Текст книги "Тройка мечей. Сборник"

5

Они решили все-таки встать лагерем в этой защищенной долине. Вернувшись к найденной ранее хижине, они расседлали своих лошадей и, стреножив, пустили их на луг к торгиану. Благодаря символу на скале Тирта осмелилась разжечь костер. Кроме того, с приходом сумерек причудливый узор начал светиться синим, в точности как во время устроенного ею эксперимента. Какой бы Силой ни обладали эти знаки, они ее все еще не лишились, и Тирта была уверена, что они находятся сейчас в воистину безопасном уголке, где можно не бояться чудовищ, рыскающих в ночи.

Запасы их были крайне скудны, и девушка очень тщательно разделила то, что прихватила с собой из Ромсгарта. Однако сокольник отправился ниже по течению ручья, а когда вернулся, на тростниковой веревке у него болталась связка упитанных водяных курочек. Сокольник обмазал их глиной и уложил в угли костра. Так что их ужин оказался намного лучше, чем Тирта смела надеяться; перья сошли с приготовленных курочек вместе с глиняной коркой, и получилось вкусное блюдо.

Они решили не устраиваться на ночь в хижине – все равно та была ненадежным убежищем. Ночь выдалась не холодная, а Тирте почему-то не хотелось оказаться внутри стен. Сокольник, похоже, разделял ее стремление к приволью. Но она охотно согласилась, что, несмотря на светящиеся на скале знаки, лучше будет все же дежурить по очереди. Той ночью ей выпало стоять первую стражу.

После того как сокольник завернулся в свое одеяло, девушка тоже не стала задерживаться у костра надолго. Услышав ровное дыхание спящего, она встала и пошла по еле заметной тропе к лугу. Три пасущиеся лошади не обратили на нее ни малейшего внимания. Девушка почувствовала, что непокорность и страх покинули торгиана. Возможно, конь готов был смириться со сменой спутников, и, конечно же, он станет прекрасным приобретением – здесь, в Карстене, лошадь такой выносливости и скорости может обеспечить победу своему всаднику.

Конечно, сокольник тоже мог заявить права на этого коня, но Тирта верила, что сумеет откупиться от него, предложив побольше золота. Может, она даже отдаст в придачу свою кобылу – в приграничье лошади ценились высоко. А пока она повернулась спиной к жующей троице и подбоченившись стала рассматривать знаки на скале.

Что же они должны были охранять? Эта загадка и интриговала, и беспокоила ее. Если надпись оставалась сокрыта, пока ее не обнажило землетрясение, то что же скрывалось или скрывается здесь под землей? В высокогорье точно не было никаких крепостей – только Гнездо, построенное сокольниками, но оно уже уничтожено. В любом случае это точно не «колдовство» сокольников.

Никогда еще она не жаждала обладать Даром так сильно, как в этот миг. Обладай она Даром дальновидения или хотя бы меньшей способностью – умением искать воду при помощи лозы, – она могла бы хоть отчасти разгадать эту древнюю загадку. Хоть она и провела зиму в Лормте, ей слишком не хватало основ подготовки; она смогла усвоить лишь знания о том, что могло существовать, но у нее не было ни малейшего шанса хоть как-то использовать то, что другая могла бы попробовать применить на практике.

Чем же она обладала на самом деле? Единственным смыслом ее существования было ее видение и уверенность в том, что оно направляет ее, что за ним кроется нечто такое, что она обязана сделать. Лишь эта убежденность помогла ей пережить все эти годы, закалившие ее тело и дух, как кузнец закаляет металл, чтобы создать хитроумный инструмент или надежное оружие. Инструмент, оружие – но для чего и для кого? Она не раз задавала себе этот вопрос, но понимала, что не получит ответа с небес, который все объяснил бы.

Сила течет во всем, что обладает жизнью. Но она состоит из множества различных энергий. Одни из них подчинялись тем, кто прошел обучение, другие могли навредить, а третьи – самые многочисленные – находились за пределами понимания и знания даже величайшего из адептов. Из Силы исходят рождение и жизнь, и к ней же после смерти возвращается искра внутренней сущности. В древности существовали ритуал и церемония, когда родственники собирались, чтобы согреть сердца ее проявлением.

