Текст книги "Избранные работы по теории культуры"

Формально интеллектуал – это тот, кто работает головой и производит знания, идеи, образы, информацию, а также транслирует социально значимую информацию от поколения к поколению [375]. Социальная функциональная нагрузка этого сословия весьма разнообразна. В качестве основных направлений можно выделить:

• познание мира и систематизация этих знаний;

• создание «культурных текстов» в виде:

– философских и богословских сочинений (умозрительных представлений о мире),

– научных сочинений (представлений о мире, рожденных на основании эмпирических наблюдений),

– художественных произведений любых видов и жанров, включая процессы исполнения их,

– проектов законов и иных административных актов, принимаемых полномочными инстанциями,

– проектов и программ деятельности в любой области,

– учебных пособий и программ любого профиля и уровня обучения,

– справочно-энциклопедических изданий и словарей любого профиля и др.;

• осуществление богослужебной и иной культовой деятельности в любых религиях, вероисповеданиях, сектах, культах;

• осуществление преподавательской деятельности по любым профилям на уровнях:

– начального общего образования,

– среднего общего и специального образования,

– высшего специального образования,

– послевузовского повышения квалификации (аспирантура и докторантура) и присвоения ученых званий;

• добывание информации о происходящих событиях, комментирование и распространение ее в печатной, визуальной и электронной формах;

• охрана культурного наследия и пополнение его запасов в музеях, библиотеках, архивах, частных собраниях;

• книгоиздательская деятельность и др.

Таким образом, в отличие от материальных производителей, создающих вещи и услуги, интеллектуалы производят знания и информацию. По своему социальному положению они мало чем отличаются от материальных производителей, также дробно делятся на квалификационные уровни и множество специализаций, но, в отличие от материальных производителей, верхушка которых является владельцами предприятий и капиталов, интеллектуалы вплоть до высшего ранга – только наемные работники [об этом см.: 609].

Для субкультуры производителей интеллектуальной продукции характерны следующие черты:

• наибольшее дробление на узкие специализации;

• по уровню социальных притязаний это сословие фактически не отличается от политической элиты, хотя и демонстративно бравирует отсутствием экономических притязаний;

• интеллектуалы не уступают материальным производителям в своей социальной мобильности; при этом в их среде не принят межстатусный антагонизм (академик не смотрит свысока на студента, а студент не является обслуживающим персоналом для академика);

• профессиональное воспроизводство интеллектуалов достигается только посредством высшего образования, а для многих профессий требуется еще и система повышения квалификации в виде аспирантуры, докторантуры и других методов творческой стажировки;

• большую роль играет и особый профиль домашнего воспитания и формирования того уровня гуманитарной эрудиции и особых этических установок, которые в нашей стране получили название «интеллигентности»; по уровню гуманитарной окультуренности интеллектуалы (любого профиля) не имеют себе равных [об этом см. также: 147].

Субкультура производителей порядка (элитарная)

Под словами «элитарная культура» обычно подразумевают особенную утонченность, сложность и высокую качественность данной культуры. Но это не самая важная черта элитарной субкультуры. Главная функция элиты – производство социального порядка в виде права, власти, структур социальной организации общества и органов легитимного насилия в интересах поддержания организации и порядка.

Элитарную субкультуру отличают такие качества, как:

• очень высокий уровень профессиональной специализации (подготовка политиков, дипломатов, юристов, военных, работников правоохранных структур – всегда была сколь элитной, столь и дифференцированной по многим профилям сферы образования);

• высочайший уровень социальных притязаний личности (любовь к власти, богатству и славе считается «нормальной» психологией элиты, и профессиональная конкуренция в среде элиты, видимо, самая жесткая);

• хотя эпоха наследственных монархий и аристократических привилегий уже миновала, воспроизводство высшего слоя политической элиты осталось в большой степени фамильным, а это обязывает представителей высшего слоя элиты давать своим детям соответствующее воспитание и образование, чтобы они могли наследовать своим отцам профессионально;

• разрыв между обыденной и специализированной составляющими этой социальной субкультуры в аграрную эпоху был не велик. Усвоенные с детства знания и навыки аристократического воспитания, как правило, позволяли без дополнительного обучения исполнять обязанности рыцаря, придворного, чиновника любого ранга и даже монарха. Такая ситуация продержалась в Европе до XVIII века, когда существенно возросли требования к профессиональной подготовленности исполнителей элитарных функций, что привело к возникновению соответствующих учебных заведений (военных, дипломатических, политико-административных);

• уровень гуманитарной эрудированности представителей политической элиты в существенной мере зависит от национальных традиций [об этом см. также: 723; 169].

