Текст книги "Избранные работы по теории культуры"

Этот культурный тип рассматривается первым, ибо является наиболее древним. Это первая форма групповой солидарности, зафиксированная еще у предков человека – гоминид времен антропогенеза [374] и доминировавшая как основная форма организации человеческих коллективов фактически до неолитической эпохи и перехода к территориально-соседскому типу интеграции. Ее принято называть первобытнообщиной. Суть этой культурной системы проста: степень солидарности и любого типа обязательств и форм поведения одного человека по отношению к другому зависит от степени близости их кровного родства. Если современный человек держит в памяти, как правило, 2–4 уровня родства (как «по горизонтали», так и в глубину истории), то в первобытной древности были разработаны системы, включавшие в себя более десятка уровней родственной близости и соответствующих обязательств и запретов по отношению к родственнику, возможности вступления в брак с ним и т. п. [705].

В основании этого типа социальной солидарности в древности лежало представление (как правило, мифическое) о происхождении всех членов рода от единого предка. Этот предок был далеко не всегда антропоморфен, его роль могло играть какое-либо животное, которое поэтому было священным, а труп такого животного рассматривался как тело сородича, и его хоронили со всеми принятыми обрядами. Предком могло являться и неодушевленное явление (река, скала, солнце, луна и т. п.). Такой предок одновременно играл и роль тотема – верховного божества, создавшего весь мир и данный человеческий коллектив в частности. Другие коллективы в ту эпоху, как правило, даже не считались за людей [см.: 333].

Социальные нормы этого типа культуры были сконцентрированы преимущественно на регуляции процессов биологического воспроизводства. Если поначалу в коллективах преобладал промискуитет и эндогамия (запрет на брачные связи с чужаками), то со временем выяснилась опасность близкородственных связей, и на них был наложен запрет. При этом роды перешли на систему дуально-фратриальных брачных союзов, в соответствии с которыми два рода вступали в союз, в рамках которого репродуктивные отношения запрещались внутри собственного рода, а допускались только с представителями другого рода. Все мужчины рода А были мужьями всех женщин рода Б и наоборот. Установление персонального отцовства при этом было не возможно, и рожденные таким образом дети относились к роду матери (так называемый матрилинейный тип наследования). Это было первым шагом к переходу к племенной системе организации.

Если мифология кровнородственной культуры в основном была сконцентрирована на происхождении собственного рода (тематике «великого предка»), то бытовая магия, наиболее полно отражавшая насущные социальные проблемы, – на его продлении, что при необычайно высокой детской смертности в то время, действительно, было самой большой проблемой существования родовых коллективов.

Но это первоначальная история культуры кровнородственного типа. В последующем, на этапе разложения первобытнообщинных отношений начали формироваться семьи, видимо, первоначально патриархатные – один мужчина и несколько жен, а позднее нуклеарные, состоящие из устойчивой брачной пары и их детей. При этом кровнородственный тип культуры остался сосредоточенным в области семейных отношений, хотя имел при этом множество вариантов исторического воплощения. Их можно разбить на три подгруппы:

• Тип «горизонтальных» родственных связей, т. е. системы, основанные на однопоколенном союзе братьев и сестер, например, аристократические фратриальные союзы.

• Тип «вертикальных» родственных связей, т. е. системы, основанные на принципе непосредственного генетического наследования по прямой, например, монархические династии.

• Смешанный тип: системы, наиболее последовательно сохраняющие принципы формирования родовых общин на основе веры в единого предка, например, исторические кланы, тейпы, родственные союзы или «большие семьи» кланового характера и пр. [рассуждения об этом см. также: 756].

Во всех этих кровнородственных социальных объединениях в той или иной мере поддерживаются определенные кровнородственные традиции, обязательства (наиболее известным остается обычай кровной мести за погибшего родственника). Однако, несмотря на наличие во всех этих случаях более или менее очевидных оснований для кровнородственной солидарности, эти системы в очень небольшой мере способны поддерживать какую-либо единую внутреннюю культуру. Способность подержания системной культурной общности оказалась в наибольшей мере свойственна обычной нуклеарной семье. Так что основным носителем кровнородственной культуры как особого типа культуры в наши дня является именно семья, остальные случаи можно рассматривать как исторические атавизмы.

