Текст книги "Избранные работы по теории культуры"

Доминирующую роль в формировании картин мира населения играли образование и художественная литература; в последние два века наращивали свое влияние и средства массовой информации. Эти каналы трансляции социально значимого опыта успешно конкурировали с процессами домашнего воспитания и влиянием на личность ее непосредственного социального окружения, утратившими свое абсолютное преобладание, характерное для предшествовавшей эпохи. Всеобщая доступность, по меньшей мере, неполного среднего образования и тем более средств массовой информации, наряду с процессами трансформации структуры общества из сословной в более сложную классовую способствовали умножению разнородных картин мира на уровне социальных страт, составлявших сообщества.

Утрата или понижение значимости религиозного начала в мировоззрении существенной части населения вели к актуализации вопроса о месте человека в мироздании. Многообразные научные и художественные ответы на этот вопрос, удовлетворяя одних людей, вызывали неудовлетворенность других, что не в последнюю очередь способствовало мировоззренческой неопределенности и неустойчивости социальной самоидентификации членов различных слоев общества. В целом складывается впечатление, что общественные идеологии не вполне адаптировались к мировоззренческому плюрализму и порождаемой им (наряду с другими причинами) усложненной картине мира.

Образ жизни членов сообществ с экономико-социальным типом культурных систем, в отличие от высокоспецифичных локальных образов жизни разных сословий на предыдущем этапе, напротив, имел тенденцию к известной унификации многих черт как у народов, живущих в разных регионах Земли, так и у различных социальных страт, прежде разделенных заметно отличающимися сословными социокультурными нормами. В какой-то мере это было связано с резко возросшей интенсивностью международной и межкультурной коммуникации, развитием массовых форм культуры, почти не сдерживаемых сословными перегородками, разделяющими ее потребителей. Но это было обусловлено еще и тем, что главным детерминирующим фактором нового образа жизни стали не уникальные природно-исторические условия жизни каждого локального сообщества, а сравнительно однотипные процессы экономического развития, диктовавшие и соответствующие стандарты потребления, престижности, форм организации повседневной жизни и т. п. [623].

В целом, среди наиболее характерных черт образа жизни членов сообществ этого типа можно выделить следующие:

• субъект общественного разделения труда действует как в индивидуальной форме – в сферах, требующих высокой профессиональной квалификации (вплоть до уникальной), так и в коллективной – в сферах деятельности, допускающих среднюю и низкую квалификацию работников; вместе с тем, процессы урбанизации резко повышают численность и социальную значимость маргинальных слоев, не без труда инкорпорируемых в системы общественного разделения труда и локальной стратификации; то же самое можно сказать и о массах «внешнего пролетариата» – иммигрантах, беженцах, иностранных рабочих и т. п., постоянно пополняющих эту маргинальную прослойку;

• содержание деятельности в системе общественного разделения труда нацелено на интенсивное использование материальных, энергетических, информационных и интеллектуальных ресурсов ради непрерывно расширяющегося процесса производства социальных благ; подавляющее большинство видов деятельности в рамках этой системы ориентировано на товарное производство; тип деятельности интенсивный, построенный на непрерывной модернизации технологий, технического обеспечения и номенклатуры продукции; богатство достигается главным образом в результате успешного применения современных технологий деятельности и взаимодействия и именно в этом случае получает наибольшую социальную легитимность;

• организация деятельности и «принуждение к труду» базируются по преимуществу на стимулах экономической выгоды, доступности тех или иных социальных благ и социальной самореализации отдельной личности; постепенно все более важную роль начинают играть рациональные, в первую очередь научные методы исследования и организации деятельности [676];

• регуляция социальных отношений во все большей мере начинает базироваться на писаном праве, постепенно усваиваемом большинством членов общества и вытесняющем традиционные нормы обыденной морали и нравственности; существенную роль в сфере регуляции социального сознания и поведения начинает играть художественная культура и литература, особенно с началом массового тиражирования и потребления ее произведений; роль силового принуждения в идеале ограничена «самообороной» общества от антисоциальных проявлений и агрессивных рецидивов самоутверждения норм прежнего типа социокультурного Бытия, сохраняющих привлекательность для некоторой части людей; правовые методы социальной регуляции постепенно занимают преобладающее место в организации общественной жизни;

