Текст книги "Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова"

В 1958 г. И. Е. Тамму, И. М. Франку и П. А. Черенкову была присуждена Нобелевская премия по физике «за открытие и объяснение эффекта Черенкова» (по положению о премии она не вручается посмертно, только поэтому среди лауреатов нет Вавилова). Открыл эффект аспирант Вавилова (впоследствии академик) Черенков в 1933 г., Тамм и Франк объяснили его в 1937 г.

«Я очень хорошо помню язвительные замечания по поводу того, что в ФИАНе занимаются изучением никому не нужного свечения неизвестно чего под действием γ-лучей», – вспоминал академик И. М. Франк ([Франк, 1991], с. 343).

Открыто новое излучение было способом, схожим с описанным методом наблюдения световых флуктуаций. Вновь требовалась долгая – час-полтора – адаптация глаза к темноте, и многие шутили: «В ФИАНе в темноте изучают призраков» ([Франк, 1991], с. 287). Изучалась сверхслабая люминесценция растворов ураниловых солей под воздействием радиации. «Для защиты наблюдателя от излучения прибор устанавливался на массивном свинцовом блоке, который отделял источник от наблюдателя. Эта защита была необходима также и потому, что под действием излучения радия светилась не только исследуемая жидкость, но и прозрачное вещество, заполняющее глазное яблоко наблюдателя. Перед каждым сеансом измерения наблюдатель должен был „адаптировать глаз на темноту“, для чего необходимо было час-полтора провести в полной темноте. В результате чувствительность глаза возрастала в десятки тысяч раз. ‹…› Все измерения проводились в полной темноте. Наблюдатель не мог даже замерить положение оптического клина, потому что для этого клин надо было осветить, а посторонний свет сразу же сбивал адаптацию (настройку глаза на темноту). Поэтому запись отсчета по клину производилась ассистентом. Предварительно наблюдатель накрывал голову плотной светонепроницаемой тканью, затем ассистент включал освещение и записывал отсчеты по оптическому клину. После этого освещение выключалось, и измерения продолжались. Между отдельными измерениями делались перерывы в 3–5 минут, чтобы избежать утомления глаза. Общая продолжительность измерений в течение дня не превышала 2–2,5 часов. Иначе глаза утомлялись, и появлялись ошибки» ([Болотовский, 2004], с. 118 – в статье приведено подробное описание открытия нового излучения).

Осенью 1933 г. случайно была допущена ошибка – исследовался образец, в котором оказался чистый растворитель, изучаемая соль полностью отсутствовала. Слабое свечение тем не менее все равно отчетливо наблюдалось.

Последовательным перебором облучаемых веществ и другими хорошо известными ему методами Вавилов установил, что речь здесь вообще не идет о люминесценции. Две небольшие заметки об открытом принципиально новом физическом явлении были опубликованы в 1934 г. в «Докладах Академии Наук СССР». В 1937 г. написанная по совету Вавилова на английском заметка Черенкова была опубликована и в американском физическом журнале «Physical review» (прежде будучи отклоненной редакцией лондонского журнала «Nature»). Эффект был очень быстро подтвержден (качество оборудования в зарубежных лабораториях облегчало эксперимент: например, время экспозиции при фотографировании углового распределения излучения составляло 10 секунд вместо трех суток у Черенкова). Во всем мире установилась соответствующая терминология: «черенковское излучение», «свечение Черенкова». Его употреблял и сам Вавилов. Тем не менее после смерти Вавилова в отечественной литературе была принята формулировка: «эффект Вавилова – Черенкова», «излучение Вавилова – Черенкова».

В 1947 г. на Западе было предложено первое практическое применение черенковского излучения для регистрации заряженных частиц. Имея ряд преимуществ перед всеми существовавшими до этого детекторами частиц, «черенковские счетчики» стали быстро технологически развиваться и вскоре использовались уже не только для регистрации факта появления частицы, но и для определения ее скорости, заряда, полной энергии и других характеристик. В настоящее время «черенковские детекторы» (Cherenkov detectors) являются одними из наиболее распространенных приборов в физике элементарных частиц и широко используются на установках всевозможных типов – от любых ускорителей частиц до гигантских, объемом в кубические километры, датчиков нейтринной астрономии и «черенковских телескопов».

1939–1951

Краткая биография. Окончание. 1939–1951

С 1939 г. Вавилов вновь начал вести дневник.

