Но после затянувшегося молчания он все же бесстрастно ответил:

– Да, я – пустой щит. – Мужчина не повышал голоса, но его было хорошо слышно.

– Мне нужен проводник. Проводник через горы. И боец, – сразу перешла к сути Тирта.

Она переступила с ноги на ногу. Ей не нравилось, что он может рассматривать ее через проемы в шлеме, а ее такой возможности лишает. Когда она шевельнулась, плащ немного разошелся, и стала видна ее кожаная дорожная одежда, пошитая, как у Стражей Границ, – только кольчуги не хватало.

– Я ищу работу.

Снова тот же бесстрастный голос. Она словно разговаривала с металлической куклой, не имеющей ни чувств, ни цели. Быть может, то, что привело его сюда, оставило лишь оболочку того воина, каким он некогда был? Тогда ей нельзя тратить на него свои скудные деньги. Но все-таки он заботился об оружии и доспехах, как мог. Тирта снова взглянула на его металлическую лапу. Она с каждым взглядом казалась девушке все опаснее.

Тирта посмотрела на бурю, потом снова перевела взгляд на наемника, застывшего у колонны, словно статуя.

– Здесь не лучшее место для разговора. Я живу в гостинице. В общем зале, конечно, не поговоришь толком, но на конюшне…

Сокольник впервые пошевелился – кивнул ей. Потом повернулся, подобрал вещи, увязанные в одеяло, закинул тючок на плечо и придержал когтями. Они вместе дошли до конюшни при гостинице, где Тирта оставила свою лошадь. Кобыла стояла в самом дальнем деннике. Тирта села на тюк сена и жестом предложила спутнику присесть на другой.

Она решила, что с этим человеком лучше говорить откровенно. Что-то в нем действовало успокаивающе на ее чутье, а своему чутью Тирта за последние четыре года привыкла доверять. Это был человек, переживший тяжкое несчастье, но не предавший себя. Он мог сломаться, но не согнуться – хотя и сломанным он не выглядел. Чем пристальнее Тирта рассматривала его, тем больше убеждалась, что перед ней боец, с которым нельзя не считаться.

– Мне нужно пройти через горы в Карстен, – заявила Тирта. А объяснять, зачем ей туда, она совершенно не обязана. – Прежние дороги и тропы исчезли, к тому же за границей полно неприкаянных людей без хозяина. Я сколько-то умею обращаться с оружием и жить в глуши. Но я не хочу заблудиться по пути, а то и умереть, пока не сделаю то, что нужно.

И снова он кивнул в ответ.

– Я заплачу два золотых за двадцать дней службы. Половину наперед. У тебя есть лошадь?

– Там.

Сокольник явно был неразговорчив. Он указал лапой на денник, через два от того, в котором жевала сено Вальда. Там стоял еще один горный пони, чуть больше и массивнее кобылы. Грива его была подстрижена, а на стене денника висело седло с раздвоенной лукой – местом для сокола. Но птицы не было и здесь.

– А твой сокол? – решилась наконец спросить Тирта.

В воздухе словно холодом повеяло. Она словно забрела в какое-то запретное Место Силы, огражденное от нее и ей подобных, – так Тирте показалось на миг. На секунду она испугалась, что сделка сорвется из-за ее вопроса, хоть он и был вполне естественным в этих обстоятельствах.

Голос наемника сделался чуть ниже.

– У меня нет сокола.

Возможно, из-за этого он и ушел от своего народа. Тирта слишком хорошо понимала, что продолжать этот разговор не стоит.

– Условия тебя устраивают? – Она постаралась говорить как можно хладнокровнее.

– Двадцать дней… – произнес наемник, словно бы о чем-то задумавшись. – А потом?

– Потом посмотрим. – Девушка встала и протянула руку, предлагая скрепить сделку рукопожатием. Сперва ей показалось, что сейчас он вложит ей в ладонь холодную железную лапу, – искалеченная рука чуть дернулась, словно это движение было более привычным. Но потом он все-таки сжал ее руку другой, здоровой.

Тирта еще по пути запустила руку под плащ и выудила из кошелька золотой диск. Теперь, когда наемник поспешно отнял руку, она вручила ему эту монету. Сокольник мгновение подержал ее, словно прикидывая, достойная ли это плата за ее требование, потом кивнул в третий раз.