Но это было давно. А сейчас Тирта могла лишь стоять и смотреть на надпись на камне и восхищаться тонкостью работы. Может быть, это Сила привела ее сюда? Тропу, приведшую их к долине, выбрал сокольник, но Тирта была уверена, что он не знал, что это место находится под подобной защитой – иначе с него сталось бы найти другую дорогу, ведь его соплеменники часто заявляли, что не желают иметь дела ни с какими заклинаниями Древней расы.

Почти робея, поскольку здесь она была одна и ей не нужно было ни на кого производить впечатление тем фактом, что она столкнулась с творением своего народа, Тирта подняла руку и начертила в воздухе знак мира и принятия. А потом она вернулась обратно, села у костра и стала понемногу подбрасывать в него ветки и слушать журчание ручья.

Тирта вдруг осознала, что не заметила в долине признаков присутствия живых существ, не считая мух-падальщиков. Ну да, сокольник добыл водяных курочек, но она не слышала птичьих голосов и не видела звериных следов. Но ведь вода и луг посреди бесплодных камней наверняка должны были привлечь хоть каких-то животных. А здесь было слишком тихо. Девушка беспокойно заерзала, снова встала и вернулась на луг; лошади вроде бы паслись спокойно. Тирта прислушалась, пытаясь уловить голос какой-нибудь ночной птицы. За время своих скитаний ей слишком часто приходилось спать под открытым небом, и она очень хорошо знала охотничье уханье крупных сов – они часто встречались в приграничье, у подножия гор.

Тихая ночь…

В небе серебрился серпик молодого месяца, сверкали звезды. А еще ведь существует лунная магия, и она, Тирта, несет в себе ее частичку. Это была чисто женская магия, магия Мудрых – хотя колдуньи ею и не пользовались…

Магия. Все это – магия! Пальцы Тирты сжались в кулак, она присела и ударила кулаком о землю. Девушка заставила себя думать о том, что должна будет сделать сразу же, как только они пересекут горы, – хотя все будет зависеть от того, что они обнаружат. Разумно ли будет попытаться удержать сокольника при себе, когда истечет срок сделки, даже если ей взамен придется отчасти поделиться с ним своей тайной? Сейчас она ничего не могла решить – только попытаться прикинуть, что может ждать ее впереди.

От тишины и вида этого символа Тирте стало не по себе. Она попыталась отыскать мыслью хоть какое-нибудь затаившееся животное, которое могло бы проникнуть в долину, несмотря на охрану. Она уловила жизненную сущность спящего мужчины, подальше – трех их лошадей, потом какие-то искры помельче. Ни одна из них не несла в себе угрозы Тьмы, и девушка решила, что это все-таки какие-то зверьки. А потом…

Боль и отчаяние. Ужас. Нужда.

Тирта вскочила, выхватывая меч.

Она подошла к могиле и остановилась, глядя округлившимися глазами на холмик земли и камни, положенные сверху.

Нужно, нужно! Эта волна обрушилась на Тирту с такой силой, что она упала на колени рядом с могилой; ее охватил безумный ужас, а тело сковали и оледенили волны неведомой Силы.

Нужно!

Нет! Смерть – Последние Ворота, куда уходит всякая живая сущность. Здесь не было никакого заточения сущности в покинутом разлагающемся теле. Они похоронили мертвеца. Он не мог призывать, требовать, атаковать ее этим отчаянным криком, умоляющим о помощи! Тирта выронила меч и схватилась за голову; на нее вновь обрушилось требование, которое она не могла ни объяснить, ни отвергнуть.

Меч звякнул о камни. Навершие с изображением ястреба коснулось белого камня, который сама же Тирта и положила сюда, исполняя древний ритуал своего народа. Ястреб!

Родная кровь – родная кровь, чтобы взять на себя бремя.

