Текст книги "Ключи Марии"

Глава 27

Киев, октябрь 2019. Клейнод в осаде, но надеется на помощь

Утром Бисмарку понадобилось полчаса, чтобы сначала освободить подпиравшую изнутри входную дверь кухонную тумбочку от посуды и прочего домашнего металла, делавших квартиру почти неприступной для желающих выломать дверь. Потом он хотел было вернуть тумбочку на ее кухонное место, но старик воспротивился.

– Пусть тут в коридоре стоит! Кто их знает? Не пришли прошлой ночью, придут следующей!

– Хорошо, ваше дело! – Олег махнул рукой. – Мне надо домой! Я выйду, а вы можете снова баррикадироваться!

– Но вы же вечером придете? – заискивающе заглянул в глаза гостю Клейнод.

– Не уверен! – уклончиво ответил Олег.

– Я же вам письма нашел!

– Я верну! Прочитаю и верну! Но вряд ли сегодня вечером!

– У меня еще кое-что есть, от папы осталось! Вам для книжки точно понадобится! – таинственно сообщил старик, сообразив, чем можно заманивать молодого гостя.

– Для какой книж… – спросил было Бисмарк, но вовремя вспомнил предлог для знакомства с Клейнодом и оборвал вопрос. Наоборот, посмотрел на старика внимательно и оживился лицом, несмотря на бессонную ночь. – А что там еще у вас?

– Нет, вы идите, идите! Занимайтесь своими делами! Я вам вечером расскажу!

– Хитрый же козел! – подумал Олег, мотнув головой.

В замках торчали ключи. Олег открыл и вышел.

– Если что – звоните! – бросил он напоследок хозяину уже намного дружелюбнее.

На улице моросил дождик. Олег на ходу поглядывал на пакет с письмами, беспокоился, как бы туда не попала влага. В конце концов, перестал нести его за ручки, а свернул и сунул под куртку.

То, что ему удалось выудить у старика эти письма, наталкивало не только на победные мысли, но и на некоторые сомнения относительно своей проницательности. Клейнод только казался старичком-дурачком, но на самом деле защищался от окружающего мира этой удобной маской. И от него, Бисмарка, он очень успешно защитился своей «простотой» в первую встречу! А тут ощущение опасности заставило раскрыться. И сразу письма появились, которых якобы не было! При этом письма он хранил не в квартире! И для того, чтобы Бисмарк за ним не проследил, он его просто закрыл внутри! Вернулся через полчаса! А за полчаса на Подоле можно куда угодно сходить и вернуться! Так что, на самом деле, загадок только прибавилось. Можно было даже с уверенностью сказать, что с Клейнодами ощущалось больше недосказанности и непонятки, чем с Польским, поселившимся на далеком греческом острове!

Размышления заставили Олега вспомнить и об Адике с усмешкой и снисхождением. Понятно, что Адик пытается его использовать втемную, ну и пусть. От этой «темной» и Олегу кое-что перепадало. Да Олег и сам не дурак, и может иногда подыграть Адику, если это поможет ему понять, в какой игре он принимает участие? А, может, позвонить сейчас Адику и сказать, что Клейнода-сына пытались ограбить или убить? Интересно, как тот отреагирует?

Бисмарк на ходу набрал номер.

«Абонент поза зоною. Передзвоніть пізніше!» – прозвучало в ответ.

Новенькая сердцевина дверного замка беззвучно приняла ключ и Олег уверенно зашел домой с ощущением гордости за то, что додумался обновить суверенитет своего жилища.

С чашкой кофе, которая оказалась как раз между папкой с бухгалтерскими документами Рины и перетянутой резинкой небольшой пачкой писем Клейноду-отцу от Георгия Польского, Бисмарк уселся за кухонный столик.

