Текст книги "Дракон"

21. Приманка

Суггестор ждал его на окраине постурбана. Это была женщина. Вначале Вампир принял ее за проститутку или агента Обители, но очень быстро понял, что она ни то и ни другое. Кто-то из суперов оставил на ней незримое клеймо жертвы. Так что самку можно было считать подарком. Угощением, приготовленным для гостя. Шесть литров красного «вина».

Вампир был пока сыт, но по достоинству оценил сомнительный дар.

Пища, которая достается слишком легко, почти всегда означает ловушку. Что ж, ему не привыкать. Как существо, изначально предназначенное быть живой приманкой, Вампир ничего не имел против. Долгие годы он бродил, разоряя чужие угодья, чтобы привлечь к себе внимание крупного хищника. Кажется, такой момент наступил. Путь длиной в целую жизнь заканчивался. Вампир не испытывал по этому поводу ни малейших сожалений.

У него не возникло даже мысли взять предложенную «еду» и вернуться в пустыню. По мере приближения к цели становилось ближе и последнее освобождение. Вампир ничего не знал о смерти. Поэтому у него не было причин считать себя живым.

* * *

Самка была напугана. Тот, кто поставил клеймо, заодно проделал старый трюк с ее органами чувств. На жаргоне суперов-фермеров это называлось «стричь скотину» – что-то из древности, относящееся к домашним четвероногим тварям… Конечности женщины были свободны, однако она плохо видела, слышала и обоняла. Да и разговаривала с трудом.

Впрочем, для Вампира она не представляла интереса в качестве источника информации – за исключением тех выводов, которые он сделал из самого факта ее появления. Все выглядело слишком просто. Кто-то знал о приближении супера и бросил ему приманку. Суггесторы пропустили самку через внешнюю границу оборонительного рубежа – значит, получили соответствующий приказ. Так иногда поступали с больными, чтобы предотвратить эпидемию, но женщина не была носителем смертельно опасных вирусов – во всяком случае, здоровью Z-11 ничего не у грожало. Никто даже не пытался стрелять в Вампира. Из этого следовало, что ему дадут свободно пройти мимо сторожевых постов. И теперь только одно имело значение: КТО из суперов захватил постурбан?

Вампир быстро, но тщательно обыскал самку. Она тупо повиновалась, пока он грубо лапал ее, царапая когтями. Кроме всего прочего, у нее была снижена чувствительность к боли – еще одно удобство для любителя парного мяса. Или свежей крови.

Разорвав парку и меховой жилет, он обнаружил, что прямо на животе у самки нарисована карта постурбана с обозначением маршрута и конечного пункта.

Это меняло дело. Кто-то собирал ГРУППУ. А может быть, и СТАЮ.

Такое случалось крайне редко – на памяти Вампира всего лишь однажды: когда Джампер выступил в большой поход против Независимых Подземных Территорий. В тот раз погибли шестеро суперов – но и Территории превратились в филиал преисподней. Вымершей преисподней, непригодной для тех, кто проклят навеки. Там не осталось даже пожирателей падали…

И в Обители задавали себе вопрос: зачем Джамперу нужна была ТАКАЯ победа? Разве что он предвидел угрозу, которую могли представлять в будущем обитатели пещер. Кстати, ни Дракон, ни Ханна в походе не участвовали. Во всяком случае, в СТАЕ их никто не видел – что, конечно, далеко не одно и то же…

Z-11 был готов сражаться где угодно, с кем угодно и в какой угодно компании. При любом раскладе он ничего не терял. Если другие прикончат нескольких суперов, то этим они всего лишь расчистят ему путь к главным мишеням. Но есть работа, которая по зубам только ему – Вампиру, Не Отбрасывающему Тени.