Родная кровь? У нее нет родственников! В душе у Тирты вспыхнуло яростное отрицание. Смутно, еще по историям, слышанным в детстве, Тирта поняла, что́ пытается сейчас завлечь ее в ловушку. Это была клятва родича, которая могла переходить от мертвого к живому и от которой невозможно было отречься. Но эта клятва – лишь для настоящих родственников! Ее дают сознательно, соглашаясь считать этот долг важнейшим в своей жизни! А этот чужак – никакой ей не родственник! Что бы за сущность ни задержалась здесь – она не могла наложить на нее узы!

– Мир… – Она выговорила это слово с огромным трудом, словно что-то сдавливало ей горло. – Мир тебе, незнакомец. Я не родня тебе. Иди путем Силы. Мы не выбираем свою смерть, мы выбираем лишь как встретить ее. Возможно, твое дело завершилось, но это твое тело подвело тебя, а не…

Тирта ахнула. Меч и камень! Там, где они соприкасались, в воздухе возникла вещь, что могла бы прийти из неизменного и повелевающего ее жизнью сна – только вот она не спала. То, что она должна была искать и найти, становилось все явственнее, все отчетливее.

Нужно…

Зов сделался слабее, как будто последние силы взывавшего быстро таяли, как будто он шел просто откуда-то издалека и угасал.

Но эта нужда – она и сама ее ощущала! Чужак? Нет! Каким-то непостижимым для нее образом этот человек действительно был ее родичем. Но мертвецу незачем было навязывать ей свою волю – этот гис и так уже был ее частью.

– Ястребиный Утес! – сказала Тирта. – Да, я иду туда. И что бы там ни лежало, – шкатулка уже снова стала прядью тумана, – я его достану. Я не знаю тебя, родич. Но уже разделяю твою нужду.

Туманная дымка исчезла, как и все прочее – остаток воли, преодолевший саму смерть. Он связал Тирту – но не сильнее, чем она и так была связана еще до прихода в эту долину. Но ей показалось, что, когда она подняла упавший меч, руке ее передалась какая-то новая энергия – Сила, прежде неведомая ей.

На обратном пути к лагерю Тирту все еще била дрожь – девушка сражалась с охватившим ее пронзительным страхом. Ночь шла к концу. Тирта разбудила своего спутника и завернулась в плащ. Она почти боялась засыпать. А вдруг она погрузится не в сон, а во что-то другое – в последние отголоски этого требования? Девушка решительно закрыла глаза, заставляя себя отдохнуть.

Этой ночью ей ничего не снилось, и она не столкнулась, как изрядно побаивалась, с присутствием иного. Напротив, сон ее был глубоким и крепким, и поутру, когда она проснулась, ей не хотелось шевелиться, как будто она ослабела.

Сегодня торгиан был уже достаточно послушен и спокоен, так что его удалось оседлать – после того, как сокольник стер с упряжи пятна крови. Но никому из них не хотелось садиться верхом на этого коня вместо его погибшего хозяина, так что они предпочли своих надежных лошадей, а его решили вести в поводу.

Проезжая мимо могилы и символа, Тирта немного ссутулилась и старалась не смотреть на них. В свете нового дня ей почти верилось, что события прошлой ночи просто примерещились ей, и она старалась даже случайно не касаться рукояти меча. Пускай мертвый покоится в мире – а она едет своей дорогой. Она никому ничего не должна, и ее ведет лишь собственная цель.

На дальнем краю луга обнаружилась узенькая тропа, по которой могли пройти лишь уверенно чувствующие себя в горах пони. Оба всадника спешились и повели своих лошадей под уздцы; повод торгиана сокольник привязал к луке своего седла, и лошади выстроились гуськом.

Двигаться вверх приходилось медленно и осторожно. Когда они наконец добрались до расщелины в горах, окружающих долину, Тирта взглянула вперед с нетерпением, надеясь, что им не придется снова столкнуться с подобным испытанием. К ее радости, оказалось, что дальше тропа расширяется, и даже там, где идет под уклон, она довольно пологая. К тому же впереди виднелись пятна зелени, как будто они наконец преодолели каменистую бесплодную часть запретных горных дорог.

