Текст книги "Ватиканские Народные Сказки"

XVI

Сказочник постарел, силы день ото дня покидали его, их едва хватало, чтобы прогуляться по набережной Святого Юпитера и купить в находившихся там книжных лавках пару манускриптов. В этот раз сказочник возвращался домой, держа подмышкой пингвино-марсианский словарь, полное собрание застольных речей Папы Вигилия III и ямайский учебник истории. Последняя книжка оказалась весьма занимательной. Особенно ему понравилась одна сказка.

Вавилонская башня

Однажды в Вавилонии, которую окружает Ватикан, (призвал царь царей Махмудоносор пред очи свои первого советника Щербетбанипала. И рёк грозный правитель Махмудоносор Великий, сын Солнца, брат Луны, правитель магов и ещё VI мириад разных народов, властитель VII морей, управляющий шестьюстами колесницами: «Нэ харашо получаэтся, щито нашу дэржаву акружаэт Ватикан, а нэ наоборот. И это будет тэбэ маим заданиэм: щитобы било наоборот! Спиравищься – праси, щито захочэшь! А нэ спиравищься – то как абично – голова с пилеч!». «Силющаюс и павинуюс, мой павэлитэл!» – ответствовал вельможа, дотронувшись до своей недавно только зажившей шеи.

Через LX дней первый советник вновь предстал перед вавилонским владыкой, имея уже готовый план. Задумка была масштабной, и царю царей, любившему размах, она понравилась. Махмудоносор повелел Щербетбанипалу осуществить задуманное, не преминув упомянуть об обогащении первого министра в случае успеха и о голове, которая иначе с плеч долой. Уж такой он был человек крайностей, этот восточный деспот.

План же заключался в следующем: дабы окружить Ватикан Вавилонией, нужно было завоевать обширные территории как этого самого Ватикана, так, по возможности, и его соседей. Но столь активная завоевательная политика требовала или гениального полководца, или людей в VI раз больше нынешнего населения Вавилонии. Самым гениальным полководцем был, конечно же, царь царей Махмудоносор Великий. Поэтому первый советник разрабатывал II вариант. Но чтобы иметь в VI раз больше подданных супротив нынешнего, требовалось в VI раз больше территории. Но ведь для завоевания территории требовалось больше народу! Выходил замкнутый круг. Однако голова была не казённая, и потому Щербетбанипал вот что хитроумно выдумал: вавилоняне построят огромную башню до неба, где в больших количествах будут селиться иноземцы, привлечённые со всего света низкими налогами. Так будет решена демографическая проблема, а следующим шагом будет победоносный поход на Ватикан и всех его соседей, и окружение их, в итоге, землями великой Вавилонии! И тогда-то все сказки будут начинаться со слов: «Однажды в таком-то государстве, окружённом Вавилонией…».

Все вавилоняне, как один человек, принялись за осуществление амбициозного проекта «Зиккурат». (Но довольно скоро, на примере соседних стран, стало понятно, что выгоднее будет использовать дешёвую иноземную рабочую силу. (Это было роковым решением. Навербованные во множестве иноземные рабочие, едва разговаривая, а подчас, и вовсе не понимая по-вавилонски, не только ничего не построили, но и разрушили своими неслаженными действиями уже возведённое. И тщетно вавилонские тысяченачальники и прорабы исторгали тьмы слов – в этой многоязыкой толпе, где сосед не понимал соседа, любое благое начинание неизменно завершалось полным крахом.

И обратилось в руины великое начинание, и разбрелись в разные стороны работники, не получившие мзды за свою работу. Так Великий Бог Раста в очередной раз сломил гордыню Вавилона.

XVII

Сидя на веранде и слушая, как дождь, подобно усердному садовнику, поливает сад, сказочник узнавал из ямайского учебника всё новые занимательные эпизоды вавилонской истории.

