Текст книги "Отпусти добро: Как избавиться от комплекса «хорошего человека« и обрести свое истинно. Практический профайлинг: Искусство прогнозировать мотивы тех, кто рядом с вами"

Несмотря на очевидные проблемы, сопутствующие отождествлению с добродетелью, все-таки многим из нас оно свойственно. Как следует из цитаты, приведенной ранее, в детстве мы слишком маленькие и хрупкие, мы не можем сопротивляться гипнотическому трансу, в который нас погружает семья. Таким образом, отождествление с добродетелью начинает определять наши мысли, чувства и поведение, подкрепляя нашу убежденность в том, что это обеспечит выживание и чувство причастности к семье. Внутреннее «Я» выпадает из фокуса сознания, направленного теперь на поддержание принятой извне самоидентификации. Вот одно из самых четких из известных мне определений феномена самоидентификации: «Самоидентификация противоположна самосознанию. В состоянии самоидентификации человек не помнит себя, он потерян для себя. Его внимание направлено вовне, а внутренние процессы игнорируются»[2]2
  Riordan, 303.


[Закрыть].

Это определение проясняет причину того, почему человек поддерживает свою самоидентификацию: он просто не помнит ничего другого о себе. И, как напоминают Фирман и Джила, когда мы живем в рамках некой идентичности, «наши действия становятся ограничены и управляемы соответствующим мировоззрением»[3]3
  Firman and Gila, 54.


[Закрыть]. Поскольку ничего другого мы не знаем, то живем свою жизнь, выбирая для себя те профессиональные сферы, отношения и виды деятельности, которые соответствуют нашей самоидентификации и подкрепляют ее. Вся наша энергия уходит на поддержание выбранной идентичности, а редкие и едва уловимые проявления истинного «Я» вытесняются на задворки нашей жизни – но пока это кажется нам правильным, мы вряд ли прекратим это делать.

Например, Бет воспитана родителями, чье понимание добродетели сводится к тому, что она всегда должна быть приятной другим, – что, безусловно, подразумевает, что неприятной быть нельзя никогда. С виду подобная установка выглядит безобидно, ведь большинство родителей хотят, чтобы их дети были приятными людьми. Но самые ранние наши представления о приятном и неприятном определяются лишь тем, что мы усваиваем из внешнего мира: выражения лица, язык тела и речь. Бет, довольно чувствительный ребенок, знает, что представления родителей очень важны для них, и, конечно, она стремится быть хорошей, чтобы угодить им. Для ребенка отношение родителей к его поведению практически означает отношение их к нему как личности, а не как к ребенку – в детстве увидеть разницу между этими вещами трудно, поэтому она действительно изо всех сил пытается делать и говорить то, что будет считаться не только хорошим, но и приятным. Она много улыбается, одевается в приятную глазу одежду, она старается угождать окружающим, все время отслеживая в выражениях их лиц и в языке тела признаки того, что она им угодила. Если это войдет в привычку, девочка будет отождествлять себя с необходимостью угождать людям. До тех пор пока она заслуживает одобрение людей своим приятным поведением, она закрепляет себя в этой роли и наверняка продолжит вести себя так же. Даже если она периодически испытывает отчаяние из-за неудач, все равно она, скорее всего, будет поддерживать эту роль, поскольку за каждым периодом отчаяния следует возрождение надежды, основанной на вере в правильность угождающего поведения.

Конечно, нельзя винить за это родителей Бет. Как уже говорилось, обсуждение роли родителей в формировании самоидентификации хорошего человека не подразумевает перекладывание на них вины. Прежде всего потому, что, как вы увидите в дальнейшем, проекция осуществляется бессознательно, а человека нельзя винить за то, что он делает бессознательно, тем более есть надежда, что это когда-нибудь выйдет на уровень сознания. Во-вторых, как вы убедитесь на нескольких примерах, приведенных в следующих главах, родители наверняка находятся в плену собственных самоидентификаций. И в-третьих, нам важно понять, как возникает обсуждаемая нами проблема, а это невозможно без рассмотрения феномена родительской проекции. Но родителей не нужно винить, хотя бы потому, что такое обвинение превращает всех нас в жертв и снимает личную ответственность за то, чтобы сделать хоть что-нибудь для решения своей проблемы, – а в этой книге речь идет как раз о принятии личной ответственности за свои действия и о необходимости самостоятельно делать что-нибудь для улучшения качества своей жизни.