Незадолго до полудня она подстрелила вилорога, молодого бычка, и они остановились, чтобы освежевать и разделать добычу. Можно было пока забыть о воздержании – пообедали они жареным мясом. Теперь вокруг них кишела жизнь. Свежие следы других вилорогов, птичьи голоса и даже сами упитанные птицы, хлопающие крыльями в невысокой растительности, – казалось, они слишком тяжелы, чтобы взлететь, – все свидетельствовало об этом.

Здесь было раздолье охотникам, и Тирта подумала, не остановиться ли тут на денек и не попробовать ли закоптить мясо про запас. Как ни странно, на этой тропе, где вроде бы естественно увидеть нерастаявший снег, было куда больше зелени, чем в тех расположенных ниже долинах, откуда они пришли. На островках земли росли цветы, а дикие фруктовые деревья цвели, и их аромат наполнял воздух, навевая воспоминания о фермерских садах, в которых она работала.

Два дня они ехали по этому теплому краю, не встречая никаких признаков Зла. Иногда – ненадолго – Тирте казалось, будто дух ее свободен и на нее ничто не давит. Время от времени она задумывалась, каково бы это было – жить здесь в мире и покое, зависеть только от щедрости земли, не знать никаких видений и гонящей вперед нужды?

Если у ее спутника и появлялись подобные мысли, он об этом не заговаривал – как, впрочем, и она сама. Они в основном молчали, и Тирта была уверена, что сокольник намерен пройти путь как можно быстрее, по возможности избегая опасностей. Они продолжали дежурить по ночам, и Тирта заметила, что он постоянно держится настороже, как разведчик на незнакомой территории.

Как ни странно, но видения ей больше не являлись. Она так давно посещала по ночам призрачную крепость, что такая перемена вызвала у нее беспокойство. Несколько раз Тирта во время стоянок доставала эту «карту», как назвал бы ее сокольник, и изучала символы, но преуспела не больше, чем в первый раз. А может, это вовсе и не карта? Есть ведь схемы, помогающие призвать Силу. Девушка поспешила выбросить из головы эту опасную идею.

На четвертый день после того, как они выехали из защищенной долины, уже ближе к вечеру растительность сделалась более скудной; тропа снова повела их вверх, в бесплодные земли. Незадолго до наступления сумерек они увидели каменную осыпь. Сокольник остановился, глядя вперед, но непохоже было, будто он ожидал, что увидит здесь это препятствие; он смотрел на осыпь скорее с изумлением, легко читающимся на его открытом лице, поскольку сегодня он ехал без шлема, – странное поведение для человека, предпочитающего скрываться под маской.

Тирта не поняла, почему они вдруг остановились, но тропа здесь была такой узкой, что она не могла проехать мимо своего спутника, и оставалось лишь ждать, пока он поедет дальше. Когда же он так и не сдвинулся с места, она едва ли не впервые за день нарушила тишину.

– Там что, перекрыт проход?

Какое-то время ей казалось, что сокольник настолько погрузился в свои мысли, что даже не услышал ее. Но потом он вдруг поднял лапу и указал на осыпь битого камня:

– Гнездо…

Что-то в его голосе – быть может, интонация – пробудило эхо в окружающих их скалах.

Гнездо. Это походило на стенания плакальщицы на сулькарском огненном погребении.

Тирта посмотрела вперед. Там мало что свидетельствовало, что здесь много веков находилось обиталище его народа, – во всяком случае, ничего такого, что Тирта могла бы разглядеть. Она слыхала, что Гнездо было так умело построено, что напоминало полую гору, и что лишь немногие чужаки (исключительно те, кто охранял границу) когда-либо проходили по его подъемному мосту.

Здесь не было ничего, кроме каменной осыпи, ничем не отличающейся от любого другого склона, встречавшегося им по пути. Ее спутник сильно запрокинул голову и всматривался в очертания этой груды камней, словно отчаянно пытался отыскать нечто, что еще должно было существовать. Тирте же, в свою очередь, представилось, как туман из прошлого окутывает горный склон и на пару мгновений из него выступает некогда стоявшая здесь крепость. Однако же ей так и не удалось ничего рассмотреть.

