Текст книги "Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова"

Иногда в дневнике попадаются записи с конкретными творческими замыслами. Из ранних дневников переходит в поздние так и не осуществленное намерение написать книгу о Фаусте и Леонардо да Винчи. Иногда она называется «Фауст и Леонардо», иногда «Леонардо и Фауст», иногда как-то еще иначе. «Хочется вернуться к моей старой-престарой теме „Фауст и Леонардо“, собрав в ней то, что за жизнь узнал из истории наук, из жизнеописаний людей, наукой занимающихся» (8 июля 1939). В эту книгу Вавилов хочет поместить многие свои философские рассуждения, в частности об эволюции человечества – «Вот Grundgedanke[259]259
  Основная (руководящая) мысль, идея (нем.).


[Закрыть] для „Фауста и Леонардо“» (16 июля 1939). Но ни летом 1939 г. (см. запись от 31 июля), ни позже времени для этого не находится. «Если бы время сейчас и тихий покой, мог бы написать моего „Леонардо“ – т. е. мысли о жизни и вселенной, который подвел бы, вероятно, итоги почти всему, что можно и что известно» (4 июня 1941). «…хорошо бы постепенно написать „Леонардо и Фауст“» (30 июля 1944). Возможно, об этой же книге запись от 12 января 1947 г.: «Я бы мог сейчас написать самого страшного „Фауста“ на свете». Последнее упоминание: «Читаю вторую книгу о Леонардо за последние дни. Стародавняя мечта, которой лет 35 от роду, написать книгу о нем. ‹…› Надо написать книгу-дневник о Леонардо» (27 апреля 1947). Новая творческая задумка в поздних дневниках – по сравнению с ранними – автобиография. Частично этот план даже стал осуществляться в последние годы жизни («Начало автобиографии» Вавилова опубликовано в сборнике воспоминаний [Франк, 1991]). Впервые Вавилов записывает идею написать автобиографию 5 апреля 1940 г., вспоминая череду смертей своих близких: «Гамма родных смертей. ‹…› Эту гамму следовало бы подробно и аналитически изложить. Это сама по себе история жизни человеческой». 24 сентября 1944 г. Вавилов пишет: «Иной раз кажется, что будет у меня свободный год, когда мне бы не мешали и не дергали – я написал бы по меньшей мере интересные мемуары о себе, о людях, о мире в целом с зорким взглядом, со своей философией. Но когда же найти это время. Задерганный, усталый, без перспективы». 1 января 1947 г. он вновь пишет, что необходимо «подвести итоги». 13 апреля 1947 г.: «Надо бы писать воспоминания». Об этом же – в записях от 18 января 1948 г. (после посещения кладбища) и 21 августа 1948 г. (сожаление, что так и не смог начать). В 1949 г. Вавилов к воспоминаниям все же приступает (см. запись от 31 августа 1949) и затем периодически подгоняет себя: «Надо бы писать воспоминания, но нужно время и спокойствие» (26 февраля 1950), «…не откладывая, пока есть еще силы надо писать воспоминания и попытаться „интегрировать“ самого себя» (26 марта 1950), «„Воспоминания“. Пора их писать» (19 августа 1950). Пишет их Вавилов и в последний месяц жизни. Наконец, есть отдельные записи, в которых Вавилов фиксирует желания и задумки написать что-то совсем новое. «Давно следовало написать на тему об „Errare humanum est“[260]260
  Человеку свойственно ошибаться (лат., поговорка).