– Мне нужно купить припасы, – поспешно сказала Тирта. – Но я намерена уйти из города сегодня, пускай даже в бурю. Ты согласен?

– Я согласился на службу щита… – начал было сокольник, потом запнулся, словно его вдруг посетила какая-то мысль. – Какой герб мне теперь носить?

Похоже, он все еще придерживался древних традиций. Поступая на службу, пустой щит брал на это время герб Дома, который его нанял. Тирта мрачно улыбнулась, достала меч из ножен и поднесла к лампе – кто-то из конюхов зажег ее, а то из-за бури тут стало совсем темно, и оставил висеть неподалеку.

Хоть огонек лампы и был тусклым, все же в его свете можно было рассмотреть голову кричащего ястреба, бросающего вызов людям и миру.

– До́ма Ястребиного Утеса, сокольник. Похоже, у нас есть что-то общее, хотя Ястребиный Утес лежит в руинах столько лет, что я и подсчитывать не стану.

Сокольник немного подался вперед, словно старался рассмотреть рисунок получше. Потом он перевел взгляд на девушку.

– Кто говорит от имени Дома?

И снова Тирта улыбнулась, и улыбка ее стала еще холоднее и горше.

– Я говорю, сокольник. Потому что я и есть Дом, и Кровь, и весь род – а призывать и собирать воедино призраков не научился еще никто. Так что ты идешь под гербом Ястребиного Утеса, а Ястребиный Утес – это я.

И с этими словами Тирта развернулась и ушла, чтобы завершить свою часть сделки, которую задумала так много тяжелых лет назад.

2

Шторм бушевал полдня. Путники ежились, кутались в плащи и заставляли упирающихся лошадей идти в горы по тропе, которая уже в полулиге от Ромсгарта стала едва заметна. Сокольник с самого начала ехал первым, словно так и полагалось. Уверенность его движений убедила девушку, что он и вправду не новичок в горах.

Однако этой еле заметной тропы он держался недолго. Вскоре после того, как путники вступили на нее, сокольник придержал коня, давая Тирте поравняться с ним, и заговорил – впервые с того момента, как они выехали из города:

– Хочешь ли ты, чтобы мы двигались как можно незаметнее?

Он не спросил, зачем они едут на юг, а она не собиралась ничего объяснять. Но, похоже, отчасти сокольник догадался о ее цели.

– Ты знаешь другую дорогу?

Тирта почувствовала, как в ней нарастает раздражение: почему это он может рассматривать ее, а она не может видеть его без маски?

– Это будет нелегко, но я думаю, на том пути нас никто не заметит. В тех местах два месяца назад произошла битва: люди маршала уничтожили гнездо бандитов и их соглядатаев.

– Что ж, неплохо.

Тирта не собиралась спрашивать, откуда ему известна тропа налетчиков. Сокольники не идут в разбойники, – во всяком случае, так говорят. Кроме того, у нее был свой способ распознавать опасность. Древняя раса – да, ее наследие все еще держится, даже в замызганных бродягах вроде самой Тирты. Девушка не претендовала даже на тень истинной Силы, но обладала неким чувством, помогавшим заодно и с животными в глуши, – она знала, где находится опасность, а где всего лишь трудности, к которым она давно привыкла. Этот человек не изменник, он клятвы не нарушит.

Так они поехали западнее, и эта дорога действительно оказалась трудной; им пришлось спешиться и уговаривать недовольно фыркающих лошадей осторожно идти по ненадежной тропе, петлявшей среди заносов и следов старых обвалов, и регулярно останавливаться, давая передышку животным, да и самим себе.

К ночи они выбрались на уступ, наполовину прячущийся под карнизом. Тут явно когда-то была стоянка: у дальней стены неглубокой пещеры обнаружилась почерневшая от огня яма, а в ней – остатки обугленных дров.

Судя по всему, тут уже довольно давно никто не ночевал. Тирта разглядела на разнесенном ветром пепле отчетливые отпечатки лап. С тех пор как здесь последний раз горел костер, по пещерке успел погулять горный горекс – а это были робкие зверьки. В дальней части пещеры вполне хватало места для пони. Расседлав лошадей, путники вытерли их грубыми тряпками, прихваченными специально для этой цели. Травы тут не было, но обе лошади везли сумки с припасами, за которые Тирта старательно торговалась, – зерно из Эсланда, купленное на ромсгартском рынке.