Так как письма требовали вдумчивого прочтения, Олег решил сначала порыться в бумагах Рины. Таблицы, суммы, столбики, расходные ордера – все это заставило его нахмуриться и скривить губы. Бессонная ночь давала о себе знать. Уже на третьей бухгалтерской бумажке он начал зевать и даже фигурировавшие там суммы – от нескольких сотен гривен до нескольких миллионов, не пробуждали его интерес и не взбадривали. Чтобы отвлечься, он бросил взгляд за окно, но взгляд «по дороге» зацепил конверт с оттисками разных печатей. И тут Олег снова оживился. Понял, как надо искать то, что ему нужно. Придвинул конверт к себе, всмотрелся в печать ГО «Институт-архив» и занялся просто изучением печатей на документах. В папке этих документов лежало больше сотни, но теперь ему удавалось их «отбраковывать», не погружаясь в странный, слишком округлый и вроде бы хорошо читаемый, но при этом очень странным образом утомляющий почерк автора всех этих бухгалтерских хроник.

Минуты через три в его руках задержался бланк с печатью ГО «Институт-архив». Тот же почерк, который проявлял себя даже в написании цифр, поведал Бисмарку, что на счет ГО поступила сумма 777 тысяч 777 евро 77 центов от «Jerusalem local history foundation».

– Ку-ку! – удивился вслух Бисмарк, решив было пересчитать сумму в гривнах, но тут же отказавшись от этой затеи из-за несвежести головы.

Он с надеждой просмотрел лежавшие ниже документы и усмехнулся, поняв, что был прав, поверив в особый бухгалтерский порядок, требующий относящиеся друг к другу бумажки держать вместе. Бумажек, скрепленных печатью ГО, оказалось пять. Сдвинув все остальное поближе к окну, Олег разложил их по порядку. Первая бумажка слева сообщала о зачислении «восьми семерок» в евро на валютный счет ГО. Вторая – о перечислении 444 тысяч 444 гривен 44 копеек на счет ФОП «Красницкий Р. Б.» за консультационные услуги. Третья – о перечислении 333 тысяч 333 гривны 33 копейки на ФОП «Ревенко А. А.» за консультационные услуги. Четвертая о конвертации 21 миллиона 351 тысячи 58 гривен по договорному курсу в евро с одновременным перечислением полученной суммы на счет «Konstantinopol local history foundation». Пятая – об отсутствии средств на счетах ГО «Институт-архив».

В голове у Бисмарка зашумело. Он допил кофе и решился на еще одну чашку.

Пока чайник закипал, он присмотрелся к подписям на документах. Подпись везде стояла одинаковая, словно дрожащая, буквы плясали вверх-вниз чуть по-разному на каждой подписи, хотя ведь обычно человек подписывается «автоматом» и оставляет на бумаге приблизительно одинаковые автографы. Но тут подписант не мог контролировать свою руку. Или из-за возраста, или из-за болезни.

Олег поднес к глазам пятый документ и обалдел – в подписи явно прочитывалась фамилия Клейнод!

– Очень интересно! – задумался вслух Бисмарк. – Рина ведет черную бухгалтерию ГО, учрежденного Клейнодом по просьбе и за деньги какого-то случайного молодого человека. Я по наводке Адика копаюсь в могиле то ли госпитальера, то ли тамплиера. В этой могиле копались раньше Польский и Клейнод-отец со товарищи! Научных публикаций об этих раскопках нет. Польский счастливо живет в Греции, а на счет ГО приходят деньги из Иерусалима, которые тут обмениваются, частично куда-то отправляются, а потом снова обмениваются в валюту и отправляются в Константинополь?! Так ведь нет такого города больше! Это Стамбул!

Олег взял в руки четвертую бумажку, поискал адрес получателя, но адрес отсутствовал. Проверил остальные бумаги – там тоже никаких адресов, а вместо номеров счетов с которых и на которые переводились суммы, только звездочки и последние четыре цифры. Указаны были только сами суммы и названия получателей/отправителей.