Еще в 1936 г. он завел тетрадь для философских набросков. Поначалу записи были крайне редкими, всего несколько в год, в «формат» дневника эти нерегулярные философские мини-эссе трансформировались постепенно лишь к самому концу тридцатых – началу сороковых. Настоящие регулярные дневниковые записи, как в молодости, Вавилов начал делать, лишь надолго попав с каким-то тяжелым легочным заболеванием[244]244
  Тогда же он бросил курить (начал на фронте, 11 сентября 1914 г.).


[Закрыть] в больницу в марте 1940 г.

Двумя годами раньше, в апреле 1938 г., умерла мать Вавилова. В своем «философском» блокноте он сделал отдельную запись о смерти матери, вклеив ее посмертную фотографию: «Матушка умерла в ночь с 4 на 5 апреля, 20 минут первого часа ночи в Кремлевской больнице. Заболела 12 марта. Видел ее совсем в больном, но еще вполне сознательном состоянии 16-го и 17-го марта. Затем Кремлевская больница. Гангрена ноги. Сознание быстро уходящее. Смерть. Открытые, широко открытые в последний раз глаза и последнее дыхание. // Святая, нежная душа» (7 апреля 1938). Эта смерть стала одним из самых значительных событий в личной вселенной Вавилова. О. М. Вавилова вспоминает: «Говоря о матери и вспоминая детство, голос его теплел, и в глазах появлялось что-то светлое. Кончину Ал[ександры] Мих[айловны] он пережил ужасно. Он был безутешен и беспомощен в своем горе, как ребенок. Он захлебывался от слез, вытирал свои глаза пальцами, как бы желая остановить этот страшный поток» ([Вавилова, 2004], с. 46).

3 апреля 1940 г., практически ровно через два года после смерти матери, умерла старшая сестра Вавилова Александра Ивановна.

25 июня 1940 г. покончил с собой пригласивший Вавилова на работу в ГОИ академик Д. С. Рождественский. Через 10 месяцев после смерти жены он привел в порядок все дела (дописал незаконченные статьи, повидался с родственниками, очень подробно расписал в тетради, озаглавленной «Что сделать после моей смерти», какую надгробную плиту поставить на могилу, кому отдать дрова из сарая и т. п.) и застрелился из мелкокалиберной винтовки, подаренной когда-то ему комсомольцами как почетному шефу их стрелкового кружка.

6 августа 1940 г. во время ботанической экспедиции на Западную Украину в город Черновцы был арестован старший брат С. И. Вавилова Николай, академик, всемирно известный биолог. Здесь не место останавливаться на «технических» подробностях того, каким именно образом рвущиеся с начала тридцатых годов к власти Т. Д. Лысенко (1898–1976) и другие подобные персонажи умудрились отправить Н. И. Вавилова в мясорубку шизофренических сталинских репрессий – о трагедии Н. И. Вавилова написано очень много. Дневниковые записи С. И. Вавилова показывают, каким жизненным ударом для него стал арест Николая. О предпринятых для спасения брата действиях С. И. Вавилов в дневнике почти не пишет (а он делал все, что мог, – достоверно известны, например, попытки передать письма в защиту Николая высшему руководству через тогдашнего президента АН СССР В. Л. Комарова и через президента Академии архитектуры, родственника Вавилова, В. А. Веснина – подробнее см. [Вавилов, 2002]), но мысли об ужасе происходящего становятся с этого момента одним из главных мотивов дневника: начиная с августа 1940 г. брат упоминается в записях Вавилова более 200 раз (для сравнения: за все годы до этого – только с десяток упоминаний). Николай Вавилов умер в тюрьме от общего истощения 26 января 1943 г., но родные узнали об этом только спустя полгода. То есть начиная с августа 1940 г., почти целых три года, С. И. Вавилов не знал, жив ли еще вообще его брат.

При этом «извне» жизнь Вавилова выглядела вполне благополучной. Он получал правительственные награды: в 1939 г. – орден Трудового Красного Знамени «за выполнение правительственных заданий и освоение новых образцов вооружения и укрепление боевой мощи Красной Армии и Военно-Морского Флота»; в 1943 г. – орден Ленина «за успешную работу по развитию отечественной оптико-механической промышленности, выполнение заданий правительства по разработке новых образцов оптических приборов и научные достижения в области оптики»; в 1945 г. – второй орден Ленина «за выдающиеся заслуги в развитии науки и техники в связи с 220-летием Академии наук СССР».

