Текст книги "Дом девушек"

Лени огляделась и поняла, что не знает даже, в какую сторону ей идти. В раздумьях, она вдруг заметила человеческую фигуру под козырьком дома. Темнота скрадывала его очертания, капюшон полностью скрывал лицо, и все-таки Лени чувствовала, что он смотрит прямо на нее.

Прочь отсюда, и поскорее! Она сама найдет дорогу обратно, и помощь Вивьен ей не понадобится. Всю жизнь Лени в той или иной мере полагалась лишь на себя, а время учебы в Аугсбурге доказало, что ей не страшны опасности большого города.

Первые десять минут ее подстегивали разочарование и досада, но эти чувства быстро развеялись, и Лени стала понемногу воспринимать окружающий мир. Звуки и запахи, молчание, темные улицы и закоулки, редкие прохожие в сумраке…

На одном из перекрестков Лени остановилась, чтобы сориентироваться. Она озиралась по сторонам, но понятия не имела, где находится. Наверное, где-то в районе Аусенальстер… Однако на глаза не попадалось ничего знакомого. До этого они ехали на такси, и Лени едва обращала внимание на дорогу, потому что была взбудоражена, да и Вивьен болтала без умолку.

Лени достала телефон, запустила карты «Гугл» и ввела адрес, чтобы проложить маршрут до своей улицы. Дорога должна была занять двадцать минут. Лени пошла, следуя указаниям приложения, и так сосредоточилась, что не замечала происходящего вокруг.

Только остановившись у перекрестка, Лени услышала шаги.

Она резко обернулась.

Сзади никого не было. Ни единого прохожего.

Но Лени была уверена, что слышала шаги…

«Какая же ты глупенькая, Простушка-Лени», – упрекнула она себя. И почему нельзя было вызвать такси? Само собой, у нее не было на это лишних денег, но какое это имело значение, если б на нее напали?

Лени решила, что остановит первое же такси. А до тех пор не следовало останавливаться и сворачивать в темные переулки. Сейчас она шла по одной из главных улиц, и хоть машин проезжало совсем немного, сложно было представить, чтобы кто-то напал на нее здесь.

«Не останавливайся», – сказала себе Лени и решительно двинулась дальше.

Сразу вспомнились последние строки ее любимого стихотворения Роберта Фроста, и Лени проговаривала их себе под нос, как это часто бывало, когда ее одолевали страх и одиночество.

 
А лес манит, глубок и пуст, Но словом данным я влеком: Мне еще ехать далеко, Мне еще ехать далеко[6]6
  Перевод И. Кашкина.


[Закрыть].
 

Как и всегда, это помогало удержать страх в узде, потому что строки эти напоминали о давнем обещании, которое Лени дала матери.

Только вот что могли слова против шагов в ночи?

Ничего!

Слова утратили свою силу в тот момент, когда шаги стали приближаться. Внезапно у Лени возникло ощущение, что ее вот-вот кто-то схватит.

Лени вскрикнула и обернулась. И снова сзади никого не оказалось, но она заметила, как в подворотню метнулась чья-то тень. Теперь девушка шла спиной вперед, не сводя глаз с подворотни. Не заметив бордюра, споткнулась и упала. Быстро вскочив, бросилась бежать, пока не начала задыхаться и не закололо в боку. На этот раз она не стала оборачиваться, а только бросила взгляд через плечо. И увидела его…

Человека, который преследовал ее.

Надвинув капюшон на лицо и спрятав руки в карманы, тот шагал за ней неторопливо, словно знал, что у него есть уйма времени и ей от него все равно не уйти.

Возможно, это тот же самый человек, который наблюдал за ней, когда она выходила из клуба?

Лени не останавливалась, уже не зная, в правильном ли направлении движется. Почему никого не попалось навстречу? И почему нет ни одного такси?

Не успела она додумать мысль, как из переулка прямо перед ней выехала машина. Лени налетела на правое крыло, ударилась о нагретый капот и скатилась на асфальт.