Субкультура нарушителей порядка (криминальная)

Зеркальным отражением элитарной субкультуры является другая социальная субкультура – криминальная. Это субкультура целенаправленного нарушения господствующих социальных порядков и идеологии. В ней множество специфических специализаций; их можно условно систематизировать по профилю:

• социальный криминал: убийство, грабеж, хулиганство, изнасилование и прочие преступления на сексуальной почве, шантаж и т. п.;

• экономический криминал: воровство, взяточничество, подкуп, мошенничество, вымогательство, финансовый аферизм, промышленный шпионаж;

• политический криминал: измена Родине, военно-политический шпионаж, национальный экстремизм, политический терроризм, революционная деятельность;

• идеологический криминал: пропаганда фашизма и иных форм тоталитаризма, политическая нелояльность, нелегитимное сектантство, еретичество;

• социально неодобряемый образ жизни: проституция, попрошайничество и нищенство, алкоголизм, наркомания

и далее по всем статьям уголовного кодекса, а также перечням социально опасных форм психических отклонений, социальной неадекватности

и т. п.

Эта субкультура существовала всегда, и, видимо, в основе ее лежат какие-то особенности человеческой психики, ведущие к тем или иным формам протеста против абсолютной регламентированности социального Бытия, насаждаемой элитой и ее субкультурой, преподносимой как эталон [562; 646]. Интересующие нас параметры этой субкультуры отличаются очень противоречивыми (аморфными, неструктурированными) характеристиками:

• здесь встречаются как высоко специализированные (терроризм, киллерство, специализированное воровство, проституция), так и совершенно неспециализированные (хулиганство, алкоголизм, бродяжничество, нищенство) антисоциальные проявления, и какой-либо устойчивой дистанции между этими составляющими, так же как и какой-либо выраженной тенденции к повышению уровня специализированности, не видно;

• социальные амбиции субъектов криминальной субкультуры также варьируются от предельно низких (бомжи, попрошайки) до предельно высоких (харизматические лидеры экстремистских политических движений и сект, политические и финансовые аферисты и др.);

• криминальная субкультура выработала и свои особые институты воспроизводства: воровские притоны, места заключения, публичные дома, революционное подполье, тоталитарные секты и т. п.;

• в криминальной субкультуре действуют (или действовали до последнего времени) очень жесткие правила поведения, иерархии и т. п., свой специфический этос (воровской закон, система лагерных нравов, профильные ограничения – вор никогда не шел на «мокрое дело», киллер никогда не грабил убитого, проститутки не обворовывали своих клиентов и пр.), свой язык (блатной жаргон), своя система символических знаков (татуировки изобразительного или текстового содержания), свое искусство (тюремная лирика).

В целом эта субкультура отличается наибольшим разбросом своих характеристик, что в большой мере зависит от того, является ли человек рецидивистом, т. е. уже глубоко вовлеченным в криминальную субкультуру и воспитанным ею, или новичком, мало что о ней знающим.

Таким образом, система социально-организационных культурных типов в существенной мере отражает отношение той или иной социальной группы (сословия) к господствующей в обществе системе порядков, разнообразные характеристики ее служения этой системе порядков, совокупность которых и составляет культуру общества в наиболее широком смысле.

Глава 5
Динамика культуры как системы деятельности и взаимодействия

Разумеется, культура – это деятельность [см. об этом: 180]. Никакой культуры без целенаправленной активности человека, называемой деятельностью, быть не может, в отличие от поведения, которое не всегда целенаправленно [307]. Словом «культура» обозначаются процессы и результаты деятельности человека, имеющие определенную социальную значимость, затрагивающие интересы других людей. Но культура – это не всякая деятельность. Последняя в принципе может быть случайной и ситуативной. Культура – это только та деятельность, которая устойчиво повторяется в своих основных формах и технологиях и имеет нормативный характер, т. е. допускается и поощряется сообществом, соответствует некоторым общепринятым идеалам. И еще обязательным признаком культуры является то, что она представляет собой деятельность, тем или иным образом способствующую социальной интеграции сообщества, обеспечивающую эту интеграцию, не наносящую ей ущерба. Поэтому культура – это деятельность, которая непосредственно или опосредованно связана с социальным взаимодействием, осуществляется в контексте этого взаимодействия и обусловлена им.