Он возглавлял все больше комиссий, советов и тому подобных организаций в Академии наук, помимо того что становился рядовым членом еще большего числа советов, комиссий и комитетов – совета по научной пропаганде и Редакционно-издательского совета АН СССР (с 1940 г.), комиссий по спектроскопии (с 1940 г.), по изучению урана (с 1940 г.) и вирусов (с 1940 г.), комитета по метеоритам (с 1939 г.), входил в ученые советы Института теоретической геофизики (с 1939 г.) и Физико-технического института (с 1940 г.). С 1939 г. Вавилов – заместитель академика-секретаря и член бюро Отделения физико-математических наук. С 1943 г. – заместитель председателя Комиссии по физиологической оптике. С 1944 г. – председатель Комиссии АН СССР по научно-техническому снабжению. С 1939 г. Вавилов был ответственным редактором «Журнала экспериментальной и теоретической физики» и ответственным редактором журнала «Journal of Physics USSR».

Как директор ФИАНа Вавилов активно продолжал развивать институт. В конце 1938 г. по инициативе Вавилова Президиум АН СССР создал при физико-математическом отделении академии постоянную Комиссию по атомному ядру, Вавилов был назначен ее председателем; в 1940 г. в ФИАНе была создана циклотронная бригада, в которую вошли талантливые молодые физики, ставшие впоследствии всемирно признанными авторитетами в этой области. Также Вавилов активно поддерживал работу высокогорных и морских экспедиций по изучению космических лучей.

Продолжая крайне серьезно относиться к своей работе в Оптическом институте, Вавилов по-прежнему вынужден был регулярно курсировать между Москвой и Ленинградом (жена и сын Вавилова после перевода Академии наук в Москву в 1934 г. остались жить в Ленинграде).

С началом Великой Отечественной войны Вавилов как директор ФИАНа и замдиректора по науке ГОИ отвечал за работу этих институтов в эвакуации. Оптический институт был эвакуирован в Йошкар-Олу (столицу Марийской АССР, прежнее название Царевококшайск), ФИАН – под непосредственным руководством Вавилова – в Казань. В результате Вавилову пришлось постоянно переезжать в тяжелейших военных условиях между этими городами, а также Москвой (23 июня 1943 г. С. И. Вавилов был назначен еще и уполномоченным Государственного комитета обороны по развитию и координации научной работы в области инфракрасной техники). Так как более важная для оборонных нужд работа проводилась в ГОИ, Вавилов с семьей поселился в Йошкар-Оле. Из эвакуации ФИАН вернулся в Москву осенью 1943 г., ГОИ в Ленинград в мае 1945 г.

Вавилов в силу перегруженности административными обязанностями уже не имел возможности сам заниматься экспериментальными исследованиями. Тем не менее он находил время для продолжения личной научной работы над некоторыми важными теоретическими проблемами оптики и осуществлял общее руководство целым спектром исследований своих сотрудников, как в ГОИ, так и в ФИАНе – от сугубо академических до имевших вполне ощутимое прикладное значение. Так, например, еще в 1927 г. под руководством Вавилова на светотехническом факультете Высшего технического училища начались работы по созданию промышленных образцов люминесцентных ламп (так называемых «ламп дневного света»). Эти работы продолжались затем в ГОИ и ФИАНе. Перед самой войной на Общем собрании Академии наук Вавилов сделал большой доклад о новых источниках света и продемонстрировал первые образцы люминесцентных ламп. Ранние модели ламп (их производство началось только после войны) были несовершенными, цветопередача была специфической – лица людей, освещенных светом от этих ламп, имели мертвенный сине-зеленый оттенок. В воспоминаниях о Вавилове приводятся его слова: «Представьте, повесят такие лампы на Кузнецком мосту. Люди идут – похожи на мертвецов. А лампы эти вдобавок еще начнут взрываться да вдруг в кого-нибудь угодят. Что тогда будет? Всем достанется на орехи!» ([Франк, 1991], с. 226). В 1944 и 1948 гг. Вавилов, ставший с 1945 г. председателем Комиссии Академии наук СССР по люминесценции, организовал крупные Всесоюзные совещания по люминесценции. К концу сороковых годов большинство проблем было решено, производство ламп дневного света стало постепенно набирать обороты.

Вообще же диапазон прикладных оптических тем, к которым в той или иной степени имел отношение Вавилов, очень широк: от ультрафиолетовой микроскопии до варки оптического стекла.