Когда мы не в состоянии справиться с определенными эмоциями или представлениями о себе, мы можем проецировать их на других, а другие, в свою очередь, могут интроецировать то, что мы им навязываем. Такая взаимная динамика может быть едва ощутимой, но запутанной. В этой главе мы рассмотрим на нескольких примерах, как самоидентификация хорошего человека формируется посредством процессов проекции и интроекции – с точки зрения как ребенка (интроектора), так и родителя (проектора). Следующая история даст вам более ясное представление о том, как это может происходить.

Мы рассмотрим яркий пример проекции и интроекции на примере истории Дианы и ее отца, Джексона. Каждая ошибка, которую допускает Джексон, совершается по вине кого-то другого; все, что он намеренно делает в гневе, от стыда, на грани насилия, все проявления темной части его натуры проецируются на кого-нибудь: «Ты заставляешь меня делать такие вещи, если бы ты не была такой-то, мне бы не пришлось так поступать. Ты просто должна перестать быть такой-то».

Даже любая неосознанная ошибка, если ему на нее указать, отрицается, или вина за нее перекладывается на другого. Это способ выживания Джексона – потому что для него всепоглощающее чувство стыда, накрывающее в моменты неправоты, равносильно смерти. Он просто не в состоянии видеть себя неправым, потому что само его ощущение бытия привязано к собственной непогрешимости.

Поскольку Диана, как любой ребенок, появилась из утробы матери, где она пребывала в единстве со всем вокруг, и поскольку на самом глубоком уровне своего естества мы на самом деле ощущаем это единство друг с другом и со всем сущим, она воспринимает все свое окружение и тех, кто живет рядом с ней, как единое целое. Таким образом, все вокруг нее становится зеркалом, в котором она находит свое отражение, то есть она в своем нежном возрасте находится в первобытном состоянии восприимчивости: она воспринимает все, что происходит вокруг, как часть самой себя. Именно поэтому дети плачут, когда слышат, как родители ругаются неподалеку, и поэтому трехмесячный ребенок, сумевший дотянуться до погремушки, сразу тянет ее себе в рот: он думает, что игрушка – это такая же часть его, как, например, его большой палец. И это хорошая иллюстрация процесса интроекции.

Джексон бессознательно проецирует на Диану все то, что он не может вынести в себе, а Диана интроецирует, то есть принимает эту проекцию как свою идентичность. Если отец проецирует неправоту, она ощущает себя неправой. Некоторые люди, склонные к интроекции, впоследствии признают, что чувствуют себя виноватыми за то, что родились, – настолько сильны их первичные самоидентификации. Интроекция означает, что Диана включает в свою самоидентификацию все те вещи, которые Джексон на нее проецирует, и верит, что они являются ее частью.

Дианина роль козла отпущения для отца означает, что она остается рядом, то есть ее не отвергают. Таким образом, поскольку за принятие на себя вины отца она получает вознаграждение, она делает вывод, что все делает правильно. Она должна быть хорошей, чтобы компенсировать пороки Джексона и то чувство собственной ничтожности, которое она имеет в результате интроекции. И она будет находить любые оправдания поведению своего отца и даже при необходимости будет лгать, чтобы защитить его от переживания чувства стыда. Она всегда будет стараться быть очень, очень хорошей, чтобы никогда больше не расстраивать отца и не вынуждать его чувствовать вину за свое поведение. Когда она выслушивает обвинения, она ощущает глубокое чувство вины и стыда, и поскольку Диана интроецировала также страх своего отца перед этими чувствами, они и ее очень сильно пугают – поэтому она должна быть хорошей, чтобы избежать их.

Джексону, безусловно, нравится такая роль его дочери – это ведь значит, что он воспитал дочь, которая любит его и избавляет от любой ответственности за его поведение, мысли и чувства. Вдобавок благодаря Диане он выглядит очень хорошим родителем: он научил ее заботиться о других. Сама Диана не особенно возражает, потому что пока она берет на себя ответственность за отца, она сохраняет близость с ним – что, в свою очередь, дает ей чувство причастности, которое является одной из первичных потребностей. Проявление подобной позиции в отношениях с окружающим миром говорит о ее убежденности в том, что единственный способ добиться близости с другими – это заботиться о них; таким образом, она начинает нести эмоциональную, если не физическую, ответственность за всех, кого знает.