Всемирный потоп

Однажды в Вавилонии, которую по прежнему окружал Ватикан, призвал к себе царь царей Гамальгамеш первого советника, уже изрядно обветшавшего Щербетбанипала. И говорил он ему: «Наша дэржава щирока и абильна, а баланса в нэй нэт: на юге зэмли щедро арашаются мощным тэчением Евфрата и Тигра, тогда как бОлшую часть сэвэра пакрывают бэсплодные пустыни. Надо щито-то с этим дэлать – таков мой тэбэ приказ. Коли спиравищься… ну, в общем, ты сам всё знаэщь». «Ну, да-да, голова с плеч» – закончил про себя первый министр. Может, Щербетбанипал так не переживал бы, будь у него мама многоголовая Гидра, а папа трёхглавый Цербер, но фраза, завершавшая речи всех VI царей, коим визирь последовательно служил, заставляла его из раза в раз волноваться. В былые годы Щербетбанипал собственноголовно выдумывал хитроумные планы, выполняя наказы шахиншахов, но теперь у него, постаревшего и остепенившегося, был для этих целей собран целый штат на всё гораздых выдумщиков. Как и положено, через LX дней первый министр представил пред очи Гамальгамеша проект, предварительно выдав его за свой. Решение поставленной царём задачи было простым, как всё гениальное: для превращения северных пустынь в цветущий сад следовало направить полноводные южные реки на север. И решил Гамальгамеш, что быть посему, и вновь вавилонский народ, как один человек, принялся воплощать решение мудрого шахиншаха в жизнь.

Наконец, живительная влага устремилась в доселе безжизненные пески. Пустыня стала стремительно преображаться, и где прежде лишь изредка пробегал тушкан да пролетал бумеранг, расцвели кущи, райским подобные.

Но реки, будучи по природе своей неразумными, не могли постичь всей изящности планов человеческих, посему, напоив пустыню, не остановили своей пока ещё созидательной деятельности, а изливались всё новыми потоками. Вскоре сады и селения оказались под водой, а образовавшееся море стремительно увеличивалось в размерах. Вдвое уменьшившееся вследствие грандиозных работ население Вавилонии было уже не в силах преградить путь водам. И случилось тогда непоправимо страшное: на севере, сразу за злополучной пустыней, тёплые потоки южных рек достигли океана, покрытого вечным льдом, и принялись лёд сей усердно растапливать. И низвергались с шумом глыбы льда горам подобные, и превращались в сих гольфстримах рукотворных (в воду, которая поднималась всё выше и выше. В довершение ко всему, разверзлись хляби небесные, и лил дождь сорок дней и сорок ночей. Впрочем, дождь внёс лишь малую толику в этот поистине всемирный потоп. Ведь далеко на юге, в землях антропофагов, дождь иногда лил, не переставая, сто двадцать дней и ночей и ничего такого не происходило.

И поглотил Великий Потоп нечестивый Вавилон, и можно было надеяться, что явившийся после неизвестно куда девшегося наводнения новый, убоявшийся гнева Господня, мир будет во сто крат лучше прежнего.

XVIII

Дождь, далеко преступив границы, установленные ватиканским гидрометцентром, лил вот уже LXVIII дней, вместо положенных ему XXXIV. Природа, казалось, устала от этого серого однообразия будней, и в Ватикане, наконец, пошёл первый снег. В смысле: совершенно первый, впервые за всю ватиканскую историю, со времён папства святого апостола Петра. Выйдя утром на улицу, сказочник с удивлением и ужасом наблюдал невиданное доселе природное явление и его последствия. Машины были перевёрнуты, некоторые дома провалились в подвалы, купол собора св. Петра был пробит в IV местах, на улицах были разбросаны танки и катапульты, вышедшие на борьбу со стихией.

Решив, что виденного более чем достаточно, сказочник вернулся домой и дабы прийти в себя, засел за сочинение новой сказки. Ещё на лестнице в голове сказочника возник и взялся принимать очертания сюжет, который показался ему свежим и весьма оригинальным.

Миссия невыполнима

Однажды Папа Некто VI написал энциклику (о вреде алкоголя, табако– и иногокурения, а также о пользе походов с шатрами в лес, посещения библиотеки и прочая и прочая. И дабы сие богоугодное послание достигло всех и каждого в самой завалящей епархии, понеслись в разные концы Ватиканской державы папские легаты и нунции. В один из самых отдалённых горных приходов добровольно вызвался доставить послание кардинал Некий. Был он молод и лёгок на подъём, и не хотел всю свою жизнь провести в бесконечных заседаниях на разных там соборах, собраниях кардиналов, синодах, конгрегациях и дикоктириях.

Получив благословение Папы, Некий без лишних рефлексий тотчас же отправился в путешествие. Путь кардинала благополучно пролегал по мирным равнинам ватиканским, но, наконец, он добрался до городка, стоявшего у самого края гор. Город был заполнен воинами и вооружёнными жителями, укрепления были в отличном состоянии, что было свойственно скорее приграничным крепостям, подвергавшимся постоянной военной угрозе, нежели мирному заштатному городку. Страж у ворот объяснил такую милитаризацию сих мест тем, что в горах нынче развелось слишком много воинствующих еретиков да лихих людей. Что же касается противолежащих этой крепости гор, то наибольшую опасность здесь представляют ватаги сатанистов.