Известно, что человечество не представляет собой единого социального и культурного организма. По совокупности различных географических, демографических, исторических, социальных, лингвистических и иных причин человечество в процессе своего расселения по территории Земли формировалось как мозаика автономных социальных коллективов, численность которых, как правило, регулировалась ресурсными возможностями «территории кормления» [24]. Длительный многовековой, а, порой, и многотысячелетний опыт коллективной жизни людей в подобных группах, причем нередко в ситуации большей или меньшей изоляции от внешних контактов, выработал у них комплексы своеобразных способов устройства Бытия:

• форм межличностного взаимодействия (нравов и обычаев),

• средств коммуницирования и информационного обмена (разговорных языков, а позднее и систем письменности),

• форм организационного устроения (родов, племен, этносов, сословий, классов, государств),

• особенностей разделения социальных функций и способов достижения требуемых результатов (профессиональной специализации и характеристик изготовляемой продукции),

• специфических картин мира и вариантов мировоззрения (мифологии, религии, рационалистических рефлексий, образных мироощущений и их художественных воплощений) и т. п. [см.: 74].

Все это в совокупности привело к устойчивой дифференциации человечества на автономные этнические коллективы и формированию в каждом из них своей специфической культурной конфигурации тех или иных языков, обычаев, нравов, традиций и пр. [об этом см.: 10; 250].

Этнокультурная дифференциация прошла ряд исторических этапов. Как наиболее древний следует выделить племенной этап, в основе формирования которого лежал опыт совместного проживания нескольких родов на смежных территориях, удобство совместной хозяйственной деятельности, обороны от соседей и т. п. На базе этого соседства и интенсивных межродовых контактов постепенно складываются общие: язык, преобладание внутренних хозяйственных и социальных (включая брачные) связей над внешними, системы мифологических (позднее религиозных) и рациональных представлений, элементы образа жизни, бытовой культуры, приемы и способы хозяйствования, стилистика имиджа, специфика кулинарии и т. п. Таким образом, формировалась территориальная, сельскохозяйственная племенная культурная система. Племя считается эмбриональной формой собственно этнической организации [199].

Вторым этапом стало формирование собственно этносов как объединения нескольких соседствующих племен (порой довольно большого их числа), как правило, на основе лингвистической, культурной и хозяйственной близости. Другим основанием сложения этносов являлось политическое объединение племен в единое государство. Наиболее распространенным случаем было сочетание обоих оснований: в государство объединялись лингво– и культурно родственные племена или формирующийся этнос превращался в этническое государство, хотя, известны многочисленные случаи сложения этносов и без участия политического фактора [73]. Существенную роль, способствующую интенсификации процесса сложения единой этнической культуры играло конфессиональное единство складывающегося этноса, возникавшее путем формирования объединенного межплеменного пантеона, создания или заимствования со стороны, какой-то новой религии. Со временем актуальность аспекта кровного родства постепенно вытесняется общностью обычаев, нравов, верований, территориально-соседской солидарностью и т. п. как главным основанием солидарности и идентичности членов этноса. Т. е. в отличие от кровнородственных общин этнос (включая и племенную стадию) является объединением территориально-культурным [381].

С возникновением городов и государств эта чистота культурного единообразия серьезно трансформируется под влиянием социальной стратификации культуры – становления субкультур новых городских сословий администраторов, воинов, ремесленников, священнослужителей. Поначалу эта субкультурная специфика не очень отличается от крестьянской, но со временем сословное размежевание этнической культуры приобретает доминантный характер; причем городские субкультуры по разным причинам в большой мере подвержены иноэтничным культурным влияниям и наибольшей этнической чистотой отличается именно крестьянская субкультура.

Так или иначе, но у этнической культуры помимо лингвистического, хозяйственного и обыденно-нравственного появляются еще два измерения: политическое (в лице государства) и систематизированное религиозное, постепенно вытесняющее мифологическое сознание людей на периферию их социальной активности.

