Текст книги "Осколок империи"

– А разве могут птицы… вот так? – юноша никак не мог успокоиться.

– Могут. Выпь, например. С виду – безобидная птичка, а кричит – лев позавидует.

– Не, начальник, – убежденно заявил Лапин. – Не птица это. Зверь это такой болотный – навроде тигра. Старики рассказывают – видели такого.

– Врут ваши старики. И тигров тут никаких нет. Ближайший район, где они водятся, – Уссурийский и Амурский края, а до них – тысячи километров. Разве что медведи или волки тут могут быть. А что им на болоте делать?

– Вообще гиблое место, – поддержал товарища второй рабочий. – Лет десять назад банда тут объявилась…

– Да не банда! – перебил Лапин. – Целая белая армия. Кирсановку взяли, Кедровогорск взяли, – принялся загибать он пальцы. – Деревень – не счесть. Едва до Енисейска не добрались… А ведь откуда-то из этих трясин вышли.

– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовался товарищ Зубов: в газетах десятилетней давности проскальзывали заметки о кулацком восстании в Сибири, но тогда молодого геолога это интересовало мало, да и трудился он далеко отсюда – на Северном Урале. – Расскажите.

– А что тут рассказывать, – отвернулся рабочий. – Белые и белые. Казаки-золотопогонники. Порубали красноармейцев в капусту, коммуня… нистов перевешали… Хорошо, хоть мобилизацию не объявляли, как Колчак в восемнадцатом. Только те, кто против Советов были, с ним пошли.

– Ага, – подтвердил Мякишев. – Свояк мой с ними намылился. Да и сгинул где-то. Газами, бают, отравили всю эту казачью армию. И бомбами с аэропланов закидали.

– В каком, говорите, году это было? – не утерпел Лев Дмитриевич и даже приподнялся на локте, пустив в свое нагретое уже «гнездышко» промозглую болотную сырость.

– В каком?.. – рабочий поднял глаза, словно надеясь прочесть подсказку среди веера искр. – Да в тридцатом, кажись, это было. Как раз кулачье к нам сюда повалило. Согнали их со всей Расеи к нам, значится. На перековку. Они первые к белякам и примкнули. Да просчитались – всех к стенке красные поставили. Кто от газов не сдох, конечно.

– Ерунду вы говорите, – Зельдович снова забрался в тепло и принялся шумно возиться. – Откуда в тридцатом году здесь белогвардейцам взяться? Я бы еще понял Дальний Восток, Кубань… А тут до границы – тысячи километров. Не в землянках же они тут десять лет прятались?

– Спорить не буду, – пожал плечами Лапин. – А только было это на самом деле. Всех нас потом в ГПУ таскали, допрашивали, что и почем. А только не знает никто, откуда казаки эти взялись.

– Слышал я, – вставил Мякишев. – Что где-то в болотах они скрывались, момент выжидали. А как поняли, что кулаки их поддержат, – вылезли.

– Да только не поверил этому никто. Болото тогда не чета сегодняшнему было – не подступиться, а потом слух прошел, что где-то на юге остатки казаков окружили да перебили. В Монголию, мол, рвались. Там, говорят, казаки барона Унгерна окопались…

– Да Унгерна в двадцать первом году к стенке поставили! – выпалил Зельдович. – А воинство его – разогнали!

– Значит, не все, – подытожил Зубов. – Оттуда и пришли они. А теперь давайте спать ложиться, товарищи. Завтра надо будет этот островок на иридий прощупать…

* * *

Славу под утро разбудил «естественный будильник». Юноша любил поспать, но тут уже стало не до сна.

Раздирая в зевоте рот и остервенело расчесывая искусанные за ночь комарами руки и лицо, молодой человек выбрался из так и не просохшего до конца «спальника» и, стараясь не разбудить крепко спящих товарищей, осторожно прокрался за ближайшие кусты.

Лучи еще не взошедшего солнца подсвечивали молочную пелену тумана, в котором обломками погибших кораблей таились корявые стволы и ветви деревьев-уродцев.

«Действительно заблудиться можно, – подумал Слава, уворачиваясь от похожей на растопыренную пятерню ветки, норовящей ткнуть покрытыми лишайником „пальцами“ в глаза неосторожному прохожему. – Далеко отходить от лагеря, похоже, не стоит. А то проснутся, примутся искать… Неудобно получится…»

Но перебороть себя воспитанный в интеллигентной семье молодой человек не мог и остановился, лишь пройдя еще десять-пятнадцать метров.