• развитие форм и видов деятельности в системе общественного разделения труда имеет выраженно интенсивный характер, и его динамика усиливается от поколения к поколению; совершенствование технического парка производственной сферы ведет к углубляющемуся разрыву между высококвалифицированным и низкоквалифицированным трудом со всеми вытекающими из этого социальными последствиями (маргинализацией части общества и т. п.); инновационность фигурирует как главный принцип и главное условие успешности в целедостижении [см. об этом: 821];

• критерии оценки эффективности социально значимой деятельности рациональны, в большой мере опираются на экономические показатели (принцип «стоимость-эффективность»); постепенно повышается роль критериев социальной эффективности (углубление социализации личности, повышение ее материального благосостояния и пр.); одним из важнейших критериев является уровень новационности;

• уровень специализированности деятельности высокий и продолжает непрерывно повышаться; наибольшая специализация наблюдается в науке и наукоемких областях деятельности, наименьшая – в сельском хозяйстве и некоторых областях бытового обслуживания;

• техническая оснащенность деятельности непрерывно растет, постепенно переходя от орудий и оборудования с ручной и животной энергетикой к средствам, основанным на тепло-, а затем и на электроэнергетике; средства с механическим приводом вытесняются системами с электронной и иными сложными типами трансмиссии; столь же интенсивно развиваются и средства транспорта, связи, накопления и обработки информации и пр.;

• разделение форм деятельности на профессиональные и обыденные достигло высокого уровня, причем профессиональная деятельность получила полное преобладание в абсолютном большинстве сфер социального и личного Бытия; соответствующим образом профессиональные культуры стали основными источниками достоверной информации, норм и стандартов деятельности, взаимодействия, поведения в развитых обществах;

• методы трансляции и накопления знания в значительной мере зависят от уровня его специализации; наименее специализированное знание транслируется традиционным путем – устного (непосредственного или через телекоммуникации) или печатного слова на обыденном разговорном языке, более специализированные пласты знания транслируются на специальных профессиональных языках, с использованием всех форм коммуникации; способы записи, обработки и хранения информации непрерывно совершенствуются, обретая все более технически изощренный характер; заметно возрастает и роль художественной деятельности как средства образного выражения и массового тиражирования социально значимого знания, передаваемого потребителю в эмоционально окрашенном и специально психологически организованном виде (способствующем наиболее эффективному его усвоению); системы общего и специального образования (разных уровней) охватывают подавляющую часть населения, приобщив его в первую очередь к активному пользованию средствами массовой информации и шире – ко всей массовой культуре текущего момента, со всеми вытекающими из этого возможностями воздействия на формирование пласта разделяемых представлений и паттернов поведения.

Образы идентичности обществ, где доминирует экономико-социальный тип культурных систем, первоначально формировались в русле религиозно-этической протестантской антитезы господствовавшей в позднефеодальной Европе идеологии католицизма и Священной Римской империи [535]. Итогом нескольких веков религиозных конфликтов и войн между римской ортодоксией и носителями протобуржуазных тенденций развития (счет которым, возможно, следует вести от Альбигойских крестовых походов XIII в.) стал Вестфальский мир 1648 г., в котором впервые оказалась проманифестированной чисто либеральная установка (конвенция): «всякий живет по своей вере» [539; 846]. Эту сентенцию можно определить как первый опыт формулирования новой идентичности эпохи Нового времени.

В последующем, по мере укрепления государств, вступивших на новый путь развития, в них все большую актуальность стали приобретать идеи национального, политического, экономического и культурного строительства, что придало образам идентичности соответствующих сообществ выраженную этноцентрическую, национально-романтическую окраску. Теории национал-капитализма, безусловно, доминировали с идеологии самоопределения таких сообществ. Возможно, это этно-романтическое начало играло компенсирующую роль социальной скрепы в условиях ослабления сословных и конфессиональных регуляторов социального Бытия на этом этапе исторической динамики.

Интерпретация образов собственной идентичности (т. е. совокупности институционализированных культурных форм) в сообществах с экономико– социальным типом культурных систем отличалась преимущественным плюрализмом, отсутствием сколь-либо жестких канонов, за исключением традиции, право следования или не следования которой отдавалось на более или менее свободное усмотрение индивида. В результате возникала сравнительно мозаичная картина многообразных интерпретационных вариантов, за каждым из которых признавалось равное право на существование [см. об этом: 665]. Разумеется, в разных сообществах уровень этой плюралистичности по отношению к различным группам культурных форм не одинаков, но это не противоречило обозначенной тенденции в целом.