Вторая чашка кофе не помогла побороть последствия бессонной ночи. Олег уже не мог сдерживать зевоту и, оставив документы на столе, отправился спать. Он с особенным удовольствием улегся по самой середине дивана, раскидав руки в стороны. И тут же заснул, несмотря на незанавешенное окно, через которое в комнату непрерывным потоком вливался серый утренний свет нового осеннего дня.

Глава 28

Краков, июнь 1941. Олесь впервые слышит хруст ломаемых костей

Далее разгорелась дискуссия о целесообразности следования традициям. Поводом для нее оказалась публикация в газете эссе Ницше, где он остро атаковал соблюдение традиций. Это эссе, считая его важным и актуальным, принес в редакцию Шляффер и приказал перевести и напечатать.

– Общество, в котором традиция становится культом, обречено на застой, общество, взбунтовавшееся против традиций, обречено на гибель, – высказал свое мнение редактор. – Поэтому витальные общества всегда выдают на-гора как разрушителей устоев, так и их защитников, причем это стихийное разделение труда может совпадать с границами поколений, хотя и не обязательно.

– Но голос в защиту традиции всегда подразумевает защиту конкретной традиции и одновременно этот голос выступает против другой, – перебил Косач. – И даже самое радикальное отрицание традиции возможно только в контексте самой традиции, а не вне ее. Борьба с традицией имеет свою собственную традицию так же, как имеет свою традицию безоговорочное и консервативное следование ей.

– А что об этом писал Макс Штирнер*? – спросил Дан. – Он считал, что все унаследованные традиции не являются его собственными. И он не должен принимать то, что навязано ему другими, считая, что не существует никаких оснований признавать ценность того, что не лежит в плоскости его личного интереса.

Неожиданно в разговор вступила Арета, голос ее прозвучал довольно резко.

– Панове, мы же все прекрасно понимаем цель этой статьи. Сколько бы вы на эту тему не спорили, вывод один: для тоталитарных режимов все традиции порабощенных народов излишни. Их медленно будут стирать и сглаживать, пока те не исчезнут. Останутся лишь традиции, так сказать, «бытовые», вроде праздника сенокоса, праздника урожая, праздника вина, выгона скота на пастбища… Это все, что останется. Потому, что человеческое сообщество не имеет никакой биологической гарантии безопасности и не может основывать свое существование на методах и принципах науки. И вот поэтому мы стоим на планку ниже зверей, которые не уничтожают друг друга в границах одного вида… Античные философы…

– О, античные философы! – перебил девушку Косач. – Они никогда не утверждали, что границу нельзя переступить.

– Но они утверждали, что граница таки существует, и каждый, кто осмелится ее переступить, будет жестоко наказан. А мы являемся свидетелями именно такого преступления.

Эти слова многих смутили, они были опасными. Арета хотела продолжать, но редактор перебил ее:

– Дорогая Арета, думаю, ты слишком обострила проблему. Все не так трагично. Мы сейчас переживаем исторические события, которые изменят Европу. Очевидно, что одни традиции отомрут, как уже не раз случалось, а их место займут другие. Думаю, – тут он уже обратился ко всем, – на этом можем поставить точку в дискуссии и разойтись. Пропуска у всех есть? Хорошо. Завтра собираемся в то же время. Олесь, на завтра у нас воспоминания о Соловках, так что нарисуй что-то подходящее.

Публика стала расходиться.

– Вы меня проведете? – спросила Олеся Арета.

– Конечно. Где вы живете?

– На Подвалье. А вы?

– На Флорианской, – ответил он. – Пойдемте.

Олесь заметил, как Косач недовольно проводил их взглядом. Столько времени увиваться за девушкой, а затем выпустить из рук – конечно, будет обидно. Но кто в этом виноват?