Туман уже приобрел нежно-розовый оттенок, и в его плотной, на глаз, стене появились сгустки и завихрения. Он уже походил не на монолит, а на кисейную занавеску, колышущуюся под дуновением ветерка. Вдруг от особенно сильного порыва ветра «занавес» распахнулся…

– Вот это да!..

Спящие геологи были подняты на ноги криками юного товарища:

– Вставайте!.. Пойдемте скорее… Валерий Степанович, Лев Дмитриевич! Пойдемте со мной!..

– Что там у вас, Вячеслав Игоревич? – Зубов, привычный к походной дисциплине, поднялся на ноги сразу, будто и не спал, а вот остальным потребовалось время, чтобы прийти в себя. Особенно тяжело подъем дался Зельдовичу, чувствовавшему себя так, будто его вчера весь день колотили палками. – Нашли вчерашних белогвардейцев? Или тигра?

– Увидите… Пойдемте скорее…

Туман стремительно рассеивался, прогоняемый восходящим солнцем, и, когда маленькая экспедиция добралась до разрыва в стене кустов и искривленных деревьев, марево пропало совсем, отступив в сырые глубины болота, как побитый пес.

– Что тут у вас?.. – начал начальник, и слова застряли у него в горле.

Прямо перед путниками над кронами сосен возвышался розоватый от солнечных лучей чуть зазубренный каменный хребет, похожий на спину доисторического чудища.

– Боже мой! – ахнул геолог, давным-давно не вспоминавший о Господе, успешно вытесненном новым культом. – Это он!..

* * *

– Уверен, что это именно метеоритный кратер! – Валерий Степанович хватал с широкой каменной осыпи каменные осколки, разглядывал их чуть ли не на просвет и снова швырял на землю. – Глядите, Лев Дмитриевич, – несомненный известняк, подвергшийся температурному воздействию.

– Совершенно с вами согласен, – Зельдович, скептик в обычной жизни, заразился энтузиазмом Зубова. – Вероятно, в момент падения метеорита температура достигла нескольких тысяч градусов.

– Ага! – вторил Слава, сияющий, как надраенный пятак. – Камень расплавился и всплеснулся вверх! Бам! – всплеснул он руками.

Радость геологов не разделяли только рабочие.

– Тут камень кругом, – недовольно пнул сапогом каменную глыбу Лапин. – Мы шурфы на болоте подряжались бить, а тут вон какие каменюки!

– Точно, – поддержал товарища Мякишев. – Тут взрывчатка нужна, а не заступы наши. А по камню и расценки другие, надо понимать…

– Я думаю, – повернулся к ним начальник экспедиции. – Никакие шурфы вообще не нужны. Факт падения метеорита практически доказан, а образцы… Вон их сколько! Так что успокойтесь, товарищи: никто вас камни тесать не заставит.

– Думаю, что концентрация иридия здесь, – постучал ногтем по обломку, который держал в руках, Зельдович. – Превышает все ожидания. Это иридиевая руда, товарищи! Настоящая иридиевая руда! Нужно немедленно проделать анализ…

Рабочие переглянулись: университетов они не заканчивали, но поняли мужицкой своей хваткой, что недаром ученые люди так радуются, что чуть в пляс не идут. Что шурфы бить в сплошном камне не придется, их, конечно, тоже радовало, но еще больше – возможная выгода от открытия. Ученые-то люди возвышенные, а земным людям важно земное.

– А это… Нам какая-нибудь прибавка за это будет? – осторожно поинтересовался Мякишев.

– Премия, – ввернул Лапин.

– О чем вы? – бросил на них непонимающий взгляд начальник экспедиции. – Какая еще премия?

– Значит, не будет, – сникли оба.

К чему радоваться, если ничего от этого открытия в кармане не зашуршит? Суета одна.

– Да вы что? – не выдержал Слава. – Это же иридий! Понимаете? Иридий!

– Что иридий? – буркнул Николай Лапин. – Не видели мы этого вашего иридия будто…

– Да, не видели! Это же мес-то-рож-де-ние! Настоящий клад! Тут не только премии…

– Это пахнет орденами, товарищи, – веско сообщил Зельдович, поправляя очки в перевязанной проволочкой железной оправе.

Мужики снова переглянулись.