Существенное место в процессах воспроизводства и интерпретации культурных форм занимали нарастающие масштабы механического тиражирования многих форм, как правило, лишенного интерпретационных претензий или задающего универсальные массовые стандарты понимания, входящие в сложное взаимодействие с плюралистическими тенденциями в динамике представлений и поведения людей.

В целом в вопросах интерпретации культурных форм можно наблюдать историческую трансформацию тенденций от «постренессансного» исторического утопизма к национал-романтизму, затем к самодовлеющему модернизму («большая эпоха» модерна, по Ю. Хабермасу; см.: 649). Сложившаяся ранее специфическая «каста» профессиональных интерпретаторов культуры – священнослужителей, по мере их сближения с деятелями искусства, науки, философии постепенно трансформировалась в особое сословие – интеллигенцию (интеллектуалов), отстаивающих свою монополию на выполнение интерпретаторских функций и разработку соответствующих стандартов. Сложился также целый ряд гуманитарных наук, предметом которых стала интерпретация как художественных форм (эстетика, искусствоведение, литературоведение и пр.), так и поведенческих (этика, некоторые разделы социологии и психологии).

Согласно синергетическим закономерностям, интенсификация функционирования системы связана либо с воздействием внешних причин (изменением условий этого функционирования), либо с изменением собственного структурно-иерархического строения системы [см. об этом: 566]. Культурные системы экономико-социального типа являются намного более сложными структурно-иерархическими образованиями, чем предшествовавшие им системы политико-идеологического типа, в первую очередь по причине значительного повышения уровня специализированности большинства видов деятельности и взаимодействия в общей структуре разделения труда, а также многообразия взаимосвязей между ними.

Таким образом, опыт моделирования культурных систем экономико-социального типа и сравнения их с чертами культурных систем предшествовавших стадиальных типов позволяет выделить в направленности социокультурной динамики такие ключевые тенденции, как:

• стремление к повышению уровня сложности структурно-иерархического построения систем в целом и многообразия взаимосвязей между их компонентами;

• общую тенденцию к универсализации функций локальных систем, сочетаемую с процессами транснационализации суперсистем по отдельным направлениям деятельности (это уже не столько международное разделение труда, сколько кооперация в определенных областях);

• нарастающую интенсификацию характера деятельности, определяемую углублением специализации ее видов, темпами перманентной модернизации технологий и инструментария, приоритетным развитием рационального знания и методов познания, а также масштабами осуществления образовательных процессов и квалификационной переподготовки работников;

• укрепление конвенционального начала в способах социальной и политической регуляции;

• расширение возможностей индивида по самореализации в любой области деятельности и в достижении при этом искомых социальных благ;

• плюрализацию миропонимания и истолкования любых интересующих людей явлений и событий, а также ряд иных характеристик.

Системы деятельности в постиндустриальную эпоху (информационно-либералистская стадия развития культуры)

Для того, чтобы системно проанализировать особенности обществ постиндустриального типа как систем деятельности и взаимодействия, следует выяснить, что представляет из себя структура современного высокоразвитого общества. Нужно отметить, что если в порядках организации деятельности постиндустриального общества уже намечаются заметные отличия от таких порядков на предшествующем этапе развития, то культура постиндустриального общества в своих внешних проявлениях еще не очень отличается от культуры индустриальной стадии на ее позднем этапе середины XX в., и черты новизны придется искать в глубинных проявлениях и тенденциях новой культуры [об этом см. также: 580].

Если для социальной ситуации конца XIX – первых двух третей XX вв. было характерно бурное развитие новых технологий производства, энергетики (включая атомную), освоение космического пространства, совершенствование средств транспорта, связи и т. п., то в последней трети XX столетия, как представляется, наступил определенный кризис в области управления этим непрерывно растущим хозяйственным механизмом, как, впрочем, и растущим демографическим и политическим составом человечества. Целый ряд проблем создала мировая экономическая глобализация, а также сопутствующая ей глобализация информационного пространства, мультикультуральная направленность национальной политики европейских стран и др. [об этом см.: 791; 792]. Все это потребовало введения принципиально новых методов и технологий управления, что на начальном уровне сводится к радикальному усовершенствованию технологий обработки информации, поступающих от управляемых к управленцам и обратно, а так же скорости прохождения этой информации. Иначе говоря, в первую очередь потребовалась своеобразная «революция» в технологиях управления [об этом см.: 621]. Если индустриальная стадия развития форм деятельности была характерна переходом на интенсивные технологии производства при сохранении прежних экстенсивных технологий управления, то постиндустриальная эпоха началась именно с трансформации технологий управления деятельностью посредством перехода на интенсивную модель ее осуществления [об этом см.: 300]. Результатом активизации в этой сфере стало бурное развитие средств связи, как стационарных, так и мобильных (постоянно находящихся при человеке) и систем обработки хранения информации, т. е. компьютеризация [547; см. также: 549].