3

В первые мгновения было действительно хорошо! Йенс ощущал свободу и непривычное воодушевление. Вспомнилась юность, когда он был превосходным легкоатлетом и преодолевал пять километров за двадцать минут.

Через две минуты тело напомнило ему, как давно это было и сколько издевательств оно вынесло за эти годы.

Но Йенс не желал снижать взятый изначально темп. Он прошелся от своего дома в Гриндельфиртель по Мильхштрассе до района Аусенальстер и взял отправную точку от кафе «Клифф». По данным из интернета, самый популярный в Гамбурге беговой маршрут вокруг Аусенальстера составлял чуть больше семи километров – вполне по силам! В конце концов, он был в самом расцвете этих самых сил.

После очередного дня, проведенного по большей части за столом, Йенс неожиданно для себя решил отправиться вечером на пробежку. Он настраивался на это долгих четыре года. Зато теперь появилась веская причина…

Прошлой ночью Йенс пережил настоящий позор, и это не должно было повториться. Тот тип, который нокаутировал его на стоянке, прежде сбежал от него без особого труда, а для полицейского это было недопустимо, независимо от возраста. Йенс решил, что с этого дня будет регулярно тренироваться и не отступится, пока не преодолеет маршрут за сорок минут.

Он подозревал, что на первой тренировке предстанет не в лучшей форме, поэтому решил дождаться темноты. Вечером здесь все равно слишком людно, и дорожка представляла собой полосу препятствий. Возможно, он и рискнул бы, но, взглянув на свой спортивный костюм, осознал, сколько времени прошло с последнего занятия в спортшколе.

Йенс бежал в тренировочных штанах деда и куртке из запасов бундесвера, плотно обтягивавшей живот. По крайней мере, кроссовки были новые – он купил их по пути домой в магазине спорттоваров. Возможно, стоило докупить и остальное – все-таки показ мод был немаловажной частью этого занятия. Во всяком случае, парни и девушки, которые бегали здесь по вечерам, выглядели довольно стильно.

Через пять минут чувство эйфории стало понемногу уступать место первым болевым ощущениям. И с каждым шагом эти ощущения усиливались – в коленях, в лодыжках, в пальцах ног, в бедрах и, наконец, в грудной клетке. Когда закололо в боку, Йенс вынужден был существенно сбавить темп. Уже на мосту через канал Рондеель он двигался как военнопленный, бежавший из Сибири через всю тайгу, – и чувствовал себя примерно так же.

Дерьмо!

Это оказалось не так просто, как он думал.

Выбора не было. Йенс остановился отдышаться и зажал рукой бок. Диафрагма, казалось, распирала ребра. Как хорошо, что его при этом никто не видел… Судя по всему, ближайшие две или три недели плохим парням можно будет его не опасаться. Но потом он им покажет! Если не вернет свою былую форму, это будет посмешищем.

Йенс прошел шагом внушительный отрезок по Геллерштрассе и только на мосту через Ланге-Цуг вновь перешел на бег. Не спеши, предостерег он себя и взял неторопливый темп, но это не очень-то помогло. Боль тотчас напомнила о себе. Чтобы как-то отвлечься, Йенс начал обдумывать текущее дело.

В течение дня он созванивался с коллегами из Хайденхайма, занимавшимися делом пропавшей Яны Хайгель. По их сведениям, после ссоры со своим другом Никласом Мангфельдом она в одиночку отправилась в тур по городам Германии, хоть они изначально и планировали поехать вместе. Информации было немного, поэтому позднее Йенс позвонил родителям девушки и ее другу. По словам Никласа, Яна Хайгель была независимой и самоуверенной, а порой и крайне упертой – это была не первая их ссора. До сих пор они мирились, и Никлас считал, что и в этот раз произошло бы то же самое. Но Яна четыре дня не выходила на связь, даже с родителями, что было на нее непохоже. К сожалению, ни родители, ни Никлас не смогли сказать, где конкретно Яна останавливалась в Гамбурге. Когда они планировали путешествие с Никласом, то подбирали дешевые отели, хостелы и комнаты через «Эйрбиэнби». Если Яна что-то бронировала, то делала это с телефона – который исчез вместе с ней. Поиск по геолокации ничего не дал. В последний раз телефон принимал сигнал от вышки недалеко от вокзала в Гамбурге, а затем – еще от четырех вышек на пути в Берлин. Уже на этом основании можно было предполагать, что Яна Хайгель покинула город на поезде. Коллег в Берлине поставили в известность, они тоже разыскивали девушку.