Этот процесс поощряется годами и протекает весьма успешно – Диана берет на себя все больше и больше ответственности за других, а Джексон продолжает делать что ему вздумается, не ощущая стыда и необходимости думать о том, что он причиняет другим. Его дочь чувствует себя все более нужной, как при выполнении некого очень, очень важного жизненного предназначения.

Диана начинает прокладывать свой путь в мир с помощью заботы о других и самопожертвования. В средних классах школы она кажется учителям очень зрелой для своего возраста: она всегда все делает правильно, она добра и внимательна к своим одноклассникам и в целом идеальная ученица. Ее друзья в старших классах обращаются к ней со своими проблемами, и она принимает их близко к сердцу, как свои собственные. Она выражает беспокойство, ведет беседы, дает советы и вообще делает все, что может, чтобы поддержать друзей. Школу она заканчивает весьма успешно, потому что быть успешной – хорошо, а неуспешной – плохо, и затем отправляется учиться в колледж.

В колледже история повторяется, только теперь она начинает замечать, что те люди, которые ей нравятся в качестве потенциальных партнеров, хотят лишь одного: нагрузить ее своими проблемами. Они постоянно пребывают в кризисе, и ей все время приходится иметь дело с той или иной их жизненной драмой. Затем они встречают кого-то еще и бросают ее. И вот она – снова довольно успешно – заканчивает колледж и начинает строить карьеру.

На работе она все время пытается сделать все в лучшем виде и максимально эффективно, хотя определенно замечает, как другие отлынивают от работы. Она начинает понемногу возмущаться этим, сознавая, что постоянно вынуждена доделывать ту работу, которую забросили другие, а ее начальник воспринимает это как нечто само собой разумеющееся. Она же в конце концов все равно это делает, так ведь? А когда она пытается пожаловаться начальнику, что остальные не выполняют свою работу, он находит им оправдания, а ей говорит, что она слишком много переживает. Однажды начальник действительно отчитал одного из коллег Дианы, который, как она знала, почти ничего не делал в течение дня. Она сидела рядом с этим сотрудником, когда начальник начал выражать тому свое недовольство, и в определенный момент присоединилась к обвинениям, напомнив сотруднику, что ей много раз приходилось доделывать работу за него. Начальник обратил свой гнев на Диану, как и ее коллега, и она осталась полностью виноватой во всем. Она не поняла, почему разговор принял такой оборот, но, очевидно, подумала она, если они оба настолько злы на нее, она наверняка сделала что-то не так, поэтому она принесла им извинения, и все вернулось на круги своя.

Жизнь Дианы идет своим чередом, но она начинает замечать, что никто из друзей не знает, как поддержать ее. То есть она всегда готова им помочь, так ведь? Она выслушивает их стенания, приезжает к ним среди ночи, чтобы поговорить об их последней стычке с партнером, и даже существенно помогает им решить возникающие финансовые проблемы. Она рядом. Она тот человек, к которому всегда можно обратиться. Но когда сама Диана вдруг плачет и расстроена чем-то, друзья просто предлагают ей перетерпеть это, а некоторые даже добавляют: «Ты сильная, ты справишься». Конечно, она чувствует себя отвергнутой и обижается, ведь друзья не хотят тратить время даже на то, чтобы дослушать ее жалобу до конца, – рано или поздно ее всегда перебивают и начинают говорить о себе и своих проблемах, и это происходит настолько часто, что Диана уже подозревает, что с ней что-то не так, по своей привычке всегда во всем винить себя.

Наконец Диана встречает мужчину своей мечты, безумно влюбляется, и ее распирает от счастья. Однако после нескольких лет брака она начинает замечать за мужем знакомую тенденцию: он винит ее за все, он отказывается признавать даже возможность своей вины, и загадочным образом во всех проблемах оказывается виновата она. Она впадает в ярость от этого, но муж смеется над ней и говорит, что она просто не может принять свою неправоту. Когда она пытается на словах защитить себя, муж выходит из себя и начинает швыряться вещами или бить кулаком в стену – так что Диана решает, что лучше ей помалкивать, однако это не мешает мужу продолжать винить ее за все. Но она по-прежнему любит его и страшно боится потерять и поэтому делает все, чтобы не нарушать его покой.

