Текст книги "Проклятый путь"

– Сколько законов ты нарушил, чтобы найти меня, рейнджер? Сколько человек убил? Сейчас между нами лишь она. Неужели все, кого я прикончил в твоем обожаемом Техасе, не стоят жизни одной потаскушки?

До переулка осталось пара шагов. Уилсон искоса поглядывает на капитана. Тот стоит, широко расставив ноги, револьвер в вытянутой руке похож на обрекающий перст.

Уилсон шумно выдохнул, когда капитан опустил оружие. Быстрые Мокасины кивнул с видом человека, который видит то, что и ожидал увидеть.

– Ты не стоишь ее жизни.

Рико ощутил, как горячая кровь ударила в голову.

– Тогда… – хрипло прорычал он. -… убью..!

Вскинув руку, он выстрелил и, оттолкнув девушку, бросился в переулок.

Уилсон не запомнил, как оказался на лошади. Перед глазами еще замер силуэт капитана, медленно опускающегося в уличную пыль, а город уже остался за спиной. Впереди клубится пыль, Рико прижался к холке коня, пришпоривает так, словно за ним мчится свора чертей с вилами наперевес.

Уилсон пригнулся, револьвер приятно оттягивает руку. Земля под копытами слилась в серую полосу, встречный ветер сшиб шляпу, она подбитой птицей исчезла в жестком, как проволока, кустарнике.

Через несколько минут лошадь бандита начала выдыхаться. Крестьянская кляча, обнаруженная на заднем дворе трактира, не могла тягаться с жеребцом рейнджера. Оглянувшись, Рико дважды выстрелил. Одна из пуль свистнула у щеки, Уилсон ощутил жар горячего металла.

Равнина оборвалась пропастью, словно вторая половина вдруг опустилась на полсотни метров. Рико замешкался, пустил лошадь по кромке. Уилсон выстрелил навскидку. Лошадь бандита с жалобным ржанием пропахала мордой твердую землю, Рико вылетел из седла, покатился кубарем, поднимая пыль.

Уилсон спешился. Рико лежит без движения, неестественно подогнув руку, его револьвер валяется в стороне. Уилсон выпрямился, опустив оружие. Все кончено.

Приподнявшись, Рико взмахнул рукой. Выстрел все-таки прогремел, но пуля выбила фонтанчик земли у края обрыва. Уилсон выронил револьвер, рука повисла плетью. Рейнджер отступил, выдергивая из плеча небольшой нож.

Рико приближается, чуть подволакивая ногу, из-за голенища появился второй нож, улыбка напоминает оскал койота при виде куропатки с подбитым крылом.

– Два рейнджера за один день. Просто праздник какой-то…

Он сделал выпад, Уилсон уклонился. Бойцы зашагали по кругу, каждый старается поставить другого против солнца. Вдруг Рико шагнул в другую сторону, сверкнуло лезвие. Уилсон отступил, пятка выставленной назад ноги не нашла опоры. Улыбка Рико стала шире.

– Надеюсь, ты умеешь летать, гринго? Если нет, у тебя будет несколько секунд научиться.

Уилсон промолчал. Рукав рубашки пропитался кровью, горячая влага стекает по руке, срываясь тяжелыми каплями. В глазах темнело, он слышит голос словно сквозь плотную мешковину. В голове пульсирует всего одна мысль – стоять, не упасть.

Нож бандита метнулся атакующей гремучей змеей. Уилсон пригнулся, нырнул под руку и, оказавшись позади противника, каблуком сапога ударил под колено. Всплеснув руками, бандит упал на четвереньки, нож, сверкнув на прощание, полетел в пропасть.

Пошатываясь, Уилсон подобрал свой револьвер. Рико с усилием выпрямился, плечи вздымаются с хрипами, словно прохудившиеся кузнечные мехи.

– Ладно… я сдаюсь.. сдаюсь…

Уилсон поднял револьвер. Глаза бандита полезли на лоб.

– Убьешь… меня? Безоружного?

– Тебя все равно повесят, – Уилсон взвел курок. – Я просто опускаю формальности.

Занавеска откинулась, спасенная девушка вышла в крошечную комнату. Уилсон сидит у стены, Быстрые Мокасины сосредоточенно обрабатывает его рану. Молодой рейнджер не реагирует, отсутствующий взгляд блуждает по скудной обстановке.