Итак, суммируем: Культура – это устойчиво повторяющаяся нормативная деятельность, имеющая определенную социальную значимость, обеспечивающая социальную интеграцию сообщества и осуществляемая в контексте социального взаимодействия людей. Из множества возможных определений культуры вполне допустимо и такое. Причем следует подчеркнуть, что имеется в виду деятельность в любой отрасли: и материально-производственная, и социально-организационная, и идеологическая, и художественная и т. п. Другое дело, что в деятельности, непосредственно направленной на регуляцию сознания людей (например, в познавательной, образовательной, идеологической, художественной, религиозной), осуществление отмеченных выше нормативных и социальноинтеграционных задач культуры выражено ярче, показательнее. Поэтому исследователи культуры в большей мере сосредоточены именно на этих отраслях культурно обусловленной деятельности. Но на самом деле в реализации общих социально-функциональных задач культуры столь же значимую роль играет и деятельность, направленная на регуляцию социального поведения людей (экономическая, правовая, политическая, социально-организационная и пр.). Во всех этих отраслях деятельности в более или менее выявленном виде присутствуют базовые признаки культуры, что позволяет нам говорить об инженерной культуре, о культуре производства, о политической культуре, о правовой культуре, о культуре социального управления и т. п. [см. об этом: 225].

Деятельность и взаимодействие людей, попадающие под определение «культурных», начались еще в глубокой палеолитической древности и за миллионы лет своего функционирования прошли определенное развитие, породили множество новационных форм. На примере процессов зарождения и развития новых черт и признаков культуры, обретаемых в ходе ее эволюции, прослеживается общая динамика порождения культурных новаций, являющаяся во многих своих параметрах общей для всех человеческих сообществ [см. об этом также: 310]. Конечно, в историко-теоретическом исследовании уделяется должное внимание и практике использования «старых» культурных форм и технологий, что называется «осуществлением традиции». Но все-таки теоретика истории культуры прежде всего интересует процесс рождения культурных новаций, в ходе которого и происходит историческое развитие культуры. В первую очередь это касается новационного изменения самых общих характеристик культуры.

В числе изменений такого масштаба можно выделить:

• перемену преобладающего фактора, по отношению к которому осуществляется адаптация исторических обществ средствами деятельности (от адаптации природных условий существования к адаптации внешних исторических условий, а затем к адаптации результатов собственного социально-экономического развития);

• перемену основных технологий жизнеобеспечения, материального, символического и социального производства (от присваивающего хозяйствования к технологиям производящей деятельности, сначала экстенсивного, а затем и интенсивного типа);

• перемену приоритетов в выборе технологий социального регулирования общественного Бытия (от сакрализованного обычая к идеологически обоснованному насилию, а затем к идее консенсуса, «общественного договора»);

• перемену типов преобладающего образа жизни (от неустойчивого полукочевого промыслового образа жизни к оседлому аграрному, а затем преимущественно к урбанистическому образу жизни);

• перемену характера мировоззренческих рефлексий (от панвитального натуроцентрического мировоззрения мифа к мистико-теоцентрическому религиозному и, наконец, к рационально-антропоцентрическому научному мировоззрению) и т. п. [см. об этом: 825].

Совершенно очевидно, что речь идет о таких глубинных переменах и способах Бытия человеческих обществ и принципах отношения к этому Бытию, которые ведут к построению людьми новых структур социального сосуществования и обретению новых мировоззренческих представлений. Этим переменам сопутствует как деградация прежних норм и стандартов деятельности, взаимодействия, мировоззрения, так и постепенное вызревание и формирование новых, основанных на иных принципах, т. е. происходит изменение самих морфологических признаков культуры.

Поскольку любой сколь-либо протяженный во времени процесс в интересах его анализа может быть тем или иным образом периодизирован, разбит на периоды, стадии, этапы, фазы и т. п., то и история культуры также поддается подобной умозрительной периодизации, принципы которой определяются теми познавательными целями, которые ставит перед собой тот или иной исследователь. Из этого тезиса вытекает важный методологический вывод: любая периодизация любого процесса всегда относительна. Она не может иметь исчерпывающий, учитывающий все параметры изучаемого процесса характер, а сконцентрирована на тех свойствах, которые в данном случае являются основным предметом изучения, и абстрагируется от менее актуальных в данном случае параметров [см.: 348]. Таким образом, любые периодизации (а стало быть, и концепции) истории культуры в принципе имеют право на существование постольку, поскольку ни одна из них не исчерпывает всей полноты параметров исследуемого явления и потому всегда уязвима для критики.