Она часто извиняется, даже за то, чего не делала и знает об этом; просто так ей удобней, но она также часто задумывается: а что она делает не так? Она пытается изо всех сил угодить мужу, из кожи вон лезет, чтобы делать ему маленькие сюрпризы и другие приятности, которые он принимает как должное, либо, что еще хуже, критикует. Но, возможно, если она будет делать это как-то иначе, он станет добрее? Может быть, если она даст ему больше секса, меньше разговоров, больше массажа, меньше претензий, больше времени и денег, меньше жалоб – он изменится? Ей просто нужно еще больше стараться сделать его счастливым.

Кроме того, у нее нет ни времени, ни сил на жалобы – у нее много дел: на работе все ждут, что она их подстрахует; ее друзья нуждаются в ней, а теперь еще у нее есть дети, которым она тоже нужна. И своей сестре очень нужна, потому что та только недавно снова развелась, а мать постоянно напоминает о том, как Диана нужна сестре. Ах да, а еще надо не забывать о нуждах родителей, ведь правда? Разве не этим всем заняты хорошие люди?

Диана всегда занимается решением проблем других, и она настроена на положительный результат, поскольку в противном случае она будет чувствовать себя очень плохо. Каждый раз, когда ей не удается помочь другому, это ощущается как ужасный провал – не только в ее начинании, а вообще как личности. ОНА сама является провалом, если не может осчастливить других.

Диану все время преследует огромное чудовище, воплощение ее чувства вины – она ощущает его тлетворное дыхание всякий раз, когда подумывает о том, чтобы не сделать что-то для других. Монстр шепчет, что ей будет очень, очень плохо, если она этого не сделает, – поэтому какой бы усталой, больной и задерганной она ни была, она встает и делает это, поскольку это лучше, чем схватка с чудовищем.

Конечно, это не единственно возможный сценарий того, как ребенок, воспитанный таким же отцом, может интроецировать, поскольку интроекции также зависят, хоть в какой-то мере, от собственных природных качеств ребенка. Например, для чувствительного ребенка будет характерна описанная выше интроекция, а менее чувствительный, но более ориентированный на физические аспекты ребенок может интроецировать «порочность» и, вместо того чтобы заботиться о других, жертвовать собой и оправдывать чужое поведение, такой ребенок будет воплощать «плохие качества». Независимо от того, по какому пути пойдет самоидентификация ребенка, важно помнить, что его истинное «Я» в любом случае актуально и даже активно, но просто не реализуется осознанно.

В приведенном выше примере проекции очевидны, но чаще они гораздо менее уловимы. Как правило, родители понятия не имеют, что они проецируют на своих детей, поскольку весь процесс проецирования происходит бессознательно. Те вещи, которые мы не осознаем, все равно заряжены энергией, которая ищет выход. Тот факт, что мы вытеснили их из сознания, не означает, что они не действуют в нашей жизни: они будут проявляться в действиях и словах, которые могут казаться другим полными ненависти, злонамеренными, завистливыми, злобными, мстительными, – но, с другой стороны, могут представляться более жизнерадостными и настоящими, чем мы их ощущаем.

Помимо воплощения в поведении, подавленный психический материал может настойчиво и без всяких слов проецироваться на другого человека невербально: с помощью жестов, взглядов, выражений лиц и очень тонкой, но мощной энергии, словно аура, окружающей каждого из нас. Именно эта тонкая энергия становится мощным проводником проекций, поскольку ее нельзя увидеть в поступках и словах проектора, – таким образом, интроектор может ощущать все, что усвоил, как принадлежащее исключительно ему. Поскольку дети, еще не умеющие говорить, обычно очень восприимчивы к невербальным посылам, они легко усваивают весь психический материал из этого энергетического поля. Дети в этом возрасте к тому же склонны к отождествлению, так что они просто присваивают этот материал и считают его своим.

