Текст книги "Комплект книг: Дух времени. Введение в Третью мировую войну / Четвертая мировая война. Будущее уже рядом / Складка времени. Сущность и критерии"

Мы переживаем, когда какой-то политик слишком долго удерживается у власти, а в этот самый момент существуют мировые лидеры, которые не только не избраны, но зачастую даже не известны. Конечно, всем, кто хоть что-то в этом понимает, известен упомянутый Фоером Питер Тиль. И так ли беспочвенны были слухи о поддержке со стороны Facebook[97]97
  Принадлежит компании Meta, запрещённой на территории РФ.


[Закрыть] кандидата в президенты Дональда Трампа, учитывая тот факт, что Питер Тиль владеет 5 млн акций компании и уже 17 лет находится в её совете директоров?

Впрочем, это всё невинные детали в сравнении с основным тезисом Франклина Фоера: Долина едина, и так было всегда. Но самое важное, наверное, даже – не всегда, а навсегда. В своей очень глубокой и серьёзной работе «Капитализм платформ» канадский философ Ник Срничек пишет:

«Главный посыл моей книги – в том, что на фоне длительного снижения уровня прибыльности в промышленности капитализм развернулся к данным, ища теперь в них источник экономического роста и жизнестойкости. В XXI в., на основе изменений в цифровых технологиях, данные стали играть ключевую роль в компаниях и их отношениях с работниками, клиентами и другими капиталистами. Появилась новая бизнес-модель – платформа, способная извлекать и контролировать огромное количество данных; и на этой волне мы наблюдаем подъём крупных монополистов. Сегодняшний капитализм в странах с высокими и средними доходами всё более им подчинён, и вся описываемая ниже динамика заставляет предположить, что тренд будет лишь усиливаться».

Важно понимать, что использование платформы – это вовсе не то же самое, что аренда места со столом и стулом на рынке, где частники продают свою сельскохозяйственную продукцию. Нет, это теперь это уже инфраструктура, причём всего рынка в целом, включая ваше собственное производство сельскохозяйственной продукции.

Глобализация, о которой так любят говорить, заключается не только в том, что ваш продукт производится на территории множества стран, разными национальными компаниями, и так же – веерным способом – дистрибутируется во всех концах планеты.

Глобализация – это нечто значительно большее, когда она соединяется с платформами и большими данными. Но такие вещи лучше рассказывать на примерах. И пример будет, как мне кажется, неожиданным. Знаете ли вы, что, летая на самолётах, вы с высокой долей вероятности летаете на Rolls-Royce?

Более сорока лет рынок реактивных двигателей, используемых в самолётах, держали три компании: GE, Pratt & Whitney и Rolls-Royce. Технология это сложная, себестоимость производства двигателя космическая, поэтому продавать двигатель – это, мягко говоря, не самая маржинальная история. Тогда как обслуживание двигателей, напротив, дело весьма доходное – примерно в семь раз.

И Rolls-Royce перешла на бизнес по сдаче своих двигателей в аренду. То есть вы не покупаете двигатель для своего самолёта, а арендуете его за какую-то цену у компании, которой этот двигатель как принадлежал, так и принадлежит. Причём сама же Rolls-Royce двигатель обслуживает, меняет запчасти – в общем, никаких с двигателями проблем.

В чём тут фокус, если не считать прибыли за аренду? Все двигатели Rolls-Royce оснащены множеством сенсоров, которые постоянно собирают данные – начиная с погодных условий, заканчивая расходом топлива. Вся эта несчётная информация собирается в Великобритании, в самой Rolls-Royce, где она анализируется по множеству параметров – износостойкость, функционирование отдельных деталей, нештатные ситуации, нагрузки, простои и т. д.

Все полученные данные тут же используются для улучшения качества следующих моделей, в результате чего Rolls-Royce быстрее конкурентов улучшает эффективность использования топлива, увеличивает срок службы двигателей, чем, по сути, не оставляет и без того немногочисленным конкурентам шансов – и чем больше самолётов переходит на Rolls-Royce, тем больше шансов именно у Rolls-Royce.