[Закрыть] в области науки. Идолопоклонства перед ученым, превращающегося в „низвержение идолов“, таким образом можно было бы избежать» (31 июля 1938). «…история науки – это история редчайших флуктуаций, развивающихся одна из другой ‹…› Это важно бы продумать до конца» (14 февраля 1943). 11 июня 1944 г., исписав пару страниц философскими рассуждениями, Вавилов подытоживает в скобках: «(На этих страницах у меня программа большого и революционного трактата, может быть, способного вдохновлять людей)». 26 сентября 1945 г.: «Очень хочется как-то запечатлеть эти глубокие питерские пейзажи, настроения, мысли». В основном Вавилов фантазирует, что напишет что-то философское, научно-популярное или историко-научное. «Я философ и уверен – в спокойной хорошей обстановке записал бы для других нужные вещи. Мечтаю о том, чтобы в 1946-м году писать 1) „Флуоресценцию растворов“, 2) „На стыке физики, философии и истории“, 3) „Интерференцию света“» (1 января 1946). «Нужно начать наконец писать большое, втягивающее» (8 ноября 1947). «Статьи по философии и истории физики (!)» (1 января 1948). «…религия биологически оправдана как средство самозащиты, она необходимое приложение к сознанию ‹…› Этот тезис заслуживал бы большой книги…» (31 октября 1948). «Триста лет со дня смерти Декарта. ‹…› Надо бы о нем подумать и о нем написать» (12 февраля 1950). В «Научных заметках» Вавилова (1950–1951) также зафиксированы его литературно-творческие планы последних лет, например: «Следовало бы дать серию очерков таких характерных фигур, как Галилей (итальянец), Кеплер (немец), Спиноза (еврей), Декарт (француз), Ньютон (англичанин), Ломоносов (русский), на фоне мировой науки и национальных особенностей. Обнаружилось бы многое интересное и практически важное» («Научные заметки»[261]261
  «Научные заметки» (далее всюду НЗ) – отдельный блокнот с записями на научные темы, опубликован во втором томе «Дневников», с. 530–539.


[Закрыть], 8 ноября 1950); 29 декабря 1950 г., за месяц до смерти, Вавилов делает запись о трех «популярных книжках, которые следовало бы написать. Считаю это обязанностью».

Уже отмечавшаяся «книжность» Вавилова проявляется не только в литературных творческих планах. В воображаемой идеальной уединенной лаборатории, десятки раз упомянутой в дневнике, практически всегда есть книги. Юношеская вавиловская библиофилия никуда не исчезает. «Я запутался в бесконечности дел, и хочется тишины, сосредоточия мысли, своих, лаборатории и книг. Хочется творчески дожить жизнь. // Ходил по книги. Единственная страсть, с ней умру» (6 июня 1943). «…хотелось бы последние годы жизни спокойно провести ‹…› за книгами…» (15 октября 1944). «Хотелось бы ‹…› интересных книг» (3 ноября 1944). «…больше всего сделал бы где-нибудь во Флоренции среди книг, старины и благородной красоты» (28 апреля 1945). «Сидеть бы в здешних [Питерских] библиотеках…» (26 сентября 1945). «Опять книги. Жадность. Интерес» (28 октября 1945). «Хочется остаться ‹…› с книгами» (12 августа 1946). «Кругом – книги. Столько книг, которые хотелось бы прочесть. Но в большинстве случаев – разочарование. И нет времени. Муки Тантала» (2 февраля 1947). «… Кругом много-много хороших книг, которые некогда читать. А сейчас все же пойду на охоту за новыми» (6 апреля 1947). «Хорошо бы затопить печки, огородиться от холода, сесть с книгами, думать, читать…» (29 августа 1948). «Почему-то по-прежнему тянут старые книги…» (18 декабря 1949). «…хотелось бы ‹…› искать новое в старом (в книгах прежде всего)» (10 января 1951).

