Текст книги "Особый порядок"

Глава восьмая

I

Никто не предугадывал, не предчувствовал беды – её никто не ждал, её неоткуда было ждать. А она уже случилась, пришла в дом Одовцевых. Татьяна Тимофеевна с дочерью вошли в дом. В доме стояла мёртвая тишина, которая никогда раньше здесь не устанавливалась.

– Михаил, ты дома? – спросила с порога Татьяна Тимофеевна.

Тишина.

– Папа! – громко позвала Анна.

Татьяна Тимофеевна заглянула в зал – никого не было. Дверь в зале, что вела в другую комнату, где чаще всего работал Михаил Михайлович, приоткрыта. Татьяна Тимофеевна вошла в неё. Непонимание и ужас одновременно охватили Одовцеву.

– Мама, – обратилась Анна из другой комнаты, – папы и здесь нет.

Татьяна Тимофеевна, ещё не поняв, что, собственно, произошло, быстро вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь. В зал вошла Анна.

– Что, мама? – испуганно спросила она, увидев бледное лицо матери.

– Сходи за Андреем Ивановичем, – пробормотала она.

– Что-то случилось, мама?

– Сходи за ним, – напряжённым, но едва сдержанным голосом повторила Татьяна Тимофеевна.

– Ладно, – испугалась Анна и недовольно быстро вышла из дома.

Татьяна Тимофеевна опустилась на диван, она не соображала, она нашёптывала сама себе что-то невнятное и нервозное. То глядела на дверь той самой комнаты, в которой почему-то оставался недвижим её муж, то с испугом от неё отворачивалась. То ей вновь хотелось в неё войти, то вообще бежать из дому.

Встревоженный Андрей Иванович быстро вошёл в дом, затем так же быстро прошёл в зал. Татьяна Тимофеевна соскочила с места, подошла к нему и не знала, как и что говорить. Вышло так, что она молча показала ему на дверь. На лице Андрея Ивановича, помимо тревоги и испуга, появилось и ужасное удивление – попробуйте прочитать такое лицо… Карлин толкнул дверь рукой, она открылась, и он вошёл в комнату. Раздался крик за его спиной. Андрей Иванович от того крика вздрогнул, повернулся и едва успел удержать Анну, которая стала биться в истерике. Карлин вывел её в зал.

Андрей Иванович сообщил по телефону в дежурную часть милиции о случившемся в доме Одоцевых. Сообщив, он вывел Татьяну Тимофеевну и Анну во двор дома, где и стали они вместе дожидаться приезда следственно-оперативной группы.

Небо чистое, нет ни единого облачка. Солнце спускалось медленно – скоро оно непременно скроется. Стояла затаённая тишина. Тихо плакала Анна, прижавшись к Андрею Ивановичу. В иступлённом состоянии находилась Татьяна Тимофеевна. Как разнообразно проявление горя: смиренно и возмущённо, тихо и бурно, внутренне и внешне, скрытно и явно, со слезами и без слёз, но всегда одно неизменно – неутешно. И только время способно лишь успокоить.

II

Скоро на место происшествия прибыла следственно-оперативная группа, впереди её следовал молодой человек – специалист, который нёс с собой увесистый криминалистический чемодан. Следом за специалистом шёл следователь прокуратуры, в синем мундире. Лицо его Карлину вдруг показалось отчего-то знакомым, но не время было вспоминать, где и когда виделись. За следователем тянулась остальная часть группы – ещё пять человек: кто в форме, кто в штатском.

– Кто здесь будет хозяйкой? – привычно сухо спросил следователь.

– Я, – ответила Татьяна Тимофеевна.

– Понятно, – продолжал следователь привычным тоном. – Так что у вас здесь произошло?

Она попыталась объяснить человеку в синем мундире, но не сумела: заплакала. Зарыдала и Анна.

– Давайте-ка я вам лучше всё объясню, – предложил Андрей Иванович.

– А вы кем будете? – спросил следователь, всматриваясь в лицо Карлину, которое в свою очередь ему так же вдруг показалось знакомым.

– Другом… Ну, скажем так, соседом.

– Хорошо. Говорите, что у вас тут произошло, заодно и понятым будете.

– Тогда пройдёмте в дом, – предложил Карлин.

Они прошли в дом. Андрей Иванович провёл следователя и криминалиста в комнату, где на полу лежало бездыханное тело Михаила Михайловича. Под его головой на полу была всего-то лужица крови.