Теперь представьте, что конкуренты Rolls-Royce не выдерживают гонки и продаются лидеру. После этого компания-лидер становится монополистом, который знает всё о том, как куда какие самолёты летают, где какие люфты по времени возникают. Ещё шаг – и она превращается в самолётный Uber, потом подминает под себя аэропорты, не говоря уже о Boeing и Airbus.

Конечно, это в некоторой степени смелая фантазия[98]98
  Планы, о которых известно публике, другие: после того как Rolls-Royce побила рекорд по мощности двигателей в 2021 году, а также объявила о планах к 2030 году производить двигатели без выбросов парниковых газов, она инвестирует десятки миллиардов долларов в освоение космоса – там тоже без двигателей не обойтись.


[Закрыть], поскольку аэропорты, производители самолётов и т. д. – это вещь не только экономическая, но и политическая. Однако пока мы рассуждаем в логике, что мир неизменен, что границы государств меняться не будут, что им не придётся создавать некие более централизованные блоки и т. д.

Но в том-то всё и дело, что бизнесу все эти политические раздоры, все эти национальные суверенитеты и весь этот протекционизм – только расходы.

Капитализм платформ

Два крупных исследователя феномена платформ – ведущий научный сотрудник MIT, директор Инициативы Массачусетского технологического института цифровой экономики Эндрю Макафи и профессор Стэндфордского университета, руководитель Лаборатории цифровой экономики Эрик Бриньолфссон сформулировали несколько базовых принципов, определяющих сущность платформ, в своей монографии «Машина, платформа, толпа».

Во-первых, по мере распространения платформы в каком-либо секторе экономики она может получать значительную часть ценностей или даже все. Думаю, неплохим примером является известная каждому операционная система Microsoft – только если вы не пользуетесь устройствами, созданными непосредственно компанией Apple, вы пользуетесь Microsoft, кем бы ни был производитель этого «железа».

Во-вторых, платформы добиваются успеха, потому что они уменьшают информационную асимметрию, которая раньше мешала некоторым потенциально выгодным сделкам. Допустим, вы хотите купить подержанный автомобиль, но не знаете, насколько честен будет с вами продавец… Нет проблем: вы заходите на платформу Carfax, которая собирает подробную информацию обо всех автомобилях, и узнаёте, в каком состоянии тот, который вы решили купить.

В-третьих, ключевая характеристика платформ – это сила двухсторонних сетей, в которых решения в отношении одной группы потребителей и соответствующих продуктов могут значительно повлиять на другую группу клиентов и другую группу продуктов. Например, я могу не пользоваться сервисом «Кинопоиск» от «Яндекса», однако если я буду пользоваться «Яндекс. Такси», то мне предложат подписку «Яндекс. Плюс», и «Кинопоиск» будет предлагаться мне «даром», и это, возможно, побудит меня отказаться от Netflix или Okko.

В-четвёртых, платформы с двухсторонними сетями могут стать многосторонними, а роль перекрёстной эластичности только усилится. В качестве примера можно рассмотреть отношения iPhone и iTunes: в начале пути чем больше было продано iPhone, тем большее количество пользователей было у iTunes, и тем выгоднее музыкальным лейблам было сотрудничать с iTunes. Но теперь, когда есть много пользователей iPhone, тем более привлекательным он становится для того же Uber или, например, каких-то финансовых сервисов. Кстати, ровно по этому же правилу развиваются и такие платёжные системы, как Visa или Mastercard, которые работают сразу с несколькими участниками рынка – банками, эквайрингом, бизнесом, физическими лицами.