Независимо от уровня очевидности родительских проекций интроекции такого типа приводят к тому, что человек всю жизнь действует, реагирует, вступает в отношения, лишь повторяя схему взаимодействия со своим родителем. В случае самоидентификации хорошего человека тот, кто отождествляет себя с добродетелью, жертвует своей искренностью и несет бремя эмоций и проблем других людей.

Как вам уже известно, самоидентификация – это стратегия выживания, которой мы придерживаемся с ранних лет жизни в силу проекций первых воспитателей.

ПРЕВРАЩЕНИЕ «ХОРОШЕГО РЕБЕНКА» В КОЗЛА ОТПУЩЕНИЯ – ОДИН ИЗ ОСНОВНЫХ МЕТОДОВ ПРОЕКЦИИ, ЗАПУСКАЮЩИЙ ПРОЦЕСС СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ РЕБЕНКА.

Превращение в козла отпущения, во-первых, подразумевает некую жертву со стороны ребенка, и в случае самоидентификации это значит, что ребенок жертвует своим «Я» ради идентичности, которая поддерживает семейный транс, ранее упомянутый Фирманом и Джила. Во-вторых, от ребенка требуется присваивать «теневой» психический материал других, то есть темное содержание подсознания. В случае самоидентификации хорошего человека на него проецируется все то неприглядное, что остальные члены семьи присваивать не хотят: эмоции, которые они не хотят переживать, и ответственность, которую они не хотят на себя брать. В оставшейся части этой главы мы рассмотрим, как выглядит превращение в семейного козла отпущения – с точки зрения как родителей, так и ребенка – и как этот процесс способствует самоидентификации хорошего человека. Существует несколько возможных сценариев того, как родительские проекции превращают ребенка в козла отпущения. За годы работы мне удалось ясно увидеть, как это происходит, и похожие случаи из моей практики оформились в единую картину. Далее я приведу несколько обобщенных примеров, иллюстрирующих вышесказанное.

Первый сценарий. Ребенок нежеланный, и поэтому им полностью пренебрегают, то есть эмоционально отчуждают. Его совсем не замечают до тех пор, пока он не начнет вести себя настолько безобразно (на самом деле речь идет всего лишь о легкой форме плохого поведения или о неблагоприятной ситуации, например болезни), что родитель вынужден обратить на него внимание, чтобы либо наказать, либо как-то спасти свою репутацию в глазах окружающих (друзей, знакомых). Ребенок никогда не удивляется наказанию, поскольку интроецировал убежденность в том, что заслуживает его. Он чувствует, что как-то досадил родителю уже тем, что родился, поэтому наказание для него – естественное следствие того, что он живет. Чтобы избежать наказания и все же ощущать хоть какую-то причастность к своей семье, он должен стать невидимым. Таким образом, главной его задачей становится научиться быть невидимым. Такой ребенок вырастает в убеждении, что худшее, что он может сделать, – это подать признаки жизни.

Второй сценарий. Родитель демонстрирует почти инцестуозную близость с ребенком, постоянно лишая его истинное «Я» всего, что содействовало бы его росту и развитию. Такой ребенок из-за близости родителя зачастую становится эмоционально недееспособным, поскольку спроецированная на него родительская потребность в близости захватила все его детское сознание, то есть ребенок не имеет доступа к собственным эмоциям. Во взрослом возрасте, став более сознательным, он может оглядываться назад и удивляться, как ему удалось пропустить столь многое из того, что действительно происходило между ним и родителем. Он пребывает в иллюзии чрезвычайной близости с родителем и даже физически старается быть рядом с ним, лишь бы угодить ему, потому что чувствует, что расстроить родителя означает потерять его. Став взрослым, такой ребенок в определенные моменты может осознавать, что близость с родителем душит его, но лишь задумавшись об этом, он тут же испытывает первобытный страх смерти, к которой приравнивается это осознание. На самом деле такой ребенок интроецирует все давние неудовлетворенные родительские потребности в близости, давая родителю возможность никогда их не осознавать. В подобных случаях часто имеет место длинная цепь точно таких же чрезмерно близких отношений, проекций и интроекций на протяжении многих поколений.