Но, как говорилось в одной ватиканской поговорке: назвался послом – отправляйся куда пошлют. Где-то там, во глубине гор запрятался некрупный приход, куда кардинал Некий должен был доставить столь важную энциклику. Он вышел из крепости и зашагал по дороге, проложенной в стародавние времена древней ватиканской доблестью. В нынешние же времена дорога никем не поддерживалась и чрез это пришла в крайнее умаление. Кардинал уже прошёл последний аванпост, выдвинувшийся почти в самые горы. Часовой посоветовал Некию хотя бы спрятать подальше кардинальскую красную шляпу – очень уж она привлекала внимание. Кардинал ответил решительным отказом.

Долго ли, коротко ли шёл кардинал Некий, но когда дорога стала уже совсем не видна, для беспокойства появился вполне осязаемый повод в виде стрелы, вонзившейся в его шляпу. Конечно же, если бы Некий без особых хлопот доставил энциклику, а потом так же легко вернулся домой, то не стоило бы об этом и рассказывать, а посему вслед за стрелой появились на пути кардинала сомнительные серые личности. Как впоследствии рассказывал сам Некий, то были самые что ни на есть адские сатанисты, и требовали негодяи, чтобы он отдал им энциклику на поругание. Но не давал им энциклику Некий, и тогда злодеи подвергли отважного кардинала всяческим истязаниям и мучениям, которым позавидовал бы даже самый истовый мученик. Не добившись и этим выдачи драгоценной энциклики, они надавали тумаков кардиналу и отобрали деньги и ценные вещи. Затем явились к сатанистам бесы и надоумили их идти к поселению, куда нёс кардинал свою бесценную энциклику. Некий впоследствии утверждал, что и к нему явился ангел и вложил в длани его меч, но кардинал потерял его, переправляясь через бурный лесной поток.

Банда же сатанистов устремилась к поселению, и, взяв его приступом, принялась всё жечь и грабить. Жители, кто успел, укрылись в церкви, которую сатанисты не стали атаковать. Дело в том, что один из сих разбойников нашёл погреб с церковным вином, и вся шайка, ликуя, устремилась к нему. Перепившись же, как варвары, неразбавленным вином, они почивали кто где был, то есть в том же погребе.

Некоторое время спустя подошёл к поселению и кардинал Некий. «Почему же это ворота раскрыты настежь и стражи никакой не видно?» – удивился про себя Некий. «Наверное, это по случаю прибытия папского посланника с энцикликой», – решил он же. И кардинал вошёл в крепость. «Но отчего не видно народу на улицах?» – изумился он. «А, это оттого, что все разбежались по домам переодеваться и прихорашиваться для такого важного события!» – догадался Некий. «Отчего из церкви слышатся стенания и плач?» – насторожился он. «Да оттого, дурья твоя башка, что крепость захватили нехристи сатанинские!» – закричали тут из церкви. Услышав это, Некий, недолго думая, со всех ног помчался к церкви и был принят в неё. Стали думать, что же теперь делать. Думали, думали и… ничего не придумали.

Но тут вдали послышались боевые сигналы трубы – это подошёл правительственный отряд. Хоть и с опозданием, но комендант приграничной крепости, в которой останавливался Некий, догадался, что ежели с кардиналом и его энцикликой что-нибудь случится, то не сносить ему комендантских эполет. И вослед папскому посланнику он отправил одну из своих боевых единиц.

Далее всё прошло, как на учениях: по запаху серы сатанистов нашли всё в том же погребе, заперли их там и сожгли заживо. Кардинал Некий торжественно провозгласил жителям и воинам папскую энциклику о вреде алкоголя, табако– и иногокурения, а также о пользе походов с шатрами в лес, посещения библиотеки и прочая и прочая. По случаю счастливого избавления от опасности и провозглашения энциклики был устроен пир, и вино лилось рекою.