Вавилов страдает от одиночества. Вспоминая прошлое, он признается, как хотел бы вновь увидеть умерших родных – мать, отца, сестру Лиду, Николая (26 февраля 1944). «Хочется к родным могилам…» (31 декабря 1943). Он мечтает оказаться среди «своих». 10 декабря 1944 г., 11 января 1945 г., 24 апреля 1946 г., 8 октября 1950 г. цитирует строки Лермонтова: «[Гляжу на будущность с боязнью, Гляжу на прошлое с тоской] И как преступник перед казнью, ищу кругом души родной». Пишет: «Людей боюсь, а без людей не могу» (21 ноября 1940). «Одиночество становится страшным» (14 февраля 1942). Вавилов мечтает оказаться с «хорошими своими людьми, добрыми, умными, интересными и так бы прожить последние годы жизни» (11 мая 1943). «Как хотелось бы прожить последние годы жизни со своими…» (30 мая 1943). «…ни одной души, с которой можно бы говорить совсем о другом» (26 марта 1944). «Хочется быть со своими…» (30 июля 1944). «Кругом – ни одного человека» (18 марта 1945). «…грустная мизантропия, из которой хотелось бы вырваться…» (5 декабря 1947). «Нет людей, с которыми можно говорить по-настоящему. ‹…› Кругом фальшивое актерство» (21 декабря 1947). Часто встречаются сожаления об отсутствии талантов вокруг, карьеризме, пошлости окружающих. Страдания от одиночества совмещаются в дневниках Вавилова с желанием спрятаться от людей – и это не такое уж противоречие, если помнить о главном мучительном желании: избавиться от опостылевшей административной работы. В 1915–1916 гг. солдат-Вавилов точно так же искал «seliger Einsamkeit» – «блаженного одиночества». Спустя четверть века ничего не изменилось. «Хочется отдыхать, спрятаться от людей в какой-то санаторий, монастырь» (31 декабря 1942). «Нужна тишина, одиночество, спокойствие, сосредоточие» (24 октября 1943). «Хочется философской тишины, одиночества, сосредоточенности» (29 мая 1945). «Ищу тишины, отдыха, одиночества, сосредоточенности» (27 декабря 1945). (Вообще о желании тишины Вавилов пишет в дневнике несколько десятков раз: «…нужна тишина и вдохновение» (6 ноября 1945); «…нужно одиночество, тишина…» (11 апреля 1948); «Нужна бы тишина, уверенность в завтрашнем дне, сосредоточенность мысли» (11 июня 1950); «…состояние и настроение такое, что хотелось бы полной тишины, отставки и искать новое в старом…» (10 января 1951) и т. д. и т. д. – тишина в воображаемой вавиловской идеальной лаборатории, в библиотеке…) «…Люди, люди, люди. ‹…› нужна мне сейчас лаборатория и кабинет – одному на несколько месяцев» (21 января 1946). «Некуда деться от людей» (20 августа 1947). «Один, спасаюсь в воскресные дни от людей» (21 ноября 1948). «…была бы возможность просидеть вот так [на даче] еще два месяца – двинул бы горы» (22 августа 1949). «Хочется уткнуться в кресло так, чтобы никто не видал» (22 октября 1950). В юношеских дневниках одним из ярчайших образов был «dumpfes Mauerloch» – «дыра в стене», «затхлая конура», как назвал Гете уединенную лабораторию алхимика-Фауста и куда Вавилов желал перенестись из армейской действительности. В поздних дневниках это выражение не используется. Но мечта – осталась. Выше уже приведено много цитат с мечтой о лаборатории – в основном в связи с желанием вновь экспериментировать – вот еще несколько. «Вырваться бы изо всего и пожить немного философом, с маленькой своей лабораторией, свежей головой и книгами» (5 декабря 1943). «Хочется побыть самим собой. Думы, писания, лаборатория для себя…» (23 июля 1944). «Завидно этой жизни „философа“ среди природы ‹…› Хочется спрятаться сюда с книгами, лабораторией…» (6 августа 1947). Спрятаться от суеты и жизненных проблем в лесу – еще одна часто повторяющаяся мечта Вавилова. «Хочется в болотный лес, где нет людей, а медведи, брусника и мухоморы» (13 сентября 1940). «…есть что-то живое, свое в зеленом лесу, и так хорошо бы здесь незаметно асимптотически умереть» (7 августа 1946). «Только в лесу – вполне дома. Свое, ничто не фальшивит» (1 августа 1947). «Ведь только в зелени, в лесу – дома, свое и так легко умереть» (16 мая 1948). «Грустно, тяжко уходить от своей природы, елок, травы…» (29 августа 1948). «…так не хотелось возвращаться из лесу к людям, к лысенкам» (5 сентября 1948). «Хочется в летний солнечный лес, под дуб или березу, в тишину и в единение с природой» (18 декабря 1949).

Перечисленные желания касались – хотя бы косвенно – каких-то реалий жизни Вавилова. Однако часто он записывает в дневнике и мечты, стремления, относящиеся в первую очередь к своему душевному состоянию, внутреннему миру. Например, иногда прорываются философские жалобы общего характера на то, что в целом все идет неправильно, что надо все кардинально менять («Хотелось бы сорваться с этой орбиты, выскочить» – 13 сентября 1948 г.; «Хочется ‹…› вырваться ‹…› взглянуть совсем из другого мира» – 26 декабря 1948 г.).