Родные волновались, и Йенс не сомневался, что с девушкой что-то случилось. Впрочем, это вовсе не значило, что ее исчезновение как-то связано с убийством Оливера Кината, пусть тот и сфотографировал машину, в которой с высокой долей вероятности перевозили жертву похищения. Может, это совпадение, а может…

Так за размышлениями Йенс продержался до пруда Феентайх, после чего снова вынужден был остановиться. Дьявол! Что могло так колоть в боку? Быть может, у него развилась какая-то скрытая патология в груди и именно поэтому типу на стоянке удалось от него оторваться?

Йенс оперся о перила моста и делал вид, будто разминает мышцы, разглядывая при этом особняки богачей. Свет из окон отражался от неподвижной водной глади.

«Брось эту затею, спортсменом тебе уже не стать», – подло советовал внутренний голос, и на какой-то миг Йенсу захотелось прислушаться к нему. Через три месяца ему стукнет пятьдесят два, он живет один, и на примете нет женщины, на которую стоило бы произвести впечатление; так к чему все это?

Но затем Йенс снова подумал о недавней погоне и о том, насколько это отличалось от того, что показывали в американских детективах. Если б он снимался в фильме, это было бы жалкое зрелище.

Нет! Нужно терпеть. Произвести впечатление на себя самого.

Поэтому Йенс потащился дальше и кое-как перешел на бег, сосредоточившись на шорохе мелких камешков под подошвами. Нужно только найти ритм, думал он, и дело пойдет.

На мосту через Мундсбургскую дамбу Йенс наконец сдался. Острая боль пронзила поясницу, и каждый следующий шаг превращался в пытку. О том, чтобы продолжать, нечего было и думать.

На этот раз Йенс не просто делал вид, будто разминается, а действительно пытался расслабить занемевшую и ноющую поясницу. При этом он смотрел на черную воду в канале. Вода протекала через Кумюлентайх и далее по каналу Айльбек, затем Вандсбек, Тонндорф и Ральштедт до заповедника Штельмоор-Туннельталь.

Йенс знал все это, поскольку данная часть водной системы Гамбурга фигурировала в одном из прошлых расследований. Пришвартованный в отдалении земснаряд напомнил ему о деле двухгодичной давности, которое так и осталось нераскрытым…

Внезапно Йенс уловил связь.

«Какова вероятность?» – спрашивал он себя, глядя на темную воду.

Сердце забилось чуть быстрее, боль отступила на второй план. Йенс двинулся дальше, и чем больше он думал о том старом деле, тем больше улавливал совпадений.

Розария Леоне.

Девушка из канала.

Утром он первым делом свяжется с коллегой, который занимался тогда этим делом.

4

Через двадцать минут патрульная машина остановилась перед домом 39б по Айленау. Лени вышла и поблагодарила полицейских. Хоть она и не пострадала от удара о капот, перепугались все – и Лени, и полицейские.

Лени проводила взглядом патрульную машину. Ей до сих пор было неловко за свое поведение. Она вопила о том, что за ней кто-то гнался. Один из патрульных даже пошел проверить, в то время как его напарница пыталась ее успокоить. Лени на деле доказала, насколько она провинциальна и не приспособлена к жизни в большом городе.

По дороге патрульные держались предельно вежливо и участливо, но Лени была уверена, что в этот момент они над ней смеялись… Что ж, ладно. В конце концов, это происходило не в первый раз и она благополучно добралась до дома. Или до временного своего пристанища, если точнее.

Особняк вздымался над ней темным левиафаном. Ни в одном из окон не горел свет, и, окруженный этой устрашающей оградой, он выглядел как неприступный замок – отталкивающе и даже зловеще. Как будто внутри происходили вещи за гранью добра и зла, превосходящие всякие пределы воображения.