XIX

Этим утром электрический курьер принёс сказочнику письмо. Надо сказать, что сие новое поколение почты отличалось такой необычайной скоростью по сравнению с предыдущим – скороходом с рожком и сумкой для писем, – что сказочник, едва свершив или ещё только полагая свершить действие, уже читал о нём в электрическом письме. Вот что было там написано:

«Этим утром сказочник получил электрическое письмо от своего друга мсье Алькофрибаса, (в коем тот продолжал знакомить коллегу с необычайными приключениями великана мсье Жирдона и его отважной команды». Далее в письме рассказывалось о том, как, плавая в морях Крайнего Севера, довелось сим путешественникам слушать слова и даже целые речи, пребывавшие доселе в замороженном состоянии, но, попавши в трюм корабля, изволившие оттаять и самовоспроизводиться.

История эта оказалась на удивление кстати, ибо сказочник, в результате долгих разысканий в архивах и портовых тавернах, имел материал по удивительным трансформациям слов в трёх остальных частях света, а именно: в странах восхода солнца и заката его, а также в землях полуденных. И теперь, хвала Аполлону, вся картина лингвистического мироздания в голове сказочника сложилась воедино.

Ватиканская филология

На крайнем юге известного нам мира, слова, не выдерживая всеуничтожающего зноя, превращаются в пар и устремляются со скоростью звука в стратосферу, чтобы превратиться там в метеоры и кометы. Попадая в умеренные широты, сии небесные тела низвергаются вниз, стремясь к подобным себе словам, сказанным на Земле.

На отдалённом востоке мудрость гласит, что слова, сказанные много раз, превращаются в предметы или нечто одушевлённое, – в зависимости от произнесённых слов. Вследствие этого страны Востока утопают в роскоши и страдают от крайнего перенаселения. Если первое вполне объяснимо, то последний факт объясняется тем, что восточные люди склонны к произнесению скверных слов, смысл коих и приводит к досадному переизбытку населения.

На западе слова имеют магическую силу влиять на события. Например, слово, неосторожно сказанное каким-нибудь верховным вождём или жрецом, может привести к крушению биржевых котировок акций и уничтожению целых предприятий. Да что там слово! Однажды когда услышали, как некий ведущий биржевой маклер насвистывал в туалете, это привело к обвалу одной национальной валюты.

XX

Одним чудесным весенним вечером сказочник впервые попробовал отвар из кофейных зёрен. Сию новинку сказочник нашёл в лавке колониальных товаров среди прочих диковинок – бамбуковых удочек, шахмат, фарфоровых чайников и многого другого.

Ночью бессонница подарила сказочнику сюжет странной сказки про город, о котором он никогда не слышал.

Однажды в Риме…

Однажды в Риме, который окружает Ватикан, возвращался из гостей сенатор Ульпий. Было уже поздно, и на метро он опоздал, а на колесницу не хватало денариев. Идти пешком было довольно долго и глупо в нынешнем состоянии, а посему, дойдя до площади Эволюции, сенатор решил заночевать в ближайших кустах. С этими намерениями он сокрылся, дабы не привлекать внимания ночной стражи, в самой гуще зарослей, немилосердно изорвав при этом свои тунику и тогу. Но очевидно так хорошо укрылся он от постороннего взгляда, что даже Морфей, не заметив его, пролетел мимо. И ворочался Ульпий, втуне взалкав желанного забвения.

Но не долго продолжались его терзания, потому что вскоре он услышал доносившиеся с форума, а именно с того места, где стояли статуи, разговоры. Вигилы – ночная стража – в это время уже не ходили, и Ульпию на ум стали приходить слышанные им некогда рассказы об уходивших с форумов статуях, оставлявших свои следы в пыли мостовой, или же о статуях, покрывавшихся кровавым пОтом – всё это, как утверждали люди знающие, предвещало эпохальные события и перемены в судьбах государства.

Хмель тут же покинул Ульпия, отдавшего себя в полное распоряжение Фобосу. (Но всё-таки любопытство пересилило страх, и он осторожно высунулся из своего укрытия. К его счастью, тучи запеленали Луну и видимость была катакомбная, так что сенатор едва различал говорящих, они же, кажется, и вовсе его не замечали.

Ульпий слушал, как статуя сурового Катона мрачно пророчила, что тёмные времена настают, от восточных пределов надвигается буря и вздымаются бешенные вихри, сотрясающие Рим, и не избежать, посему, Вечному Городу завтра дождя.

А статуя знаменитого полководца Лукулла рассказывала статуе утончённого гурмана Аттилы рецепт одного изысканного блюда: в пригоршне июльской росы, собранной в горах Каппадокии в IV ночную стражу, (следует в равных пропорциях смешать палочкой из ливанского кедра щепотку комариных зобиков и толику тараканьих пяточек. Затем сию воздушную конструкцию следует обильно унавозить майонезом и кетчупом. Получившийся соус подавать к макаронам или картофелю по вкусу.