Девушка честно поделила порцию между двумя лошадьми, хоть и приходилось быть экономной, поскольку за день пути им почти не встречалось мест для выпаса – ни долин, ни склонов, где могли бы расти съедобные растения. И воды они не нашли, так что ее тоже придется экономить.

Позаботившись о своих животных, они присели у костровой ямы. Тирта вполне готова была положиться на опыт человека, явно знающего эти места, и теперь она ждала от своего молчаливого спутника указаний. Разумно ли рискнуть и разжечь небольшой костерок? Сокольник говорил, что эту часть страны очистило войско Эсткарпа. Однако же за прошедшие два месяца на опустевшую территорию могла заявиться другая банда и захватить ее.

Ветер, терзавший их весь день и продувавший до костей, стих, тучи поредели и стали красно-золотыми – где-то за ними пряталось солнце. Здешний воздух был чистым и свежим. Странно, но Тирта приободрилась – как будто после первого успешного дня пути почувствовала, что фортуна улыбается ей. Но все же она знала, что эта самая фортуна ненадежна и что она редко бывает к ней благосклонна.

Спутник Тирты аккуратно сложил дрова в яме, время от времени ловко ломая лапой ветку подлиннее, чтобы та уместилась. Когда сгустились сумерки, у них уже был костер, отрада для глаз и дополнительное тепло.

Они обстругали веточки и насадили на них кусочки сушеного мяса, прихваченного Тиртой, обжарили вместе с кусочками дорожного хлеба и съели горячими прямо с импровизированных вертелов.

Покончив с едой, ее новый защитник в первый раз снял шлем, и Тирта наконец-то увидела лицо человека, которому доверилась. Он не был ни молодым, ни старым – она вообще не могла сказать, сколько ему лет. В подбородке и тонких губах чудилось что-то юношеское, но меж бровей залегли морщины, а глаза были полны усталости.

Волосы сокольника, такие же темные, как и у нее самой, были коротко подстрижены и походили на шерстяную шапочку, наподобие тех, какие носили хозяйки поместий в приграничье. В остальном же, подумала Тирта, он ничем не отличался от человека Древней расы – только вот глаза были не темно-серыми, цвета непогоды, как у ее соплеменников, а с золотыми искорками, словно у хищной птицы.

Тирта поглядывала на него искоса, чтоб не любопытствовать слишком откровенно. Сокольник, кажется, не замечал ее внимания; он провел рукой по лбу, словно стирая боль от тяжелого шлема. Взгляд ястребиных глаз был устремлен на костер. Возможно, он читал какое-то послание в языках пламени, на манер Мудрых женщин, обученных прозревать будущее или то, что творилось вдалеке.

– Ты уже проезжал по этой тропе. – Слова Тирты прозвучали скорее как утверждение, чем как вопрос.

– Один раз, – рассеянно отозвался сокольник. Он протянул здоровую руку к костру, и его внимание было полностью приковано к огню. – Я разведывал путь два года назад, когда появились мысли о возвращении. – Он замолчал, так и не взглянув на девушку. – Там ничего не осталось.

Последние беспощадные слова прозвучали хрипло, и их взгляды впервые встретились. Кто знает, может быть, искры в глазах сокольника были огнем давно сдерживаемого гнева?

– Мы попали под обвал в горах. Эти тропы по-прежнему ненадежны. То, что пробудили колдуньи, все еще не спит. Я ехал впереди, и потому… – Он повел рукой и не стал вдаваться в подробности, оставив ее саму додумывать остальное.

– С тех пор ты странствовал один?

Тирта сама не знала, почему ей хочется заставить его хоть немного раскрыться. Явно же видно, что этот человек неразговорчив. Если на него давить, он может вообще уйти. Все, что Тирте было известно о сокольниках, свидетельствовало, что они держатся отстраненно со всеми, кроме соплеменников.

– Один.

Предельно краткий ответ прозвучал так, что Тирта осознала: дальше давить не следует. Однако же она могла задать и другие вопросы, и он не сможет отказаться отвечать, ведь они не касаются его личных дел.

– Что тебе известно о Карстене? Люди болтают много, но до меня доходили только слухи, да и в тех хорошо, если есть хоть половина правды.

Сокольник пожал плечами, положил шлем на камень рядом с собой и снова разгладил морщины над четко очерченными бровями.