В-пятых, высокая стоимость переключения способна привязать меня к платформе. Если вернуться к тому же iTunes, то купленная у меня на нём музыка, собранные годами плейлисты делают мой переход с этого музыкального приложения в другое менее вероятным, при этом и от iPhone я, вероятно, тоже не откажусь, как, впрочем, и от Apple Pay…

В-шестых, с расширением платформ традиционные участники рынка в какой-то момент обнаруживают, что стали взаимозаменяемыми деталями, а возможности для роста и получения прибыли у них стало меньше. С такой проблемой столкнулись, например, многие продавцы товаров на маркетплейсах. Последние перестали гоняться за эксклюзивом (актуальный товар, который по договорённости производитель размещает только на одном маркетплейсе) и предоставлять поставщику специальные условия. Сам по себе огромный ассортимент товаров становится «сильнее», чем любой отдельно взятый «эксклюзив». Осталось чуть-чуть поработать с рекомендательными алгоритмами, и окажется, что ваш «эксклюзив» уже больше никому не нужен, о нём просто забыли – так что снижайте цену и будьте «как все».

В-седьмых, платформы способны быстро создавать новые бренды, которые легко теснят лидеров рынка. Amazon Джеффа Безоса выпускает под своим брендом, кажется, уже всё, что может продаваться онлайн: одежду, товары для детей, бытовую электронику, косметические товары и предметы личной гигиены, продукты (от колбасы до сдобы), товары для здоровья, сексуальные игрушки, всё для кухни, ювелирные изделия, часы, товары для газонов и сада, музыкальные инструменты, спортивные товары, инструменты, автомобильные товары, игрушки, игры, канцелярию. И это не считая, например, Amazon Studios – компании группы, которая производит фильмы, сериалы, телевизионные шоу, комиксы и т. д.

Стремление к монополизму у бизнеса, о котором так красочно Франклин Фоер рассказывает на примере IT-компаний, – явление универсальное. И всё, что происходило с мировой экономикой последние двадцать лет, было той самой системной монополизацией рынков в руках предельно ограниченного числа игроков.

Когда Марк Цукерберг покупал WhatsApp, в этой компании работало 70 человек, и она была полностью убыточной, что, впрочем, со временем не изменилось. Однако её оценка уже тогда составила 22 млрд долларов. Но деньги не имеют значения, когда речь идёт о расширении рынка, с одной стороны, пользовательской аудитории – с другой, и вероятности, что такой актив достанется конкуренту, – с третьей.

В итоге такая стратегия всё равно приводит к выигрышу. Вот всего лишь три игрока модного рынка:

• Бернар Орно – основной владелец LVMH (компании принадлежат 75 мировых брендов, в числе которых Louis Vuitton, Christian Dior, Celine, Kenzo, Givenchy, Sephora, Bulgari, Hublot, Tiffany & Co, Moët & Chandon, Dom Perignon, Hennessy и др.).

• Франсуа Пино – основатель и владелец французской группы Kering, которая включает такие культовые дома моды, как Gucci, Saint Laurent, Bottega Veneta Balenciaga, Alexander McQueen, Brioni и ещё десяток других.

• Амансио Ортега – основной владелец компании Inditex, которая объединяет бренды Zara, Pull & Bear, Bershka, Massimo Dutti, Stradivarius и др.

В целом, одного Бернара Орно достаточно для того, чтобы до отказа набить самый привередливый из модных супермаркетов, а то и застроить несколько улиц модных столиц мира «разными» бутиками.

Примерно то же самое, но в сфере развлечений можно сказать, например, о компании Disney, которая славится своей страстью к покупкам конкурентов – вспомнить хотя бы Pixar Стива Джобса или Marvel Entertainment, которая ушла в 2009 году за смехотворные 4 млрд долларов[99]99
  Один «Железный человек» принёс Disney 12 млрд долларов, «Чёрная вдова» добавила в копилку 10 млрд, «Капитан Америка» – тоже 10.


[Закрыть]; за 4 же млрд кстати сказать, перешла в собственность Disney компания Джорджа Лукаса в 2011 году – все «Звёздные войны» с героями и прочими плюшками, включавшими франшизу на «Индиану Джонса».