– Он зовет вас, – сказала девушка.

Мак-Нелли, обнаженный по пояс, лежит на узкой кровати. Всего за пару часов он похудел, скулы до скрипа натянули кожу, глаза поблескивали из запавших глазниц. Из-под бинтов на груди торчат какие-то травы, мать девушки, немолодая, рано увядшая женщина, аккуратно поправляет повязку.

Уилсон остановился у входа, стараясь не встречаться взглядами с капитаном.

– Как вы, сэр?

– Жить буду, – Мак-Нелли попытался улыбнуться. – Рико…?

– Боюсь, он зарылся в грязь глубже обычного, сэр.

Мак-Нелли перестал улыбаться, несколько мгновений всматривался в молодого рейнджера. Уилсон заставил себя смотреть в стену.

– Что ж… – капитан помолчал. – У нас был трудный день. Поговорим завтра.

– Да, сэр.

Уилсон вышел из комнаты. Мак-Нелли несколько минут смотрел вслед, затем опустил голову на подушку и устало прикрыл глаза.

По возвращении в Техас капитан Леандер Мак-Нелли еще полтора года руководил подразделением рейнджеров. В 1877 году из-за обострения туберкулеза он был отправлен в отставку, прожил в которой всего несколько месяцев. Один из самых выдающихся людей американской истории умер 5 сентября 1877 года в возрасте тридцати трех лет.

01.11.2014

Арчи Боу

Запах сладковатых духов, притираний и еще какой-то мерзости шибает в ноздри. Приторная атмосфера борделя томно обволакивает, оставаясь на теле липкой пленкой, я с трудом подавил желание запустить руку под рубашку и почесать, содрать ее с лохмотьями кожи. Я покосился на Дэна, на почти мальчишеском лице напарника отвращение, словно держит в руке дохлого таракана.

За спиной тихо, как на стоянке переселенцев после налета команчей. Бледная, несмотря на сантиметровый слой румян, хозяйка борделя неподвижно сидит в кресле, у ее ног распростерт охранник, похожий на небрежно подстриженного медведя гризли. Вообще-то крепкий парень, минуту назад я всерьез сомневался, что окажется тверже – его челюсть или рукоятка моего револьвера.

Лестница вывела в коридор, погруженный в интимный полумрак. Толстая ковровая дорожка скрадывает шаги, едва слышное позвякивание шпор кажется оглушительным. По левую руку тянется глухая стена, увешанная паршивыми картинами, изображающими античных блудниц в интересных позах, по правую – вереница одинаковых серых дверей.

Я остановился у третьей. Изнутри доносятся голоса, властный женский и заискивающий – мужской, через равные промежутки щелкает плеть. Дэн встал с другой стороны, я одобрительно кивнул, заметив в руке напарника револьвер.

– Главное в нашем деле – деликатность.

Удар ногой сорвал хлипкую щеколду, дверь с треском ударила в стену. Я шагнул через порог под аккомпанемент женского визга, дуло револьвера ищет цель. Впрочем, через мгновение оружие вернулось в кобуру, я привалился плечом к косяку, сдвинув шляпу на затылок. Дэн пыхтит сзади, силясь рассмотреть причину такой небрежности.

Главенствующее место занимает широкая кровать, на ней лицом вниз в позе буквы Х растянут голый клиент. Руки и ноги привязаны кожаными ремнями, на худосочной спине розовые полосы. Рядом верещит девица в закрытом черном платье, похожая на сельскую учительницу, декоративная плеть валяется неподалеку.

– Привет, Пе-пе, – почти ласково сказал я. – Как всегда, демонстрируешь гостям свои лучшие стороны?

Привязанный забился, как рыба на крючке, но быстро понял, что без помощи рук натянуть простыню на задницу проблематично.

– Арчи?!

Я перевел взгляд на девицу.

– Ты свободна.

Выражение испуга на хорошеньком, хоть и с печатью порока, личике сменилось возмущением.

– Он должен мне десять долларов.

– За что?! – возопил Пе-пе. – Сеанс только начался!

При виде револьвера он заткнулся, словно получил удар в зубы. Я стволом подцепил его брюки, швырнул проститутке.

– Что найдешь, все твое.