– Это страна битв – или, скорее, мелких стычек между лорденышами. С тех пор как Пагар, их последний сюзерен, погиб, не появилось никого, кому хватило бы воли – или мечей, – чтобы установить прочный мир. Сулькарцы приплывают вооруженными, торгуют с некоторыми купцами. Железо из шахт Йоста, серебро Яра – за это готов платить любой капитан. Но торговля почти заглохла, люди мрут от голода, потому что никто не смеет засевать поля – их ведь в любой момент могут вытоптать налетчики. Богатства разграблены, спрятаны, растрачены. Так обстоят дела на западном побережье и в предгорьях. А дальше на восток… – Он пожал плечами. – Оттуда даже слухов не доходит. Когда герцог Ивиан изгнал Древнюю расу, он положил начало упадку, тот стал шириться, и вот теперь страна наполовину мертва, а остальное позаброшено.

Тирта облизала губы.

– Так, значит, все началось с изгнания…

И снова это не было вопросом. Мысли ее так и бурлили. Неужели истоки тайны, приведшей ее сюда, кроются именно в этом?

Сокольник оценивающе посмотрел на нее, и Тирта подумала, что ей впервые удалось отвлечь его от мыслей о своих проблемах, в которые он был погружен с самой их встречи. Он согласился служить ей оружием – и весьма эффективным, – но его нимало не интересовало, что же заставляет ее идти на юг.

– Древняя раса… – Он помолчал, отхватил лапой еще кусок дерева и подбросил его в огонь. – У них были свои секреты. Возможно, один из них и позволял поддерживать надежный мир. Говорят, будто до того, как кольдеры-захватчики свели герцога Ивиана с ума и сделали одним из своих живых мертвецов, люди относились к Древней расе с благоговением и опаской, и само их присутствие – как бы мало их ни было – сдерживало преступность. Потом герцог объявил людей Древней расы вне закона и тем самым показал, что их тоже можно убить, как любого другого, а ведь были те, кто всегда ненавидел их и завидовал им. Они дали волю своей ненависти. Еще и кольдеры, одержимые, стремились разжечь резню. Хотя зачем я это рассказываю? Мы ведь говорим о твоем народе, разве нет?

– Да. – Она могла быть столь же краткой, как и он. Тирте вдруг захотелось позабыть о благоразумии, но она пока сомневалась, как лучше действовать. Потом она добавила: – Ястребиный Утес находился в Карстене. Как видишь, я из народа, который Ивиан попытался уничтожить в том краю, где он сам и его соплеменники были чужаками и захватчиками.

– Доля, к которой ты возвращаешься, не легче доли изгнанников. Ничего не изменилось. Слишком много людей было схвачено и убито – и слишком много тех, кто наживался на этом.

Непохоже, чтобы это сильно его волновало. Скорее, он хотел дать понять, что они – всего лишь попутчики, связанные только на краткий срок.

– Мы усвоили урок. – Тирта отгрызала каждое слово, как человек перегрызает путы. – В Карстене нам нельзя доверять никому. И все же мне нужно туда.

Откровенничать сверх этого она не собиралась. Они заключили договор о службе лишь на определенное время. Не было никаких причин полагать, что после гор ему захочется пойти дальше. Да и вообще он не тот человек, с которым ей захотелось бы делиться своими тайнами – учитывая, кто он такой.

Так что Тирта развернула свой плащ, закуталась в него, подложила под голову одну из седельных сумок и прежде, чем решительно закрыть глаза, сказала:

– Дежурить будем по очереди. Разбуди меня, когда взойдет красная звезда.

Сокольник склонил голову, соглашаясь – хотя Тирта и сомневалась в его согласии – разделить с ней, как с товарищем, необходимые в любом пути обязанности. Пока она старалась заснуть, очистив по мере сил разум, ее спутник даже руки не протянул к свернутому одеялу, части его снаряжения – так и сидел у костра. Отблески огня играли на железной лапе, то выхватывали из темноты, то снова прятали его красиво вылепленное лицо – маску, не уступающую в бесстрастности шлему, который он носил днем.