Статуя неотразимого Гая Ю. Цезаря в порыве крайнего драматического напряжения заламывала руки (при этом на землю обильно летели мраморные запчасти – за это потом муниципалитет искал вандалов) и пеняла на свою горькую судьбину: его, Юлия Трепета Сердечного, неотразимого Гая, в популярности сравнившегося с Публием Пизоном (а кто не знает Публия! ), завоевавшего для Римского государства Галлию, собиравшегося упразднить демократию и стать царём, плававшего с Клеопатрой по Нилу; и вот его неблагодарные сенаторы поставили меж статуй малообразованного Цинцинната, несовершеннолетнего извращенца-трансвестита Элагабала и солдафона Веспасиана. Соседние статуи, о которых Цезарь так нелестно отзывался, втайне жалели его, погибшего от острой критики тех, кого он считал своими друзьями.

А статуя короля вандалов Гизериха лишь тихо вздыхала, потому что ей римские хулиганы отбили нос, а пониже спины написали нехорошее слово.

Ульпий повернулся на крики и увидел уходящие статуи. Вернее даже, убегающие: аллегория Мужества безо всякого повода гналась и одаривала тумаками аллегорию Робости.

…Потом Ульпий ночевал в римском вытрезвителе среди калигул и диогенов. Он подозревал, что ночной страже его выдала статуя аллегории Коварства.

Народные суеверия оказались верными: виденное ночью и для Ульпия явилось дурным знамением: по приходе домой он был поколочен женой, собиравшейся зачем-то к своей маме, а придя вечером на работу, он был уволен начальником, тосковавшим по нему целый день.

XXI

Уже на закате своей жизни, в один из дней, становившихся всё более однообразными, сказочник вдруг вспомнил сказку, которую услышал от бабушки, когда был совсем маленьким.

Красота и чудовищность

Жила-была в Ватикане юная дева. Не найти таких слов в ватиканском лексиконе, чтобы описать, как неописуемо хороша была она! Словно среди чудовищ, порождённых воспалённым воображением Босха, явилась она из пены боттичелиевской Жемчужиной. Немного отступив в повествовании, следует заметить, что жила сия красавица ещё до Папы Амабилия XXX, открывшего целибат. (Кардиналы, призванные олицетворять собою солидность и степенность, как отроки, наперебой добивались её благосклонности. А что уж было говорить о молодых викариях, нунциях и прочих певчих! Даже сам Папа, будучи в летах и уже женат, с усердием продвигал закон о двоежёнстве. Вполне понятно, что на кардинальских конклавах инициатива первосвященника отклонялась под всевозможными благовидными предлогами.

Но, несмотря на бурлившие вокруг неё страсти, юная особа, причина сих вихрей душевных, оставалась холодна к претендентам на её сердце. Ясно, что родителей девы не могла устроить такая ситуация, и когда очередной знатный, богатый и отверженный жених покидал дом, отец в сердцах пообещал выдать её замуж за первого встречного. Ну и, конечно же, первый встречный не заставил себя долго ждать, будто специально ошивался рядом, дожидаясь удобного случая появиться. Был он чёрен, словно рудокоп, добывающий уголь глубоко под землёй, но оправдывал своё чёрное состояние тем, что прибыл издалека. Не очень-то хотелось отцу отдавать свою красавицу в руки этому первому встречному чудовищу, да делать нечего – слово есть слово, особенно скреплённое печатью нотариуса.

Долго ли, коротко ли, но привёз юную деву незнакомец – порождение чернозёма – в свою дальнюю страну за семью горными хребтами. С дороги первым делом пошли в баню. И после первого ушата воды обернулся сей монстр в красавца неописуемого, а по полу струилась прочь грязь да пыль дорожная, скрывавшая до поры лепоту его. И от девы после ушата воды неслись прочь мутные потоки, но не грязь то была – были это всё румяна да белила, туши да прочее девчоночье малеванье. И обратилась красавица в хоть и юное, но чудовище. И осерчал тогда королевич (а незнакомец оказался ещё и королевичем, а также виртуозом-скрипачом и чемпионом-легкоатлетом) и прогнал от себя прочь девицу, аннулировал её визу в своё тридевятое королевство, и велел занести её данные в таможенный чёрный список.

Конфузно всё как-то вышло.