Про ордена они понимали. Сын Мякишевских соседей недавно вернулся со срочной службы, и вся улица завидовала новенькому ордену, сияющему на защитного цвета гимнастерке героя-пограничника, отражавшего «происки японских милитаристов» на никому доселе неведомом озере Хасан[25]25
  В июле – августе 1938 года произошла серия столкновений между японскими императорскими войсками и советской армией из-за споров о принадлежности территории у озера Хасан и реки Туманная на советско-китайской границе, получившая название «Хасанских боев».


[Закрыть]. Шепотом передавались слухи, что к невиданной красной эмалевой звездочке прилагается солидная денежная сумма. Конкретно никто ничего не знал, и вскоре сумма эта выросла во «многие тыщи»[26]26
  Да, за ордена действительно платили. Но не «многие тыщи», естественно. Кавалеру Звезды Героя Советского Союза полагалось 50 рублей, ордена Ленина – 25, Красного Знамени – 20 и Красной Звезды – 15 рублей.


[Закрыть]. Особенно когда «орденоносец» купил мотоциклет и гонял по городу, вызывая завистливые взгляды мужского населения и томные – женского.

– Рано делить шкуру неубитого медведя, товарищи! – Зубов вожделенно поглядывал на неприступный на первый взгляд хребет. – Нужно перебраться на другую сторону. Если местные жители говорят правду – непосредственно кратер должен находиться там. Озеро, – пояснил он.

– Как же тут перебраться? – почесали затылок мужики. – Чай не мухи по стенам карабкаться…

– А карабкаться и не нужно! – Валерий Степанович указал в ту сторону, где осыпь скрывалась за стволами сосен. – Возможно, где-нибудь там есть место пониже и поудобнее для подъема.

– Что же мы стоим? – воскликнул Слава, забрасывая на плечо тяжелый рюкзак. – Вперед, товарищи!

2

– Кто это такие? Откуда взялись?

Два человека, прячась в камнях, наблюдали за копошащимися на берегу озера фигурками в мощный бинокль. Они старались не делать лишних движений, чтобы не привлечь внимания пришельцев.

– Не могу знать. Всего пять человек, появились тут дня три-четыре назад…

– Четыре дня? И я узнаю об этом только сейчас? Чем занимаются ваши люди, подпоручик?

– Да они с другого конца озера пришли, – оправдывался юный, еще, наверное, и не брившийся офицер прошлогоднего выпуска. – У меня приказ охранять подходы к «дефиле»…

– Приказ, приказ… – полковник опустил бинокль. – Надо выставить секреты по всему периметру…

– Так точно!

– Чего вы орете? Потом, все потом… Как они умудрились пробраться через болото? Проводник из местных?

– Вполне возможно… Но весь прошлый год стояла засуха… Да и это лето…

– Вы правы, засуху мы не учли… – задумался полковник, вновь приникая к окулярам. – Болото вполне могло обмелеть… Надо задуматься об исследовании бродов и минировании наиболее проходимых… Сколько их?

– Мы насчитали пятерых.

– Пятеро… Все здесь… – пробормотал офицер, не отрываясь от бинокля. – Хотя это может быть лишь передовым отрядом… Чем они заняты?

– Роют ямы на берегу.

– Золотоискатели?

– Не похоже. Промывочных лотков не наблюдается. Возможно, геологи, господин полковник.

– Геологи? Вполне вероятно… В общем, так, поручик: продолжайте наблюдение, свое присутствие не обозначайте. Активные действия предпринимать, только если пришельцы полезут к «дефиле».

– Слушаюсь!.. Какого рода действия?

– Любого, – буркнул полковник, осторожно пятясь назад. – Вплоть до применения оружия…

* * *

Поплавок, не дрогнув, отвесно ушел под воду, и Слава осторожно подсек, чувствуя на другом конце лески живую тяжесть.

«Только бы леска выдержала! – молил про себя юноша. – Только бы выдержала леска!..»

Собственно говоря, лески как таковой не было. Была скрученная из ниток, выдернутых из одежды, бечевка, крючок из согнутой английской булавки и поплавок, сделанный из прошлогоднего гусиного пера, найденного на берегу. Если бы молодому рыболову дома, в Москве, кто-нибудь сказал, что на такую варварскую снасть можно ловить рыбу, он бы ни за что не поверил. Что там не поверил: поднял бы на смех, поскольку в семье Ростовцевых рыбная ловля была возведена в ранг священнодействия. Сколько раз они с папой и младшим братом выбирались рано поутру на Клязьму поудить пескариков и окуньков. И хотя рыба там водилась «самого подлого сословия», как шутил старший Ростовцев, инженер одного из оборонных заводов, – снасти всегда были на высоте.