22. Обитель

Обитель Полуночного Солнца оказалась идеально защищенной. В каком-то смысле она была и останется неуязвимой – до тех пор, пока жив хотя бы один монах. С точки зрения Кена, способ маскировки и защиты был столь же прост, сколь и эффективен – никакой Обители не существовало. То есть ее не существовало в виде постурбана, поселения, фермы, стана, церкви, отряда фанатиков или любого другого образования, сосредоточенного в определенном месте. Незримой Обителью была вера, которая объединяла сотни, а может, и тысячи супраменталов и агентов из числа суггов и митов, разбросанных по всему вымирающему миру, – вера в возрождение цивилизации. Но кроме веры, было оружие и была реальная сила: судя по тому, что организация по-прежнему действовала, ее основу составляли далеко не худшие представители расы. И, как догадывался Кен, из поколения в поколение они осуществляли СВОЮ Программу…

Вероятно, тот, кто создал Обитель, был настоящим гением. Однако не исключено, что он был трусливой крысой и все получилось как бы само собой – в результате долгой и жестокой борьбы за выживание. У монахов просто не оставалось другого выхода. Зато теперь любые попытки уничтожить Обитель оказывались бессмысленными – все равно что сетью ловить ветер. Можно было уничтожить одного, двух, трех, десяток агентов, но для одновременной охоты на всех, не говоря уже о тщательно замаскированных адептах, не хватило бы ни сил, ни возможностей даже объединившихся суперанималов. А ведь были еще Судьи и Поднятые, и были постурбаны, считавшиеся необитаемыми…

Впрочем, в той же степени это относилось и к суперам. Они собирались в стаи только в исключительных случаях и на короткий срок. Поэтому сложившееся равновесие могло поддерживаться еще неопределенно долгое время. И Кен не знал бы, на кого поставить, если бы речь шла о превосходстве в будущем – лет этак через сто. Находиться на грани жизни и смерти было для него естественным и единственно известным ему состоянием. Он был далек от того, чтобы оценивать постоянно тлеющую войну в категориях добра и зла. Война шла всегда и повсюду. Настоящее каждую минуту сражалось с прошлым и уничтожало его. Сильные пожирали слабых, а слабые – слабейших. Даже мозг был в первую очередь оружием. Инстинкт самосохранения приказывал: «Убей, чтобы не быть убитым!» И тот, кому удавалось вырваться из замкнутого круга насилия, делал это лишь ценой жизни несчастных, копошившихся в грязи и умиравших ради чьей-то мнимой «чистоты».

* * *

Когда Кен понял, что идти, в сущности, некуда, ему стал ясен и двойной смысл фразы, которую произнесла старая жрица: «Она отведет тебя в Обитель». Обитель там, где обретаешь одно из трех: надежду уцелеть, веру в сверхсущество, управляющее твоей жизнью, или самого себя. Но Кен умел жить без веры и надежды, а себя вообще не терял. Кроме того, он знал, что рано или поздно ему придется снова убивать. Вряд ли женщина, использованная в качестве посредника, была достаточно изощренным инструментом, чтобы определить, готов ли он изменить свой путь, и подтолкнуть его к этому изменению. Тем не менее он достиг некой точки на тайной карте сознания. В этой точке, как в фокусе, пересекались многие влияния. Тут сиял невидимый свет.

Он дал команду Рою и Барби остановиться. Солнце находилось по другую сторону планеты, и значит, по меркам любой эпохи была глубокая ночь. Кена окружали пепел, снег и лед. И еще ветер – как бесконечно длившийся выдох из волчьей пасти величиной с пустыню…

Оставалось несколько часов до начала снежной бури. Кен ждал знамения на развилке своей судьбы.

Ему не пришлось ждать долго.

* * *

Незнакомец появился в тридцати шагах от него. Это было таинственно и жутко – будто обледеневший мертвый холм был чревом трупа, внезапно исторгнувшим из себя нечто живое. Причем не младенца, а старика. Но Кен мгновенно уловил разницу между старостью, покорно ожидающей смерти, и старостью, ежесекундно сражающейся со смертью. Излучение в момент появления супраментала было подобно вспышке.

