Текст книги "Сказка Звездного бульвара. Севастопольские сны"

“Передвигаться по Фобосу – одно удовольствие, – подумал Сан Саныч, пытаясь хоть на секунду отвлечься, чтобы немного отдохнул мозг, – сила тяжести очень мала. Резко встав с корточек, космонавт рискует сорваться с маленькой планетки, зато её спутники можно запускать вручную – круговая скорость у поверхности всего двадцать пять километров в час! Бросил камень, а он тебя через пару часов стукнул по затылку! ”

Группа иностранных астрономов высказала мнение, что не стоит преувеличивать катастрофичность последствий удара. Ведь столкновение Анастасии с астероидом, имеющим соотношение масс почти такое же как у Земли и Анастасии, не вызвало столь глобальных последствий. Планетка не разрушилась. Пространство вокруг неё быстро расчищается.

Заявление вызвало бурные дебаты. Противники столь мягкого прогноза, суровые реалисты, небезосновательно выступавшие “с цифрами наперевес”, говорили о существенно большем вкладе гравитационных сил и ядерных реакций, значительно большей разнице скоростей. При ударе астероида в комету энергия свободнее выделялась в пространство. Несмотря на это, по данным радиоастрономических наблюдений, произошло глобальное дробление недр с бурнейшим газообразованием. И никак нельзя забывать, что в отличие от промороженной кометы, Земля имеет почти на три порядка более высокую среднюю температуру, и так достаточно близкую к точке плавления. Конечно, столь массивное тело как Земля не разлетится на куски, но кусками менее крупных, некогда существовавших планет, заполнен весь пояс астероидов.

– А где же тогда их железные ядра? – вспыхнула полемика.

– Ищите железные астероиды.

– Вот как раз их-то вы и не найдёте – при столкновениях жидкокристаллические ядра взрываются на мелкие, быстро остывающие фрагменты, размётывая мантию и кору в виде железокаменных и каменных глыб неправильной формы. Ваш любимый астероид Эрос, например, размером 6 на 32 километра!

– Товарищи, товарищи, – взмолился Сан Саныч, – мы удаляемся от темы! Есть ещё один заковыристый вопрос – воздействие рентгеновского и нейтронного излучения взрыва, потока частиц высоких энергий, ускоренного взрывом вещества.

Взялись за расчёты. Лишь небольшая доля энергии взрыва перейдёт в энергию ударных волн, разлёт осколков и прочее. Основная её часть будет “высвечена” за несколько секунд. Получалось, что на расстоянии в миллион километров поверхность кораблей подвергнется излучению мощностью в десятки киловатт на квадратный сантиметр – это очень и очень много. Через несколько минут обрушится поток частиц высоких энергий со скоростями порядка тысячи километров в секунду. Нужно успеть отлететь гораздо дальше. Защититься от столь мощного воздействия чрезвычайно трудно. Масса защитных экранов превысила бы массу самих кораблей. Долго спорили о характере спектра излучения взрыва. Мнения расходились. Конструктор, отвечавший за защиту одного из кораблей, не выдержал:

– Помилуйте! От частиц высоких энергий не защититься в голом космосе! И вообще, из ваших оценок я не могу понять, брать ли мне два миллиметра защитного экрана или два метра!? Где же ваши теории и чем вы занимались раньше?

– Это вопрос ко всему человечеству? – парировал его наскок Сан Саныч. – Вы могли бы защититься плазменным объёмом, у вас проработан такой метод? Связывайтесь скорее вот с этим институтом, – Сан Саныч написал название на бумажке и телефон.

– Уж проще спрятаться за Землю, – посоветовал кто-то.

– Никакого горючего не хватит на манёвр. Нельзя же так метаться по космосу! – не унимался раздосадованный конструктор.

Его состояние легко было понять. Конечно, можно отлететь и подальше, но при этом существенно сокращается время на подготовку, а его и так не хватало.

Математики лихорадочно разрабатывали и пытались запустить программу выбора траектории и средств защиты с учётом ограниченного времени подготовки и воздействия взрыва. Конструктор допытывал кого-то по телефону, затем похватал свои бумажки и умчался.

Сообща сокращали список приборов экспедиции. Каждый миллиграмм мог решить её исход. Под напором конструкторов сократили почти втрое, положившись на возможность переделки и использования бортовых навигационных систем, тоже ужатых до минимума. Не укладывались в веса. Не хватало топлива на разгон. Резали “по живому” и были близки к тому, чтобы “зарезать”.

* * *

Тёплый морской ветерок путался и играл в вантах. Солнечные блики вылизывали и без того чистую поверхность надстроек, юркали внутрь помещений сквозь стёкла иллюминаторов, подмигивали капитану, заставляя и его изредка прищуривать глаза.