Пе-пе тоскливо взвыл, выпученные глаза вот-вот лопнут, на побагровевшем лице выступили жилы, даже щегольские усы обвисли, как хвосты утопших мышей. Девица со знанием дела обыскала карманы, в одном обнаружилась пачка банкнот, исчезнувшая в недрах платья, как неосторожный путник посреди прерии.

Штаны она тоже хотела присвоить, хорошая материя и крой, но я не позволил. Не с голым же задом его везти? Ничуть не расстроившись, девица показала привязанному клиенту язык и выскользнула в коридор. Дэн аккуратно прикрыл дверь, взгляд полон укоризны.

– Деликатность, да?

Я чуть шевельнул плечами. Со стороны кровати доносится тоскливое подвывание на одной ноте, Пе-пе уткнулся лицом в подушку, хилые плечи сотрясаются в рыданиях.

– Не расстраивайся ты так, – сказал я, опускаясь в кресло у стены. – В Юме ты будешь на полном обеспечении правительства.

Упоминание самой страшной федеральной тюрьмы США подбросила беднягу так, словно снизу лягнул взбешенный бык..

– В Юму? Бедного Пе-пе?

– Точно, – кивнул я. – Видишь ли, федеральное правительство очень не любит, когда кто-то подделывает государственные облигации. Представляешь, за твою трясущуюся тушку обещано пятьсот долларов! Мне доводилось ловить убийц и конокрадов, за которых давали меньше. А это что?

Я запустил руку за кресло, призывно блеснула бутылка дорогого стекла.

– Розовое шампанское, – сказал я. – Шикуешь, когда страна еле сводит концы с концами? Кстати, тюремщики в Юме обожают привязывать провинившихся заключенных вот в такой же позе. Тебе понравится.

Судя по крупной дрожи, что сотрясает кровать, Пе-пе моего оптимизма не разделяет. Дэн начал отвязывать ремни, мошенник бешено задергался, затягивая узлы еще сильнее.

– Предлагаю сделку!

Я жестом остановил напарника.

– Пе-пе, что я слышу? Неужели ты предлагаешь нам взятку?

– Да! – выкрикнул тот. – Вернее, нет! То есть я предлагаю взятку… но не предлагаю деньги… а предлагаю информацию! Ордан… Ордан Маккензи!

Очередная колкость застряла в горле, я ощутил, что на плечи с грохотом падет небесный свод.

– Он мертв, – сказал я, не узнавая свой голос, он стал хриплым и сдавленным. – Я сам убил его в Калифорнии.

Пе-пе приободрился, на лицо начала возвращаться краска.

– Все так думают. Ты всадил в него три пули, но он выжил!

Кресло с грохотом полетело в угол. Я шагнул к кровати, Пе-пе даже не пискнул, когда моя рука вмяла его лицом в подушку.

– Где он?

– Я… мф..скажу… мф..скажу… если… отпустишь…

Я ослабил хватку, Пе-пе вскинул голову, отплевываясь от набившихся в рот перьев.

– Так мы… договорились?

– Даю слово.

Брови Дэна взлетели чуть не к полям шляпы, я отмахнулся.

– В Джефферсоне! – выкрикнул Пе-пе. – На южном берегу Миссури! А теперь развяжи меня. Ты дал мне слово, помнишь?

Я выпрямился, взгляд блуждает по стенам с вычурными розовыми обоями, бархатным шторам, сбитым шелковым простыням…

– Про то, что я тебя отвяжу, уговора не было.

– Что..мф…

Тщательно затолкав в рот дергающемуся мошеннику скомканную простыню, я направился к двери. Дэн поспешил следом, стараясь не оглядываться на скрип кровати и протестующее мычание.

Горы на западе стали ближе, равнины прерий – дальше. Хвойный лес обступил дорогу, дымчатые клочья тумана выползают из луговин и оврагов, оседая на вспученных корнях, как пена на оставленном без присмотра стакане пива. Иногда слева между деревьями поблескивает вода, там неспешно катятся воды Миссури. Всего через неделю они встретят другую великую реку, Миссисипи, и объединённой мощью продолжат путь к Мексиканскому заливу. Дэн часто привставал в седле, надеясь увидеть пароход, пока я не объяснил, что после окончания строительства железной дороги суда по Миссури ходят редко.

Впрочем, разговаривали мы мало. На все вопросы я отвечал односложно или не отвечал совсем, лишь постоянно следил, чтобы ехали весь день, останавливаясь на короткий ночлег.