– Теперь сами определяйтесь, – сказал Карлин и вышел в зал.

В зале на диване, прижавшись друг к другу, сидели Татьяна Тимофеевна и Анна. Андрей Иванович подсел к ним. Следователь вышел из комнаты и представился им, назвав свою должность, чин и фамилию: Моисеев Александр Константинович.

Итак, начался осмотр места происшествия. Эксперт-криминалист (при осмотрах он выступает в качестве специалиста) в первую очередь стал производить фотосъёмку. Начал он в той комнате, где был обнаружен труп. Зафиксировав тщательным образом положение трупа и обстановку в комнате, вышел в зал. Попросил всех выйти на минутку из помещения, что и было сделано. Специалист произвёл фотосъёмку в зале. Карлин и Одовцевы вернулись на прежнее место, а специалист прошёлся по другим комнатам. Сделав первое своё дело в помещении, вышел на улицу.

Вскоре он вернулся в дом, прошёл в комнату, где другой эксперт, патологоанатом, осматривал труп. Криминалист что-то тихо сказал следователю, который, как показалось Карлину, остался чем-то недовольным. Но специалист знал своё дело. Он обратился к Одовцевым и попросил, чтобы те ему помогли определиться в некоторых обстоятельствах; вернее, он интересовался обстановкой в доме. Одовцевы не понимали, что от них хотят, и Андрей Иванович сам вызвался оказать помощь специалисту.

– Тогда приступим и начнём оттуда, – сказал криминалист, указав на злополучную комнату.

– Обстановка в комнате не нарушена, все предметы находятся на прежних местах, – уверенно и ещё не отвыкшим, как оказалось, тоном сказал Андрей Иванович.

Криминалист и следователь одновременно с любопытством взглянули на него.

Карлин, не обращая на них внимания, продолжил:

– Шторы отдёрнуты. Оконные рамы и стёкла повреждений не имеют. Внутренняя рама окна отсутствует (её выставили ещё весной). Створки окна закрыты и имеют запорные устройства – внизу и наверху створки. Запорные устройства в виде однотипных шпингалетов. Верхний шпингалет находится в положении «открыто», а нижний – в положении «закрыто». Ригель нижнего шпингалета глубоко утоплен в отверстие нижнего основания оконного блока.

– Грамотно, детально вы описываете, прямо как… – не договорив, заметил специалист.

Андрей Иванович не обратил внимания на похвалу. Ему очень хотелось проверить, насколько свободно работают запорные устройства, но он удержался от соблазна: в данном случае он является не специалистом, а всего-навсего понятым, роль которого в удостоверении случившегося, самого факта.

– Полагаю, – сообщал патологоанатом, – смерть наступила сразу по причине огнестрельного ранения. Повторяю: полагаю. Пуля вошла в голову немного выше левого уха. Выходного пулевого отверстия не обнаружено. Предположительно стреляли с дальнего расстояния: вокруг проникающей раны нет ни ожога, ни порохового налёта.

– И в доме нет никаких следов применения огнестрельного оружия, – докладывал криминалист. – Совсем непонятно, откуда был произведён выстрел.

Специалист произвёл масштабную фотосъёмку огнестрельной раны на голове трупа.

– Дело ясное, что дело тёмное, – хмуро сказал Моисеев и вышел из комнаты.

Выйдя на улицу, следователь ввёл в курс дела оперуполномоченных уголовного розыска и участковых, дал им указания. Они сразу разбрелись по улице – стали ходить по домам (так начинаются первоначальные и неотложные оперативно-розыскные мероприятия). А следователь вернулся в дом и продолжил составлять протокол осмотра места происшествия. Андрей Иванович вместе со специалистом-криминалистом совершали экскурс по дому. В итоге стало им определённо понятно, что чего-либо интересного, связанного с преступлением, в доме нет. И это было для них странным, даже подозрительным.

Вернулся домой перепуганный Николай. Вернулся он от Ирины, по-видимому до него дошёл слух. Он непонимающе смотрел на Андрея Ивановича, который и сам во многом не мог разобраться. А говорить о чём-либо с матерью и сестрою совсем не имело смысла.

Остывающее тело Одовцева вскоре переложили на носилки и укрыли белой простынёй. Носилки вынесли из дома, погрузили в машину. У Одовцевых возобновились приступы истерики, Николай исступлённо ходил по дому. Труп повезли в морг.