Радикальным событием этой «информационной революции» XX века стало развитие системы ЭВМ, что привело к изобретению компьютера и сети Интернет. Это позволяет любому владельцу компьютера (при наличии необходимого программного обеспечения) за несколько минут получить доступ к любой интересующей его информации, имеющейся в открытом доступе, стать читателем любой книги, зрителем любого видеоряда и т. п. Следует заметить, что к числу достоинств компьютера, помимо чисто информационных следует отнести и то, что с его помощью можно решать на автоматическом уровне и определенное число сравнительно типовых управленческих задач. Это свойство компьютера будет развиваться как особенно важное в управленческой деятельности. Компьютер существенно усовершенствовал системы связи (электронная почта), массовой информации (новостные программы Интернета), социальной самоорганизации людей (социальные сети), потребление искусства и литературы, научной информации и т. п., хотя и создал определенные проблемы с качеством специализированной информации, доступной массе пользователей [548].

Но «информационная революция» – это лишь техническая сторона тех социокультурных процессов, которые происходят в постиндустриальном обществе. Следует помнить, что постиндустриальное общество находится лишь на начальной стадии своего становления, и многие его параметры еще не проявили себя в полную силу, а о некоторых можно говорить лишь как о тенденциях, которые могут развиться, а могут и не развиться. Доминирующая ныне информационная ориентация культуры – скорее всего – лишь тенденция начального этапа развития [об этом см.: 669].

Поскольку многие характеристики наступающей постиндустриальной эпохи пока не поддаются уверенному прогнозированию, то придется отступить от задействованной в предыдущих трех параграфах схемы описания параметров нового общества и остановиться лишь на том, что с позиций сегодняшнего дня уже более или менее очевидно.

Заметно существенное усиление специализации деятельности [540]. Можно полагать, что сегодня население Земли принадлежит уже к нескольким десяткам тысяч различных специальностей и сотням тысяч специализаций. Причем число последних непрерывно растет, что требует вовлечения огромного количества людей в систему почти непрерывного профессионального переобучения (или повышения квалификации).

В мире всегда можно было насчитать какое-то количество людей, являющихся уникальными специалистами мирового класса. За последние десятилетия число их быстро выросло. Эти люди, как правило, не имеют постоянного места жительства, а часто переезжают из страны в страну (где есть спрос и условия для их деятельности). Как правило, они не испытывают и выраженных национальных чувств, а считают себя «гражданами мира». По культурным предпочтениям они, скорее, западноевропейцы и американцы (хотя могут быть китайцами или японцами по рождению). Их материальный достаток выше среднего; объемы потребляемой ими энергии (как в профессиональной деятельности, так и в личном быту) значительно превышают средний показатель. Страны (или компании), приглашающие их на работу, как правило, стремятся обеспечить им комфортное существование. Эти люди в основном крупные ученые, врачи, деятели искусства, инженеры-конструкторы, бизнесмены, менеджеры и т. п., вплоть до военных специалистов. Пока еще трудно говорить о том, что именно они составляют элиту общепланетарного масштаба, но, судя по всему, дело идет именно к тому [об этом см. также: 828; 833].

Для постиндустриальной эпохи характерен процесс усиления разделения деятельности на высоко технологичную (high-tec), требующую специальной подготовки, и низко технологичную, не требующую специального образования. Характерно, что процесс такого рода дифференциации затронул даже сферы бытового обслуживания и мелкорозничной торговли – традиционные области деятельности «среднего класса». Т. е. намечается перспектива «размывания» «среднего класса» – основы социальной устойчивости обществ индустриального типа, а соответственно и перемен в социальной структуре развитых обществ в целом и появления «подсобного пролетариата», в основном комплектуемого эмигрантами и организованного в мелкие группы неквалифицированных рабочих [об этом см.: 770]. Этот «подсобный пролетариат», видимо, будет отличаться сравнительно низким уровнем общего образования, соответствующего содержательным параметрам массовой культуры, и его социальная конкурентоспособность будет откровенно низка [подробнее об этом см.: 135, а также: 505]. Вместе с тем, власти будут стремиться поддерживать уровень жизни этого «подсобного пролетариата» на более или менее достойном уровне, чтобы не допустить социального взрыва. Вообще во внутренней политике будут доминировать технологии «мягкого взаимодействия» и «социального компромисса» [502].