В основу предлагаемой периодизации истории культуры положена стадиальная типологизация систем норм и стандартов деятельности и взаимодействия в человеческих коллективах в глобальном масштабе в разные периоды истории. Она опирается на два ключевых признака:

• доминирующие на определенных стадиях развития объективные факторы, определяющие условия Бытия тех или иных локальных сообществ и требующие адаптации посредством развития особых форм деятельности;

• специфика преобладающих целей и ценностей Бытия людей на соответствующих стадиях, детерминирующие наиболее приемлемые методы, нормы и стандарты их деятельности и фактически регулирующие социальную жизнь сообщества.

При этом следует помнить, что хотя общий путь такого рода эволюции отличается более или менее очевидной единой направленностью в масштабах всего человечества, тем не менее, все человечество участвует в этом процессе не как единая, внутренне системная социальная целостность, а лишь как совокупность самодостаточных локальных сообществ или межэтнических общностей. Каждая из них самостоятельно, в своем индивидуальном темпе и в своих уникальных формах проходит те или иные этапы этого пути, а порой и погибает, не миновав очередного этапа. Таким образом, искомая периодизация истории культуры отражает только наиболее общие общечеловеческие этапы абсолютной хронологии истории и стадиальность динамики изменчивости культуры, но не является универсально применимой к частным обстоятельствам истории каждого сообщества в отдельности, протекающей более или менее автономно и с теми или иными вариациями в реализации общих закономерностей [этот вопрос обстоятельно рассмотрен К. Леви-Строссом в кн.: 707–711].

Система оснований, по которым наука типологизирует культуры в их исторических проявлениях, развивалась с глубокой древности. В принципе сложилось четыре подобных типа оснований:

• по духовно-культурным чертам (преимущественно религиозным характеристикам и тому, как они выражаются в различных нравах, обычаях, социальных установлениях), на основании этого взгляда сложился цивилизационный подход к классификации культур;

• по природно-географическим условиям их существования (в основном это концепция хозяйственно-культурных типов);

• по художественно-стилевым признакам и образным системам той или иной эпохи;

• по стадиям исторического развития.

Цивилизационных типологий культуры столь же много, как и самих сторонников этой теории. В отсутствие единых оснований для определения понятия «цивилизация» поклонники этого подхода объединяют народы в цивилизации то по религиозным, то по географическим, то по политическим признакам и т. п. Поэтому этот метод не может рассматриваться как вполне научный.

Объединение народов по географическим условиям проживания, напротив, жестко строится на едином основании, однако, оно не является собственно культурно-исторической, а скорее хозяйственной типологией и подобные объединения называются хозяйственно-культурными типами [см. об этом: 443]. Речь идет об объединении в один тип народов, проживающих в схожих природно-климатических зонах, чем детерминируется близость технологий их сельскохозяйственной деятельности, но при этом не учитывается разный уровень их развития. Таким образом, в одну группу попадают все народы, живущие в тропической зоне: индейцы бассейна Амазонки, народы Тропической Африки, население южной Азии, аборигены островов Океании. Или, например, кочевые скотоводы: азиатские монголы, африканские туареги и североамериканские индейцы, хотя в культурно-историческом плане они не имеют между собой ничего общего. Тем не менее, такой подход обоснован, когда речь идет о племенах первобытной стадии развития, чья жестко детерминированная природными условиями сельскохозяйственная культура, действительно является всей культурой данных сообществ. Однако такой принцип типологизации выглядит нелепым, когда речь заходит о народах, находящихся уже на стадии развитых городских цивилизаций.

Наконец, типологизация, основанная на художественно-стилевых признаках искусства того или иного времени, представляется вполне корректной и научно обоснованной, но по своим основаниям и выявляемым чертам объектов она является именно искусствоведческой, а не культурно-исторической.

Таким образом, методом исключения приходится признать, что единственно подлинно научной и именно культурно-исторической является типологизация по стадиям социокультурного развития, т. е. эволюционная. Именно этот подход и будет использован далее.