Третий сценарий. Родитель хочет, чтобы ребенок думал, двигался, поступал, говорил и чувствовал точно так же, как он сам, – родителю нужен «маленький я». Психологическая обработка, происходящая исподволь в этом случае, имеет два этапа:

1) ребенок получает положительную обратную связь (с помощью взгляда или иной формы мягкого одобрения), когда следует согласно родительскому замыслу;

2) родитель либо совсем не обращает внимания на подлинные проявления своего ребенка, либо эти проявления прямо отвергаются и подлежат наказанию.

Если ребенок действительно соглашается быть таким «маленьким я», между ним и родителем формируется запутанная связь, которую они будут называть близостью, хотя ради этой так называемой близости ребенку пришлось поступиться своей искренностью, и его настоящего родитель никогда не узнает. В случае же когда ребенок настолько отличается от родителя, что просто не в состоянии соответствовать роли «маленького я» родителя, у него может сформироваться чувство вины, собственной испорченности и стыда – от того, что он не стал тем, кем хотел его видеть родитель. В лучшем случае такие отношения развиваются по такому принципу: родитель все время пытается заставить ребенка измениться, а ребенок периодически пытается соответствовать требованиям, но регулярно подспудно или открыто бунтует. В иных случаях у ребенка развивается глубокое чувство стыда за себя, о причине которого он обычно не догадывается.

Четвертый сценарий. Родитель буквально впрямую обвиняет ребенка во всех своих ошибках. Ребенка убеждают, что, когда родитель в гневе или демонстрирует иное неприглядное поведение, это все происходит по вине самого ребенка. Например: «Если бы ты не сделал того-то, мне не пришлось бы делать то-то», как мы уже видели в истории Дианы. Ребенок может ощущать либо непомерную вину и ответственность, либо потаенный стыд, который выразится или в сильно заниженной самооценке, или в потребности открыто взбунтоваться против родителя. И если бунтарь не наденет новую маску (например, «плохого парня» или еще кого-то, далекого от добродетели), то последний вариант будет более здоровым.

Пятый сценарий. На ребенка возлагается ответственность за эмоциональное, психологическое и даже физическое благополучие родителя. Например, так бывает, когда один или оба родителя больны либо страдают от наркотической зависимости. Еще возможен сценарий, когда родители не могут ли не хотят выполнять свои родительские обязанности приемлемым образом и ребенок чувствует необходимость «исправить» их и таким образом помочь всей семье. Либо на ребенка может быть возложена вся работа по дому – уборка, готовка, занятия с младшими детьми и т. д., и тогда с течением времени у него формируется представление о себе как об ответственном за все. Ребенок в такой ситуации может чувствовать себя супергероем – ведь он делает вещи, которые обычный ребенок даже не знает, как делаются, – что будет лишь подкреплять его самоидентификацию ответственного человека. Однако подспудно он может испытывать постоянную тревогу – ведь если он не сделает все то, что хотят от него родители, весь мир развалится на части, и это будет его вина. Он вырастает, развивая именно такой взгляд на все жизненные ситуации, и в итоге сближается лишь с людьми, которым нужна его помощь.

Шестой сценарий. Ребенок воспитывается родителями, которые глубоко убеждены в своих представлениях о правильном и неправильном, хорошем и плохом. Они кажутся со всех сторон хорошими родителями: они внимательны к ребенку, занимаются его воспитанием и любят. Но у одного или обоих родителей есть тайна. Возможно, они довольно часто, но в тайне от всех ссорятся, поэтому в воздухе витает неприятный холодок. Или, может быть, один из родителей или оба изменяют своему супругу. Бывают секреты финансового характера, либо один или оба родителя вовлечены во что-то сомнительное с этической точки зрения. Ребенок растет с осознанным ощущением того, что у него прекрасное детство и ему очень повезло с родителями, но на подсознательном уровне такой ребенок улавливает напряжение, связанное с родительской тайной. Как это часто бывает у детей, ребенок чувствует лишь, что что-то не так, но ему не приходит в голову, что это касается родителей, – он убежден, что дело в нем. Он должен исправить все, чтобы это смутное чувство покинуло его. Поскольку напряжение, связанное с тайной, имеет место в течение долгого времени, реакция ребенка на него становится привычной до такой степени, что он начинает уверенно считать, что с ним что-то не так, вследствие чего пытается быть очень хорошим, даже идеальным, чтобы устранить неприятное смутное ощущение. Таким образом ребенок постепенно учится принимать на свой счет проблемы других людей, надеясь быть достаточно хорошим, чтобы их исправить.