Терпение напарника лопнуло утром пятого дня.

– Послушай, Арчи. Мы проехали пару сотен миль и я не видел ни одной афиши с именем Маккензи. Поэтому, если ты собрался убить человека, не находящегося в розыске, ты не думаешь, что я имею право знать, за что?

Я оглянулся, но, вопреки обыкновению, Дэн выдержал, смотрит прямо и твердо. Я покачал головой и пустил коня шагом.

– Мой отец приехал из Ирландии нищим эмигрантом. У него не было ничего, кроме штанов, рубахи и дырявой шляпы. Однако это не помешало ему стать одним из крупнейших табачных плантаторов. Во время войны он почти разорился. Чтобы выжить, отцу пришлось наняться охранять чужой скот..

Я помолчал, отсутствующим взглядом скользя по дороге.

– На Западе, если ты хорошо владеешь оружием, то быстро становишься известным. И всегда найдется тот, кто захочет доказать, что делает это лучше. Мой отец никогда не искал схваток. Но он и не прятался от них. Многие самоуверенные кретины после знакомства с его «Уокером» обрели приют за оградкой у церкви.

– Но не Маккензи?

Я поморщился. Дэн поспешно захлопнул рот.

– Он хотел славы, но и самоуверенным кретином не был. Несколько дней он выжидал. В тот вечер отец слегка перебрал в местном баре. Тогда-то Маккензи и бросил ему вызов. Отец получил две пули в грудь, а Маккензи перешагнул через его труп, сел на лошадь и уехал.

С ветки свесилась блестящая нить, Дэн вздрогнул, увидев перед носом крохотного, с полногтя, паука, торопливо отмахнулся. Паук упал на спину, задергав лапами, Дэн осторожно перевел дух.

– В начале войны я работал на Пони-Экспресс, возил почту в Сакраменто. Почти полгода я искал ублюдка и, по иронии, нашел его именно там. Я вернул долг с процентами – две пули за отца, третья лично от меня.

Дэн открыл рот… и закрыл. Деревья расступились, дорога освобождено выметнулась на простор, по пологому берегу сбежала к переправе. Через реку натянут толстый просмоленный канат, у нашего берега покачивается широкая платформа. Я натянул поводья

– Приехали. Это здесь.

Когда мы подъехали, погрузка уже заканчивалась. Паромщик, долговязый жилистый тип в грязной рубахе и сдвинутой на затылок засаленной шляпе, покосился недружелюбно, сплюнул окурок в воду.

– Доллар за лошадь, пятьдесят центов с человека. И свалитесь – доставать не буду.

Дэн с опаской посмотрел на паром. Предупреждение резонно – платформа не оборудована даже низкими бортиками, доски скользкие, между ними набилась плесень, какие-то рыбьи внутренности, чешуя, вода часто перехлестывает через край.

Я расплатился, передав доллар сверху.

– Я ищу Ордана Маккензи.

Паромщик наморщил грязный лоб.

– Уверен, что уже слышал это имя…

Я протянул еще монету. Ладонь с набившейся под ногти смолой смахнула ее, как ветер листок.

– Так воскресенье же, мистер. Он в церкви.

Отвернувшись, он начал с усилием вращать колесо. Паром отделился от берега, между краем платформы и деревянным причалом прокатились упругие волны.

– Вот и отлично, – негромко сказал я. – Значит, могильщикам не придется далеко его тащить.

Дэн взглянул искоса, но промолчал.

Всего несколько лет назад здесь властвовали индейцы, поэтому я ожидал увидеть скорее укрепленный форт, чем город. Однако Джефферсон оказался обычным поселением Запада – добротные деревянные дома, тротуары, поперек улицы аккуратно уложены доски, в дождливую погоду можно переходить, не увязая по колено в грязи.

Церковь возвышается на окраине. Доски потемнели от непогоды, но строение выглядит незыблемым, как христианские устои. Чуть в стороне аккуратный домик с ухоженным садом.

У входа в церковь беседуют прихожане, у большинства я не увидел даже револьверов – неслыханное дело по меркам Запада. Спешившись, я решительно зашагал к крыльцу. Пальцы Дэна стиснули руку с неожиданной силой.

– Дай слово, что не убьешь его в церкви.

– Я не даю слова, если не уверен, что смогу выполнить.