Волки бросились на чужака. Вероятно, их тоже ошеломила способность скрытно и легко преодолевать рубеж безопасности: так, будто до определенного мгновения его вовсе не существовало. А когда она почуяли запах, стало уже поздно – расстояние до незнакомца оказалось в несколько раз меньше дальности прицельного выстрела. Это означало, что, будь он охотником, все они, включая хозяина, уже были бы мертвы.

Но выстрелов не последовало. Вместо короткой казни – справедливого наказания за проявленную слабость – произошло то, что прежде Кен считал почти невероятным. Однако слишком многое изменилось.

Волки остановились перед супраменталом. Рычание, клокотавшее в их глотках, захлебнулось. Они превратились в изваяния.

Кен выжидал. Теперь, когда чужак не воспользовался форой, супер был уверен, что имеет превосходство в быстроте, – а иначе ему незачем искать своих детенышей…

Волков и незнакомца будто разделила стеклянная стена. Впрочем, преграда была непреодолимой только с одной стороны. Супраментал протянул руки и возложил ладони на головы волков. Те по-прежнему стояли неподвижно – покорившиеся и завороженные светом, который пробивался из-под его пальцев и окутывал их подобно желтому дыму…

В этот момент неподвижности и хрупкого перемирия Кену стало ясно: он нашел Обитель. Хотя вряд ли обрел ее. Во всяком случае, дуэли не будет. Сегодня никто не ляжет в лед.

– Хорошие звери, – произнес старик бесцветным голосом, а потом ОТПУСТИЛ Роя и Барби. Он позволил им остаться хищниками, хотя мог бы превратить в мясо, даже не прикоснувшись. Но с этой минуты они не представляли для него никакой опасности.

Женщина, лежавшая в нартах и укрытая шкурами, зашевелилась и подняла голову. Очевидно, тоже почувствовала присутствие ХОЗЯИНА. Кен не обращал на нее внимания. Незнакомец притягивал к себе взгляд. И не только взгляд. В сознании возникал навязчивый образ огромной, пустой, разоренной, черной церкви, тщетно устремлявшей свои стрельчатые обводы в каменные и столь же безжизненные небеса…

Когда старик приблизился, супер увидел под капюшоном череп.

Маска.

Метафора смерти.

Игра.

Впадины глазниц – бездонные колодцы, полные страха. Казалось, они вобрали в себя все страдание и мерзость мира с того дня, как первый живорожденный закричал от боли.

Спрессованный ужас немыслимым образом превращался в силу.

Не было альтернативы кошмару, продолжавшемуся снаружи и внутри. Не было ничего, что оправдало бы миллиарды смертей в прошлом и все смерти будущего. Не было ложной веры, не осталось благодушных иллюзий. Но безнадежность и страдание, достигнув предельной концентрации в одном-единственном существе, оборачивались чем-то невыразимым.

Кен убедился в том, что Безликие – не легенда. Они действительно существовали. Отныне ему придется иметь дело с масками и научиться играть в прятки с собственным разумом. Реальность уже никогда не будет прежней. Он должен изменить восприятие – или погибнуть.

Он принял это как должное. Из глазниц черепа ударили лучи света. Безликий на мгновение снял защиту, и Кена едва не опрокинула излученная сила. Но на самку эта же сила подействовала благотворно. Она быстро и разительно изменилась. Если прежде ее глаза напоминали дыры, просверленные в обглоданных костях, то теперь они засияли, словно раздутое пламя костра. Наверное, так могли выглядеть отблески потерянного рая в бельмах слепца…

Да, это было возвращение к жизни. Кен знал, как сделать из мита ходячий муляж, но ни разу не видел обратного превращения. Перемены завораживали. Наконец самка освободилась, будто супраментал отдал ей похищенную прежде душу. У нее-то было всего ОДНО лицо – но и оно оказалось маской.