– Бешмет весь драный, а оружие – в серебре! – назидательно говорил Игорь Константинович, аккуратно привязывая к волосяной леске блестящий «карасевый» крючочек-заглотыш из сохранившихся еще со «старых времен» запасов. Увы, запас этот таял на глазах, а отечественная промышленность, похоже, не понимала, что сомов и осетров в реках в связи с победным шествием социализма и индустриализации становится все меньше, а пескари и карасики их продукцию заглотить могут лишь артельно. Да и то выстроившись в очередь.

«Эх, сюда бы настоящих крючков, – вздыхал Слава. – Даже монстров работы „Красного металлиста“. Уж нашлись бы тут рты и на их изделия…»

И то дело: рыба тут была просто непуганая – хватала чуть ли не на голый крючок, причем таких пород, какие не встречались на картинках в любимых книгах Сабанеева. А размеры… Если бы юноша среди знакомых московских рыболовов попробовал показать, как водится, на пальцах, размер не самого крупного экземпляра неизвестной рыбины, его просто подняли бы на смех.

Наконец серебристое тельце забилось на прибрежной гальке, и Слава коршуном рухнул на рыбу, чтобы не дать ей уйти обратно в озеро: «бородки» на самодельном крючке, конечно же, не было, и рыбак упустил немало местных обитателей, пока приноровился к такой экстремальной ловле.

«Как же эта рыба все-таки называется? – полюбовался геолог сильной стремительной рыбой с широким плавником-парусом на спине. – Никогда такую не видал…»

Слава был жалостливым молодым человеком, и ему жалко было сажать пойманную рыбу на кукан, доставляя ей страдания, но не отпускать же добычу обратно? На гибком ивовом прутике, завязанном кольцом, было нанизано уже пара десятков рыб-незнакомок и два настоящих гиганта, восхитительно красивых сначала – с красноватой спинкой и боками, покрытыми яркими пятнышками, но быстро поблекших в плену.

Пара мгновений – и крючок с обновленной насадкой скрылся в воде, сейчас рыба приблизится и…

– Вот вы где! – раздалось сзади, и юноша, едва не выронив из рук стволик молодой рябинки, заменявшей удилище, обернулся.

Позади стоял, уперев руки в бока, начальник экспедиции собственной персоной. И, судя по лицу, не в самом лучшем расположении духа.

– И где вы должны быть в настоящий момент, Владислав Игоревич? – спросил товарищ Зубов тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Слава с раскаянием вспомнил, что собирался отлучиться из лагеря всего «на полчасика», поскольку сегодня была его очередь дежурить: чистить посуду, готовить обед из концентратов, заготавливать дрова для вечернего костра… Судя по заметно переместившемуся по небосводу солнцу, «полчасиком» дело не обошлось, а значит, усталые товарищи останутся без обеда…

– Простите, Валерий Степанович… – опустил голову молодой человек. – Я увлекся… Я сию минуту…

На счастье его, начальник был суровым, но не злым человеком.

– Ладно, – смягчился он. – Обед откладывается. Пока рабочие под присмотром Льва Дмитриевича бьют шурф, я отлучился в лагерь, чтобы взять кое-какие инструменты и сообщить вам, что мы задержимся до вечера. Очень интересные образцы, понимаете… Так что готовьте сразу ужин и поплотнее, а мы там наскоро перекусим консервами и сухарями – и за работу. Вам удалось хотя бы рыбку поймать?

– Обижаете…

Слава не без гордости продемонстрировал начальнику тяжеленный кукан, и тот окончательно сменил гнев на милость:

– Отлично! Тогда, надеюсь, на ужин у нас будет свежая рыба. Запеченный на углях хариус, м-м-м! Куда там ресторанным блюдам.

– Как вы сказали?

– Хариус, – начальник присел на корточки и погладил по серебристой спинке одну из рыб. – Вот это – хариус. Знали бы вы, сколько мне пришлось этого деликатеса съесть на Северном Урале… А вот это – ленок. И это – тоже. А это – таймень. Молодой, правда… Кстати, вы сумеете все… это приготовить?

– Конечно!

– Тогда дерзайте… – Зубов поднялся на ноги и отряхнул колени от невидимых пылинок. – Но смотрите у меня: чтобы эта самодеятельность была в последний раз! Оставлять лагерь без присмотра недопустимо.