Седьмой сценарий. Как и в предыдущем случае, родители глубоко верят в свои представления о хорошем и плохом, однако их потребность вести безупречную, с точки зрения морали, семейную жизнь может очень серьезно негативно повлиять на ребенка. Родители в этом случае настолько непогрешимы, что забывают о восприимчивости ребенка, его потребности ощущать причастность к семье, столь характерных для пробуждающегося сознания ребенка; его ругают и наказывают за малейшие провинности. Изначально чувствительный ребенок обычно в таком случае старается быть очень хорошим, чтобы не нарываться на конфликт с непогрешимым родителем. Он также ощущает глубокое чувство стыда за малейший проступок и почти постоянно боится прогневать родителей и лишиться их благосклонности. Конечно, со временем это становится самоидентификацией – угождать другим своим хорошим поведением, чтобы его одобрили и не отвергли; теперь его жизнь проходит в старании избежать ужасного чувства вины.

Последний, восьмой сценарий касается случаев насилия – физического, эмоционального, ментального, вербального или сексуального. В каждом из этих вариантов ребенок становится мальчиком (или девочкой) для битья, принимая на себя наказание за все нерешенные проблемы родителей. Ребенок чувствует, что заслуживает это насилие, что, будь он достаточно хорошим, этого бы с ним не происходило. Конечно, это не укладывается в голове, ведь ребенок никак не провоцирует насилие. Он снова и снова пытается найти способ остановить это, но опять подвергается насилию. Вынужденный жить в таких условиях, он отождествляет себя с идеей о том, что, если бы ему удалось найти и нажать волшебную кнопку, став более хорошим человеком, он смог бы прекратить все это. Подобный взгляд на ситуацию закрепляется настолько, что во всех последующих отношениях повзрослевшего ребенка происходит то же самое, пока он наконец не приходит к выводу, что никакого насилия над ним никогда не было, потому что он заслуживал такого отношения. В то время как насилие было способом для родителя спроецировать свои проблемы на ребенка.

Это всего лишь несколько возможных сценариев развития и закрепления у ребенка самоидентификации хорошего человека, но во всех этих случаях родители задают тон отношению к нему остальных членов семьи. Безусловно, многочисленные взаимосвязи внутри отдельно взятой семьи очень сложны и запутанны, и чтобы действительно разобраться в том, как члены этой семьи взаимодействуют между собой, придется долго и аккуратно распутывать этот клубок.

Но все, что нам нужно знать сейчас, это то, что, если родитель делает хорошего человека козлом отпущения, другие члены семьи наверняка будут ему подражать. Таким образом, если, как в первом сценарии, родитель добивается от ребенка невидимости, другие члены семьи будут иметь такую же тенденцию. Если ребенок находится в тесной близости с родителем, другие дети будут видеть в нем родительского любимчика – того, кто больше всего нуждается в родителе, кто ничего без него не может.

В ТАКИХ СИТУАЦИЯХ САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ РЕБЕНКА ПОДКРЕПЛЯЕТСЯ СРАЗУ НЕСКОЛЬКИМИ ЛЮДЬМИ, И У РЕБЕНКА ПОЯВЛЯЕТСЯ СРАЗУ НЕСКОЛЬКО ЗЕРКАЛ, В КОТОРЫХ ОН ВИДИТ ОДНО И ТО ЖЕ СВОЕ ОТРАЖЕНИЕ.

Описанные выше сценарии могут сочетаться, создавая некоторые вариации основной темы, но итог у всех один: от хорошего человека требуется взвалить на себя все неразрешенные проблемы родителя, и он начинает отождествлять себя с этими проблемами в том раннем возрасте, когда самоидентификация ощущается как собственная личность. Истинное «Я» приносится в жертву самоидентификации и полностью игнорируется сознанием, и хороший человек живет лишь в одной роли, продолжая принимать на себя проблемы других, – иногда в конце концов даже погибая.