Еще во времена средиземноморской Античности и в древнем Китае было принято делить народы на «цивилизованные» и «дикие» или «варварские». Трудно сказать, подразумевалось ли при этом то, что «варвары» не просто отличаются, а именно отстают от «цивилизации» по уровню своего развития. По всей видимости, подразумевалось, поскольку слова «дикость» и «отсталость» издавна воспринимались как синонимы. Теория неравномерности исторического развития разных народов сформировалась к эпохе Просвещения, будучи к тому времени подкрепленной Великими географическими открытиями, начавшейся колонизацией Америки, Азии и Африки, а также антропологическим изучением туземцев и их культур. К середине XIX в. в европейской и американской науке сложилась методология эволюционизма, объединившая теории географического детерминизма (как условия ускоренного или отсталого развития) и неравномерности собственно социокультурного развития по причине более или менее благоприятных исторических обстоятельств жизни того или иного народа [см. об этом: 812].

За минувшие полтора века было создано несколько десятков теорий и концепций, объяснявших неравномерность исторического развития народов и типологизировавших их культуры по разным основаниям. Хорошо известна и еще сохраняет свое влияние концепция социально-экономических формаций [см., напр.: 173]. Но не менее авторитетными являются и теории неравномерности процессов расширенного социального воспроизводства и трансляции социального опыта, неравного энергетического потребления, разных уровней интенсивности информационных связей, различия эффективности технологий социального управления и ряд иных основных причин неравномерности социокультурного развития народов [об этом см.: 810; 850; 769; 642].

Как уже говорилось выше, в настоящем исследовании в основу типологизации культурной истории кладется концепция исторической эволюции, основанная на развитии технологий материального, социального и интеллектуального производства, которая в известных пределах объединяет перечисленные эволюционные теории.

Суть ее заключается в том, что по мере развития жизнедеятельности общества, неизбежно происходит все большая специализация в тех или иных видах деятельности людей, что в свою очередь выступает важным стимулом развития технологий осуществления этой деятельности (как технологий материального производства, так и технологий социальной самоорганизации, управления, познания, образования и пр.). В слабо специализированных областях темп развития технологий, изобретений, внедрения новаций, как известно, существенно ниже. Таким образом, в процессе разделения труда, социальных функций и ролей между людьми, они становятся все более узкими и изощренными специалистами, каждый в своей области; и соответственно более дробной (и более сбалансированной) становится социальная структура.

В рамках предлагаемого ракурса рассмотрения истории развития всей системы человеческой деятельности, принципов организации материального, интеллектуального и социального производства, а также управления им предлагается следующая модель членения на эпохи истории общества, а с ней и истории культуры:

• Первоначально технологии кормления и иной деятельности имели сугубо присваивающий характер (собирательство и охота), но к концу периода происходит их дополнение элементарными производящими технологиями. Культура регулируется мифологией и обычаем и имеет непосредственно бытовой характер (первобытная культура).

• Затем разделяются сельскохозяйственная деятельность и городское материальное производство, основанного на экстенсивных технологиях и индивидуальном ручном труде. Культура регулируется религией и политическим устроением обществ и имеет высоко идеологизированный характер (аграрная культура).

• На следующем этапе происходит переход к интенсивным технологиям производства продукции, услуг и пр., основанном на коллективном машинном производстве при сохранении экстенсивных способов управления этими процессами. Культура регулируется научным знанием и социально-экономическими противоречиями и имеет выраженно литературный характер (индустриальная культура).

• Далее осуществляется переход к интенсивным процессам управления социальной деятельностью людей, основанным на электронных технологиях передачи информации, при сохранении коллективного машинного производства. Культура регулируется средствами массовой информации и имеет экранный, клиповый характер (постиндустриальная/информационная культура).

Разница между экстенсивным и интенсивным типами деятельности заключается в том, что в первом случае расширение масштабов производства происходит за счет механического увеличения привлекаемых ресурсов (материалов, территорий, людей, объемов труда и т. п.), а во втором случае – за счет перехода на более эффективные технологии осуществления деятельности.

По характеру доминирующих ориентаций в отношениях с природным и социальным окружением эти стадиальные типы можно классифицировать как:

• культуры эколого-генетической ориентации (первобытные), материально-технологической доминантой которых является адаптация сообществ к природным условиям их существования – экологическим условиям, а символико-идеациональной и регулятивной – мифологизация собственного генезиса и абсолютизация вопросов биологического воспроизводства своих коллективов – генетический фактор [см. об этом: 704; 707; 703];

• культуры политико-идеологической ориентации (аграрные), технологически сконцентрированные на проблеме адаптации сообществ к необходимости соперничества и сосуществования друг с другом – политическим условиям, а идеационально и социально-регулятивно – на абсолютизации идейно-религиозного, нормативного аспекта общественного Бытия – идеологический фактор [см. об этом: 14; 86; 521; 811];

• культуры экономико-социальной ориентации (индустриальные), в которых предметом технологической адаптации сообществ является инерция их собственного экономического развития – экономические условия, а идеациональные системы абсолютизируют идеи социального блага и его расширенного воспроизводства и регулируются им – социальный фактор [см. об этом: 778; 842; 539];

• культуры информационно-либералистской ориентации (постиндустриальные/информационные), адаптирующиеся к постоянно нарастающему потоку информации, знаний и представлений о мире – информационные условия, а также использующие в социальной регуляции идеи личной свободы человека – либералистский фактор [827; 676; 833].