Всего у него на катере было вдоволь. Готовились-то основательно. Команда уехала, запасы остались. До конца света хватит с лихвой.

Гладко выбрившись и искупавшись, и в который раз убедившись, что на его судне абсолютный порядок, капитан облачился в ослепительно белые лёгкие брюки и фуражку, припасённые для парадных случаев, и принялся за свой завтрак.

Он никуда не спешил. И даже специально старался делать всё подчёркнуто размеренно, прочувствованно, так, как редко это удавалось раньше. На маленьком столике, установленном на верхнем ходовом мостике, откуда открывался прекрасный вид вокруг, уже красовалась откупоренная бутылочка красного вина. Затем появилась парочка тщательно приготовленных бутербродов. Термос с горячим кофе источал пленительный аромат. Рядом, всегда под рукой, покоился сильный морской бинокль.

Наполнив бокал рубиновой жидкостью, капитан медленно, маленькими глотками, с наслаждением осушил его, затем немного укоротил один из бутербродов. Налив себе ещё и отпив немного, он слегка надвинул козырёк на глаза, защищаясь от яркого солнца, откинулся на спинку кресла. Его внимание привлекла девушка, которая расположилась на бетонном волнорезе, почти напротив катера. Он поднял бинокль.

Её грациозное тренированное тело было покрыто ровным загаром, что, пожалуй, выдавало принадлежность к местному населению. Темно-русые волосы забраны в тугой узел на макушке. Тугие подвыцветшие леопардовые плавки… красивая обнажённая грудь, не исполосованная следами лифчика. Она абсолютно ни на кого не обращала ни малейшего внимания. Это были её горы, её набережная, её море и солнце.

Капитан отложил бинокль, пытаясь окинуть взором красивые горные ландшафты, чудный приморский парк, почти лес, редкие постройки, немногочисленных людей на набережной… Но бинокль сам просился в руки и почему-то возвращался всё на один и тот же объект… Вот этот прелестный объект встал, поправил плавки, неспешной походкой на стройных, упругих ногах подошёл к краю волнореза и рыбкой сиганул в лазурную волну.

Она проплыла в стороне от катера далеко в море, не торопясь, но с завидной скоростью, несколько раз меняя стили, с великолепным изяществом и абсолютной точностью следуя их канонам. Последним был “дельфин”. Она остановилась, но не протёрла глаза руками, как это делают приезжие отдыхающие, а только матёрым, выверенным движением взмотнула головой, стряхивая капли воды.

Капитан вскочил с кресла. На одних руках соскользнул по поручням вниз, метнулся в каюту, через мгновение он снова был в кресле на мостике. Рядом с биноклем теперь лежало средней величины зеркальце.

Объект поплыл к берегу. Капитан поймал солнечный луч и несколько раз направил его на объект, подавая сигнал “СОС” – три коротких, три длинных, три коротких… Сигналы нельзя было не заметить, и они наверняка были замечены, но объект не подавал ни малейшего вида… Когда расстояние сократилось до дистанции воздушного поцелуя, капитан вскочил, сделал стойку, лихо перемахнул прямо через релинги вниз на палубу, ловкими движениями, поигрывая мускулами, спустил бортовой трап.

Объект лишь на мгновение задержал движения, но это не ускользнуло от цепкого как артиллерийский прицел капитанского взгляда. Всё, что хотел он передать на расстоянии, он вложил во взгляд, огромный вздох и выдох. Объект медленно, но верно менял курс.

Когда она поднялась на палубу, лишь слегка опершись на его руку, чувство капитана не смогли бы скрыть никакие, даже самые широкие брюки. Он предложил ей большое махровое полотенце. Она отказалась. Тогда он просто поцеловал ей руку и представился:

– Капитан без команды. Страшно одинокий, а с этого момента и до самого конца света страшно влюблённый.

– Галя.

– Хотите немного вина? Крымское… – он пододвинул ей кресло. – Я сейчас принесу.

Она не ответила, располагаясь в шезлонге и подставляя своё сверкающее капельками тело щедрому солнцу. Через минуту он уже вернулся, опустился рядом на одно колено, наполнил бокалы, подал ей вино. Их руки случайно соприкоснулись в воздухе, и оба ощутили разряд электрического тока.

Потом он пошёл показать ей катер, ставший теперь ему домом. Дошли только до его каюты.

…Она отдалась ему неистово, как можно отдаться только в последний день жизни. И он тоже любил, как в последний день.

* * *

В который раз уже объявляли короткий перерыв, чтобы очередную порцию результатов отправить в КБ и получить ворох новых вопросов.