* * *

…Призрачный свет Обители навевал сновидения, которые, возможно, были фрагментами иного, нездешнего существования. Вероятно, Кен спал – или же был перенесен в такое место, о котором не имел представления. Защита, возведенная Святым, была прочна, как скала, и непреодолима, как вечность. Святой мог подарить краткую передышку, заставив ждать даже Смерть, Которая Приходит Сама По Себе…

Кен видел величественные, страшные, безумные сны: о потерянной земле, о черных городах, о войне, о Тенях, обреченных на изгнание… И если он спал, то свет постепенно проникал в его сны, а потом сами сны стали светом.

Этот свет пронизывал все уровни реальности, и Кен вдруг «увидел» лабиринт своей жизни с нестерпимой, беспощадной ясностью – словно прежде его раздробленная личность двигалась к неведомой цели несколькими путями одновременно, и многие Тени безнадежно заблудились, застряли в тупиках или удалялись от того почти недостижимого центра, где они могли бы слиться воедино и обрести истинную цельность, а также власть над собственным бытием. Сердце лабиринта одновременно было сердцем бога, в которого превращался каждый, познавший свою природу до конца.

Но у последней двери ждал привратник. Уже не святой. Некто без облика и без имени. Тот, кто мог быть кем угодно. Тот, кто излучал свет, но сам оставался темным, как поверхность солнца. Наверное, тот, одно из имен которого было – Светоносный.

* * *

…Они разговаривали в странном месте – внутри какого-то громадного и сумрачного (укрытия? пещеры?) здания. Кен не видел признаков разрушения. И конечно же, это было не восстановленное убежище. Купол выглядел слишком непрочным и легким, воплощая в себе уязвимость красоты. Казалось, он не опирался на стены, а парил в воздухе. И что могло быть более хрупким, чем стекло? Стекло – но не осколки былого великолепия. В стрельчатых окнах были огромные картины из цветного стекла (витражи – прошептала память), а за ними, по другую сторону полупрозрачного вещества, – что-то огромное, сияющее, посылающее мощные потоки тепла, которое Кен ощутил на своем лице, когда его коснулся зеленоватый луч. Этот луч прошел сквозь фрагмент витража в форме листа, и Кена вдруг обожгло воспоминание детства – цветок, хранившийся в старой книге, стебель и лепестки которого рассыпались в пыль от прикосновения неловких пальцев…

Где-то звучала музыка – далекая, непостижимая, пребывающая вне внемени. Кен был одет в черное (одежда священника-суггестора, символизирующая смирение и трагизм существования), а Безликий – в красное. На голове старика мерцала совершенным бриллиантовым блеском корона. Ее зубцы были чем-то похожи на шипы. Но Кен смотрел на пурпурную мантию – застывший поток крови…

Разговор был вполне непринужденным – так беседуют люди, находящиеся в полной безопасности, обсуждая самые обыденные вещи, – и, может быть, потому казался Кену зловещим, как последняя встреча с ангелом смерти. Почти невыносимая банальность тона и слов перерастала в нечто большее – в отрицание самой возможности человеческого взаимопонимания.

Немым свидетелем был еще один, распятый человек. Его окутывала вуаль сверхъестественного сияния, но не скрывала непристойной наготы. Дело в том, что безволосое (!) тело блестело, будто полированное дерево. Он выглядел как мит, принесенный в жертву, и это было странно: супраменталы давно поклонялись не слабости, а силе…

Безликий говорил мягко и равнодушно:

– На всех стадиях эволюции существа дорого платили за привилегию продолжить свой род. Низшие даже умирали ради этого. Но чем выше развитие, тем меньше потребность в воспроизведении. Постепенно это становится осознанным законом и неизбежно приводит к выводу, что совершенный может быть только один. Материя должна перейти в качественно иное состояние. То, что в древности называли духовной субстанцией. Особый вид энергии, объединяющий все существующее…

– К чему ты клонишь? – Кен не узнал собственного голоса. Он испытывал абсолютно иррациональное чувство, будто превратился в деревянный ящик, внутри которого разговаривал незнакомый человек.

– Единство действительно означает единственность.