На улице было уже темно и прохладно, фонари не светили, за окнами отсутствовали признаки жизни, лишь иногда из некоторых пробивались полоски света сквозь сомкнутые шторы, выказывая квартиры, занятые завоевателями. Хорошо хоть небо не скрывало звезды и луну. Арета взяла Олеся под руку и прижала к себе, как для романтической прогулки, словно шли они вдвоем уже не впервые. Несколько минут они шагали молча, он слышал тепло ее тела, и ему хотелось ее приласкать, когда вдруг от темных ворот отделилась и стала приближаться к ним пара подозрительных типов. В их руках блеснули ножи. Сколько Олесь жил в Кракове, ни разу не попадал он в такое приключение и был ошарашен, потому что не имел при себе никакого оружия. Инстинктивным движением закрыл собой Арету.

– Что, пацан? – прохрипел один из них. – Испугался? Не бойся. Дай нам несколько крейцеров и идите себе дальше.

– У меня нет денег.

– Но у твоей красавицы в сумочке, наверное, что-то есть? А еще колечко, серьги… – вмешался его товарищ. – Или ты хочешь, чтобы мы сами отобрали?

– Нет, я думаю, она мудрая дама, и сама все отдаст, – добавил первый.

Олесь стянул с себя пиджак и намотал на левую руку.

– А-а-а! – захохотали разбойники. – Думаешь, это тебя спасет?

Он знал, что не спасет, но что-то надо было делать. Если бы не их ножи, он бы первым бросился в драку, а так приходилось тянуть и выжидать.

Один из них начал обходить Олеся с левой стороны, второй – с правой и, играя ножом перед его глазами, схватил Арету за запястье. Олесь попытался выбить нож, но тут случилось неожиданное: девушка выкрутила руку нападающего так ловко, что тот изогнулся всем телом и, удивленно вскрикнув, рухнул на землю, споткнувшись о подставленную Аретой ногу. Его рука была сломана, он стонал, извиваясь от боли. Ботинком Олесь оттолкнул от него подальше выпавший из рук нож и тот упал в канализационную решетку. Тем временем второй грабитель прыгнул с ножом к Олесю с другой стороны, но Арета перехватила его руку своими двумя, с силой потянула на себя, резко ударил по ней коленом и до ушей Олеся донесся звук хрустнувшей кости. Бандит заскулил и упал, потеряв сознание, кость двумя окровавленными остриями торчала из неуклюже вывернутой руки.

Олесь удивленно хлопал глазами, когда девушка потянула его дальше. Шел, как лунатик, все еще прокручивая в памяти то, что произошло, и не понимая, как все это могло случиться. Такое, казалось ему, могло только привидеться, в реальности этого не было, потому что такого просто не бывает никогда! Но Арета шла рядом решительной, боевой походкой, и Олесь, поглядывая на нее, не решался ни о чем спросить.

Минут через десять впереди раздался звонкий цокот кованых сапог по булыжнику мостовой.

– Патруль, – сказал Олесь и полез в карман. – Достань свой пропуск.

Арета открыла сумку и стала рыться в ней, подсвечивая маленьким фонариком. Патруль неумолимо приближался, шаги сапог звучали все громче, лиц солдат еще не было видно в темноте, только их силуэты приближались, выдвигались на них, как привидения. Ворота в домах на ночь запирали, так что прошмыгнуть в какой-либо из дворов было невозможно. А девушка все еще перелопачивала свою сумку и видно было, как она теряет терпение. Но Олесь потерял терпение первым:

– Все, берите меня под руку, – приказал он. – Идем спокойно вперед.

– Я еще не нашла – прошептала она с отчаянием.

– Поздно.

Он силой просунул ее руку под свою и чуть ли не потащил ее силой навстречу патрулю. Двое солдат во главе с офицером остановились, увидев запоздалую пару.

– Добрый вечер, – поздоровался Олесь. – Мы работаем в газете. Готовили последний номер. Вот мое удостоверение.

Офицер взял документ, осмотрел его, освещая фонариком, вернул и спросил:

– А документы фройляйн?

Олесь почувствовал, как рука Ареты задрожала.