Тирта заставила себя заснуть, но сон оказался не без сновидений. К ней пришло видение – или их череда, – преследовавшие ее много лет, так, что она запомнила все до мельчайших подробностей и могла все описать и даже в какой-то мере понять, что все это значит. Она знала, что это истинный сон, часть Прозрения. Пускай она не Мудрая, но все же она истинная дочь Древней расы, и она никогда не верила, что в ее крови нет ни капли Силы, пусть даже ее соотечественницы и не сохранили всех тех знаний, какими владела их родня в Эсткарпе.

Их народ истаял из-за Силы. Ведь колдуньи гордились своим Даром и не желали отказываться от него ради мужчин. В результате детей рождалось все меньше, и народ едва не исчез совсем из-за их гордыни. Однако же после того, как колдуньи объединили свои силы ради Преображения, их последней великой битвы, и большинство из них умерло – их тела не вынесли тех сил, которые колдуньи призвали и направляли, – кое-что изменилось.

Нынешний правитель Эсткарпа, Корис Гормский, состоял с ними лишь в дальнем родстве. А еще были Трегарты, охраняющие северные пределы, – прежде под их рукой находились вот эти самые горы, где она устроилась на ночь. Чужеземец Саймон Трегарт вообще не имел родни здесь. Его супруга была колдуньей-отступницей, которую в свое время изгнали за то, что она предпочла своему Дару замужество, и которая неким неизъяснимым образом не лишилась его в браке. Эта троица правила Эсткарпом, и влияние их было велико. Девочек больше не забирали в колдуньи – не считая тех, чей Дар был так велик, что они расставались с прежней жизнью по собственной воле. Народы смешивались между собой, все больше становилось тех, кто вступал в брак и делил супружеское ложе. Кровь тех, кто охранял границы, смешивалась с кровью сулькарцев и их родни в Эсткарпе. В усадьбах появлялось все больше детей. Установились некие связи с таинственным востоком – Эскором. Дети Саймона Трегарта и его супруги отправились туда – искать, откуда пошел их род. Там все еще шла война – но это была война с древним Злом. Не будь Тирта той, кто она есть, возможно, ее бы тоже тянуло на восток.

Ее тянуло! Она снова легко шла по широкому полутемному коридору, освещенному лишь настенными жезлами-светильниками – они никогда не гасли, но их секрет был давно утерян. Там тени двигались среди теней и жили собственной жизнью. Но Тирте было безразлично, что они делают и почему.

Девушка никогда не шла этим путем наяву, но знала его лучше, чем множество других мест, где бывала в реальности. Она сроднилась с ним, как ни с каким другим, во сне или наяву. Тирта приходила сюда во снах с самого детства, и это место всегда оставалось неизменным, лишь держало ее все сильнее и крепче, становилось реальнее, чем вся остальная жизнь.

Это был зал крепости – почти такой же древней, как стены самого Эсткарпа. У стола стояли высокие кресла для лорда и леди. Вокруг собрались неясные призрачные тени. Тирта знала, что здесь происходит некая официальная встреча; она не слышала слов, но обсуждалось что-то очень важное.

Внимание ее в основном было приковано к тому, что стояло на столе, посередине между двумя креслами с высокой спинкой. Эта вещь выглядела реальной, ее было прекрасно видно! Это была шкатулка с откинутой крышкой, и от нее исходил свет. Покрывающая ее резьба не была неподвижной, как полагалось бы, – она словно обладала собственной жизнью и целью. Казалось, будто она изменяется, ползет, движется, так что Тирта не могла толком разобрать, что же там изображено. Иногда ей удавалось что-то ухватить, и ей казалось, что это слова и символы Силы.

Точно так же она не видела, что находится в шкатулке, – ее крышка была поднята под таким углом, что внутрь не заглянешь. Девушка знала лишь, что это – само сердце и суть всего, что она здесь видит, и что в нем больше жизни, чем в тех, кто его хранил.

Сон шел по устоявшемуся пути. Сгустки полутени – левая рука лорда и правая рука леди – одновременно двинулись вперед и вместе захлопнули крышку шкатулки.

Тирта ощутила, как в ней поднимается давний и привычный холодный страх. Наступил черед Зла. Ей никогда не удавалось избежать этого момента – почему-то было необходимо, чтобы она все видела. Видела и знала. Видела и помнила!