Ну и последняя, фантастическая покупка: рекордный 71 млрд долларов Disney выложила за 21^st Century Fox. Получив взамен, кроме всего прочего, франшизы на «Людей Икс», «Аватар», «Дэдпула», «Ледниковый период», «Планету обезьян», «Симпсонов», «Футураму», «Американскую историю ужасов», «Побег из тюрьмы», «Родину» и т. д., не считая безделушки в виде National Geographic.

Впрочем, и без покупок у Disney такое количество брендов и бизнесов, что на одно их перечисление ушла бы целая книга: парки аттракционов по всему миру, гостиницы, сувенирка, составляющая значительную часть доходов компании. Наконец, сотни телеканалов по всему миру, включая впечатляющий список спортивных каналов и развлекательных программ.

Аналогичные процессы консолидации профильных активов проходят буквально во всех областях – например, в автомобилестроении:

• Volkswagen Auto Group принадлежат Volkswagen, Skoda, Seat Audi, премиальные бренды – Bentley, Porsche, Lamborghini и Bugatti, а также грузовики MAN и Scania;

• Toyota – самый крупный владелец автомобильных брендов в Японии: Toyota, Subaru, Dihatsu, Scion, Hino и Lexus;

• Nissan и Renault, объединившись, образовали большой концерн – Dacia, Samsung Motors и АвтоВАЗ, кроме того к ним присоединилась Nissan, включая Infiniti и Datsun, и Mitsubishi Motors Company;

• General Motors владеет марками Buick, Cadillac, Chevrolet, Daewoo, GMC, Holden;

• Fiat собрала почти все итальянские марки – Alfa Romeo, Maserati, Ferrari и Lancia, а в 2014 присоединила к себе Chrysler, а вместе с ней и все её марки – Dodge, Jeep и RAM.

И разумеется, за этими объединениями стоят куда более серьёзные цели, нежели простое увеличение «модельного ряда». Прежде всего, это касается, конечно, создания электромобилей и автопилотов к ним, что не только является дорогим удовольствием, но и требует огромного количества данных, которые эти автомобильные супергиганты трудолюбиво собирают со своих «рабочих лошадок», беспрерывно катающихся по всему миру.

Джеффри Фаулер – автор статьи «Что ваша машина знает о вас? Мы взломали Chevrolet, чтобы это выяснить» для The Washington Post – рассказывает о достаточно тревожных, хотя и совершенно предсказуемых, надо признать, тенденциях.

Речь, разумеется, не только о Chevrolet, но, например, эта машина знала о своём владельце, как он водит машину, кому и куда звонит, где заправляется, какой у него любимый ресторан, а кроме того, в этой огромной массе данных были, например, обнаружены фотографии совсем незнакомого владельцу человека.

При этом единственной компанией, которая вроде бы собирается раскрыть данные, которые она собирает со своих бесчисленных датчиков, является Tesla. Но не надо иллюзий – это коснётся только владельцев машин в Китае, и то компания делает это под беспрецедентным давлением со стороны правительства КНР.

Интернет автомобилей – это уже новая реальность, хотя нам об этом и не рассказывают. При этом платформы, которые будут обладать полными данными о водителях и их перемещениях, – это очень жирный кусок не только автомобильного рынка, но и всех транспортных перевозок, логистики, предоставления услуг и т. д.

Проще говоря, когда речь идёт о платформах, можно понимать их в узком смысле, как технологические инструменты, объединяющие две стороны отношений с помощью своих инструментов, как, например, Uber объединяет водителей и пассажиров, Booking.com – отельеров с постояльцами, Airbnb – собственников жилья с арендаторами, Amazon и Ozon – продавцов с покупателями.

В результате все, кто встречается на платформе, начинают от неё зависеть. Без шума и излишних усилий платформа, лишь благодаря удобству и естественному удешевлению продукта, завоёвывает соответствующую индустрию (и не в последнюю очередь за счёт сбора данных о пользователях – их вкусах, предпочтениях и т. д.). Цена такой платформы, по сути, начинает равняться стоимости той индустрии, которую она теперь контролирует.

Следующий шаг – завоевание индустрии, которая позволит компании сделать следующий масштабный рывок.