В 1943 г. Вавилову была присуждена Сталинская премия второй степени за научные работы по физической оптике «Теория концентрационного тушения флуоресценции растворов», «Теория концентрационной деполяризации флуоресценции в растворах» и «Визуальные измерения квантовых флуктуаций». В 1946 г. он получил Сталинскую премию первой степени «за открытие нового вида свечения» (совместно с И. Е. Таммом, И. М. Франком и П. А. Черенковым).

Помимо редактирования книг вроде «Справочника по военной оптике» или двухтомной «Оптики в военном деле» С. И. Вавилов продолжал и литературную работу, причем по темам на границе естествознания и гуманитарных областей. Кроме нескольких статей по истории физики, в 1942 г. в Йошкар-Оле Вавилов написал большую, добротную научную биографию Ньютона, изданную в начале 1943 г. в рамках торжеств к его 300-летнему юбилею. В предисловии ко второму изданию этой книги (1944) Вавилов писал: «Невиданная война заставила ограничить ньютоновские торжества в Англии, США и других странах, как можно судить теперь по дошедшим до нас иностранным журналам. Не появилось ни одной книги, посвященной Ньютону, юбилей был отмечен лишь немногими собраниями и небольшими журнальными и газетными статьями. ‹…› С удовлетворением можно отметить, что на нашей родине, несмотря на напряжение исторических сталинградских дней, решивших ее судьбу, юбилей Ньютона праздновался широко и с большим единодушием. Помимо многочисленных торжественных заседаний в научных институтах, университетах и других учреждениях, по всей стране, в юбилейные дни в СССР было издано пять книг, посвященных Ньютону…» После войны Вавилов также перевел и издал с комментариями «Лекции по оптике» Ньютона (первый перевод с латыни на живой язык, до этого не существовало даже английского перевода)[245]245
  Подробнее о восприятии Ньютона в России см.: [Ваганов, 2019].


[Закрыть].

Назначение Вавилова в июле 1945 г. президентом Академии наук СССР остается одним из самых непонятных эпизодов в истории советской науки. Существуют и подробно изложены в исторических работах несколько убедительных, но противоречивых версий того, почему Сталин остановил свой выбор на Вавилове и почему Вавилов, помня о судьбе брата, от этого предложения не отказался. 17 июля 1945 г. Общее собрание АН СССР почти единогласно (92 голосами из 94[246]246
  В воспоминаниях сына Н. И. Вавилова ([Ю. Н. Вавилов, 2008], с. 279) необоснованно утверждается даже, что против голосовали конкретно Т. Д. Лысенко и П. Л. Капица.


[Закрыть]) избрало Вавилова новым президентом вместо тяжело болевшего ботаника В. Л. Комарова.

Став президентом Академии наук, Вавилов ушел с должности заместителя директора по науке ГОИ, оставив за собой там лишь заведование небольшой лабораторией люминесценции, но практически все остальные прежние должности остались за ним. К прежним обязанностям скоро стали прибавляться новые. В том же 1945 г. он стал председателем Редакционно-издательского совета АН СССР, председателем Комиссии Академии наук СССР по истории физико-математических наук, главным редактором журнала «Доклады АН СССР», главным редактором издания Академии наук СССР «Материалы к биобиблиографии ученых СССР». В 1946 г. – председателем Совета АН СССР по координации деятельности Академий наук союзных республик.

4 февраля 1946 г. на Кавказе при восхождении на одну из горных вершин трагически погиб старший сын Н. И. Вавилова Олег (физик, с 1941 г. сотрудник ФИАНа, после ареста его отца С. И. Вавилов поддерживал племянника). Эта смерть стала еще одним тяжелым ударом для Вавилова.

В 1946 г. Вавилов был избран почетным членом Академии наук Казахской ССР. В 1947 г. – почетным членом Академии наук Узбекской ССР, почетным членом Болгарской Академии наук, почетным членом Комитета наук Монгольской Народной Республики, членом-корреспондентом Словенской Академии наук и искусств (Любляна, Югославия). В 1948 г. – почетным членом Академии наук Армянской ССР, почетным доктором Пражского университета. В 1949 г. – членом-корреспондентом Индийской Академии наук. В 1950 г. – почетным членом Польской Академии наук и членом-корреспондентом Академии наук ГДР в Берлине.

В 1946 и 1950 гг. Вавилов был избран депутатом Верховного Совета СССР, в 1947 г. – депутатом Московского городского Совета народных депутатов.

В мае – июле 1947 г. якобы по инициативе широких масс творческой интеллигенции было торжественно создано Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний (с 1963 г. – Всесоюзное общество «Знание»; главной задачей общества объявлялась научно-популяризаторская деятельность, хотя в действительности оно занималось политической пропагандой[247]247
  Лекции по естественным наукам составляли лишь несколько процентов от их общего числа. Подробнее см.: [Андреев, 2005].