Я выдернул руку, перешагнул порог. Большая часть лавок уже занята, лишь сзади осталось несколько мест. Свет проникает через специальные окошки в крыше, лучи скрестились на огромном распятии и возвышении рядом с ним, скамьи погружены в полумрак.

Перехватив укоризненный взгляд напарника, я нехотя снял шляпу и опустился на крайнюю скамью. Дэн бросил пару монет в кружку для пожертвований, пристроился рядом.

Из неприметной двери появился священник, я не обратил внимания, высматривая Маккензи.

– Добрый день, друзья.

Прихожане умолкли, обратив взоры на священника. Я вздрогнул, еще не веря, поднял глаза, ладонь опустилась на рукоять револьвера. Дэн вцепился в запястье, повис, как ковбой, объезжающий дикую лошадь.

– Не здесь!

Ордан Маккензи улыбнулся. За годы овальное лицо с заостренным подбородком отвердело, вокруг рта и на лбу пролегли новые морщины. Белый воротничок, символ священнослужителя, слепит белизной, темные волосы аккуратно причесаны.

– Я взыскал Господа, и Он услышал меня. И от всех опасностей моих избавил меня. Кто обращал взор к Нему, те просвещались. И лица их не постыдятся. Сей нищий воззвал и Господь услышал. И спас его от всех бед. Аминь.

– Аминь, – нестройным хором прошелестело в церкви. Маккензи благочестиво опустил голову, на несколько мгновений повисла тишина. Дэн, наконец, отпустил мою руку, но бдительности не утратил.

Маккензи выпрямился, строгим отеческим взором оглядел прихожан.

– Псалом тридцать третий. Подумайте о смысле, что вложены в эти святые слова, когда сегодня покинете эту Обитель Господа. Большинство вернется к мирской жизни, полной греха и искушений, но сейчас ваши души чисты. Так дайте этим строкам заронить искры, что раздуют пламя вашей веры и приведут вас к Нему, как это произошло со мной десять долгих лет назад.

По рядам прихожан пробежал шепот.

– Я вел нечестивую жизнь. Я грабил и убивал ради забавы, и Он покарал меня. Человек в черной шляпе стал орудием гнева Божьего. Его глаза полыхали огнем адского пламени, но за спиной распахнулись блистающие крылья посланника Божьего. И десница его не дрогнула. Но велика милость Отца нашего. Когда я лежал в пыли и крови, Он обратился ко мне.

Глаза священника блеснули, он словно стал выше ростом. Прихожане взирают благоговейно. И хотя сразу после церкви пойдут в салун, сейчас с любого можно писать иконы. Я ощутил, что мышцы против воли расслабились, плечи опустились, хотя рука все еще тянется к кобуре.

– Я осознал! Я понял, что нет доблести в том, чтобы отнять жизнь! Дать жизнь – вот доблесть! А дать веру – еще большая доблесть! Я плакал, как ребенок, когда Он говорил со мной! И раны уже не мучили меня, как прежде. Поправившись, я швырнул в грязь свои револьверы и теперь стою перед вами, являя образ человека, что уверовал. Так идите… и не грешите.

Он перекрестил прихожан. Заскрежетали отодвигаемые скамьи, многие подходили получить благословение.

Я выскочил из церкви так, словно за мной гналась свора чертей с вилами наперевес, глубоко вдохнул. В голове прояснилось, я с силой потер лицо ладонями и зашагал в обход здания. Дэн поспешил загородить дорогу.

– Стой! Что бы сказал твой отец, если бы узнал, что ты убил священника?

– Что я наказал его убийцу? – я плечом отстранил напарника с дороги. – Думаю, он купил бы мне за это пряник.

Дэн еще говорит что-то, но я вижу лишь спину священника. Он шагает широко, с прямой спиной, походка исполнена сдержанного достоинства, но без вызова всему миру, характерного для жителей Запада. На мгновение я даже усомнился, что вижу того самого Ордана Маккензи, но наваждение рассеялось, едва он чуть повернул голову, отвечая на приветствие прохожего.

Участок у дома обнесен низким, по пояс, штакетником, Маккензи положил руку на калитку. Я потянул из кобуры револьвер. Сердце застучало быстрее, словно ускоряющаяся барабанная дробь перед ударом гильотины…

Стукнула дверь. На крыльце появилась миловидная женщина в простом платье с глухим воротом до горла. Волосы аккуратно собраны на затылке, поверх платья повязан передник, о который она вытирает руки.