Пожалуй, основным свойством культуры этнического типа является ее мемориальный характер. Это культура воспоминания об общем происхождении (как правило, легендарном), общем прошлом, общем социальном опыте, накопленном в ходе истории и т. п.

Если первые этносы складывались еще на варварской стадии развития (в 5–3 тысячелетиях до н. э.), то наибольшее развитие этот тип социальной организации получил в эпоху аграрных цивилизаций (примерно от 3 тыс. до н. э. по середину 2 тыс. н. э.). В эпоху позднего средневековья доминирующим типом организации в существенной мере остается по-прежнему этнический, если судить по общей совокупности культурных оснований, лежащих в основе консолидации людей. Однако на новом этапе этот феномен несколько трансформируется: если раньше ведущую роль играли интересы совместного ведения сельского хозяйства, то теперь на первое место выходят интересы военно-политические и религиозные; в принципе этот тип сообщества по его социокультурным доминантам можно назвать политико-идеологической стадией этнического единства.

В 1 тысячелетии до н. э. возникают идеи создания универсальных империй с централизованным «правильным» руководством светских властителей и соответствующими им универсальными мировыми религиями [см. об этом: 153]; но это остается на уровне утопий (ни одна империя и ни одна религия так и не стали общемировыми), а реально в основе совместной жизни людей доминирующим остается принцип территориально-соседской солидарности, что отчасти подтверждается существенной индифферентностью людей эпохи древних и средневековых цивилизаций к этнической принадлежности собственных соседей.

С XVI–XVII вв. в Европе начинается процесс трансформации наиболее развитых этносов в нации; а в течение XIX в. этот процесс распространился уже на Россию, Азиатский и Американский континенты, а так же на Северную Африку. Тем не менее, даже на сегодняшний день, когда на Земле насчитывается около полутора тысяч локальных этнокультурных образований, примерно треть из них – это роды и племена, половина – этносы и менее одной пятой достигли в своем развитии стадии наций.

Этот тип культурного единства своим происхождением восходит к формированию буржуазных наций (ранних – в XV–XVII вв., более поздних в XVIII–XIX и даже в XX в.). В отличие от этнической культуры, в которой преобладают культурно-языковые и мемориальные основания для консолидации, нация – это по преимуществу прогностический тип объединения, в котором основой консолидации служит так называемая «национальная идея» – проект перспективного развития и национального строительства данного сообщества [см. об этом: 682]. Разумеется, у каждой нации эта «национальная идея» выражена в разных формах, не всегда понятных иностранцу.

Хотя развитие политико-национального типа культуры происходило, несомненно, стихийно, на ход этого процесса оказали заметное воздействие идеи Просвещения, призывавшие к ликвидации сословной дифференциации общества и переходу на общенациональные стандарты социальной адекватности и культурной компетентности. В нем действуют национальный образовательный стандарт и государственная система просвещения, национальный стандарт литературного языка, общие для всех законы, регулирующие социальное поведение, национальная программа охраны культурного наследия, системой СМИ охвачено практически все взрослое население и т. п. И вместе с тем национальное единство почти не оказывает влияния на местные субкультурные феномены, поскольку является по существу политическим и не затрагивает основных установок этнических соседских обычаев и нравов [об этом см.: 662].

Таким образом, политико-национальная культура является синтетическим типом культуры (с точки зрения доминантных основ социальной солидарности), где смешиваются разные основания интеграции людей, в первую очередь политическое – служение государству и олицетворяющей его власти, но поддерживаемое, как правило, этическим чувством, а нередко религиозным и сословным (ситуативно). Но отныне основой социальной организации и регуляции жизни людей становится национальное государство со стандартизированными основными информационно-символическими компонентами культуры, образом жизни (в городах), модой, потребительским спросом и существенно повысившейся эффективностью трансляции культурных образцов следующему поколению, т. е. с социальным воспроизводством общества [см.: 627].

В отличие от этноса – культурного образования, нация – это уже в большей мере политическое образование (хотя такое же территориальное по компактности своего размещения), которое кроме этнического ядра (государствообразующего этноса) обычно включает в себя и некоторое число иноэтнических групп. Реализация принципа «один народ – одно государство» состоялась далеко не везде и продолжается по сей день. В течение всего XIX и XX вв. в Европе шло перекраивание границ с целью их большего соответствия пределам национального расселения.