В ранних дневниках Вавилов иногда мечтал мечтать. Теперь он тоже порой планирует мечтания: «Совершенно очевидных для меня правил: 1) план на каждый день, 2) 1–2 часа творческих ежедневно, 3) ежедневно хотя бы часа мечтания по набережной, в белую ночь – выполнить не могу. Задерган мелочами, устаю, бессилен» (29 июня 1940). Чаще вместо этого («мечтать») Вавилов – вполне осмысленно – хочет хотя бы просто хотеть. Иногда философствуя по этому поводу, иногда – просто оплакивая в дневнике утрату желаний. «Нужна хотя бы вполне произвольная цель, задача» (27 июля 1937). «Боже, хотя бы увлечься какой-нибудь задачей и получить хотя бы мираж цели и стимула!» (12 февраля 1942). «Память, образы, родные, стремления, самолюбие – все, все растаяло» (24 апреля 1943). «Тянущаяся жизнь без гения, без желания» (1 августа 1943). «Обычных жизненных стимулов почти не осталось» (1 января 1944). «Чувствую, как окостеневаю. Людских обычных стимулов, заставляющих жить „как птицы“, почти не осталось» (6 июля 1944). «…в душе нет больше желания жить» (11 июля 1944). «Не вижу перед собою хороших больших целей» (5 января 1945). «…хочется смысла» (25 июня 1945). «Нужна притягательная цель…» (11 января 1948). «Нет стимулов, нет смысла. Как удержаться и как жить?» (18 июня 1949). «Не хочется ни писать, ни думать» (4 августа 1949). «Атрофируются все жизненные зацепки, стремления, желания» (11 июня 1950).

18 июля 1939 г. Вавилов посвящает целую философскую запись теме «поддержания оптимизма у сознающего». Проблему эту Вавилов пытается решить не только теоретически (например, в записи от 11 апреля 1940 г.), но и вполне практически – в применении к самому себе. «Голова совсем пустая, мозговые колеса ни за что не зацепляются. А между тем это необходимо, чтобы выбраться из беспросветного пессимизма, апатии, автоматизма и безразличия…» (15 марта 1940). «Прострация, паралич и безнадежность. ‹…› // А на самом деле следовало бы все это сбросить и жить по-настоящему до конца. Так было бы лучше и для других и для себя…» (23 марта 1941). Самоуговаривание мало помогает: «Сознание доходит до саморазложения, и нужен какой-то опиум для возвращения его на нормальный уровень „житейских интересов“…» (16 апреля 1941); «Для жизни нужен какой-то искусственный допинг, иначе не знаю, как я ее дотяну. Не за что зацепиться» (16 января 1942). Тем не менее мечта остается: «Встрепенуться бы и прожить последние годы жизни так, чтобы было радостно и нужно другим» (31 декабря 1941), «Нужна какая-то большая радость. Иначе не знаю, как быть и как доживать» (26 февраля 1943), «Хотелось бы ‹…› небольшой радости…» (22 ноября 1944), «Как я мечтаю о ‹…› радости…» (28 октября 1945), «Хочется большой радости. Спокойствия, уверенности…» (1 мая 1946), «В окно зелень лип, освещенных солнцем, и мечта о хорошем настроении» (17 июля 1946), «Как хотелось бы написать хотя бы одну веселую страницу!» (18 августа 1946), «…Грань пессимизма? Но, может быть, из нее скачок в самый радостный оптимизм?» (30 декабря 1947), «…надо встряхнуться и поглядеть на все совсем иначе, чем до сих пор» (20 февраля 1948), «Надо смотреть только в будущее» (14 марта 1948), «Нужен какой-то творческий и человеческий подъем» (1 августа 1948), «Для творчества, науки, мысли почти ничего не остается. Пытаюсь думать о таких хороших вещах, засыпая, но ничего не выходит. Усталость берет свое» (19 декабря 1948), «Как же сделать так, чтобы жить, радоваться» (3 июля 1949), «Нужны отвлекающие очень большие мысли и дела» (27 июля 1949), «…Как хочется душевного покоя» (11 августа 1949), «Как хочется душевного спокойствия!» (11 сентября 1949), «Хочется свободно, спокойно, широко вздохнуть…» (30 декабря 1949).