– Это моя жена. Мы живем тут недалеко на Флорианской. Она первый раз приходила в редакцию и просто засиделась! Ей так все понравилось, что мы не заметили, как стемнело. Простите нас, больше это не повторится.

– Вам действительно на Флорианскую?

– Да, в двенадцатый номер.

– Ладно. В будущем или оформите жене пропуск, или не приглашайте ее так поздно в газету. Спокойной ночи.

Когда они отошли чуть дальше, Олесь сказал:

– Теперь вам не остается другого выхода, как пойти ко мне.

– Думаете, на Подвалье не проскользнем незаметно? – засомневалась она.

– Нет. В городе много патрулей. Следующий может оказаться не таким сговорчивым. Поэтому лучше не спорьте.

– Я и не спорю, – покорно согласилась Арета.

У дома номер двенадцать на Флорианской они остановились. Олесь подошел к окну первого этажа и постучал. Через мгновение занавеску отдернули в сторону, и на них внимательно посмотрели. Затем заскрипели ворота, перед ними стоял сторож с заспанным лицом.

– А-а, пан Олесь, вы, как всегда, поздновато. И в этот раз не одни?

– Нет. Неожиданно приехала сестра.

– Оттуда? – спросил сторож, кивнув себе за спину.

– Оттуда, – ответил парень и сунул ему в руку мелочь.

Они поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в его квартире, бледно освещенной через окна лунным светом и состоявшей из одной комнаты, просторной кухни с балконом и туалета. В прихожей стоял массивный шкаф, наполовину своей глубины втиснутый в стенную нишу, рядом – низкий журнальный столик со стопкой газет. Олесь помог девушке снять плащ и повесил его в шкаф. Они перешли на кухню, где тихо урчал холодильник фирмы «General Electric» – еще одно напоминание о состоятельности прежних хозяев.

Затем Олесь закрыл окна шторами, поставил на стол свечу и чиркнул спичкой. Арета от неожиданности вскрикнула.

– Что с вами? – удивился он, не понимая, чего она испугалась.

– Ничего, ничего, – замахала она руками, взглядом указывая на свечу. – Только отставьте ее в сторону, на край стола.

Он послушно сдвинул свечу на край стола, все еще не понимая, что ее всполошило. Она с интересом огляделась по сторонам, провела лучом фонарика по стенам, завешанным чужими фотографиями и настенными часами. Стоявшие у стены напольные часы в человеческий рост неожиданно зажужжали, заприветствовали их звонкими ударами.

– Это все ваше? – удивилась она.

– Нет. Здесь жил часовщик с женой и детьми. Их выселили в гетто. А на фотографиях – их счастливая семейная жизнь, которая уже не вернется.

– И кто теперь хозяин?

– Местный фольксдойч. Он сдает это помещение нашей редакции. Эта война породила новую «профессию»: «тройгендер», то есть человек, который занимается еврейской или польской недвижимостью, если владелец скрылся. Выгодная штука! За право заниматься этим делом люди платят золотом. А потом рыщут по всем закоулкам, выковыривают паркет, поднимают доски и подоконники, обстукивают стены…

– И что?

– И находят то, что искали.

– А вы что-то нашли?

– Нет. Как-то не хочется наживаться на чужом горе… Вы будете спать в комнате. Я – на кухне на диване. Может, хотите поужинать?

– Я не голодна, спасибо.

– Тогда просто посидим за вином. Вы же не против?

– Нет. Ложиться еще рано.