Следователь завершил осмотр.

– Ну, Андрей Иванович, – обратился Моисеев, – последняя формальность: нужны ваши подписи в протоколе осмотра.

Андрей Иванович молча поставил подписи на каждой странице протокола, пристально и подозрительно посмотрев в лицо Александру Константиновичу.

– По-моему, мы где-то виделись? Или ошибаюсь? – наконец спросил Моисеев.

– И я так думаю.

– Но извините, мне сейчас некогда, надо возвращаться с докладом. За сегодня это уже третий труп. Вот вам моя визитная карточка, где мои адрес и телефоны. Звоните и заглядывайте ко мне, если что.

– Позвоним, если что, – принял карточку из рук следователя Андрей Иванович.

Следователь и эксперты погрузились в машину и уехали. Остались непонятными мотивы преступления. Разошлись по домам и зеваки-соседи. Андрей Иванович вернулся в дом Одовцевых.

III

Оперативный сотрудник небрежно прошёл в дом Мудриковых. Но быстро опомнился и, извиняясь, поинтересовался здоровьем у хозяйки. Она предложила незваному гостю пройти в зал, что тот и сделал довольно охотно.

– Какой молодой! – начала Анастасия Алексеевна. – У вас там все такие молодые?

– Хватает, – ответил он.

– А как работа ваша?

– Ничего, вот бегаем.

– И много бегать приходится?

– Достаточно.

– И голодными бегаете?

– Служба такая.

– Да бог с вашей службой, пойдёмте на кухню, – по-матерински пожалела она молодого человека. – Хотя бы чаю с чем-нибудь попьём, а то мне одной как-то несподручно.

На кухне хозяйка согрела чай, выставила на стол сладости и выпечку. За чаепитием инициативу взял в свои руки оперуполномоченный уголовного розыска: стал, как и полагается, задавать вопросы.

– Вы одни живёте?

– Нет.

– С мужем?

– Нет, с сыном.

– Сколько ему лет?

– Двадцать; сколько и вам, пожалуй.

– И где он сейчас, вы не знаете?

– Нет, но он вот-вот должен прийти. Поздненько уже, а допоздна он не пропадает.

– Подождём, значит, – продолжал оперуполномоченный. – Вы, конечно, знаете, что произошло у вас по соседству?

– Да. Ужасно это.

– Откуда вы узнали?

Мудрикова улыбнулась и ответила:

– Как-никак живу по соседству.

– А скажите, пожалуйста, Анастасия Алексеевна…

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – удивилась хозяйка, перебив гостя.

– От соседей. Скажите, Анастасия Алексеевна, у вас в доме есть какое-нибудь оружие? Или за вашим сыном значится ли какое-нибудь зарегистрированное оружие?

– Нет… Нет у нас никакого оружия.

Гость сделал несколько быстрых глотков чая, откусил кусок пирога, прожевал, ещё раз отпил чай и продолжил:

– А у Михаила Михайловича были какие-нибудь недоброжелатели? Вы их знаете?

– Какие там недоброжелатели, – возмутилась Анастасия Алексеевна. – Откуда они у него…

– Может, вы видели, как кто-то сегодня заходил к нему домой?

– Нет же, я на работе была и вернулась с неё совсем недавно, после всего этого…

– Понятно и странно… – не дал ей договорить оперативник и сам не договорил: в дом вошёл Илья.

– А вот и сын, – поднялась со стула хозяйка и прошла в прихожую. – Будете вы с ним беседовать?

– Только одно спрошу, – сказал он ей и обратился к нему: – Илья, ты видел, кто сегодня приходил к соседям, к Одовцевым?

– Не видел, – последовал трусливый ответ.

– Не видел, значит… Ну вот, всё, что мне нужно было узнать, узнал, да и поздно уже, – торопился незваный гость. – Спасибо за чай… и спокойной ночи!

– Удачи вам…

– Не помешало бы… – и вышел из дома.

Давно стемнело. В доме тревожно и тихо – такого состояния никогда ещё не было. Анастасия Алексеевна допоздна о чём-то говорила с Ильей… Только он один теперь ясно осознавал, что случилось в действительности. Илью мучила бессонница. Он вышел во двор. Небо чёрное, безликое: безлунное. Вышел со двора на улицу. В доме Одовцевых горел свет. Что делать, Илья не знал.