Позитивные эмоции в дневниковых записях – по сути, признак осуществленной мечты – очень редки. Иногда Вавилов восхищается природой, красотой Ленинграда, получает удовольствие от некоторых театральных постановок, фильмов, наслаждается искусством – картинами, музыкой. «Поддерживает стройность, широта и уютная старинность петербургских просторов, висящие перед глазами акварели Венеции и Рима, охота за книжками, кой-какие скудные научные мысли да семья» (23 марта 1941). «Спасенье – книги, картины, музыка, тишина» (31 декабря 1947). «…три часа были в Эрмитаже ‹…› Это щепотка счастья» (1 января 1949). «Поддерживает хорошая музыка. Через нее какая-то связь с миром» (30 апреля 1950). «Радио – Бах, одно из счастий на земле. Тишина, цветы. Нужно ли что-нибудь еще?» (27 июля 1950). «В радио все время Бах (200 лет со дня смерти). Под музыку Баха хотелось бы и жить, и умирать» (28 июля 1950).

Значительно чаще, чем мечтать и радоваться, Вавилов хочет умереть. В поздних дневниках он совершенно определенно пишет об этом своем желании более 150 раз. Часто – прямым текстом. «В голове исчезает ясность и память, и пора бы незаметно и безболезненно умереть. Это-то я заслужил» (11 июня 1942). «Прежде всего, хочется отдохнуть и потом незаметно умереть и уйти от других и от себя» (25 декабря 1942). «Хочется еще посмотреть на мир. Подумать, поискать, не найду ли ключа к главным загадкам, и незаметно, тихо умереть, здесь вот, на Васильевском» (27 мая 1944). «…каждую минуту, и в хорошую, и в плохую, одна затаенная, невыговариваемая мысль: как хорошо бы сразу незаметно умереть» (6 июля 1944). «Как тяжело жить, и куда проще и легче умереть» (10 сентября 1945). «Хотел бы умереть в этом осеннем дождливом Ленинграде с его странной грустью» (22 сентября 1945). «…на свете становится страшно холодно, и хочется скорее умирать» (23 сентября 1945). «…как всегда, хочется совсем нежданно умереть…» (20 октября 1945). «…так грустно, что самому хочется среди этих смертей и умирания скорее умереть, кончить совсем, провести черту. Так тяжело» (7 июня 1946). «…готов умереть каждую минуту» (14 июля 1946, 1 июня 1947, 27 мая 1949; 21 июля 1948 – «без большого сожаления и без восторга»). «Берет отчаяние, и хочется покоя и смерти» (17 сентября 1949). «…хотелось бы незаметно, асимптотически перестать быть „я“ – умереть» (22 января 1950). «На душе неспокойно, грустно, и по-прежнему больше всего хочется нежданно и быстро умереть» (15 октября 1950). Желание умереть – и в самой последней записи дневника 21 января 1951 г. Полтора десятка раз – начиная уже с 1940 г. и далее регулярно – это не просто абстрактное желание, а вполне определенное размышление о возможном самоубийстве. «…дома снова один и совсем жутко, так близко от самоубийства» (14 февраля 1942). «Если бы была удобная форма уничтожиться, вероятно, давно бы это сделал» (14 февраля 1943). Среди возможных способов – «утопиться», «пуля», «таблетка», «револьвер или яд». Есть записи, в которых как желанные упомянуты разные способы случайной смерти: от бомбы, сыпного тифа, от удара током, в авиакатастрофе. Чаще, чем слово «умереть», Вавилов использует разнообразные эвфемизмы. Примерно 80 раз он пишет в поздних дневниках о желании «уйти в небытие», «сойти на нет», «растаять, как облако» и т. п., причем очень желательно, чтобы это случилось «незаметно», «постепенно», «асимптотически». «…хочется замерзнуть совсем до статуи и трупа» (3 января 1942). «…можно бы незаметно уйти с Земли» (27 декабря 1942). «Желание незаметно аннигилироваться» (17 января 1943). «…хочется кончиться» (16 апреля 1943). «К гробу совсем готов» (29 декабря 1944). «…не проще бы сразу в Лету» (26 апреля 1945). «…так хотелось бы здесь незаметно, асимптотически сойти на нет» (25 ноября 1945). «Неуютно и скорее хочется в могилу, на вечный покой» (24 июля 1946). «Душно и хочется скорее из жизни» (18 марта 1948). «…так хочется незаметно и тихо уйти из мира, без скандалов à l’ anglaise[262]262
  По-английски (фр.).