Microsoft становится игрушкой

Кому-то это может показаться удивительным, но в 2020 году Microsoft стала третьей по величине компанией – производителем компьютерных игр, пропустив вперёд только, что и понятно, Sony и Nintendo. Но как вообще в этой братии оказалась Microsoft?

Разумеется, это не органичный рост, а результат последовательных приобретений. Почему игры? Во-первых, потому что это один из самых быстрорастущих сегментов цифровой экономики; во-вторых, хотя все компании «большой технологической четвёрки» так или иначе занимаются играми, у каждой из них есть свой способ персонализированного взаимодействия с клиентами, и игры в этот список не входят; наконец, в-третьих, игры – это ещё один способ сбора данных о клиентах, а с этим у Microsoft как раз дела обстоят не так хорошо, как у конкурентов.

Для Meta компьютерные игры, безусловно, важны, но Марк Цукерберг собирается штурмовать цифровое будущее через создание Metaverse на базе своих социальных сетей и технологий виртуальной реальности, так что захватывающие игры от Марка нам предстоит ждать только на следующем витке развития его компании. Данных же о клиенте, с учётом количества и разнообразия социальных ресурсов Цукерберга, столько, что по этому направлению конкурировать с ним бессмысленно[100]100
  У Microsoft, конечно, есть LinkedIn – социальная сеть для поиска и установления деловых контактов (по состоянию на 2021 год – 750 млн пользователей, 150 отраслей бизнеса из 200 стран), которая была куплена Microsoft в 2016 году за фантастические по тем временем 26,2 млрд долларов. Выбор понятен, учитывая, что Microsoft традиционно предлагает свои продукты бизнесу.


[Закрыть]. Ну и для самой Meta, учитывая её амбициозные планы, распыляться на игры сейчас более чем рискованно (возможная продажа американской части TikTok, несмотря на весь политический лоббизм, успехом не увенчалась, а сам Гейтс сравнил возможность этой покупки с «отравленной чашей»).

У Alphabet якорным продуктом является сам поисковик Google, не имеющий конкурентов в мировом масштабе, плюс Gmail, плюс облачные технологии, а также операционная система Android, Google Pay, Google Assistant – в общем, в совокупности, проблема персонализации клиентов у Alphabet закрыта, данных о них у компании предостаточно. Кроме того, есть YouTube, что тоже немаловажно.

Да, собственно социальные сервисы, которые компания пыталась развивать, – например Google+, – у неё не получились. Соревнование с Facebook[101]101
  Принадлежит компании Meta, запрещённой на территории РФ.


[Закрыть] было тогда проиграно с треском, и, судя по всему, у основателей сформировалась идиосинкразия к этому направлению бизнеса – богу богово, а кесарю кесарево. Google решила идти в технологии, и прежде всего – в разработку искусственного интеллекта, а там уж, глядишь, и персонализация клиентов с помощью соответствующих алгоритмов не за горами.

У Amazon и Apple, понятное дело, данных о клиентах тоже с избытком. Конечно, с компьютерными играми они также экспериментируют, но для Apple органичнее игры, созданные специально под смартфоны (Apple Arcade), а это отдельный и достаточно большой рынок. Кроме того, Apple, учитывая, что пользователи с их устройствами буквально не расстаются, предпочитает идти в данные о человеке, связанные с его физическим состоянием и здоровьем, а это самый настоящий «голубой океан».

У всеядной Amazon, которая собирает данные о клиентах где можно и нельзя, есть и стриминговая платформа Twitch, специализирующаяся на тематике компьютерных игр (в том числе трансляциях геймплея и киберспортивных турниров), кроме того, с 2020 года Amazon активно инвестирует в собственную облачную игровую площадку – Amazon Cloud Gaming (по данным на 2022 год занимает второе место после специализированных GeForce Now, Xbox Cloud Gaming). Впрочем, Amazon, скорее всего, сделает акцент на развитии облачных технологий, нежели на игры как таковые.