Он закричал; слова, которых она не понимала, закручивались спиралью, а затем слились в один звук – так мог бы кричать ястреб. Трижды он издал этот крик. И тут ему ответили!

Тирта крепче сжала поводья, ее лошадь переступила с ноги на ногу, и из под копыт посыпались мелкие камешки. Ответ был слабым, негромким, но она не могла не признать, что слышала его.

Призраки… умершие, которым подобало бы наконец покоиться с миром… Разве она еще не покончила с ними? Уж не призвал ли его сородич к кровной мести? Неужто это требование достаточно сильно, чтобы проявиться даже при свете дня? Сокольников предупредили вовремя. Они наверняка успели укрыться внизу, в Эсткарпе, прежде чем горы пустились в пляс. Конечно же, ее спутнику не столько лет, чтобы он успел дать клятву меча кому-то, жившему здесь до гибели Гнезда.

Сокольник крикнул. На этот раз его звенящий крик эхом отразился от скал. От пронзительного звука лошади зафыркали, торгиан заржал, а у Тирты заболели уши.

И снова ему ответили. А потом девушка разглядела в небе какое-то пятнышко. Оно устремилось вниз, словно бы метя в забредшую сюда добычу. Тирта с трепетом смотрела, как птица спускается с небес. Летун переместился с освещенного места в тень расщелины, в которую они направлялись.

Снизив скорость и взмахивая крыльями, черный силуэт кружил, подбираясь все ближе к ним, и наконец пролетел над их головами. Сокол уселся на краю скалы; его крылья все еще были немного раскинуты, как будто птица намеревалась взмыть в небо сразу же, как только удовлетворит любопытство.

Черноперый, с белым треугольником на груди – сокол из Гнезда или потомок такого сокола, явно дикий, ведь на нем нет красных опутенок, знака союза между человеком и птицей. Взгляд блестящих глаз был устремлен на мужчину, снявшего шлем. С губ сокольника сорвалась череда звуков, напоминающих птичьи крики; тембр их делался то выше, то ниже. Сокол крикнул в ответ и расправил крылья, словно собирался снова взлететь, уйти подальше от этого существа иного вида, пытающегося разговаривать с ним.

Однако сокольник продолжал издавать эти звуки; Тирта никогда бы не поверила, что они могут исходить из человеческого горла. Он не сделал ни малейшего движения в сторону беспокоящейся птицы, а просто разговаривал с ней на ее языке – в этом Тирта была уверена.

Нового крика не последовало. Вместо этого птица принялась отвечать теми же звуками, что и человек, потом склонила голову набок. Тирта готова была поверить, что сокол обдумывает какое-то предложение или пытается что-то для себя решить.

А потом, снова вскрикнув, птица взмыла в воздух. Не приближаясь к ждущему человеку, сокол со всей мощью своих крыльев пошел ввысь, туда, откуда явился. На усталом лице мужчины не отразилось разочарования – он просто сел и стал смотреть на птицу.

Лишь когда она повернула на запад и окончательно скрылась из виду, сокольник вроде как вспомнил, что он тут не один, и обернулся к Тирте.

– Здесь нет прохода. Теперь нет. – Голос его был ровным и бесстрастным, как всегда. – Нам придется пойти назад и повернуть на север, и лучше бы успеть до темноты.

Тирта не стала задавать вопросов, потому что чувствовалось, что он уверен в своих словах, а она привыкла полагаться на его знание гор. Они повернули на север и в конечном итоге отыскали небольшую каменную чашу, явно созданную людьми; в нее из трубы, рассчитанной на втрое больший объем, стекала струя воды. Нашелся и кое-какой корм для лошадей: пучки жесткой травы, растущей там, где вода изливалась из чаши. На вечер попастись хватит.

Костер разводить не стали. Хотя среди камней на берегу ручья валялось достаточно веток, когда Тирта начала было собирать их, сокольник покачал головой.

– Это место наблюдателей.

– Соколов? – спросила девушка. – Но огонь их не побеспокоит.

Ее спутник снова решительно качнул головой.

– В этот край пришли другие.