– Нет уж, хватит вести себя как глупенькая деревенщина, – проговорила Лени себе под нос и решительно поднялась по каменным ступеням к входной двери.

Как и в прошлый раз, дверь была не заперта, и Лени беспрепятственно вошла. Кто угодно мог сюда войти! Здесь это в порядке вещей? Или причина в том, что все комнаты сдавались через «БедТуБед» и ключей на всех постояльцев не хватало? Как бы там ни было, у Лени такое положение вещей вызывало тревогу. Неужели других это не волнует?

Лени пошарила возле двери в поисках выключателя и включила свет. Стараясь не шуметь, поднялась по лестнице на четвертый этаж. Кругом стояла гробовая тишина, и за дверями не слышно было ни звука. Другие наверняка уже спали, и ей тоже следовало давно быть в постели. Утром к девяти часам ее ждали в издательстве, и нужно было как следует выспаться. Вся эта затея с клубом изначально казалась ей дурацкой, и Лени была рада, что не стала там задерживаться. Конечно, ей вообще не стоило туда ходить. В общем и целом вечер для нее выдался унизительным и никчемным. Она всегда знала, что не создана для подобного общества. И вообще общество не для нее.

Между третьим и четвертым этажами, когда оставалось преодолеть еще несколько ступеней, Лени услышала какой-то шум. Она остановилась и прислушалась. Казалось, что-то передвигалось внутри стены, задевая при этом каменную кладку. Лени тронула стену и как будто почувствовала шевеление. По спине пробежал холодок; ей представилось, как огромные крысы шастают по тайным ходам между этажами в неустанном поиске еды.

Лени бегом преодолела последние ступени и вошла в квартиру. Эта дверь также была не заперта. Она замерла на пороге и снова прислушалась.

Тишина.

Лени торопливо стянула обувь и прошла на носках по паркетному полу. Только бы никого не разбудить! За второй дверью по левую руку кто-то громко храпел. Этот звук, такой человеческий, действовал успокаивающе и напоминал, что Лени не одна в этой огромной квартире.

Отец Лени храпел как медведь. Этот звук давал ей с мамой ощущение безопасности, потому что, когда он спал, им ничего не угрожало.

Лени скользнула в свою комнату, заперла дверь и на всякий случай накинула цепочку. И только тогда почувствовала себя в безопасности. Она прислонилась спиной к дверному косяку и одним протяжным вздохом выпустила весь накопившийся ужас. Двери и замки всегда так на нее действовали. Стоило ей услышать этот металлический лязг, с которым ригель вставал в паз, преграждая путь злу, и всякое напряжение в плечах мгновенно спадало. Никакой массаж не мог бы с этим сравниться.

Хоть она и не могла назвать эту квартиру своим домом, ощущение было именно такое. Лени понимала, что должна приучиться сохранять ощущение дома внутри себя и носить его, куда бы ни забросила ее судьба. Нельзя, чтобы Зандхаузен во все времена оставался единственным местом, где была спокойна ее душа. Перемены тоже важны, в том числе и для нее.

После теплого дня в комнате было душно. Лени подошла к окну, распахнула обе створки и взглянула на канал. Ничто не тревожило поверхность воды, и невозможно было даже угадать направление потока. В одном из плавучих домов еще горел свет, и Лени уловила движение за плотными шторами. Она присмотрелась получше. С трудом верилось, что кто-то чувствовал себя комфортно в таких жилищах. Посреди воды, стены толщиной в пару сантиметров… Эти плавучие дома, даже при их размерах, представлялись Лени лишь улучшенными версиями палаток. Нет, это определенно не для нее!

Свет в плавучем доме внезапно погас. Через мгновение кто-то раздвинул шторы и выглянул наружу.

Лени отпрянула от окна. Здесь, в освещенной комнате, она стояла как на витрине, и люди в плавучем доме наверняка видели ее, как и в прошлую ночь. Что о ней могли подумать? Возможно, решили, будто она подглядывает за ними?