[Закрыть]), первым председателем общества был избран Вавилов.

Начавшаяся в 1947 г. государственная кампания против «низкопоклонства перед Западом» ударила по науке вначале в форме обвинений в неправильной практике публикаций: осуждались ученые, отсылавшие свои статьи в иностранные журналы, а также те, кто недостаточно ссылался (особенно в монографиях и учебниках) на русских ученых. По мере перерастания этой кампании в 1948 г. в борьбу с «безродными космополитами», приобретавшую все более отчетливый оттенок ксенофобии, на низовом уровне трудовых коллективов возбудились прежде таившиеся антисемиты. Вавилову довелось стать свидетелем отвратительных нападок одних физиков на других по признаку «нерусскости» фамилий (среди последних оказался скончавшийся в 1944 г. выдающийся физик, академик Л. И. Мандельштам, человек, которого Вавилов любил и крайне уважал).

После августа 1948 г. Вавилову как президенту АН СССР пришлось выполнять постановления партийного руководства по итогам сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина (ВАСХНИЛ), инициированной Т. Д. Лысенко и разгромившей в стране генетику, – закрывать относившиеся к Академии наук лаборатории, увольнять ученых. С декабря 1948 г. по конец марта 1949 г. проводилась в закрытом режиме репетиция аналогичного, инициированного на уровне ЦК ВКП(б), массового погрома в физике под лозунгом борьбы с философско-идеалистическими извращениями в квантовой механике и теории относительности[248]248
  Подробнее об этом см.: [Томилин, 1993], [Томилин, 2010].


[Закрыть]. Будучи назначенным на одну из главных ролей в репетируемом действе, Вавилов в своем большом центральном докладе умудрился свести на нет весь идеологическо-политический порыв мероприятия, свернув, образно выражаясь, с темы «разоблачения вредителей» на тему «повышения надоев». Требования усилить идеологическую составляющую своего доклада он по сути игнорировал, подготовка затянулась, а затем совещание и вовсе как-то незаметно и без объяснений отменилось (скорее всего, под влиянием физиков-ядерщиков, как раз в это время заканчивавших первую отечественную бомбу). Общепринята точка зрения, что без пассивного сопротивления Вавилова такого благополучного финала могло бы и не быть. Ученому совету ФИАНа пришлось, правда, провести в мае 1949 г. специальное заседание, посвященное «космополитическим ошибкам» ряда сотрудников института. Вавилову и тут удалось соблюсти видимость следования в русле общегосударственной кампании, никому при этом не сломав карьеру и жизнь. Летом 1950 г. он как президент Академии наук вынужден был поучаствовать еще и в «Павловской сессии», также проведенной в целях борьбы с влиянием Запада на советскую физиологию и психиатрию.

Еще в юности Вавилов прочитал книгу Вл. Ильина (псевдоним Ленина) «Материализм и эмпириокритицизм», и это позволило ему, став профессором-ударником, не кривя душой писать статьи о вкладе Ленина в физику. Так же повезло Вавилову с Ломоносовым. Вавилов считается одним из крупнейших специалистов по его творчеству: переводил Ломоносова с латыни, инициировал издание его малоизвестных трудов, писал о нем статьи. Причем – это важно отметить – все главное в этой области он успел сделать до того, как Россия была объявлена «родиной слонов» (родиной первого паровоза, первого радио и т. п.), а Ломоносов – величайшим научным гением всех времен. Еще в 1936 г. Вавилов опубликовал работу «Оптические работы и воззрения М. В. Ломоносова», еще в 1940 г., будучи председателем Комиссии АН СССР по истории академии, инициировал издание сборника «Ломоносов» (и был редактором первых двух томов), еще в начале 1945 г., до старта антизападной патриотической истерии в стране, опубликовал несколько юбилейных статей о Ломоносове («Великий русский ученый», «Ломоносов и русская наука» и т. п.). Когда во второй половине сороковых Ломоносова подняли на знамя борьбы с космополитизмом, Вавилов написал всего одну новую статью о нем («Закон Ломоносова»[249]249
  Этот закон, ставший впоследствии известным в народе в виде фразы «ежели где чего убудет, то в другом месте прибудет», приводился Вавиловым в полной формулировке, включающей неожиданный фрагмент «сколько часов положит кто на бдение, столько от сну отнимет»: «Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому. Так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте; сколько часов положит кто на бдение, столько от сну отнимет. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оныя у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает» ([Вавилов, 1949], с. 2).