Глава 29

Киев, октябрь 2019. Шесть пропущенных звонков и кровь на ковре

После трехчасовой дремы Олег снова опрокинул чашечку кофе, почти залпом, словно ожидал от нее мгновенного эффекта. Эффект пришел постепенно. Возвращавшаяся в тело бодрость смешивалась с леностью, стопорила мыслительный процесс, отправляла из недавнего прошлого какие-то не совсем четкие флэшбеки: то вспоминалась Рина и ее голос, то вдруг первые раскопки в Крыму под руководством Адика, то ночь с саперной лопаткой в руках между стеной Софии и Софийским собором. Эти визуальные воспоминания задержались, и как-то странно, но очень явно зачесался мизинец левой руки. И совершенно автоматически, не думая, Олег нашел золотой перстень-печатку и надел на ноющий палец. И палец замолк, отключился от общей нервной системы организма, способной передавать сигнал в мозг от любого нервного окончания.

За окном потемнело из-за набежавших на небо тяжелый туч. Олег включил свет. На кухонном столе все еще лежали документы ГО «Институт-архив». Бисмарк сфотографировал на мобильник каждый из них, а потом сунул их обратно в папку вместе со всеми остальными бухгалтерскими бумагами. Две угловые резинки стянули переднюю и заднюю пластиковые обложки папки, и тогда вполне решительно он ее отпихнул в дальний правый угол стола. А к себе пододвинул письма Польского. Теперь ему для обострения внимания не хватало только коньячного вкуса на языке и он быстро исправил ситуацию.

Разложив письма в хронологическом порядке, он опустил самые последние под низ. Начал с ранних.

Почерк Польского его заинтересовал. Во времена распечатанных документов читать написанное от руки в любом случае казалось занятием экзотическим. Его буквы чем-то напоминали цифры. Никакой нежной округленности, как в почерке Рины, никакой «печатности», как в почерке у самого Бисмарка, который со школьной скамьи предпочитал набирать текст на клавиатуре компьютера и с ручками не дружил. Некоторые буквы Георгия Польского просто выстреливали вверх или вниз и казались гибридом алфавита и клинописи. Но читать почерк старого археолога не составляло труда.

«Как там Мила? – спрашивал Польский в письме у Клейнода-отца. – Надеюсь, у вас получается проводить теплые деньки на даче!»

Олег усмехнулся. Даже такие банальные строки давали ему дополнительную информацию. Странно, что Клейнод-сын не упомянул ни разу ни дачу, ни эту Милу? На конверте письма красовался греческий почтовый штемпель 2008 года. Значит, в то время семья Клейнодов была куда многочисленнее, чем сейчас! И похоже, им жилось не так уж и плохо!

«Тебе не надо встречаться с ИОВом! Это добром не кончится! Я его хорошо знаю! Помни, что ты мне обещал!» – это Олег прочитал уже в письме за октябрь 2009-го.

«Виталий, кажется, ты реагируешь неадекватно на мои вопросы! Пойми, я свои обязанности выполняю стопроцентно! И того же ожидаю от тебя!» – писал Польский в декабре 2009-го.

«Виталий, я не огорчен, я возмущен твоими требованиями! Я еще не сообщил нашим общим товарищам о твоем письме. Если я сообщу, они, я уверен, захотят к тебе наведаться! Им это сделать легче, чем мне! Я слишком далеко и ты прекрасно знаешь почему! Я даю тебе три недели на то, чтобы ты извинился и отказался от шантажа!»

– Ого! – Олег сделал паузу. Каждое новое письмо оказывалось драматичнее предыдущего. – Шантаж! Интересно!

Бодрость мысли Бисмарка обгоняла бодрость тела. Но впереди Олега ожидало чтение еще не менее тридцати писем.

«Виталий, твои угрозы перечеркивают нашу прежнюю дружбу. Если ты откажешься от своих обязательств, если ты нарушишь клятву хранителя, тебя ждет незавидное будущее и вряд ли кто-то потом о тебе пожалеет! Я даже не могу быть уверенным в безопасности как твоей, так и членов твоей семьи!»

– Ничего себе обмен угрозами! – Олег в который раз оторвал взгляд от очередного письма из Греции. – Но первым-то начал явно Клейнод-отец! Только вот: что он начал? Какие-такие требования?