Лени понимала, что ей не следует волноваться о том, что думают о ней люди, которых она даже не знала, но ничего не могла с собой поделать. Эта потребность держаться в тени, делать все правильно, соблюдать правила и никого ненароком не задеть и составляла тот балласт, который не давал ей просто выйти на танцпол и пуститься во все тяжкие. Как Вивьен.

Лени знала, что никогда не поменяется. При таком количестве комплексов не обрести внутренней свободы, а это необходимое условие, чтобы обрести свободу внешнюю.

От этих мыслей стало грустно. Лени переоделась в ночную пижаму, наскоро умылась над раковиной в комнате и почистила зубы. Сил на что-то большее у нее не осталось, к тому же ей не хотелось выходить в коридор и случайно столкнуться с кем-то из других обитателей квартиры. Она поставила будильник, так чтобы утром первой попасть в душ. На сон ей оставалось пять часов – слишком мало!

В толстых носках Лени забралась в постель, выключила свет и подтянула одеяло до самого подбородка. Усталость навалилась на нее свинцовой тяжестью. Лени закрыла глаза и повернулась на бок в надежде поскорее уснуть.

Но теперь, когда все было позади, сон пропал.

Лени вдруг снова услышала шорох внутри стены, как тогда на лестнице. Разве мыши или крысы могли издавать такие звуки? Лени отодвинулась от стены и недоверчиво ее оглядела. В свое время она где-то вычитала, будто крысы могли прогрызаться через стены. Дом был старый, а в канале наверняка водились всевозможные вредители…

Через несколько секунд шорох стих.

Лени свернулась в клубок и снова закрыла глаза, но мысли не находили покоя. Она вдруг явственно ощутила присутствие других постояльцев. Как они ворочались в постели, дышали, видели сны, говорили во сне и храпели.

Она спала через стенку с незнакомыми людьми, делила с ними ванную. Кто эти люди? Чего хотели от жизни? Были они любимы и любили ли сами? Каково им было жить в одной квартире с посторонними? Боялись ли они, как боялась Лени?

За этими мыслями она наконец провалилась в сон.

В какой-то момент подскочила, потому что ей показалось, будто в комнате кто-то был. Но оказалось, что она забыла закрыть окно и от ветра створка ударилась об откос. Лени поднялась и в темноте подошла к окну. В плавучем доме снова горел свет.

Кроме того, вода в канале была вспенена, словно кто-то недавно в ней плавал.

5

Он медленно поднял голову над водой. Капли стекали по стеклу маски и мешали обзору. Но и того, что он видел, было достаточно.

Он был один, как и ожидал.

Поэтому он отпер дверцу в решетке, пролез в проем и снова запер. В неопреновых перчатках это было не так просто, но маленький ключ был привязан шнурком к запястью, так что он не боялся потерять его в воде.

Следовало хорошенько все продумать и внести некоторые изменения, если он собирался и в дальнейшем пользоваться этим маршрутом. Но преимущества были очевидны – в особенности после неприятностей на промзоне. Он и раньше подумывал вместо дорог использовать водные артерии, но до сих пор его отпугивали сложности. Впрочем, как и всегда. Он был нерешительным и ленивым. И ему требовался внешний толчок, чтобы принудить к действию. Вести и направлять, как овцу в стаде.

Это сравнение ему не нравилось, однако он утешал себя тем, что понемногу, но менялся. В то время как другие всю жизнь топтались на месте, он работал над собой. Преображение началось два года назад, и ему еще предстоял долгий путь, но путь этот был верным. Он видит перед собой цель и, достигнув ее, станет другим, более совершенным человеком. Избавленным от всех страхов, которые до сих пор его сковывали.

Но иногда он чувствовал, что не справляется.

Вот как сейчас.

Слишком уж быстро все развивалось, а ему хотелось больше времени. Взять бы паузу, хоть на пару дней… Но об этом не могло быть и речи. Действовать нужно сейчас, иначе все может сорваться.

В несколько гребков он проплыл от решетки к причалу и по бетонной лестнице выбрался из воды.