Пальцы разжались. Револьвер, наполовину покинувший кобуру, скользнул обратно, я замер, словно мальчишка, пойманный на краже конфет. Мысли мечутся суматошные, как стадо испуганных бизонов, не так я себе представлял встречу с Орданом Маккензи.

Священник обнял жену, она мило улыбнулась, затем перевела взгляд на меня.

– Здравствуйте. Мы можем вам помочь?

Голос у нее мелодичный, я ощутил, что в груди защемило, а в небесах запели птицы. Маккензи оглянулся, дружелюбная улыбка словно замерзла на лице, глаза широко распахнулись.

Я толкнул калитку. Дорожка усыпана мелкими камнями, по обе стороны тянутся кусты роз, мечутся бабочки, иногда с тяжелым гудением проносятся шмели, воздух наполнен благоуханием.

– Добрый день, мэм. Я хотел бы поговорить… со святым отцом.

Маккензи помедлил, но супруга с готовностью кивнула.

– Тогда в дом, обед как раз готов.

Она упорхнула, сад словно осиротел, лишившись своего главного украшения. Я жестом указал священнику да дверь, тот вынужденно зашагал впереди.

Мы оказались в огромной, на треть дома, гостиной. Почетное место, естественно, занимает огромное распятие, в центре стол, накрытый скатертью, не новой, но идеально чистой. Доски пола выскоблены, даже в щелях между ними нет мелкого сора, я машинально вытер ноги о решетку у двери.

В углу на корточках сидит мальчишка лет пяти, сосредоточено играет с деревянной лошадкой, искусно выструганной из какого-то корня. На меня взглянули огромные любопытные глаза, особый интерес у мальчугана вызвали револьверы у меня на поясе.

– Джейк, иди, помоги маме, – сказал священник. Мальчик выпрямился, вихрастая голова едва доходит мне до пояса, револьверная рукоять из слоновой кости оказалась прямо у него перед глазами. Помедлив, он пошел к двери, оттуда доносится стук ножа и запахи стряпни.

– У тебя отличная семья, – негромко произнес я. – Как зовут жену?

Маккензи взглянул пытливо.

– Тара. Я прошу – не при них.

Дверь кухни распахнулась. Откинувшись назад, супруга вынесла парующую кастрюлю. Гордый оказанным доверием, мальчишка положил на стол дощечку, кастрюлю поставили сверху.

– У нас просто, – с улыбкой сказала Тара. – Мы не ждали гостей.

– Судя по запаху, это будет лучшее, что я ел за много лет, мэм, – ответил я. Она засмеялась.

– Подождите до десерта. Вон там можете оставить шляпу и.. пояс.

Она снова скрылась в кухне, оставив чувство неловкости в моей мохнатой душе. Шляпу я повесил на крючок, но с оружием расстался не раньше, чем сходил к умывальнику у двери. Маккензи опустился на стул, смотрит уже спокойно, с затаенной грустью.

– А вы людей убивали, мистер?

Я оглянулся. Мальчик смотрит серьезно, я подумал, что отшутиться не получится.

– Как тебе сказать… – я присел на корточки. – Иногда нет возможности ждать, пока плохих людей накажет Бог. В такие моменты приходится брать это на себя.

– У вас хорошее оружие, но нет значка, – рассудительно сказал Джейк. – Вы охотник за головами? Вы убиваете людей за деньги?

– Джейк! – строго окликнул отец.

– Это не совсем так, – возразил я. – Иногда я убиваю, если кто-то причинил зло моим близким. Десять лет назад один человек убил моего отца. Закон не мог его наказать, потому что этот человек уехал туда, где закона нет.

Маккензи сидит белый, как скатерть, которой накрыт его стол. В глазах мольба сменяется обреченностью, пальцы стиснули край столешницы, словно желая выдавить воду.

– Мой папа говорит, что таких людей наказывает Бог.

– В большинстве случаев так и есть, – согласился я. – Но сам Он не спустится с небес, чтобы наказать виновного. Можно считать, что мы выступаем орудием Его гнева.

Маккензи решительно поднялся. Я выпрямился, ответил прямым взглядом.