Та тень, что была лордом, надолго задержала руку на шкатулке. Сияние жизни, которое девушка ощущала в нем, потускнело. Возможно, это было некое предупреждение, гласящее, что поток Силы изменился, постарался сам себя защитить. Лорд неохотно – Тирта всегда ощущала это его нежелание, то ли печаль, то ли предчувствие – подвинул свое сокровище к леди.

Леди выглядела как столп тумана с головой-шаром и туманными отростками вместо рук и ног. Однако же она взяла то, что передал ей лорд, и встала, а зыбкая компания зашевелилась в дальних углах просторного зала, словно торопилась что-то сделать, – и лорд сошел со своего места, чтобы присоединиться к ним, и исчез из поля зрения Тирты.

Девушка никогда не следовала за ним. Нет, значение здесь имела только шкатулка. Вот и теперь, когда призрачная женщина подняла ее и прижала к своей призрачной груди, там, где у человека бьется сердце, внимание Тирты было приковано к ней. А потом леди тоже развернулась и пошла.

Тирте казалось, будто она тоже превратилась в призрак без тела и очертаний. Она следовала за той женщиной, словно плыла тенью по этому полуреальному миру. Они прошли в коридор за высоким столом. Леди-призрак двигалась быстро, словно бежала; само время ныне было ее врагом.

Так они подошли к стене, обшитой панелями, и тень как-то странно распласталась на ней – словно отворила тайный замок. Появилось узкое отверстие, и она протиснулась куда-то в темноту, а сила сокрытой вещи повлекла Тирту за собой.

Там Тирта, хоть у нее во сне и не было тела, почувствовала прикосновение Силы – Силы, которая накапливалась и сохранялась, притягивалась и подпитывалась Талантом, много лет, если не веков, использовавшимся для охраны этой шкатулки.

В маленькой комнате без окон стоял каменный стол; стены были занавешены туманными драпировками. Ауры этой потаенной комнаты было достаточно, чтобы любой явившийся сразу же понял: сюда может войти лишь тот, кто одарен и обучен. И все же, даже если это так, во сне Тирта беспрепятственно вошла сюда, с пустыми руками и не владея Силой.

Призрачная леди, по-прежнему прижимающая шкатулку к груди, высвободила туманную руку, высоко подняла ее и ударила ребром ладони по центру каменного стола.

Массивная каменная плита словно задрожала в том месте, куда пришелся удар. По виду леди теперь казалось, что она должна как можно быстрее избавиться от любого прикосновения; она вскинула руку – или ту прядь тумана, которая играла эту роль. Хотя Тирта никогда и нигде не видела подобного ритуала, она прекрасно знала, что это древнее мастерство, позволяющее разуму контролировать материю и заставлять ее повиноваться.

Поставленная на стол шкатулка задрожала, как перед этим камень, – пустила в него корни. Так казалось девушке, затянутой в видение. А призрачная женщина продолжала прясть свое колдовство – она словно запирала на замки и засовы незримые двери, чтобы никто не сумел вломиться сюда.

И…

Тирта пошевелилась. Безмолвие ее видения – ее сна – оказалось нарушено. Кто-то прикоснулся к ней, и она снова очутилась в своем теле, и к ней вернулись ощущения. Кто-то что-то прошептал ей прямо в ухо – капюшон плаща то ли свалился, то ли его сняли. Ее щеки едва ощутимо коснулось чужое дыхание. Девушка открыла глаза – вокруг было темно, – но не шелохнулась; ее придавила к земле чужая рука. Шепот раздался снова:

– Тише!

Тирту так внезапно вырвали из того, иного места, что она не до конца сейчас осознавала, что вернулась на их стоянку на уступе скалы. Костра больше было не видать. Она достаточно очнулась, чтобы понимать, кто присел рядом с ней и придерживает ее – и, может, даже готов зажать ей рот ладонью, чтобы она не вскрикнула от внезапного пробуждения.

Но Тирта была слишком опытной скиталицей, чтобы шуметь в такой момент. Она осталась лежать, силясь уловить хоть какой-то звук. Сокольник, должно быть, понял, что она проснулась – его рука тут же исчезла. А Тирта подумала, что сокольнику непросто было прикоснуться к женщине, пусть даже по такой причине. Но он не отошел.

Один из пони переступил с ноги на ногу и фыркнул. Сокольник исчез в мгновение ока. Тирта поняла, что он, должно быть, отправился присмотреть, чтобы лошади не выдали их шумом. Она продолжала прислушиваться.