– Кажется, я знаю начало и конец этой сказки. Кое-кто и раньше слишком много болтал о Боге…

– Меня никогда не интересовали мифы, тем более мифы о том, кто погубил собственное творение. Я говорю о конечном продукте Программы. Уже теперь ясно, что это будет единственный обитатель планеты, хотя он вряд ли ограничится планетой. И к тому же бессмертный – поэтому отпадет необходимость в воспроизведении.

– Звучит неплохо, правда? – мрачно пошутил Кен.

– Это меня отчасти успокаивает.

– Что именно?

– Твоя ирония. Но может быть, это всего лишь еще один способ ввести в заблуждение.

– Есть более простые способы.

– Ты же сам понимаешь, что в отношении меня они бесполезны.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Чтобы ты понял, с кем тебе придется иметь дело. Дракон гораздо ближе к очередному Узлу Программы, чем остальные.

Кен смотрел на темное пятно под короной, словно ожидал, что сквозь маску хотя бы на мгновение проступит лицо. Ему либо сделали подарок, либо бросили отравленное мясо. Во всяком случае, имя прознесено…

Он был осторожен:

– Это всего лишь новый миф. Я не хочу повторять чужие ошибки.

– Тогда я объясню подробнее. Реализация Программы переворачивает историю. Теперь мы имеем не грехопадение, не закономерный итог движения от Золотого века к Железному, а восхождение к единому существу, которое вберет в себя все свойства совершенства. Но закрадывается маленькое сомнение: что это – может быть, новая шутка дьявола? Новая ловушка? Губительное искушение? Или наоборот: единственный выход, последняя дверь, которая пока остается открытой? Но не для всех – вот что настораживает.

– Ни одна дверь никогда не была открыта для всех, – заметил Кен.

– Верно. Но даже избранные были людьми.

– Суперанималы – тоже люди.

– Нет. И Дракон – лучшее подтверждение этому. Ты поймешь сам, когда найдешь его. Вернее, когда он позволит себя найти. Он ждет тебя. Отнеси ему СВЕТ.

23. Полигон

Щенки голодали уже третий день, но не притрагивались к человеческому мясу. Накса пошла на довольно примитивную хитрость и нарезала мясо маленькими кусками, смешав его с медвежьим. В поджаренном виде блюдо испускало умопомрачительный аромат. У нее самой потекли слюнки – но детеныши проявляли твердость, которой могли бы позавидовать многие взрослые.

Наксу начинало бесить их упорство. Они не жаловались, не плакали и не играли – по крайней мере в ее присутствии, а она была рядом почти всегда, отлучаясь ненадолго и оставляя их под охраной Лося. Тот был чрезвычайно бдителен, потому что знал, чем грозила ему малейшая оплошность.

Большую часть времени детеныши просто сидели, замерев в неподвижности, как истуканы, уставившись в огонь или в стену, на которой не было ровным счетом ничего, а их глаза напоминали до блеска отполированные головки пуль.

Вскоре Накса поняла, что они уже умеют подавлять чувство голода и, самое главное, страх. В них была суровая мрачная непоколебимость, казавшаяся противоестественной в столь раннем возрасте. И лица, лица – будто маски, вырезанные из кости…

Когда она заметила, что детеныши ослабли физически, до нее дошло, что Дракон не одобрит ее методов. Если бы не тень хозяина, падавшая на нее всегда, наяву и во сне – как бы далеко он ни находился, – она наверное попыталась бы накормить щенков насильно. Разжать челюсти и набить рот мясом. Протолкнуть его глубже, заставить проглотить. А затем порода супера возьмет свое.

Ее саму так воспитывали. Детство прошло под знаком насилия и закончилось быстро. Собственный отец лишил ее девственности, и она была благодарна ему за это – потому что на его месте мог оказаться кто-нибудь другой, гораздо более жестокий. На своем веку она видела предостаточно трупов изнасилованных самок с перерезанным горлом. А также тех, чье нежное девичье мясо было срезано с костей…

Поэтому Наксу остановила вовсе не жалость. Она сомневалась в результате. А не будет нужного результата – не будет и ее. Дракон дал это понять предельно ясным образом.