Там хранилась байдарка.

Он проверил весло и давление, после чего достал черный брезент из потайной ниши в старой стене. Для этого пришлось вынуть расшатанный камень. Тяжелый и сырой, булыжник выскользнул из рук, и только чудом он успел отскочить и уберечь ноги. Замер на мгновение, затаив дыхание, и прислушался. Впрочем, кто мог услышать его здесь, да еще посреди ночи?

Выждав какое-то время, он достал брезентовый сверток из тайника и положил в байдарку, после чего вернул камень на место.

Вроде ничего не забыл?

Он еще раз повторил в уме порядок действий, как они обсуждали его десятки раз до этого. При этом чувствовал, как не хочется делать все это сегодня.

Но еще меньше хотелось увидеть разочарование в ее глазах, услышать слова, пронзающие самую душу, и только поэтому он принялся за дело.

6

Будильник прозвонил в половине шестого, вырвав Лени из беспокойного сна. После того как закрыла окно, она долго ворочалась, засыпала и снова просыпалась, слышала странные звуки и голоса, и в конце концов ей приснился жуткий кошмар. Призрак из темного переулка растворился в клубах дыма, чтобы возникнуть вновь над черной гладью канала. Он тянул руки к Лени и взывал к ней.

Она и сейчас содрогалась при мысли об этом.

Лени полежала еще минуты две, ругая себя за то, что не смогла отвязаться от Вивьен и пошла с ней в этот клуб. В первый день практики хотелось быть в хорошей форме, а Лени чувствовала себя невыспавшейся и разбитой. А потом еще этот прием, на котором ей предстояло прислуживать…

Оставалось надеяться, что все пройдет гладко.

Во время учебы Лени пыталась подрабатывать в общепите, но потерпела неудачу. Либо двигалась слишком медленно, либо, наоборот, торопилась и постоянно проливала напитки или роняла приборы.

Просьба герра Зеекампа казалась ей несколько странной. Лени лишь надеялась, что практика пройдет по намеченному плану и она в итоге не останется с дипломом разносчицы на руках.

Лени откинула одеяло, подошла к окну и посмотрела в щель между шторами. Падали первые солнечные лучи. По каналу проплывало утиное семейство, и ничто больше не тревожило поверхность воды. В плавучих домах никого не было видно.

Лени взяла полотенце и направилась было в душ, но замерла перед дверью.

На полу лежала записка.

Должно быть, кто-то ночью подсунул ее под дверь.

Лени наклонилась и подняла сложенный пополам лист А4. Изгиб получился скошенный и не приходился на середину, как будто неизвестный отправитель проделывал все второпях. Половинки листа чуть слиплись между собой. Лени разлепила их и пробежала несколько строк, написанных крупным неровным почерком. Вместо чернил была использована синяя подводка для глаз. Вивьен красилась такой накануне.

Эй, Простушка-Лени, прости, виновата! Увидимся сегодня вечером? Ты не поверишь, познакомилась с миллионером!!! Живет на лодке!!!!

Нахмурив лоб, Лени разглядывала записку.

Хоть она еще не так хорошо знала Вивьен, но догадывалась, что для нее подобные послания вполне типичны. Просто, бесцеремонно и не слишком серьезно. К тому же Вивьен снова звала ее Простушкой, хотя пообещала больше этого не делать…

Какой-то шум в коридоре прервал ее размышления. Неужели кто-то еще проснулся? Нужно попасть в ванную, пока снова не выстроилась очередь!

Лени положила записку на кровать и сняла цепочку с двери. Осторожно повернула ручку и выглянула в коридор. Никого. Лени выскользнула из комнаты и на цыпочках двинулась к ванной. Повернула за угол – и едва не вскрикнула. Возле открытой двери проход загораживала большая тележка, загруженная средствами для уборки. Рядом стояла крупная женщина с темными волосами и натягивала на руки желтые перчатки.

Женщина взглянула на Лени и улыбнулась.

– Я тебя разбудила, милая? Извини, – произнесла она грубоватым мужским голосом.