Мучила ли его совесть, или он беспокоился за самого себя – трудно сказать. И куда труднее, можно только предположить, было самому Мудрикову. Он брёл по тёмной улице. Доносились до него какие-то звуки города, неопределённые и, как казалось ему, наводящие ужас. Илья себя успокаивал, и ему удавалось это, когда переключался, настраивался на другое – помогала высокая поэзия. Читал наизусть стихи, а знал он их много, в особенности Лермонтова. «Выхожу один я на дорогу… Ночь тиха… Что же мне так больно и так трудно?.. Уж не жду от жизни ничего я… – твердил он то одно, то другое. – И скучно и грустно, и некому руку подать…» В этих строках сам поэт, вся поэзия Лермонтова. Нет, право, не подумайте, что сравниваются или ставятся в одно поэт и убийца. Только обрисовывается состояние нашего героя, у которого есть своя душа, свои мысли. Вероятно, в таком душевном состоянии, волнении приходили на ум ему боль и мысли поэта. Вот ещё: «Мне грустно, потому что я тебя люблю… Таинственным я занят разговором… В глазах огонь угаснувших очей… В небесах торжественно и чудно!..» Так стихи ему помогли успокоиться, забыться.

В доме у Карлина, мимо которого проходил Илья, тоже горел свет. Там знали о случившемся и ждали, когда вернётся Андрей Иванович. Но в эту ночь его так и не дождутся.

Илья вернулся домой с ясной мыслью, что завтра утром он уедет в деревню и вернёт на место тот самый злополучный предмет преступления. Мать спала. Илья прошёл в зал тихо и, не раздеваясь, лёг на диван. Скоро он заснул.

IV

Наступило утро. Солнце медленно скользило вверх по чистому небу.

Анастасия Алексеевна проснулась, как обычно, рано, поднялась с постели. Она вошла в зал. Илья спал, отвернувшись к спинке дивана. Мать посмотрела на сына такими скорбными глазами, что выступили слёзы, и ушла на кухню… А вскоре она ушла на работу. Прошло какое-то время, и зашевелился Илья. Он знал, что дома уже не было матери, что приготовлен завтрак – всё как обычно. Илья поднялся, поправил на себе помятую одежду, потёр глаза и, походив по комнатам, так и не позавтракав, вышел из дома. Запер дверь на замок и залез на чердак, откуда достал свёрток, спустился вниз и вышел на улицу. На ней было пусто, безлюдно, значит, никто не мог видеть, как он вышел. Илья отправился на автовокзал.

Автобус лишь наполовину был заполнен пассажирами. Выехав за город, автобус остановился, открылись створки двери, и вошли два сотрудника милиции. Они направились между сиденьями по проходу. Илья, увидев их, испугался, руки вцепились в свёрток.

«Вот и всё, – мутной мыслью промелькнуло в его сознании. – Неужели это я действительно совершил то злодеяние, которому нет прощения? Неужели?.. Вот сейчас они меня схватят и у всех на глазах выведут из автобуса и увезут… Какой стыд!.. Вот и прощай, любовь!..»

Они проследовали мимо Ильи, не обратив на него никакого внимания, и удобно расположились на задних местах. «Кажется, пронесло…» Но всю дорогу Илья оставался в напряжении и успокоился, когда высадился из автобуса… В деревне, во дворе дома, оставил свёрток и вошёл в дом. Опять первой обрадовалась старушка, а затем дед.

– Что ты хмурый такой? – спросила она.

– У нас новость, – в ответ сказал Илья.

– Какая?

– Соседа нашего нашли в доме убитым; да ты его знаешь – Одовцев. Сколько раз мы о нём говорили.

– Ох-ох, – искренно сожалела старушка. – Как это так-то? Вот ироды окаянные, что творят… А как мать-то? – Ничего, всё нормально, на работу ушла.

– Нет, Илюшенька, ты явно что-то выглядишь худо. Не захворал ли? – беспокоилась старушка.

– Да всё в порядке со мной, – улыбнулся он.

Не веря этому, старушка покачала головой и повела внука на левую половину дома, чтобы покормить. Аппетита у Ильи не было. Сокрушалась старушка. Дед же был недоволен мрачностью внука. Однако Илья смог убедить их, что он здоров, просто у него скверное настроение.