Новая волна усталости, накрывшая вдруг Олега, заставила посмотреть на оставшиеся непрочитанными письма без особой решительности. Диван манил. Голод, несмотря на отсутствие ужина, не мучил.

Из последних сил Олег помыл кофейную чашку и коньячную рюмку, сунул папку и коробку с печатями и штемпелями в тряпичную черную сумку и, перед тем, как залезть под одеяло, сунул эту сумку туда, где и нашел, под диван.

Ночью в сон Бисмарка вмешался отдаленный, назойливый звук, повторявшийся многократно. Так, словно над соседом кружит комар, который вот-вот может оказаться намного ближе. Но Олегу удалось переждать и переспать его назойливость и, в конце концов, он исчез, восстановив ночную тишину до идеального уровня.

Только утром, проснувшись в шесть из-за внезапной жажды и придя за водой на кухню, он понял, что ночью звонил мобильник, оставленный возле пачки недочитанных писем. Шесть не отвеченных звонков подряд от старика Клейнода. Первый в десять вечера, последний в полночь. Неужели он так рано лег спать?

Монитор мобильника сообщил также о двух эсэмэсках. От «брата» Коли и от Адика. Обе – одинаковые и «автоматические»: «Я знову на зв’язку. Передзвоніть».

Перезванивать в шесть утра Олег не решился, да и сразу забыл об эсэмэсках потому, что мысли перескочили на судьбу Клейнода, который так настойчиво звал на помощь! А чего бы еще ему звонить? Да и сам Олег вроде почти обещал снова провести у него ночь. Обещал и забыл.

Нелюбимое слово «совесть» материализовалось в горле Бисмарка, стало комом, мешающим глотать воду.

Тяжело вздохнув, он оделся. Перед тем, как выходить, выглянул в окно. Внешнее стекло, хоть и влажное, показывало отсутствие дождя.

Вымерший или вымерзший город поначалу отпугивал парня, спешащего вниз по Андреевскому спуску. Безлюдность создает иллюзию опасности. Кто угодно может выйти из подворотни. Олег ускорил шаг. Приближалась темно-изумрудная громадина Театра На Подоле. От нее еще три минуты и он на Контрактовой.

И вдруг из театра вышел человек с собачкой на поводке. В длинном пальто и в шляпе, крупной наружности. От неожиданности Олег остановился. Человек в пальто с собачкой шел ему навстречу. Медленно шел, точнее – его неподвижность нарушалась только движением ног. Голову он держал ровно, руки замерли – одна с поводком приподнята вперед, другая в кармане. Собачка, маленькая, в полурассветном освещении, сбитом с толку уличными фонарями, она казалась рыжей или светло-коричневой.

– Доброе утро вам, – мужчина вдруг обернулся, поравнявшись с Бисмарком, и ушел.

– Доброе, – Олег дернул головой, оглянулся вслед прошедшему мимо и снова заспешил вниз.

Уже зайдя в знакомое парадное на Межигорской, Олег почувствовал неладное. Посветил фонариком мобильника на дверь. Увидел, что оба замка выломаны, дверь, открывавшаяся вовнутрь, едва прикрыта.

Стало страшно.

– Позвонить в полицию? – пришла первая мысль.

И тут же ее отогнала вторая, напомнившая Олегу, что сообщить анонимно он не сможет потому, что его номер сразу зафиксируют. А если зафиксируют, то в покое не оставят и будут копаться в его отношениях с убитым!

– Почему с убитым? – переспросил сам себя перепуганный Бисмарк.

Сделал шаг назад, оглянулся на темный вход в парадное, до которого шесть или семь ступенек вниз, полпролета.

И вдруг услышал шум на улице. Мотор машины. Показалось, что она остановилась рядом, перед парадным.

Новый страх заставил Бисмарка подойти к взломанной двери и аккуратно толкнуть ее. Она открылась. В коридоре темно и тихо.

Он быстро зашел внутрь только на шаг и прикрыл дверь. Замер. После нескольких секунд тишины вздохнул с облегчением и включил на мобильнике фонарик.