Таким образом, индустрия компьютерных игр оказывается для Microsoft наиболее оправданным выбором – все её основные конкуренты на этом рынке узкопрофильны (то есть не являются диверсифицированными технологическими гигантами), а поэтому их рано или поздно съедят. Ну и лучше, наверное, съесть первым, чтобы затем застолбить за собой эту нишу.

Поэтому неудивительно, что с января 2022 года Microsoft обсуждает покупку Activision Blizzard, которая выпускает Call of Duty, Diablo, Warcraft, Overwatch и другие суперхиты. Это одна из крупнейших компаний в сфере компьютерных игр и развлечений, так что сумма сделки составляет 68,7 млрд долларов.

Медленно, но последовательно и неотвратимо крупные, многофункциональные, диверсифицированные игроки поглощают компании, которые специализируются на отдельных отраслях или продуктах. Можно сказать, что сейчас мы стали свидетелями древнегреческой титаномахии – титаны прежних индустрий проигрывают олимпийским богам новой цифровой эры.

Судя по всему, зоны влияния между этими прожорливыми супергигантами уже поделены, хотя этому и предшествовала ожесточённая борьба технологических компаний друг с другом. Да и сейчас, по всей видимости, это не первоочередной вопрос – сейчас нужно выиграть другую гонку: за суперкомпьютеры и, как его называют, сильный искусственный интеллект.

Управление такими сложными системами, как Amazon, Google, Microsoft или Meta[102]102
  Запрещена на территории РФ.


[Закрыть], прежними средствами, особенно в условиях нарастающей демотивации сотрудников и, будем честны, примитивизации их мышления, невозможно. Для технологических гигантов понятно, что единственный способ сохранить контроль над цивилизацией и тем самым обеспечить её жизнеспособность – это передать управление миром «умной системе».

Завершение этого этапа неизбежно приведёт к обращению этих олимпийских богов к миру людей. Пока мы для компаний – лишь «пользователи», обеспечивающие им своей активностью и потреблением их капитализацию, инвестиционный поток.

Но очень скоро каждый из этих игроков, если они и вовсе не сольются в единый конгломерат, будет иметь на своей (или даже универсальной) платформе цифровой аватар каждого из нас – с предсказуемым и всё больше инспирированным ими потреблением. Наконец, наступит момент, когда можно будет управлять людьми, чтобы они не уничтожили сами себя (или наоборот).

Некоторым особняком, чуть выпадая из общего строя, движется Илон Маск. По сути, он стал своего рода трендсеттером рынка. При таком подходе его шансы победить конкурентов не так уж и велики – Google не была первым поисковиком, а Facebook[103]103
  Принадлежит компании Meta, запрещённой на территории РФ.


[Закрыть] – первой социальной сетью, – но те направления развития, которые он предлагает, от электрокаров до суборбитальных полётов, показывают остальным, куда следует двигаться.

Впрочем, это не касается проекта Starlink, идею которого Илон Маск презентовал в 2015 году и с тех пор последовательно реализует. Суть проекта проста, как всё гениальное: вы выводите на околоземную орбиту 42 тысячи спутников сотовой связи, которые создают вокруг Земли взаимосвязанный контур (чем-то напоминающий по форме сеточку для волос), который позволяет вам получить высокоскоростной широкополосный интернет в любой точке мира, где бы вы ни находились.

22 октября 2019 года Илон Маск объявил в своём твите, что Starlink уже работает. Причём сделал это через Starlink. Пока количество спутников сильно недотягивает до плановых показателей, хотя уже в 2020 году началось коммерческое использование этой сети. Когда же результат будет достигнут и на голову Земле наденут ту самую сеточку, Starlink станет аккумулировать 50 % мирового интернет-трафика.

Теперь представьте, что весь этот трафик – это не просто передача сигнала, а прежде всего одна большая база данных на всех жителей Земли. Компания Маска, с учётом наступающей эпохи интернета вещей, будет знать о них абсолютно всё, начиная с того, как часто человек пьёт кофе, заканчивая его культурными и политическими предпочтениями.