Наконец Илья воспользовался случаем, когда дед вновь забрался на печь, а старушка занялась хозяйством на своей половине, – вышел во двор, развернул свёрток, занёс оружие в дом и положил на место. Вспомнил о патронах, которые находились в кармане, и они тоже оказались на прежнем месте. С Ильи будто свалился тяжёлый груз. Возвращаться в город он на этот раз не спешил, чему обрадовались старики. Повидался он с тётями и племянницами. Прошёл день, а поздно вечером Илья простился со стариками и последним автобусом вернулся в город. Дома уже была мать.

V

Только что из морга привезли домой ухоженное и переодетое во всё новое тело Михаила Михайловича, уложенное в гроб, который выставили в зале. Всё зеркальное и отражающее либо было вынесено, либо накрыто материей. Люди приходили и уходили: кто задерживался, кто уходил быстро, однако на всех лицах читалась истинная скорбь, сочувствие, сожаление. Поздно вечером приходили и Елена Ивановна с Ириной. Побыв около часа, они вместе с Андреем Ивановичем вернулись домой. Карлин был молчалив, задумчив, даже замкнут. За короткое время, казалось, изменилось в нём само мировоззрение: пессимизм преобладал в нём.

На следующий день Михаила Михайловича похоронили. На похоронах присутствовало много народу, видели там и сторонившегося Илью. Он был не столько напуган, сколько ещё тупо осознавал то, что, собственно, случилось, а вследствие не осознавал и своей вины… Правильно, совестливый человек признаёт свою вину, когда убеждён в ней, Илья же не был убеждён: прямого умысла как такового у него не было. А что касается случайности – попробуй разберись в ней. И разбираться кому-нибудь придётся. Жизнь наша – длинная цепь звеньев случайностей. Мало кто знает будущее столь уверенно, чтобы оградиться, не наткнуться на трагическое звено той цепи. Трагедия – необязательно смерть. Можно быть и живым, то есть иметь живую оболочку, а внутреннее, духовное и нравственное, мёртво – вот где трагедия!.. И это сильнее будет!..

Тянулись скучные дни. Татьяна Тимофеевна понемногу успокаивалась: поспособствовала работа. Андрей Иванович редко стал ходить к Одовцевым. Замкнулся Николай, перестал встречаться с Ириной, а Илье это только на руку. Сами же друзья, Николай и Илья, почти не встречались, старались избегать друг друга.

Август установился жарким, томительным.

За прогулы Илью уволили с работы, да тут же взяли обратно: пожалели. Стал он исправным работником. Как-то, возвращаясь с работы, в городе встретился он с Ириной. Завязался разговор между ними. Он проводил её до дому, она улыбнулась ему. Они простились.

Стояла сухая, с тяжёлым воздухом ночь. Ясная луна и мерцающие звёзды на небе. В доме духота, открытые окна нисколько не проветривали помещение. Илья мучился, мучила его бессонница. Мудриков вышел на улицу, зашёл в палисадник, сел под окном на скамью, на которой ещё недавно сидел он с Андреем Ивановичем. Теперь Илья сидел один, и он был счастлив. Казалось, наконец ему улыбнулась сама фортуна. Вспоминался ему разговор с Андреем Ивановичем.

– А прав он, как-никак, – признался себе Илья, глядя наверх, на луну, и подумал: «Только уподобляться луне, холодной и одинокой, не мне – по крайней мере, не теперь. Пускай сам ей уподобляется, если ему так больше нравится…»

Начало светать, в воздухе появилась свежесть, ощущалась лёгкость. Илья успокоился и, испытывая лёгкую приятную усталость, вернулся в дом.

VI

Стоял сентябрь. Летали уже в воздухе серебряные нити паутины – признак тёплых солнечных дней бабьего лета. Но как коротки её дни – деньки. Зато ночи в эту пору холодные и тёмные. На улице тихо и свежо. Какое испытываешь удовольствие, когда край уха вдруг улавливает зыбкую тишину. Будь это шум падающей листвы, сорванной с деревьев ветром. Будь это тонкий свист ночной птицы или донёсшийся издалека крик какого-то таинственного существа. Какое наслаждение дышать холодом, когда грудь горит! Ах, бабье лето! Жаль, очень жаль, что оно так коротко.

Уже глубокая осень. Дожди. То они лили как из ведра, то моросящие и промозглые.