В каких-то случаях государство-нация приобретает полиэтнический характер потому, что исторически сложилось как многоэтническое, или потому, что в наиболее развитых странах постепенно скапливается значительная по численности многонациональная диаспора. Особый случай – Соединенные Штаты Америки – нация, сформированная из эмигрантов, где нет территориального размежевания между этническими группами, но исторически преобладают английский язык и трансформированный вариант англо-голландской культуры. Близки к этой модели Канада и Южно-Африканская Республика.

Следует отметить, что формирование национальных культур включало в себя элементы этнического и даже кровнородственного типов. Например, французская нация образовалась из объединения полутора десятков феодальных народностей: собственно французов (область Иль-де-Франс вокруг Парижа), бретонцев, гасконцев, провансальцев, лотарингцев и др., многие из которых сохранили немало специфических этнокультурных черт. Эти местные культурные особенности заняли маргинальное положение, сконцентрировавшись преимущественно в сфере приватной жизни граждан. Все перечисленные составляющие французской нации уже фактически слились в единое национальное образование, и только на уровне семейных традиций сохраняют некоторые элементы исторической этнокультурной традиции.

Таким образом, национальный тип культуры представляет собой более или менее полиэтничное образование, однако благодаря наличию государствообразующего этноса, использует его язык и культуру как основу для создания общенациональных стандартов, охватывающих большинство сфер социокультурного Бытия.

Конфессиональный тип культуры представляет собой один из высоко специализированных типов культуры. Совершенно очевидно, что в основе этого типа лежат те или иные религии и наборы их мировоззренческих и социальных установок. Однако главная особенность религии как типа солидарности заключается в том, что она объединяет людей не столько проблемой жизни (хотя вопрос о «правильной» жизни ради грядущего спасения в любой религии остается предельно актуальным), сколько проблемой смерти, психологической адаптации к ее неизбежности и возможной компенсации за страдания, перенесенные человеком при жизни, перспективой какой-либо формы счастья (спасением) после смерти. Любая религия, так или иначе, – это учение о смерти и посмертии[29]29
  Этот вопрос уже рассматривался мной в Главе 1 «Происхождение культуры».


[Закрыть]. Не вдаваясь в философскую дискуссию по этому поводу, нельзя не отметить чрезвычайно эффективную психико-компенсаторную функцию любой религии по отношению к проблеме смерти.

Разумеется, в основе всякой религии лежит прежде всего вера в существование Бога или других высших сил, создавших видимый мир и управляющих им. Важнейшим элементом является и вера в ту или иную форму существования после смерти, благоприятный вариант которого требуется заслужить религиозно поощряемым поведением при жизни. При этом многие религии признают и существование антипода Бога – дьявола, представляющего собой совокупность всего греха и ответственного за несовершенство реального мира.

Играя на этой дихотомии Бог/дьявол, вечное блаженство/вечные муки, религиозная культура в существенной мере регулирует «посюстороннюю» жизнь человека, задает ему свои определенные нормы бытового аскетизма, презрения ко всему тварному (в предельном случае, ко всему материальному) во имя приобщения к высшим духовным ценностям. В разных религиях имеет место различный подход ко всем этим проблемам, в пределах дистанции между абсолютным преклонением перед всякой биологической жизнью и ее проявлениями и радикальным биологическим аскетизмом, целибатом, многочисленными постами и т. п. [см.: 591].

Религиозные культуры принципиально отличаются от всех других типов культурных систем иным способом упорядочивания мира и представлений человека, выделением во всем этом зоны сакрального, принципиально непостижимого рациональным интеллектом, более того – зоны, запретной для рационального размышления и интерпретации человеком, не посвященным в таинство священства (в христианстве) или не прошедшим специального обучения (в ряде иных религий и особенно сект).