Кухонная тумба, использованная как баррикада позапрошлой ночью, стояла под стеной коридора, там, где он ее и оставил по требованию старика. Дверцы были открыты, внутри пусто. Значит, Клейнод даже не удосужился подвинуть ее на ночь к двери и наполнить кухонным и другим железом: сковородками, утюгами, молотком для отбивания мяса. Или, может, ему стало плохо? Не хватило сил? Ведь уже не мальчик!

Не выключая фонарик, прошел на кухню. Под ногами звякнула тарелка. Опустил луч на пол – вся посуда раскидана, даже духовка газовой плиты открыта и из нее торчит грязная черная полка-решетка.

Дверцы платяного шкафа в комнате тоже открыты настежь, одежда, висевшая и лежавшая там, теперь валялась на полу. Три ящика старого письменного стола в левом углу у окна, тоже на полу. Он как-то и внимания на этот стол не обратил раньше, он был завален журналами и бумагами, как и пол под правой стенкой.

– Но где же старик? – задумался Бисмарк, водя лучом фонарика по углам. Он подошел к нише между стенкой шкафа и стеной комнаты, где старик прятался. Там его тоже не было. Но что-то в этой нише показалось Олегу странным. Он сам залез боком в нишу и осветил угол комнаты. Провел пальцами по его внутренней линии и ощутил сквозняк. Удивленный, он нажал на стену за шкафом и перед ним, скрипнув, приоткрылась невысокая, метра в полтора дверца, оклеенная теми же серо-голубыми обоями, что и вся комната.

Олег хотел было толкнуть эту дверцу, но тут опять перепуганная мысль попыталась его остановить.

– Там труп! Там точно труп! – зудила она.

– Ну и что? – вдруг совершенно тупо возразил ей Олег. – Я же пока не знаю, что там!

И, нагнувшись, выставив вперед мобильный фонарик, шагнул в темное пространство.

Чулан, в котором он оказался, можно было бы снимать в детских фильмах ужасов.

Старомодная железная кровать с четырьмя набалдашниками под противоположной от маленькой дверцы стеной, над ней наивный сельский гобелен с двумя оленями в лесу. На деревянном, крашенном коричневой краской полу прикроватный коврик и рядом шлепанцы. Окна нет. Слева в углу тумбочка с закрытой дверцей и выдвижным ящичком сверху – тоже закрытым. Значит, сюда ночные посетители не добрались!

Снова ощутил Олег сквозняк и, озадаченный, внимательно прошелся фонариком по стенам. Посветил в потолок – там на проводке висел патрон с лампочкой. Обнаружив быстро, где включается свет, он выключил фонарик и немного расслабился.

Сам выдвинул ящичек тумбочки, а там документы – пенсионное удостоверение, карточка киевлянина, паспорт, какие-то квитанции.

– Вот оно – святая святых семейства Клейнодов! – иронически подумалось ему.

И тут что-то привлекло его внимание на прикроватном истоптанном коврике, ранее, должно быть, имевшем синюю окраску. Он присел на корточки, дотронулся до темного пятна. Пальцы коснулись мокрого. Поднеся руку к лицу, он заметил на подушечках кровь.

Холодный страх возвратился и он с опаской оглянулся на приоткрытую дверцу, которая вела через узкую, практически незаметную нишу прямо в большую комнату.

Вернувшись туда, он не решился включать свет, а на улице еще царствовала серость. Лучом фонарика прошелся по захламленному полу, частично покрытому старым ковром. Нашел еще несколько пятен крови и одно большое в коридоре.

– Все-таки труп был! – мысль принесла на язык горечь. – Надо побыстрее отсюда валить!

И тут до его ушей донесся болезненный скрип медленно распахивавшейся взломанной двери.

Недолго думая, Бисмарк ретировался в тайный безоконный чулан и плотно прикрыл за собой низенькую дверь.