Этот его обмен звуками с птицей – что он из него узнал? Тирта чувствовала, что имеет право требовать точных сведений. Но тут он добавил:

– И это не изгои, не люди из Карстена. Они явились с востока.

С востока! То ночное чудовище с вытянутой мордой, порождение Тьмы! Твари, идущие из-за гор, из Эскора! Тирта оглядела место их стоянки уже по-новому. И решила, что стоянка неплохо защищена, не хуже любого другого места, которое она могла бы выбрать. Можно пустить лошадей попастись до наступления темноты, а потом перевести их поближе к себе и стреножить, и подкормить горсткой зерна со щепоткой соли. Враг, кем бы он ни был, мог подобраться сюда лишь по узенькой тропке, которую любой из них мог оборонять в одиночку. В общем, не самая надежная крепость в мире, но переночевать сгодится.

Они немного поели, потом переставили лошадей и торгиана. Сегодня Тирта должна была отдыхать первой, но ей пока что совершенно не хотелось спать. Вместо этого она поймала себя на том, что забрасывает мысленные петли, как пастух на равнине, плетущий силки, силясь отыскать малейший след темного разума, который мог даже в эту минуту исподтишка наблюдать за ними.

Смерть от зубов и когтей – так сокольник сказал о том незнакомце. Быть может, несчастного, явившегося в эти заколдованные горы, выслеживало и преследовало как раз такое мчащееся в ночи чудовище, с каким столкнулись и они сами, только им повезло больше. Тирта нашарила в сумке пакетик с истолченной травой, так пригодившейся во время нападения, и достала его. Сгущались сумерки, и в их убежище уже стемнело. Лошади рыли копытами землю и ржали, натягивая повода, и Тирта пошла угостить их зерном с толикой соли, чтобы животные успокоились.

Все равно, если и дальше сидеть и смотреть в сгущающийся мрак, толку от этого не будет. Дежурил сейчас сокольник, а его навыкам она доверяла безоговорочно. В конце концов, это его родные края, и он лучше знает, чего тут бояться.

Девушка попыталась очистить разум и уснуть. И на какое-то время на нее снизошел покой без сновидений.

Когда она проснулась, подошла ее очередь дежурить. Она даже не успела задать вопрос, как сокольник уже ответил на него:

– Ничего.

Ничего, кроме ночи и охвативших ее воспоминаний о твари, подкрадывавшейся к ним в темноте, и о той ночи, когда ее настиг зов умершего и показал ей то, что, как была уверена Тирта, принадлежало ей одной. Она сидела, скрестив ноги, и время от времени подходила к лошадям, чтобы погладить их по жесткой шерсти и послать им успокаивающие мысли. Ей не верилось, что они так беспокойно ведут себя лишь из-за голода.

Чувства животных всегда гораздо острее человеческих. Они способны учуять опасность с такого расстояния, на какое не дотянется даже ее внутренний взор. Да она и не хотела сейчас применять его, ведь любое порождение Тьмы могло ухватиться за него и по этому следу прийти к ним.

Да, где-то там бродили существа, не принадлежащие известному ей миру. Ни легенды, ни хроники Лормта не делали их реальными. Нужно было столкнуться с ними самой, ощутить зловоние Зла, увидеть его – и лишь тогда осознать и принять их существование.

Этот сокол – что он видел, скитаясь над разрушенными горами? Должно быть, это потомок тех соколов, которыми некогда гордилось Гнездо. Возможно, у подобных птиц тоже есть свои легенды о былых временах, когда они были спутниками людей и отправлялись на войну на луке седла. Легенды, заставившие сегодня крылатого разведчика явиться к ним с предупреждением.

Тирта задумалась: жаждал ли сокольник, чтобы этот ни с кем не связанный летун присоединился к нему? Или же птица и человек лишь раз в жизни каждого могли объединиться в боевую единицу и в случае смерти кого-то из них второй уже не мог заключить такой союз? Этого Тирта не знала, а спросить не могла, потому что была уверена: ее спутник сочтет это вмешательством, и, быть может, достаточно грубым, чтобы разорвать клятву меча. Его тайны принадлежали лишь ему, как и ее тайны – ей одной.