Она вовремя одумалась, хотя в ее распоряжении были еще огонь, холод и лезвие Сосульки. Воспитанная болью, Накса не знала ничего другого и вдруг поймала себя на том, что хочет вылепить из щенков свое подобие. Но зачем? Разве она – совершенство? Разве ее жизнь – идеал реализации Программы? И если на первых порах ей было необходимо увидеть в детенышах хоть что-нибудь ЩЕНЯЧЬЕ, признак слабости или намек на взаимопонимание, то очень скоро она искала уже совсем иное: сверхспособности, возможности преодоления эволюционного порога, крепнущие ростки того, чем она сама никогда не могла бы стать.

Накса ожидала, что девчонка окажется чуть слабее и податливее своего братца, но даже если это было так, то взаимное влияние по каналам, доступным только им двоим, уравнивало шансы обоих. Наксе пришло в голову, что было бы неплохо разделить щенков и держать в изоляции друг от друга – по крайней мере до тех пор, пока маленькая сучка не сломается.

Однако у Наксы хватило ума понять, что Дракону зачем-то понадобилось вырастить Дубль: двоих, нерасторжимо связанных кровным родством, боевую машину удвоенной эффективности, суперов, которые действуют как единое целое, на жаргоне Свободных – «двустволка». И Накса отказалась от попыток разбить кристаллы, не поддающиеся давлению. Что там Дракон говорил о любви? Она вряд ли смогла бы когда-нибудь полюбить чужих детенышей. Но, кроме любви, существуют еще необходимость и беспощадный закон выживания. Для начала надо принять щенков такими, какие они есть.

Не мешало бы дать им новые имена. Накса даже не поинтересовалась, как их звали раньше. Она не хотела оставлять предательский след даже в собственных мыслях, потому что имя значило очень много. Это вибрация, которая постепенно становится неотъемлемой частью существа. И тогда гораздо труднее что-либо изменить.

Накса долго размышляла, вспоминала, перебирала известные ей клички и просто сочетания звуков, прежде чем остановилась на двойном имени смешанного Дубля, которое слышала еще в детстве. Мор-Фео. Правда, последнее слово, как всегда было за Драконом.

А щенков она начала кормить звериным мясом и женским молоком.

* * *

Спустя неделю, когда детеныши окрепли, Накса решила устроить им первое серьезное испытание – пока под видом игры. Интуиция подсказывала ей, что на этот раз они не откажутся немного «поиграть». И она не ошиблась. Ее не смущало также и то, что обычно суперов начинали обучать подобным играм не раньше, чем им исполнялось двенадцать-тринадцать лет. Она прошла свой первый полигон в четырнадцать и чудом уцелела. Но ее жизнь с самого начала стоила меньше, чем жизни самцов. А когда стало ясно, что она бесплодна, ее стоимость упала до нуля. Поэтому она готова была умереть за того, кто дал ей шанс.

Дракон, который за минувшее время появлялся в убежище трижды и всякий раз оставался всего на несколько часов, не возражал против небольшого отклонения от им же самим установленных правил. Это действительно было необходимо, чтобы определить потенциал Дубля. Настоящих суперов не воспитаешь в теплой конуре, под защитой чужих стволов и в условиях максимальной безопасности. Риск неизбежен. И чем раньше начнется охота, тем скорее разовьются рефлексы, тем больше шансов взобраться на очередную ступеньку лестницы поколений, ведущей… Куда? Накса дорого дала бы за то, чтобы узнать это.

Дракон не обращал на щенков внимания. На первый взгляд в его присутствии они вели себя так же, как обычно: непроницаемые маски, замкнутость, видимость безразличия. Но Накса лучше многих других знала, что близость СИЛЫ ни для кого не проходит даром, тем более для молокососов. Она ощущала это на собственной шкуре. СИЛА постепенно и непреодолимо затягивала в свой темный водоворот, подчиняла себе мысли и сновидения, искажала восприятие, извращала желания, опрокидывала возводимые рассудком жалкие преграды.