Новая социальная конфигурация общества, естественно, не будет ограничена только элитой «специалистов международного класса» и «подсобным пролетариатом»; общество будет гораздо многообразней по своему составу. Но предполагается, что именно две названные социальные группы составят и структурный костяк, и абсолютное демографическое большинство в новом сообществе. Соответственно дифференцируется и культура (образовательная, художественная, социальная и т. п.), образовав цепочку переходных стадий от культуры, выраженно элитарной, ориентированной на классические образцы и дающей очень качественное и высоко специализированное образование, к культуре, которую во всех ее проявлениях можно будет считать массовой и которая по своим формам во многом будет напоминать то, что сегодня называется «молодежной субкультурой».

Теоретики наступающей постиндустриальной стадии развития делают акцент на том, что основным продуктом производства отныне становится знание, и именно интенсификация познания окружающего мира и применение этих знаний на практике должны определить основные параметры новой стадии развития [см. об этом: 653]. Теории «экономики знания» в последние десятилетия получили большое распространение и пользуются авторитетом [см.: 829; 806; 277; 224; 312].

В этих условиях существенные перемены ожидаются в системе массового общего образования, которое станет ускоренным, скорее всего, преимущественно дистантным и построенным не столько на личном авторитете и жизненном опыте учителя, сколько на стандартизированных компьютерных программах. Вместе с тем в элитарном образовании, готовящем профессиональную элиту во всех областях деятельности, традиционные формы, скорее всего, сохранятся и даже интенсифицируются. Разумеется, между этими двумя крайностями будет иметь место и множество промежуточных вариантов, которые, впрочем, не будут играть заметной роли в культурном состоянии общества в целом [об этом см.: 770; 16].

Таким образом, человечество (или, по крайней мере, высокоразвитые сообщества) ожидает социальная и культурная поляризация на элитную часть населения – «золотой миллиард» [748; 187], чья социальная конкурентоспособность будет зависеть в основном от природных индивидуальных способностей и психического развития, поддерживаемых качественным образованием, и прочих, почти не имеющих никаких специальных профессиональных навыков, чья социальная конкурентоспособность будет зависеть преимущественно от объективных параметров состояния здоровья. Потребность в высококвалифицированных рабочих и других специалистах с образованием ниже высшего, по всей видимости, будет компенсироваться активной автоматизацией производственных процессов. Основной сферой применения труда неквалифицированных работников станут торговля и бытовое обслуживание.

Это вовсе не означает, что подобное состояние дел непременно приведет к социальному взрыву. За XX век правящие слои западного мира многому научились на опыте русской и китайской революций, истории коммунизма и нацизма в Европе и пр. Они уже в достаточной степени владеют технологиями «мягкого взаимодействия», «социального компромисса» и т. п. [об этом см. также: 302], а – главное – хорошо усвоили урок, гласящий, что голодного дешевле накормить, а недовольного удовлетворить, нежели доводить дело до социального конфликта и захвата политической власти толпой голодных (или раздраженных) маргиналов.

Что касается проблем глобализации, то необходимо развести глобализацию экономическую, информационную и культурную. Тенденции экономической глобализации возникли, как минимум, еще в XIX веке (например, англо-французская концессия на строительство Суэцкого канала). В принципе такого рода техническое сотрудничество всегда являлось нормой в экономической политике различных стран. Так или иначе, но после Второй мировой войны процесс создания международных экономических объединений (разного ранга) стал общепринятой нормой. Сегодня в мире трудно найти крупную фирму – не международную по своей структуре. Причем речь идет не только о том, что различные составляющие конечного продукта производятся в разных странах мира. Но и на большинстве предприятий бок о бок трудятся сотни специалистов (разного ранга) различной национальности, расовой принадлежности, вероисповедания. Следует сказать, что американский принцип политкорректности на самом деле оказался весьма эффективным, по крайней мере, для поддержания национальной толерантности в производственных коллективах.