– Я не хочу, чтобы подобные разговоры велись с моим сыном, – негромко, но твердо сказал священник.

– Прошу простить меня… святой отец, – сказал я, намеренно сделав паузу перед последними словами. – Я просто хотел объяснить мальчику, что не все в мире так, как он о нем думает.

Воздух начал потрескивать, как перед грозой, мы стоим, как ганфайтеры во время поединка. Звон на кухне стих, Маккензи глубоко вздохнул и снова сел, широкие плечи опустились. Тара внесла стопку тарелок, начала расставлять на столе.

Обед прошел спокойно. Картофель и рыба оказались хороши, Тара щебетала без умолку, стараясь развеять скованную атмосферу за столом. Маккензи почти не притронулся к еде, говорил мало. На десерт оказался пирог с медом, я ощутил, что на несколько мгновений черная рука, сжавшая сердце, ослабила хватку.

– Все было великолепно, мэм, – сказал я, когда на столе осталась лишь бутылка кагора и несколько кружек. – Но сейчас, если позволите, я бы хотел поговорить со святым отцом наедине.

– Ладно уж, оставайтесь с вашими секретами, – засмеялась Тара. – А мы сходим к соседям. У них совершенно чудный жеребенок, Джейк оттуда бы не вылезал.

Быстро собравшись, они ушли, я аккуратно запер дверь. Оружейный пояс висит на месте, я неторопливо вынул револьвер, взвесил в руке.

Маккензи смотрит без страха. Я опустился на стул напротив, положив револьвер так, чтобы дуло смотрело на священника.

– Спасибо, – негромко произнес Маккензи. – Они не должны видеть.

Я ощутил, что в душе поднялась тяжелая дубина злости и гнева.

– Я всадил в тебя три пули. Как ты мог выжить?

– Неисповедимы пути Господа, – спокойно отозвался Маккензи. – Он дал мне шанс измениться. И я изменился.

– А я – нет.

Я поднялся, револьвер в вытянутой руке почти не дрожит. Маккензи откинулся на спинку стула.

– Я не буду умолять. Просто сделай это и уходи.

Я взвел курок, барабан повернулся с отвратительной неспешностью.

– Почему ты не молишься?

– Нет необходимости, – Маккензи улыбнулся без тени издевки. – Я знаю, что ты не выстрелишь.

Я стиснул зубы. Револьвер дрогнул, я аккуратно спустил курок и положил оружие на стол. Взял бутылку кагора, начал жадно пить, проливая на подбородок и грудь. Слабое церковное пойло не туманит голову, лишь из глубины души поднимается щемящая боль.

Священник наблюдает с сочувствием и пониманием. Я швырнул бутылку в стену, рухнул на стул. В глазах кипят горячие слезы, плечи вздымаются, словно я вплавь преодолел Миссури, причем вдоль.

– Плачь, – негромко сказал священник. – Здесь можно. Дай выход своим чувствам или они сожгут тебя изнутри.

Дверь с треском распахнулась, сорванная щеколда просвистела мимо уха, как стрела апача. Через порог шагнул приземистый крепыш в черном сюртуке, на лацкане блестит звезда городского маршала. Закрученные усы воинственно шевелятся под красным приплюснутым носом, в руке отливает вороненым металлом Смит-Вессон Скофилд. Из-за спины выглядывает обеспокоенное лицо Дэна.

Маршал быстро огляделся.

– Мне сообщили, что на вас напали, святой отец. Это тот человек?

Маккензи поднялся навстречу.

– Произошло недоразумение, маршал. Но я глубоко признателен вам за беспокойство.

Маршал недоверчиво покачал головой, от него не укрылся револьвер на столе, осколки стекла у стены и запах церковного вина, витающий в воздухе.

– Следующая такая шутка станет для тебя последней! – прорычал он в сторону Дена, тот поспешил укрыться за спиной священника. Маршал удалился, похожий на недовольного медведя гризли.

Избегая взглядов священника и Дена, я поднялся, нахлобучивая шляпу.

– Спасибо за все, святой отец.

На ходу застегивая пояс, я почти выбежал в сад. Багровый диск коснулся вершин гор на западе, алые стрелы поджигают снежные шапки. Аромат цветов стал сильнее, шмели носятся ошалевшие, как команчи в боевом экстазе. С крыльца кубарем скатился Дэн.