Вероятно, щенков как раз и спасало то, что их рациональный разум был недостаточно развит. Дракон казался им частью слепой природы – чем-то вроде бури, бушующей за неописуемо тонкой перегородкой. Стоит преграде рухнуть – и хрупкий мирок утонет в хаосе безумия, который страшнее мертвой матери…

Во время пребывания в убежище Дракон в основном занимался устройством внутреннего и внешнего рубежей круговой обороны, размещением огневых точек и ловушек, переоборудованием печей, арсеналов и сортиров, а также возился с оружейной маткой, которой было отведено наиболее защищенное помещение бункера. Накса досконально изучила место, где ей предстояло сражаться и, возможно, умереть, – за исключением «жилища» матки, настроенной на излучение хозяина. Дракон не советовал Наксе входить туда, чтобы не стать СЫРЬЕМ.

Вскоре матка начала плодить бастардов, сочетавших свойства земного и кейванского оружия, а Накса заподозрила, что Дракон готовится к тотальной войне против всех, включая Урагана, Джампера и Ханну. В ней поднималась волна жутковатого восторга, смешанного с предчувствием смерти и оттого еще более пьянящего. Это было похоже на оргазм, падение в бездну безумия или в черноту космоса, пронизанную сиянием нездешних звезд, которые мерцали, как огни нечеловеческих убежищ… Она тщетно пыталась представить себе, чем все это может обернуться. Произойдет нечто невероятное, непостижимое. Возможно, она, Накса, будет сметена с лица земли ничтожной пылинкой, сгорит без следа в карающем огне, но, возможно, прикоснется к вечности.

Когда она поинтересовалась, где обещанная «парочка суперов», Дракон сказал с убийственной улыбкой: «Не торопись, женщина. Они в пути. Их время еще не пришло».

Но и время Дубля еще не наступило. И не наступит ближайшие лет десять. Куда этим щенкам тягаться с любым супером категории Z! Зато Накса с горечью осознавала, что через десять-двенадцать лет будет уже слишком стара для настоящей схватки. Втайне она надеялась, что ждать так долго не придется. Десять лет – огромная фора. И если Накса знала хотя бы половину правды о Джампере и Ханне, то вряд ли Дракону удастся сполна воспользоваться этой форой.

Накса решила форсировать обучение. В день, назначенный для испытания, Лось подогнал к самой двери убежища крытые сани, смахивавшие на труповозку из числа тех, в которых иногда доставляли на кладбище суггесторов, заранее оплативших собственные похороны. И хотя внутри действительно попахивало мертвечиной, Накса не видела в этом дурного предзнаменования. Дракон, а не предрассудок, был истинным, сверхъестественным хозяином ее судьбы.

Проверив подходы к убежищу, Накса дала знак щенкам собираться. Она вообще мало разговаривала с ними. Достаточно было скупого жеста или даже взгляда. Но Накса не обольщалась; она знала, что смертельные враги подчас понимают один другого лучше, чем ближайшие друзья.

* * *

Полигон находился на окраине постурбана и занимал часть старого разрушенного города. Обледеневшие руины амфитеатром лежали вокруг громадного кратера. Под снегом и льдом осталась земля, превращенная в стекло огнем преисподней. Место, где железобетон не испарился, но разрушения были наибольшими, представляло собой трехмерный лабиринт невообразимой сложности. То, чего нельзя создать искусственно. Идеальную модель, сочетавшую в себе любые структуры. След прикосновения Хаоса. А Хаос был темным божеством на изнанке сознания каждого супера – хотя немногие из них признались бы в этом.