[Закрыть], 1949) и в основном участвовал только в организации связанных с Ломоносовым мероприятий (очередное переиздание его трудов, проведение Ломоносовских чтений и конференций, открытие Музея Ломоносова и т. п.).

В декабре 1948 г. Вавилов был назначен главным редактором второго издания Большой советской энциклопедии. Сохранились воспоминания, насколько серьезно он отнесся к этой обязанности: лично читал все статьи, подбирал репродукции (высокий уровень материалов по истории европейского искусства – несомненно, также заслуга С. И. Вавилова). Вавилов успел подготовить к печати первые семь томов из пятидесяти.

Также отмечается, что Вавилов был среди инициаторов начала микрофильмирования литературы в СССР ([Франк, 1991], с. 243).

При всей свалившейся на него «общественной нагрузке», Вавилов писал книги по оптике. В 1949 г. вышла научно-популярная книга «О „теплом“ и „холодном“ свете» [Вавилов, 1949а]. В 1950 г. – монография «Микроструктура света» [Вавилов, 1950].

В сороковых годах Вавилов продолжал писать и философские статьи. Работ, в которых речь не идет в основном о мудрости книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», он написал всего четыре (последняя – «Физика Лукреция» – была опубликована в 1946 г.). Зато на тему «Ленин и физика» Вавилов опубликовал около десяти лишь немного отличающихся названиями статей. Его доклад на Общем собрании Академии наук «Ленин и современная физика» (1944) стал вообще «бестселлером» – был упомянут и процитирован в газете «Правда», издан отдельной брошюрой и тут же полностью перепечатан огромными тиражами (в книге и в пяти журналах). В первой половине 1945 г., вплоть до избрания президентом АН СССР, Вавилов возглавлял сектор философии естествознания в Институте философии АН СССР[250]250
  О некоторых идеях Вавилова в области философии науки см. приложение 4.13.


[Закрыть].

Также во второй половине сороковых годов он опубликовал за своей подписью несколько десятков статей вроде «Ученые оправдают доверие товарища Сталина» (1946) или «Наука Сталинской эпохи» (1949) и произнес не поддающееся подсчету количество речей на всевозможных публичных мероприятиях – от встреч с избирателями до торжеств в связи со 150-летием со дня рождения А. С. Пушкина.

В 1945 г. Вавилов был назначен заместителем председателя секции физики, математики и астрономии Комитета по Сталинским премиям, с 1947 г. он стал членом Комитета по Сталинским премиям в области науки и техники, а с 1949 г. – председателем физической секции Комитета по присуждению Сталинских премий. С 1950 г. входил в Президиум Советского комитета защиты мира.

В последние годы Вавилов все чаще болел, все больше времени проводил в санаториях и на даче. Сотрудница лаборатории Вавилова в ФИАНе вспоминает ([Франк, 1991], с. 224): «…в 9 часов 30 минут черный „ЗИС“ подъезжал к подъезду института. Неторопливо, с огромным толстым портфелем в руке, вылезал из машины С. И. Вавилов и медленно поднимался по ступенькам. Здесь обычно его „перехватывал“ Александр Михайлович Роговцев[251]251
  Тот самый сотрудник, хранивший простыню, на которой лежал Ленин, когда ему делали рентген в Институте Лазарева.


[Закрыть], старейший механик института, знавший Сергея Ивановича еще с его студенческих лет. А. М. Роговцев „отбирал“ у Сергея Ивановича портфель, при этом происходил примерно такой диалог на басовых нотах: „Ну, что ты, Михалыч! Я сам“. – „Нет уж, извини, Сергей Иванович, это моя забота“. А. М. Роговцев относил портфель в кабинет С. И. Вавилова на четвертый этаж, а сам Сергей Иванович поднимался по ступенькам наверх, заходя по пути в свою лабораторию. [Примечание редактора. Здесь была небольшая хитрость с нашей стороны. В последние месяцы жизни тяжело больному Сергею Ивановичу было мучительно трудно подниматься по лестнице в зимнем пальто и с тяжелым портфелем. Однако он категорически отказывался от какой-либо помощи с нашей стороны]».

Сердечные приступы стали случаться все чаще, повторялись в присутствии свидетелей, на работе.

25 января 1951 г. Сергей Иванович Вавилов умер от инфаркта. Вскрытие показало, что до этого он перенес их еще восемь или девять.