[Закрыть]» (16 августа 1948). «…хочется расплыться в небытие» (10 ноября 1948). «Хочется незаметно расплыться, как облако, без следов» (30 января 1949). «Скорее бы уйти, не отсвечивая» (26 апреля 1949). «…хочется спрятаться в этой зелени и цветах и ни для кого не заметно сойти на нет» (26 июня 1949). «Хочется покоя, мысли, сосредоточенности и тихого асимптотического конца» (16 августа 1949). «…так хорошо бы асимптотически сойти на нет» (26 августа 1949). «…главное желание незаметно и тихо уйти из жизни…» (31 августа 1949). И, разумеется, среди метафор смерти десятки раз используется сон – вечный, беспробудный, желанный. «…каждый раз, заснув, хочется не проснуться» (28 ноября 1941). «…кажется, что пора „укладываться“ на тот свет» (25 января 1948). «Как хорошо бы незаметно заснуть навсегда» (19 февраля 1949).

Дневник Вавилова сороковых годов плавно вырос из тетради конца тридцатых с небольшими философскими этюдами: со временем к философским рассуждениям добавлялось все больше описаний того, что происходило на душе и вокруг. Но при этом и философских записей не становилось меньше, даже наоборот.

В зрелые годы Вавилов точно так же, как и в юности, совершенно определенно хотел философствовать. «…тянет думать, думать, обобщать, догадываться» (10 июля 1939). «Хочется многое прочесть, передодумать, посмотреть. ‹…› …так хочется просмотреть самого себя, найти наиболее ценное и направить его в нужную сторону» (3 августа 1940). «…многое нужно и хочется передумать. Все кажется, что если вот так, не торопясь, пропустишь весь мир через голову – найдешь пути, дороги, станет все ясным и для самого и для других» (5 августа 1940). «Господи, как бы хотелось остановиться и побыть в философской нирване…» (17 октября 1943). «Хочется еще посмотреть на мир. Подумать, поискать, не найду ли ключа к главным загадкам…» (27 мая 1944). «Вырваться бы изо всего и пожить немного философом…» (5 декабря 1943). «…пожалуй, это единственное, что осталось, что поддерживает жизнь. Стремление узнать что-то новое и важное» (2 апреля 1944). «Негде сосредоточиться на 2–3 спокойных философских часа. ‹…› Хочется побыть самим собой» (23 июля 1944). «…напоследок хочется на высоту, в настоящую науку и философию» (18 марта 1945). «Создавать надо – философия, новые мысли excelsior[263]263
  Все выше (лат.).


[Закрыть]» (24 апреля 1946). «…перед смертью хотелось бы еще раз как следует протереть глаза, посмотреть на мир и подумать о нем» (30 июня 1946). «Нужно бы остановиться, думать, думать… ‹…› …оглянуться кругом и на самого себя» (7 июля 1946). «„Философствовать“ хочется больше, чем когда-либо» (9 августа 1947). «Хотелось бы напоследок дать большое и настоящее ‹…› в философии…» (29 февраля 1948). «Хотелось бы дожить последние годы с тихой думой, и с лицом, обращенным ко Всему, а не к Лысенке» (21 августа 1948). «Хочется последний раз найти самого себя» (22 декабря 1948). «Хочется заглянуть куда-то дальше, чем кто-либо другой» (14 августа 1949). «…хочется покоя, остановиться и медленно думать, оглянуться последний раз на мир, попытаться его понять» (1 января 1950). «Таким людям, как я, по-видимому, надо с 60 лет становиться анахоретом, философствовать и тихо умирать» (26 февраля 1950).