Осенние вечера, серые и холодные, с дождями, по-особенному действовали на уверенного в себе Андрея Ивановича. Его натура становилась довольно ленивой, малоподвижной. Сделался он домоседом, из дома мало куда выходил. А если случалось выходить, то ходил в гости, где предавался ленивой истоме. Тепло натопленного дома в осенний холод действовало на него непостижимой благодатью, которой он всем своим существом, всей своей натурой отдавался с превеликим наслаждением. В такую пору не хотелось суетиться. Даже не хотелось браться за важные, нужные дела – они казались пустяками, из-за которых не стоило сколько-нибудь беспокоиться.

Всё успокоилось в доме Одовцевых – утихла наконец скорбь, и жизнь пошла степенно. Только Андрей Иванович стал заметно задумчивым: его до сих пор не оставляла в покое мысль о случившемся. Кто же мог это сделать? Почему? Кому была выгодна смерть доброго человека?.. Одним словом, тёмное дело, мрак да туман. Но известно, что мрак сменяется светом, а туман, какой бы он ни был густой, обязательно развеется.

Итак, вечерело. Андрей Иванович был дома, где находились и все другие домочадцы. Сегодня суббота. А в субботу по вечерам, как повелось, старались остаться дома. Сергей Петрович, не меняя своей привычки, предавался лени. Елена Ивановна оставляла хлопоты по дому и занималась с Димой, периодически заводя разговоры то с Андреем Ивановичем, то с Ириной. Всегда приходила по вечерам мать-старушка, пришла она и на этот раз. С её приходом особенного изменения в доме не происходило. Знали, что через два-три часа она уйдёт. На этот раз хотела увезти на выходные к себе домой Диму, но тот закапризничал, и старушка только отмахнулась и ушла раньше обычного. Ушла расстроенной.

Ирина казалась спокойной, подражая спокойствию Андрея Ивановича, но внутри было тревожно. Едва ли кому она так открывалась, как дяде, который единственный мог её выслушать и понять, а затем найти нужные слова. Никто так не умел и не любил говорить с Андреем Ивановичем, как она. Елена Ивановна это видела и знала, она не вмешивалась в их разговоры, когда не было острой нужды.

Однажды Ирина имела неосторожность в присутствии отца, которого не сразу заметила, признаться матери:

– Порою мне думается, отчего у меня отец не такой, как дядя…

Она не договорила, так как Елена Ивановна мельком провела взглядом в сторону, Ирина оглянулась и застыдилась. Она хотела объясниться, оправдаться, но Сергей Петрович быстро отвернулся и ушёл. Объяснялась и оправдывалась в тот вечер Елена Ивановна. А что не случается в семьях?

VII

За окнами давно стемнело. Уставшего Диму отправили спать. Остальные собрались на кухне за столом. Завели разговор о сыновьях, об армии, о реформах в ней – и опять же заговорили о сыновьях, как на них всё то скажется.

– Значит, Илья скоро лишится отсрочки, пойдёт в армию, – сказала Ирина.

Наговорившись, Сергей Петрович ушёл в свою комнату, а вскоре за ним последовала Елена Ивановна. Андрей Иванович и Ирина перешли в зал.

– Что у вас произошло? – спросил Карлин.

– У кого? – не поняла Ирина.

– Разумеется, я о тебе и Николае.

– Не знаю.

– Э-э! Как оно у вас запущенно.

– Нет, дядя, это не запущенно, я опять не знаю, как мне быть.

– Как не знаешь?.. А Илья?..

– Что Илья?

– Вроде ты с ним теперь встречаешься.

– Встречаюсь, да ничего это не значит.

– Да-а?! – удивился Андрей Иванович. – Всё, что ни делается, ещё как значит.

– В принципе, если к нему приглядеться, то увидишь, что Илья неплохой парень.

– Я ни разу не сказал, что он плохой.

– Нет же, дядя, я не то совсем хотела сказать…

Андрей Иванович вопросительно на неё посмотрел.

– Только жалко мне его.

– Это уже другой разговор. Как известно в народе, жалеет – значит любит. Только не думай, жалеть далеко не значит любить. Так многие себя обманывают, а потом и обманувшихся жалеют.

Ирина вздохнула, а Андрей Иванович продолжил:

– Неужели ты, Ирочка, хочешь быть обманутой?.. Завтра же пойдём вместе к Одовцевым, раз ты сама не решаешься. Пойдём завтра?

Она встрепенулась, оживилась.

– Когда, днём или вечером?

Андрей Иванович немного подумал и ответил:

– Завтра видно будет. Схожу сначала кое-куда, а потом и к ним пойдём.

Ирина знала, что кое-куда – это к Мудриковым.