В довершение всего нельзя не упомянуть о том, что компания Маска уже по специальным контрактам оказывает услуги вооружённым силам США, а Китай объявил о том, что рассматривает Starlink как военную угрозу и будет применять в отношении неё оружие (так что, судя по всему, реальные «Звёздные войны» будут разительно отличаться от тех, что мы знаем по рассказам Джорджа Лукаса и Рональда Рейгана).

Таким образом, «третий игрок» в конфигурации «человек – государство – бизнес» также находится в состоянии «развода» с двумя другими членами этого уравнения:

• государству больше нет дела до мелкого и среднего бизнеса, у него достаточно проблем с крупным – оно то грозит ему антимонопольным законодательством[104]104
  Вот всего лишь несколько примеров: в 2017 году Евросоюз оштрафовал Google на 2,7 млрд долларов, а в 2018-м – ещё на 5 млрд. Только во Франции за 2021 год корпорация оштрафована трижды – на 721 млн евро. В США на компанию М. Цукерберга был наложен штраф в 5 млрд долларов – из-за утечки данных пользователей. В 2016 году Еврокомиссия взыскала с Apple порядка 14 млрд долларов налогов в пользу Ирландии из-за использования незаконных налоговых льгот.


[Закрыть], то лебезит перед ним, надеясь воспользоваться его ресурсами;

• крупный бизнес, впрочем, перестал обращать хоть какое-то внимание на этих временщиков и как всякий абсолютный монарх, уставший ритуально преклонять колени перед официальным главой церкви – папой римским или патриархом, – держит его на крючке компромата[105]105
  В августе 2022 года Марк Цукерберг дал интервью каналу Fox News, в котором рассказал, как ФБР обращалось к нему с просьбой заблокировать компрометирующую информацию о сыне Джо Байдена и какие меры его компания в связи с этим предприняла. Примечательно, что само это интервью является куда большим сливом компромата на Джо Байдена, нежели даже проделки его сына, которые он пытался замять с помощью ФБР.


[Закрыть];

• отношение крупного бизнеса к гражданам – это теперь не B2C-отношения, пользователь продукта больше не покупает что-то у компаний, а скорее продаёт им себя – своё наличие (капитализация по числу пользователей), своё внимание (какое количество рекламы он способен воспринять или количество товара, которое он способен потребить), а также себя как подрядчика, который на волонтёрских началах создаёт для IT-корпораций контент (создавая новостной хайп или пополняя их Big Data), так что не следует слишком всерьёз воспринимать обожествление компаниями своего клиента, потому что в основе своей – это пение сирен, одурманивающих Одиссея.

Таким образом, политика метамодерна демонстрирует не просто ризоматическую структуру, о которой писали Жиль Делёз и Феликс Гваттарри, а ризоматическую структуру, которая переживает процесс специфической интеграции, но на разных, не соприкасающихся друг с другом уровнях.

Крупный бизнес находится в состоянии укрепляющейся абсолютной монархии и уверенно идёт в это будущее, предполагая, что управление миром достаточно скоро перейдёт в его руки.

Политики живут в своём мире, который производит идеологию нового свойства: она лишена идей и ценностей, она реактивна по своей сути, то есть лишь отвечает на проблемы людей, пытаясь при этом всячески уклониться от взаимодействия с ними.

Культурные и интеллектуальные элиты полностью уходят со сцены, как некогда ушла с исторической сцены родословная аристократия и чуть позже – культурная и научная интеллигенция. В обществе больше нет запроса на смыслы, проблематизацию и образ будущего, чем могли бы быть ему полезны интеллектуалы, равно как нет больше интереса и к творчеству, создаваемому прежними воспитанниками соответствующих профессиональных каст.

Люди в такой ситуации оказываются предоставлены сами себе и организуются так, как у них это получается, с учётом естественной (хотя и изрядно пострадавшей из-за утраты коммуникативных навыков) и цифровой социальности, имитирующей реальные взаимодействия между людьми.