Чувствовалась вязкая усталость. Участники не разбрелись как обычно. Протирали очки, нервно закуривали, шаря по карманам в поисках то сигарет, то зажигалки. Многие сидели молча, потупив взор. Обычно в таких случаях обсуждение не прекращалось, а просто переносилось в курилку. Эта разница сразу бросилась Сан Санычу в глаза. Он и сам начал ощущать, хотя и гнал её от себя, некую гнетущую мысль, витавшую в воздухе.

“Что стоят теперь тысячелетия научных поисков, опыт находок и ошибок, побед и поражений сотен поколений? Не напрасны ли усилия и жертвы миллионов и миллионов людей, если их многоучёные потомки всего лишь суетливо силятся хоть что-то оставить после себя кроме развалин? Да, мы ещё дети, – думал про себя Сан Саныч, – прижаться бы сейчас к своей родной и единственной маме, укрыться в её спасительных объятиях, вдоволь наплакаться, потом опять выскочить и убедиться, что гроза уже прошла!”

“А ведь дело переселения на Марс, – продолжал размышлять Сан Саныч, – было очень интересным, перспективным, мало того, реальным! Четвёртая планета Солнечной системы находится всего в полтора раза дальше от Солнца, нежели Земля, получая поэтому солнечной энергии вдвое меньше – полкиловатта на квадратный метр. Вы скажете мало? Попробуйте в своей комнате, скажем, в шестнадцать квадратных метров установить восемь киловаттных отопителей. Через полчаса вы изжаритесь!

У Марса гораздо слабее атмосфера – как у Земли на высоте пятнадцати километров. Состоит в основном из углекислоты с примесью азота и других газов. Солнечное тепло, греющее планету, практически в ней не задерживается, нет парникового эффекта, подогревающего поверхность Земли на лишний десяток градусов. Тем не менее, за марсианские сутки, которые лишь на полчаса длиннее земных, широкая экваториальная часть планеты успевает прогреваться аж до 30 градусов Цельсия, охлаждаясь за ночь, правда, до минус восьмидесяти градусов. Всё-таки гораздо реальнее согреться на холодной планете, чем охладиться на раскалённой! Купаться в ледяной воде попроще, чем в кипящей!

На Марсе есть много воды. Обширные полярные шапки толщиной до километра содержат смесь водяного и углекислотного льда. То же самое – в подповерхностной марсианской “вечной мерзлоте”. Растапливай этот лёд – получится идеальная газировка – великолепный бульончик для водорослей, вырабатывающих пищу и кислород! Разлагай воду электричеством солнечных батарей на водород и кислород – получишь и топливо и дыхание.

Вследствие похожего наклона оси вращения Марса, там, как и на Земле, происходит смена времён года. Только год почти вдвое длиннее. Зато сила тяжести почти втрое меньше. Вот где олимпийские игры проводить!

У Марса есть и магнитосфера и озоновый слой, но слабые, не способные в достаточной степени защитить живое от космических лучей. Но можно построить защитные купола или зарыться в грунт. Там дуют сильные ветра – то, что надо для парусных колесниц!

Там даже текли могучие тысячекилометровые реки! Их бывшие русла прекрасно зафиксировали фотографии Марса. А самый большой из известных человечеству вулкан, величественный Olimpus Mons, взметнулся на высоту в 25 километров над окружающей местностью!

Раз на Марсе была вулканическая деятельность, в атмосферу выбрасывалось огромное количество паров воды. Она конденсировалась, совершала кругооборот – шли дожди, текли реки, наполнялись моря. Точно также с углекислотной атмосферы и вулканической деятельности некогда начинала просыпаться Земля. Только маленькому Марсу гораздо труднее удержать атмосферу, чем Земле. Поэтому он и держит её в замороженном виде. Выжить на Марсе легче, чем мелкому бизнесмену в свободной конкуренции!

Вообще же, в Солнечной системе за четыре с половиной миллиарда лет её существования вполне сносные условия для жизни могли быть во многих местах – на Венере, Марсе, спутниках Юпитера и Сатурна. Солнце было жарче, да и сами планеты-гиганты грели как маленькие Солнца, отдавая энергию гравитационного сжатия.

Вокруг планет-гигантов существуют оживлённые системы спутников. У Юпитера их более шестнадцати. Четыре размером с Луну: огнедышащая Ио, каменная с ледяной корочкой и атмосферой Европа, наполовину состоящие изо льда Ганимед и Каллисто. Вокруг Сатурна, с его великолепными кольцами, обращаются более, чем двадцать три спутника. Девять из них достаточно крупные, а самый большой, Титан, размером почти с Марс, окружён атмосферой в десять раз массивнее земной! У Урана – четыре крупных из известных пятнадцати, у Нептуна – один из двух вдвое крупнее Луны. Плутон, по-видимому, бывший когда-то спутником Урана, по размеру идентичен Луне.