Лени помотала головой:

– Нет, мне нужно было рано встать.

– Ну тогда ладно.

Лени подошла к тележке:

– А что вы делаете?

– Ну а ты как думаешь, милая? Убираюсь в комнате. Как обычно, когда съезжает постоялец.

– Но ведь Вивьен пока не собиралась съезжать?

– Что за Вивьен?

– Она занимала эту комнату. До конца недели.

Горничная покачала головой и расправила манжеты перчаток.

– Ничего не знаю. Мне поручено убраться в этой комнате, а значит, отсюда съехали.

– Вы уверены, что не ошиблись комнатой?

Приветливого выражения на лице женщины как не бывало.

– А тебе, собственно, какое дело? – спросила она.

– Нет, просто… я думала… ну, мы с Вивьен вчера виделись… и она не говорила, что собирается съезжать.

– Не мои проблемы. Мне поручено убраться.

Горничная взяла из тележки белую бутыль с распылителем и тряпку и скрылась в комнате.

Лени протиснулась мимо тележки и закрылась в ванной. Открыла кран, подождала немного, пока вода станет теплой, и встала под душ.

Она была сбита с толку. Сначала Вивьен пишет ей записку, а потом съезжает? Как это увязывается? Или она перебралась к этому миллионеру, с которым познакомилась накануне? Это смело даже для такой сумасбродной особы, как Вивьен. И почему она предлагала увидеться вечером?

Лени раздумывала над этим, пока мылась, и пришла к выводу, что для Вивьен подобное поведение вполне объяснимо. В конце концов, какое ей дело до Лени, если она могла спать на шелковых простынях и слуги подавали бы ей завтрак?

Они жили в совершенно разных мирах, и Лени заблуждалась, если полагала, будто существовали точки соприкосновения и при всех отличиях они бы нашли общий язык. Не было таких точек. Для этого мир Лени был слишком ограничен. По крайней мере, реальный мир. А мир фантазий и книг, напротив, был неизмеримо обширен и непостижим для людей вроде Вивьен.

Лени выключила воду, вытерлась и решила забыть Вивьен. Раз уж та повстречала своего миллионера, то сегодня вечером все равно не объявится.

У нее не хватило духу пройти по коридору в одном полотенце, поэтому она снова надела пижаму и вернулась в свою комнату. Горничная возилась в комнате Вивьен и не заметила ее.

Через час, когда Лени выходила из квартиры, горничной уже не было.

7

– Что у тебя с походкой? Спина болит?

– Стояк мешает, – огрызнулся Йенс и оставил без внимания средний палец от коллеги.

Этим утром он чувствовал даже те мышцы, о существовании которых не подозревал. Каждое движение сопровождалось болью, особенно острой в икрах и пояснице. Спуск по лестнице от квартиры до входной двери превратился в пытку. Йенс цеплялся за перила, как пожилой человек, – каковым он, собственно, и был.

К счастью, в управлении имелся лифт. Йенс не мог проявить слабость перед коллегами. Как он только что убедился, от них ничто не могло укрыться. Это же полицейские!

До приемной Ребекки Йенс держался с достоинством, хоть и немного скованно, как прежде заметил коллега. Ребекка была уже на рабочем месте и встретила его жизнерадостной улыбкой.

– Доброе ут… что это с тобой?

– Благодарю, ты тоже выглядишь отлично.

– Серьезно, что случилось? Поскользнулся в ванной?

Йенс видел, с каким трудом Ребекка сдерживает смех.

– Тебе все равно не понять.

– Это еще почему?

– Потому что ты катаешься в кресле, а не ходишь ногами.

– И чего же я не смогу понять?

– Я бегал, – признался Йенс, потому что без вразумительного ответа Ребекка от него не отстала бы. Он знал, какой она могла быть въедливой. – Давно забросил и вот снова начал, – добавил он.

Ребекка наконец не выдержала и рассмеялась, прикрыв рот ладонью, чтобы другие не услышали.

– Только попробуй кому-нибудь рассказать! – пригрозил Йенс.

– Когда планируешь первый марафон? – спросила Ребекка, отдышавшись.