– Тут же никого нет.

– Ну, бывает всякое. Сегодня нет, а завтра появится какой-нибудь охотник… И дикие звери, опять же. Поверьте моему опыту, товарищ Ростовцев: изрядно навредить могут даже такие безобидные зверьки, как бурундуки. А уж если заявится кто-нибудь покрупнее…

Начальник удалился, и молодой геолог честно засобирался в лагерь, приступать к общественно полезному труду. Тем более что самодельные крючки уже почти закончились, безжалостно оборванные хищными озерными обитателями.

Но стоило ему бросить последний взгляд на озеро, и решимость дрогнула…

«Заброшу еще разочек… До вечера еще есть время, успею!»

А тут, как назло, начался такой клев, что…

Когда за спиной хрустнула галька под чьей-то ногой, Слава как раз вываживал очередного хариуса, довольно крупного и агрессивного.

«Зубов вернулся?..»

– Я сейчас, Валерий Степанович…

Договорить геолог не успел: что-то упало на плечи, сдавило шею, небо и озеро поменялись местами…

* * *

Слава пришел в себя от тряски. Его тащили куда-то, причем довольно бесцеремонно, ударяя обо что-то твердое то плечом, то головой. Что происходит, понять было невозможно: глаза были туго завязаны, а рот затыкала какая-то колючая тряпка, неимоверно воняющая псиной. Желудок внезапно подкатил к горлу, и юноша ужаснулся, что захлебнется. Заканчивать свои дни подобным образом было мучительно, и он яростно забился в чьих-то руках и боролся до тех пор, пока его в очередной раз не «приложили» головой обо что-то твердое. Да так, что из глаз, четко различимые в темноте, посыпались искры, а рот наполнился густым и соленым.

Зато от этого удара неожиданно прояснилось в голове.

«Меня похитили! Но кто?»

В голове сразу всплыли прочитанные в недавнем детстве приключенческие романы. Героев Фенимора Купера, Майн Рида и Луи Буссенара то и дело похищали то кровожадные дикари, то жаждущие наживы бандиты, но они всегда, к восторгу читателя, спасались из беды. А значит, и ему, комсомольцу, не стоит впадать в панику перед неведомым врагом… Если бы еще не эта вонючая тряпка…

– Тошнит он, вашбродь! – раздалось над головой, и Слава ударился обо что-то так сильно, что долго не мог вздохнуть. – Вон из-под башлыка течет.

– Отставить разговоры! – буркнул другой голос.

– Так ведь захлебнется, – не желал «отставлять» первый. – Без языка останемся… Да и на нашей стороне мы уже.

– Хорошо.

Юношу грубо вздернули вверх, усадили, прислонив спиной к чему-то твердому, и сорвали повязку, заодно с кляпом, едва не вырвав при этом зубы. Но Слава был рад и этому: вместе с ослепительным светом, заставившим зажмурить глаза, он ощутил упоительно свежий воздух, ворвавшийся в легкие и разом прогнавший дурноту.

– Кто вы такие? Откуда пришли? С какой целью? – обрушился на судорожно кашляющего и отплевывающегося геолога град вопросов. – Сколько человек в отряде? Какое вооружение? Где находятся основные силы?

Наконец глаза привыкли к свету, и молодой человек с ужасом различил перед собой трех человек в военной форме и фуражках. Но не это было главным: на плечах у всех троих красовались погоны – золотые у самого молодого, немногим, наверное, старше его самого, и голубые суконные – у двух других, постарше.

Погоны?!!

«Белые? Откуда?.. Неужели рабочие говорили правду?..»

– Отвечайте на мои вопросы.

– Я… я не буду! – выпалил Слава. – Ни за что!

«Как там остальные? – лихорадочно думал он. – Похоже, что в плен попал я один. Значит, меня обязательно спасут! Главное, продержаться…»

– Да что с ним разговаривать! – осклабился один из белогвардейцев – широкоплечий коренастый мужик лет пятидесяти. – Я таких в девятнадцатом видывал достаточно… Кричат, хорохорятся, а как начнешь на спине звезду резать – поют, как милые! Дозвольте, вашбродь!

«Звезду?.. Резать?.. – всполошился Слава. – На спине? На чьей спине?.. На моей спине?.. Они не посмеют!..»