Хотя понятие «конфессиональный тип культуры» охватывает все исторические формы религиозного сознания, только с появлением систематических религий мы можем говорить о развитом многокомпонентном культурном комплексе, включающем в себя и своеобразную философию (богословие), и социальную доктрину, и сложную организацию, и развитую обрядово-ритуальную систему (культ), и систему подготовки кадров, и отработанную методику работы с паствой и многое другое [567].

Профессиональный тип культуры

В рамках процессов разделения труда, проявившегося в выделении социальных функций, статусов и ролей, длящихся со времен неолита, происходила и все более углубляющаяся их специализация в самых различных областях материального, интеллектуального, художественного и иного производства, коммуникации и пр. Эта тенденция углубления специализированное™ различных областей деятельности есть объективная составляющая общего социокультурного прогресса.

Подобное разделение культуры на профессиональные сегменты началось с разделения функций бродячих охотников и оседлых земледельцев, продолжилось выделением функций скотоводов, ремесленников, шаманов, вождей, воинов и т. п. Вопрос не в том, какая профессиональная культура выделялась раньше или позже, а в том, что такое профессиональная культура вообще, как тип культурной системы.

Понятно, что в основе профессиональной культуры лежат не столько социально-бытовые элементы образа жизни (как в этнической культуре), сколько некоторые принципы социального сознания и поведения, диктуемые особенностями технологии деятельности по правилам той или иной профессии, зафиксированным в учебниках и навыках профессиональной подготовки. Сюда же входят элементы социальной этики, целей и социальной ответственности за последствия данной деятельности, профессиональные традиции, статусные роли, профессиональный язык и т. п. [134].

Уже в античную эпоху появились первые объединения ремесленников и торговцев, воинов и жрецов, в среде которых начали вырабатываться определенные специфические ритуалы поведения и этикета, внешние атрибуты принадлежности к такому объединению и пр. Еще большее развитие все это получило в эпоху средневековья, когда начали складываться специфические ремесленные цеха и гильдии, рыцарские и церковные ордена, существенно углубившие символико-ритуальные особенности своего быта, начавшие постепенно влиять и на обыденную сторону культуры подобных объединений, на их язык (профессиональный жаргон), стиль поведения и пр. В эпоху нового времени система цехов и гильдий, а также большинства орденов (за исключением церковных) преимущественно распалась, но понятие «профессиональной культуры» (военного или священника, финансиста или инженера) еще больше углубилось. Перечень подобных профессиональных культур вырос до многих десятков и даже сотен, особенно, если учесть, что на статус подобных субкультур с полным правом могли претендовать и десятки криминальных «профессий» (воры, грабители, террористы, проститутки и т. п.). В каждой из этих субкультур складывалась своя специфическая система поведения, этика отношений, суждений, оценок, статусно-ролевых положений, языка, символики и пр. [21].

Но главное, – это то, что практически каждая из этих культур со временем обрела свою систему профессионального воспроизводства, обучения, трансляции технологических и культурных навыков и образцов. Это имеет место, начиная от системы профилированных вузов и профессиональных школ среднего звена и кончая «народными университетами» воровских притонов, тюрем и лагерей, ночлежек, лагерей наркоманов, где человек получал более или менее системную подготовку по соответствующей специализации. Появилась такая категория изданий, как учебники по специальности, на страницах которых зафиксирован в достаточно систематизированном виде комплекс знаний, образцов и эталонов соответствующей профессиональной культуры, к тому же хорошо «проиллюстрированный» описанием истории становления и развития профессии, эволюцией социального заказа на нее, описаны биографии и деяния корифеев данной области деятельности и т. д. Более убедительный пример выделения специальности в самостоятельную профессиональную культуру, чем профильный учебник, трудно себе представить. Сравните описанный процесс со становлением религии как культуры и вы увидите фактически аналогичную картину.

Другое дело, что в отличие от религиозных конфессий, профессиональные культуры, как правило, не связаны с действием каких-либо централизованных органов управления ими. Вне зависимости от наличия каких-либо государственных министерств соответствующего профиля (управляющих результатами деятельности специалистов, но не их профессиональной культурой), происходит более или менее стихийный процесс культурного самоуправления на основе общественного мнения, суждений экспертов и прежде всего корифеев профессии (как, например, это происходит у музыкантов или ученых).