Информационная глобализация – это отдельный случай. Выше уже говорилось, что развитие и распространение современных средств связи делает почти невозможным функционирование обычного еще несколько десятилетий назад «информационно закрытого» общества. В рамках современной системы телекоммуникаций решение этой задачи стало еще более трудной и требует персонального наблюдения за каждым домом в стране. Сегодня абсолютное большинство населения мира имеет возможность слушать любые радиостанции, смотреть любые радиопередачи, не говоря уже о преимуществах телефонной и иной электронной коммуникации, предоставляющей возможность персональной связи с любым абонентом. Так или иначе, понятно, что проблема информирования людей о том, что происходит в их стране, сегодня не представляет сложности. Речь идет о психологически обоснованной дозировке этой информации [об этом см.: 633].

Наконец, проблема культурной глобализации [см.: 217]. Мне представляется, что она вообще надумана; единообразная глобальная культура охватывает только сферу массового потребления и розничной торговли и никак не отражается на развитии национальных культур и их креативных функциях.

Гораздо существенней проблемы мультикультурализма. Пока они касаются в большей мере молодежной субкультуры, которая «на глазах» теряет выраженные национальные признаки и превращается в интегрированную субкультуру молодежи всего мира. В определенном смысле эти процессы являются развитием политики «политкорректности», доминирующей в США в течение последних двух-трех десятилетий. «Политкорректность» возымела и еще одно серьезное последствие. Многие традиционные признаки самоидентификации людей отошли из социально значимых в сферу сугубо приватных. Вместе с тем остается нерешенной и все более подвергаемой критике проблема превышения мигрантами из Азии и Африки пределов допустимой культурной экспансии в городах Европы [об этом см.: 664, а также: 424].

Это изменение композиции элементов личной самоидентификации индивида на самом деле играет большую роль в его социальном ощущении себя полноценным членом общества. Многое из того, что ущемляло его самоуважение еще несколько десятилетий назад, ныне перестало быть предметом общественного внимания. Особенно это касается национальной и религиозной принадлежности человека. Во все века это было основанием для каких-то ограничений. Сейчас это ушло в прошлое.

Следует сказать, что идеология мультикультурализма не только дает право человеку в любой точке Земли свободно демонстрировать свою принадлежность к «не местной» культуре и приверженность ее обычаям (что нередко порождает и определенные социальные напряжения), но и в каком-то смысле «заставляет» его сохранять такого рода приверженность. Она препятствует его культурной ассимиляции в стране проживания, что было нормальной практикой в предшествующие эпохи. Каковы будут возможные последствия такого жесткого «пристегивания» каждого человека к его коренной культуре, сейчас предсказать сложно. Есть множество факторов, работающих как за, так и против распространения этой тенденции [об этом см.: 317].

Во второй половине ХК века на волне радикальной урбанизации, прокатившейся по странам Западной Европы и Северной Америки, в крупные города переселились сотни тысяч человек. Эта тенденция возрастала на протяжении всего XX века и охватила уже десятки миллионов человек. В качестве системы регуляции социального поведения этой толпы мигрантов на новых местах поселения (сначала стихийной саморегуляции, а потом уже более целенаправленной регуляции со стороны власти) родилась массовая культура. Массовая культура, ставшая современным вариантом повседневной культуры для нового городского населения западного мира и заменившая в этой функции традиционную крестьянскую культуру, представляет собой, с одной стороны, синтез множества культурных явлений со всего мира, но, с другой стороны, впитывает в себя по преимуществу наиболее простые и понятные для малообразованного потребителя культурные черты. Однако массовая культура принципиально отличается от традиционной культуры тем, что не порождает никаких устойчивых обычаев. Она по сути своей сугубо ситуативна. Массовая культура не производит никаких новых культурных смыслов и содержаний, а только регулирует потребление, его вкусы, предпочтения, стимулирует потребительский ажиотаж. Она является основной культурой потребительского общества, обслуживая именно процессы материального и символического потребления. Она в равной мере выражается и в формах популярной музыки и кино, и в продукции закусочных «фаст фуд», и в молодежной моде на одежду, прически и прочие имиджевые феномены, и в деятельности современных средств массовой информации – медиакультура [643; 219].

Массовая культура превратилась за последние десятилетия в основную обыденную культуру горожан, независимо от их социального происхождения и культурных предпочтений, отодвинув приверженность людей к формам и смыслам специализированной культуры в область их профессиональной деятельности. Но массовая культура как культура развлечения и заполнения досуга не может заменить национальную культуру в ее креативном значении. Поэтому говорить о закате креативной национальной культуры преждевременно; ее отход «на второй план» в общей культурной композиции современного мира представляется временным явлением.