Огромное число сложившихся на заре человечества локальных культур так и не смогли выйти за пределы первого типа, исчезнув или законсервировавшись на эколого-генетической стадии культурного развития [9]. Вместе с тем, известны сотни народов, которые, начав формироваться на эколого-генетическом этапе культурной эволюции, пересекли этот стадиальный «порог» и продолжили свое становление и развитие уже в рамках политико-идеологического этапа. Сравнительно немного этносов или суперэтнических образований (цивилизаций) возникло уже в пределах историко-идеологической стадии культурного развития за счет перекомпоновки этносоциальных субстратов существовавших сообществ и выработки новых социальных целей все того же политико-идеологического типа, и среди них лишь два суперцивилизационных комплекса – атлантический и азиатско-тихоокеанский – развились до третьей стадии эволюции – культуры экономико-социального типа. Но только отдельные страны атлантической и азиатско-тихоокеанской зон находятся в стадии перехода от индустриальной к постиндустриальной/информационной стадии развития, т. е. к информационно-либералистской.

Разумеется, ни одно историческое сообщество не представляет собой эмпирически «чистой» модели того или иного типа культуры; в каждом из них сосуществуют архаические компоненты, постепенно понижающие свою значимость, и новационные, преобладание которых и определяет стадиальный тип. Изменчивость в том или ином направлении имела место постоянно во всех культурах, далеко не всегда ее локальная направленность была связана с тенденцией к «повышению» стадиального уровня. Вместе с тем, мы имеем фактическое подтверждение правомерности выделения эволюционного процесса как наиболее очевидного варианта исторической динамики культурных систем.

Еще эволюционистами XIX века было выявлено, что основным стимулом для эволюционной динамики является необходимость в адаптации сообществ к меняющимся условиям их существования [812]. В нижнем палеолите, по мнению палеоантропологов, это было связано с переменой частью приматов экологической ниши своего обитания [566; 7]. В эпохи неолита и раннего металла – с периодическими «демографическими взрывами» в разных регионах ойкумены и соответствующим повышением плотности и конфликтности межобщинных контактов, а также, конечно, с разделением труда и превращением его продуктов в товар. В европейском позднем средневековье это было обусловлено исчерпанностью многих сырьевых и энергетических источников, доступных при существовавших в ту пору экстенсивных технологиях, равно как и с кризисом регулятивной эффективности традиционных норм жизнедеятельности [558]. Адаптационные по своей сути поиски выходов из сложившихся ситуаций и приводили к порождению новых социокультурных парадигм существования, создававших культурные системы с новыми экзистенциальными ориентациями. Суть этого явления может быть охарактеризована как обретение людьми новых совокупных способов осуществления своей жизнедеятельности в новых исторических условиях их Бытия.

Разумеется, потребность в адаптации к вешним обстоятельствам Бытия и их переменам была не единственной причиной социокультурного развития и стимулом его динамики. В существенной мере социокультурный прогресс стимулировался и внутренними социальными, экономическими и культурными процессами, связанными с саморазвитием сообществ в режиме тех или иных их внутренних противоречий, неравномерностью развития разных сегментов общественной практики и пр. [см.: 210]. И чем острее были эти противоречия, тем активней была динамика развития.

Вместе с тем, необходимо постоянно помнить, что все моделируемые здесь процессы реально происходили в истории конкретных локальных сообществ, т. е. на практике сводились к процессам исторического генезиса и динамики изменчивости их специфических культур. Поэтому все то, что фигурирует здесь в качестве стадиальной эволюции культуры, есть не более чем умозрительное обобщение некоторых схожих черт, усматриваемых во множестве совершенно автономных историй культуры различных сообществ. Встраиваемая в рамках настоящего исследования историко-культурная модель преследует сугубо объяснительные, но никоим образом не описательные цели.