Но в ушах уже слышался голос отцовского знакомого, живописавшего зверства «беляков» в Гражданскую, вспоминался роман Фурманова «Чапаев»…

– Отставить, Ледащих, – после минутной паузы сказал молодой офицер, чуть брезгливо глядя на скорчившегося у его ног пленного: видимо, чувства, которые Слава не очень умел скрывать, ясно отразились на его лице. – Мы же не палачи…

– Точно, – поддержал командира второй казак, помоложе. – Зачем же резать? Не басурманы чать, не душегубцы какие… Спустить портки, да нагайкой! От такого не помирают, а поют, как птички, – любо-дорого послушать. Парнишка-то, по всему видать, – городской, хлипкий. Не то что нагайки – ремня не пробовал поди…

– Дозвольте! – просиял «кровожадный». – Он нам враз доложит, что да как.

– Поступайте, как знаете, – нервно пожал плечами офицер. – Только без меня. Позовете, когда этот… господин будет готов пообщаться с нами.

Хрустя сапогами по щебенке, офицер скрылся за каменным утесом, а казаки, переглянувшись, опрокинули бьющегося, как пойманный хариус, юношу ничком на землю…

«Ничего не скажу! Ничего не скажу! – твердил себе Слава, кусая губы. – Пусть хоть на куски режут!..»

Но боль была такой резкой, жгучей, и терпеть ее не было никакой возможности…

– А-а-а-а-а!!!..

* * *

– Вы не представляете себе, товарищи, какой это деликатес – запеченный в костре хариус! – не хотел униматься Зельдович. – Только не на углях – тут вы, Валерий Степанович, не правы. Только в собственном соку.

– Это как?

– Элементарно! Рыба оборачивается в свежие листья или обмазывается глиной и закапывается в землю. Затем над этим местом разводится костер, и когда он прогорит… М-м-м-м… – Лев Дмитриевич томно закатил глаза и чуть не полетел на землю, зацепившись сапогом за торчащий поперек дороги корень.

– А ваш деликатес при этом не сгорит? – поинтересовался Зубов, вовремя успев подхватить спектрометриста под локоть и поймать в воздухе очки, уже слетевшие с его выдающегося во всех отношениях носа.

– Что вы? Благодарю… – водрузил оптический прибор на место геолог. – Вы же не домну собираетесь над рыбой растапливать! К тому же при нагреве из тушки выделяются соки, и она варится в них, как в жаровне. Глина же не дает пару вырываться наружу.

– Испортит рыбу Славка, – буркнул идущий позади и о чем-то шепчущийся с приятелем Лапин. – Откуда он, городской, готовить-то умеет? У вас там, небось, у всех, повара да кухарки…

– Вы эти разговоры бросьте, – нахмурился Валерий Степанович, не одобряющий панибратского тона рабочих. – Вячеслав Игоревич – старательный работник. Если он, как-то раз, приготовил не совсем… вкусный обед…

Рабочие переглянулись и заржали: тот случай, когда молодой геолог умудрился пересолить суп настолько, что есть его было невозможно даже сильно разбавленным, был у всех на памяти.

– Я считаю, что товарищ Ростовцев усвоил урок и более такого не повторится. Тем более что как рыболов он произвел на меня впечатление…

– А ведь съестным не пахнет, – перебил начальника, поведя носом, Зельдович. – Ни рыбой, ни концентратом.

– Да и костром тоже, – заметил Мякишев. – А до лагеря – уже рукой подать.

– Ну я ему задам! – сразу позабыл про педагогику и цеховую солидарность Зубов. – Небось до сих пор удит! Ну я…

Валерий Степанович чуть ли не бегом пересек лагерь с действительно давно простывшим кострищем и с треском углубился в кусты, за которыми, по его мнению, скрывался разгильдяй-удильщик.

Но того не оказалось и на берегу. Только сиротливо лежала до половины в воде удочка, да изредка взбулькивала у берега посаженная на кукан рыба. Сам рыбак словно растаял в воздухе.

– Что-то тут не так… – вслух произнес начальник, но тут же в спину ему ткнулось что-то твердое:

– Руки подними, комиссар, – пробасил незнакомый голос. – Да не балуй, а то я ужасть какой пужливый – возьму да пальну с перепугу.

Чьи-то проворные руки расстегнули кобуру на поясе Зубова и выдернули из нее наган.

– Так-то лучше будет. Топай к своим, краснозадый!

На плечах вооруженных людей в военной форме, обступивших понурых геологов, в лучах заходящего солнца ясно виднелись погоны…