Иногда Вавилов-философ ясно формулировал планы и цели – к чему он, собственно, стремился, делая философские записи, какие загадки решал, что хотел понять. Главная явно сформулированная философская цель физика Вавилова удивляет: он очень хотел «решить загадку сознания». Тему сознания Вавилов называет лейтмотивом своей философии (14 июля 1940), «самой замечательной задачей» (18 февраля 1941), «сознание» – едва ли не наиболее часто употребляемый Вавиловым философский термин, записи о сознании сделаны в дневнике сотни раз. Примерно столько же внимания Вавилов уделяет также двум близким в его картине мира к «сознанию» понятиям: «жизнь» (в основном как условию сознания) и «эволюция» (как пути возникновения жизни, приведшему к сознанию). «…несомненно настоящая наука о жизни еще и не начиналась. // На этом надо сосредоточить все внимание, это самое важное. ‹…› Надо изыскать способ выскочить за стандартные научные рамки» (22 января 1942). «Как хотелось бы перед смертью хоть чуточку заглянуть за завесу загадки сознания» (9 мая 1944). «Самое интересное, что хотелось бы хотя бы немного начать перед смертью: вопрос о сознании. ‹…› Как странно, что об этом, самом главном, науки нет» (19 июля 1946). «Надо же говорить о сознании полным голосом, не ограничиваясь пустозвонными фразами, что это де проявление высокоорганизованной материи» (24 февраля 1948). В поисках решения загадки сознания, «души» Вавилов естественным образом касается религиозно-философской тематики, формулируя при этом еще две философские цели – как личные, так и общечеловеческие. Эти цели: найти бога и создать бога. «Изобрести Бога людям совершенно необходимо» (26 апреля 1945). «Хотелось бы застыть на месяц-два, одуматься и последние годы прожить так, как должен бы жить Человек – назначение которого построить Бога» (14 мая 1945). «Нужно величайшее открытие какой-то мировой души, бога, чтобы поддерживать жизнь в таких, как я» (7 августа 1946). «Желаю, чтобы люди вышли наконец на спокойную дорожку, ведущую, где „eritis sicut Dei“[264]264
  «Будете как боги» (лат.).


[Закрыть]» (31 декабря 1950). Много философских записей посвящено желанию Вавилова что-то сделать с собственным «Я» – или найти его в завалах повседневных мучительных дел («страшное чувство отсутствия души» – 28 октября 1945 г.; подобных записей – сожалений о потере собственного «Я» очень много), или, наоборот, окончательно с этим «Я» разделаться, чтобы не мучиться от философских противоречий, от «гипертрофии сознания», от излишней рефлексии. «Сознание надо усмирять, подчинять его чисто практическим задачам» (7 февраля 1942). «Хочется ‹…› покончить с ненужным „я“» (20 февраля 1948). «Бывают моменты, когда на свете совсем жутко и конец сознания кажется счастьем» (11 апреля 1948). «Смотрю на внука Сережу, у которого сознание еще не проснулось и просто радость жизни, заложенная от природы. На этом бы и надо останавливаться» (10 октября 1948). Вавилов пишет, что, по сути, ему нужно прекращать философствовать. Он пишет о «страшной философии» (1 мая 1944, 31 декабря 1947 и др.), философии «грустной» (26 сентября 1948), «угнетающей» (3 июля 1949) и т. п. «Надо смиряться и не стремиться прыгать выше себя. А между тем это уже поздно. Не смиришься» (16 мая 1948).

Неоднократно Вавилов опасался, что сходит с ума.

Иногда Вавилову хотелось непонятно чего. Чего-то этакого. «Как странно это желание сделать нужное и важное!» (3 августа 1940). «…надежда разыскать большое и важное…» (1 января 1944). «Надо все же жить и сделать что-то остающееся, не зная для кого и для чего» (15 апреля 1944). «Последние годы жизни хотелось бы оставить что-то остающееся» (9 мая 1944). «Хочется подняться. Сосредоточиться и дать очень большое» (1 мая 1947). «…уходя из жизни, хотел бы что-то оставить. В этом единственный смысл. ‹…› не следовало бы уходить, не оставляя следа» (27 марта 1949). «…по-прежнему хочется сделать большое» (2 мая 1949). «… хотелось бы напоследок сделать хорошее и большое» (28 мая 1949). «Хотелось бы большого, а сделал малое» (24 августа 1949). «Хочется жить так, чтобы от каждого дня оставалось хорошее и большое, дела, слова, написанное» (19 февраля 1950). «Хочется схватиться за что-нибудь основное, незыблемое. ‹…› хочется твердой, ясной линии» (19 марта 1950). «…хотелось бы дать, оставить большое…» (2 июля 1950). «…так хотелось бы последнее время жизни что-то дать еще большое» (10 января 1951). В нескольких записях говорится о долге «перед вселенной» (2 июня 1948): «Надо ясно понять свое место во вселенной и честно выполнять эту „вселенскую“ роль» (1 января 1944), «Надо выполнить свою задачу на свете» (21 марта 1948), «…чувствуется невыполненная обязанность передо „всем“» (30 мая 1948).