Он потряс перед ней пальцем.

– Ты еще удивишься.

– Не сомневаюсь. И торжественно клянусь: если до этого дойдет, я буду катиться рядом, подавать тебе воду и батончики.

– Я тебе это еще припомню, имей в виду.

Ребекка послала ему воздушный поцелуй, и Йенс прошел в свой кабинет. Там включил компьютер и нашел в системе информацию по делу, о котором вспомнил накануне во время пробежки. Он уже не помнил дату, но по ключевым словам «Гамбург», «Кумюлентайх» и «труп» система выдала нужный результат.

С тех пор прошло два года, и дело так и не было закрыто. Йенс знал комиссара, который вел следствие. Он мог бы просто ознакомиться с фактами, но предпочитал личную беседу, по старинке. Поэтому набрал номер коллеги и договорился о встрече.

Спустя час Йенс уже был в ведомстве Вальтера Кнуфкена.

Несколько лет назад они вместе вели следствие в составе специальной комиссии и неплохо ладили. Кнуффи, как все его звали, был человеком добродушным и редко выходил из себя. Однако Йенс видел его в гневе. Нужно было постараться, чтобы довести Кнуффи до такого состояния, но если до этого доходило, в нем просыпался майор запаса.

Кнуффи был образцовым спортсменом и выглядел соответствующе. У него было загорелое лицо, даже зимой, поскольку он проводил все свободное время на воздухе. Кроме того, он отличался худобой, на теле не было ни грамма лишнего жира, а предплечья, казалось, сплошь состояли из сухожилий. За то время, что они не виделись, в ухоженной трехдневной щетине появилась седина.

Йенс вспомнил, почему они так хорошо поладили тогда: вечером никому из них не нужно было возвращаться к женам или семьям. По окончании рабочего дня они выпивали по кружке пива и спорили о деле. Ключевая догадка, которая и позволила успешно раскрыть преступление, пришла им голову практически одновременно.

Кнуффи поставил на стол две чашки кофе.

– Давно не виделись. Как поживаешь? – спросил он.

Йенс пожал плечами:

– Как обычно.

– Выглядишь не очень.

– Много работы, – уклончиво ответил он.

В этом ведомстве не было лифта, и ему пришлось в мучениях преодолевать два этажа. Но Йенс не собирался признаваться в этом такому образцовому спортсмену, как Кнуффи.

Тот закрыл термос, уселся на свой стул и с любопытством взглянул на Йенса.

– «Грязный Гарри» от тебя еще не отстал?

– Прилип как собачье дерьмо. Люди такое не забывают.

– Ну, нечасто случается, чтобы комиссар застрелил троих подозреваемых…

– Это были не подозреваемые, а виновные в причинении тяжких телесных повреждений. И хочу напомнить, что один из них умер от рикошета.

Кнуффи вскинул руки:

– Я тебя вовсе не упрекаю. Эти подоноки сами нарвались. Сомневаюсь, чтобы кто-то по ним горевал.

Йенс не виделся с родителями этих подонков, но полагал, что для них гибель сыновей все-таки стала трагедией, независимо от того, какими они были при жизни и что натворили. Когда на тебя нападают с ножом, не так уж трудно лишить кого-то жизни ради спасения собственной. Человек реагирует и действует без раздумий. Тяжело становится после, когда воспоминания не дают уснуть по ночам. Йенс ни с кем об этом не говорил. Да и к чему, собственно? Никто не в силах помочь ему, он должен преодолеть это самостоятельно. К тому же никому не было до этого дела. Интерес вызывал лишь заголовок о том, что полицейский застрелил троих двадцатилетних преступников. И то пару недель, пока первую полосу не заняла очередная сенсация.

– До сих пор удивляюсь, как быстро ты это перенес, – произнес Кнуффи, словно прочел его мысли.

– Перенес? – переспросил Йенс и сухо рассмеялся. – Да, можно и так сказать. Перенес и спрятал поглубже… – он многозначительно постучал себя по лбу, – и там оно будет храниться до конца моих дней.