– А… он… ты…

– Маккензи? – переспросил я, не оборачиваясь. – Это не он. Того, кто убил моего отца, я застрелил десять лет назад.

Паромщик с хеканьем крутит неповоротливое колесо, противоположный берег приближается рывками. В тумане проступают очертания причала, блестящие, словно смазанные жиром, бревна вздымаются из темной воды. Неподалеку ожидает группа всадников, ветер доносит обрывки реплик, но один неотрывно смотрит через реку, туда, где угадываются огни города.

– Арчи, я… – подал голос Дэн.

– Все в порядке, – перебил я. – На что будет похожа жизнь, если друзья не будут закладывать тебя маршалу?

Дэн обиженно засопел.

– Я просто хотел помешать тебе сделать то, о чем ты будешь сожалеть всю жизнь!

– Есть и другие способы, кроме как отправить меня на каторгу.

– Но…

– Дэн, – раздельно произнес я. – Заткнись.

Он умолк, теперь слышу лишь скрип колеса да плеск воды за бортом. Край парома ударил в причал, между досками плеснула вода. Мы свели коней, я тут же вспрыгнул в седло, не дожидаясь, пока напарник попадет ногой в стремя.

Ожидающие всадники направили коней к причалу, я скользнул взглядом по главному. Хорошо одет, только за его сапоги можно купить небольшое стадо коров, из кармана щелкового жилета свисает золотая цепочка, шляпа и сюртук украшены золотым шитьем. Седые бакенбарды переходят в роскошные усы, но подбородок выбрит до синевы. Его можно принять за удачливого ранчера, если бы не холодный, пристальный взгляд убийцы.

Незнакомец заметил мой интерес, чуть повернул голову, сеточка морщин вокруг глаз стала четче. Я ответил таким же прямым взглядом, в его глазах мелькнуло удивление. Отряд почти проехал мимо, когда он неожиданно повернулся в седле.

– Эй, янки!

Я ощутил, что кожа на скулах до скрипа натянулась, ладонь легла на кобуру, Дэн заученно отъехал чуть в сторону, так он не окажется на линии огня.

– У тебя отличная лошадь, – продолжил усач. – Дам за нее десять долларов.

Парни за его спиной весело переговариваются. Десять долларов за такого коня ничто и усач это прекрасно знает.

– Не думаю, что у такого, как ты, найдется хоть доллар, – спокойно ответил я.

Весельчаки вытаращили глаза, закашлявшись, словно разом получили по удару в грудь. Лишь через пару мгновений один сумел подать голос.

– Парень, да ты знаешь, кто?

– Труп, – четко ответил я, не сводя взгляда с главного. – Это труп, если не развернет свою клячу и не отвалит.

В глазах усача смертельная угроза, я ощутил, что сердце снова стучит чаще, нагнетая горячую кровь. Рукоять револьвера назойливо щекочет кончики пальцев, напоминая, что вот она, нужно просто схватить и стрелять, стрелять, стрелять…

– Ладно, – неожиданно сказал усач. – Я это запомню. Никто не смет так разговаривать с Бартом Чавезом.

Копыта его коня простучали по причалу, следом поскакали весельчаки, все еще оглядываясь. Я выдохнул сквозь зубы, толкнул коленями. Бэк пошел рысью, недовольно всхрапывая.

Дэн поехал рядом, глаза лихорадочно блестят.

– А… чего это он?

– Традиция Запада, – отозвался я. – Он сказал «Доброе утро», а я ответил «Спасибо, и вам доброго утра».

– Нет, почему отступил? Их же четверо…

– Хороший вопрос, – я натянул поводья, оглянулся. – Я и сам бы хотел узнать ответ.

Подумав, я развернул коня. Паром уже на середине реки, я с беспокойством подумал, что придется ждать его возвращения. Мое состояние передалось напарнику, он часто поглядывает в сторону города.

– Думаешь, они…

Я пожал плечами.

– Есть лишь один способ это выяснить.

Калитка у дома священника раскачивается на одной петле, клумбы у дорожки потоптаны, словно тут промчался целый полк кавалеристов. Дверь распахнута настежь, из дома не доносится ни звука.

Я спешился, револьвер уже в руке. Крыльцо отозвалось на первый шаг мерзким скрипом, я замер, готовый отступить под прикрытие стены. Сзади Дэн шумно потянул носом.