И потому, оказавшись на полигоне, Накса долго стояла во тьме, будто перед алтарем гигантской церкви, сводами которой были свинцовые небеса, а стенами – изломанная линия горизонта, разрываемая багровыми сполохами гроз. Накса застыла, пораженная грандиозностью происходящего. Она уловила ритм творения и разрушения, находясь на самом пике эры умирания, завороженная собственной обреченностью и дикой, варварской красотой катастрофы, которая длилась, длилась и длилась…

Детеныши неподвижно замерли рядом, устремив взгляды в даль. Вероятно, проклятые щенки (в миг озарения Наксе вдруг открылась суть постигшего их проклятия), щенки, взрослевшие слишком быстро, ощутили то же самое – величие смерти, с одинаковой легкостью надевающей любые маски: из камня, пепла, костей или даже живой плоти. Миллионы призраков тех, кто вознесся в один и тот же миг, роились вокруг. Здесь стояла ревущая тишина. И молчание руин гремело, как Вселенная, выносящая окончательный приговор.

* * *

Полигон обслуживали суггесторы из цеха оружейников. Накса снисходительно относилась к этому переходному типу: всерьез поклоняются оружию, но на большее не хватает – кишка тонка. Впрочем, сугги вели себя почтительно, а на Обрезанного Иуду, о котором столько слышали, готовы были молиться.

Ради безопасности щенков Накса выяснила, не вошел ли в лабиринт кто-нибудь из суперов. Ее заверили, что все сектора и уровни свободны. Она не сумела бы определить присутствие постороннего только в одном случае – если бы тот решил сыграть не по правилам и полностью закрылся. Изредка случалось и такое. Тогда полигон превращался в поле боя. Превосходная тренировка – для победителя. Но вряд ли нашелся бы безумец, который начал бы охотиться за Наксой всерьез. Все супера знали, что она принадлежит Дракону. А те, кто пытался оспаривать это, давно лежали во льду.

Накса бегло ознакомилась с картами полигона – конечно же, весьма приблизительными. Огромные зоны оставались неисследованными и до сих пор никем не пройденными. Крестами были обозначены известные места гибели суперанималов. Накса насчитала как минимум десять таких значков. Бесславные могилы…

Полигон оказался едва ли не самым опасным из всех, которые ей довелось видеть. Входов и так называемых связок тут было очень мало, зато имелось изрядное количество тупиковых ветвей. В случае чего страховщикам понадобятся часы, если не дни, чтобы добраться до отдаленных секторов. Но для Наксы было очевидно и то, что на некоторых маршрутах помощи ждать бессмысленно – суггесторы просто не сумеют преодолеть завалы.

В конце концов она выбрала для щенков кратчайший маршрут – что-то около пятнадцати километров по прямой – и ткнула когтем в точку выброса. Для суггов была непостижима быстрота, с которой она разбиралась в чужих запутанных каракулях, видя их к тому же в первый раз, но Наксе было достаточно взгляда, чтобы карта целого сектора со всеми подробностями запечатлелась в памяти.

Впрочем, свое дело суггесторы тоже знали хорошо. Сначала детенышей пропустили через тренажер. Накса заказала десять заряженных и двадцать пассивных ловушек – обычная норма для щенков-подростков. Обоим детенышам понадобилось на десять минут меньше обычного, и оба не получили ни единой царапины. В тире Мор, стреляя из незнакомого оружия, выбил девяносто шесть из ста, а Фео – девяносто четыре. Накса подозревала, что маленькая сучка сделала это специально: самка уже знала свое место.

Детенышам выдали все необходимое снаряжение: ракетницы, сигнальные ракеты, защитные маски, запас еды на трое суток, бинты, оружие, стреляющее резиновыми пулями, и ножи. Как Накса и предполагала, щенки не отказались от опасной игры, и она догадывалась почему. Они использовали любую возможность, чтобы приобрести опыт и силу. Они готовы были учиться у кого угодно: хоть у врага, хоть у самого дьявола. Они если и не осознавали полностью свое положение, то по крайней мере инстинктивно стремились извлечь из него наибольшую выгоду для себя. Это означало, что некто (отец? мать?) успел внушить им первую заповедь смертного: жизнь ВСЕГДА слишком коротка. И кто знает, как все сложится в будущем (например, в следующую секунду) и на чьей стороне окажется перевес?