А жизнь – страшно живуча. Только на Земле она – и в жерлах вулканов, и в антарктических льдах, глубоко под землёй без света и замурованная в камне без кислорода. Жизнь путешествует с планеты на планету в виде спор на частицах космической пыли, метеоритах и кометах.

Многое, конечно, несёт жизни угрозу: смещение оси вращения и глобальное изменение климата, падение или близкий пролёт крупного тела, вспышки на Солнце и прохождение Солнечной системы через плотные облака космической пыли, близкие взрывы сверхновых звёзд, а теперь ядерные войны, наконец.

И в самом деле, в случае ядерной войны на Марсе выгорела бы органика, затем наступила бы “ядерная зима” – глобальное переохлаждение планеты вследствие экранизации солнечного излучения огромным количеством сажи и пыли в атмосфере. Кислород, не вырабатываемый больше растениями, связывается в породах, водород диссипирует в пространство, пыльные бури засыпают снега, и – мы наблюдаем картину, которую наблюдаем! При падении очень крупного тела сначала произошёл бы перегрев планеты, а затем – то же самое с аналогичным результатом.

Граница неустойчивости к переохлаждению проходит, по расчётам, где-то между Венерой, уже перегревшейся в результате какой-то катастрофы, и Землёй. Если бы поверхность Земли в одночасье покрыть глянцевой бумагой, то за счёт отражения тепла в пространство температура упадёт сразу до минус 90 градусов Цельсия, на десятилетия наступит ледниковый период!

Да, умертвить планету легко, а попробуй-ка её оживить, сделать пригодной, комфортной для жизни! С Марсом придётся повозиться. Покрыть его чёрной бумагой? Прибуксировать ледяную комету на низкую орбиту и постепенно распустить её в атмосферу, которая продержится тысячелетия? Нет, надо овладеть гравитацией и подогнать сразу какой-нибудь лишний ледяной спутник Юпитера или Сатурна на низкую орбиту, к границе области Роша, в которой этот спутник будет постепенно разрываться гравитационными силами Марса, а его льды будут слизываться в атмосферу, долго подпитывая её. Марс же за счёт мощных приливных сил оживит в себе вулканизм. Планета оживёт на миллионы и миллионы лет.

Дело за малым – овладеть гравитацией! Ведь, по преданиям, древние монахи на территории Южной Америки владели ею, передвигая огромные плиты…”

Сан Саныч вспомнил, как один из его знакомых, специалист по гироскопам, рассказывал ему, что часто при проведении опытов раскрученные волчки “сбрасывали вес”, даже срывались с подвесов и носились под потолком, а в смерчах, этих своеобразных подобиях гироскопов, наблюдалось уменьшение веса взлетавших предметов – одних аэродинамических сил тут недостаточно! Исследователи не обращали на эти казусы особого внимания, поскольку их интересовала способность гироскопа сохранять ориентацию в пространстве – свойство, используемое в навигационных системах. “Неужели человечество прошло мимо эпохального открытия? Стоп! А может, Фобос и был таким спутником-донором, ледяной кометой с каменным ядром, отдавшим Марсу свою воду?! Не потому ли, когда он находился вблизи области Роша, его всего так перекорёжило, что он стал теперь как слоёный пирог? Кто-то на Марсе пытался спасти жизнь, а потом, всё-таки переселился на Землю, возможно, сначала её немножко подготовив… уж не с помощью ли Луны?”– поднявшийся шум оторвал Сан Саныча от размышлений.

Перерыв окончился. Пригласили в общий зал. Появился ответственный руководитель. Вокруг него засновали какие-то люди с листками в руках. Лицо его казалось озабоченным, всё более хмурилось от листка к листку.

Наконец руководитель встал. Не меньше минуты царила напряжённая и гулкая тишина.

“Друзья, – начал он, – воистину, если собрать девять беременных женщин, ребёнок не родится за месяц! Мы с вами в аналогичной ситуации, хотя беременных женщин у нас тридцать, – он сделал небольшую паузу, но на его шутку никто не прореагировал. – Мобилизованы космические и оборонные комплексы ведущих стран, напряжена наука и необходимые производства. Несмотря на яркие успехи в одних направлениях, испытываем чрезвычайные трудности в других: не хватает времени для надёжной отработки систем, проведения всех проверок; тяжело идёт стыковка программ разношёрстных бортовых компьютеров, трудности с системой защиты экипажа и приборов. Нам пришлось пойти на существенное уменьшение комфортности размещения экипажа, на снижение степени надёжности бортовых систем, на увеличение доли ручного управления. Многотонные корабли при сборке и перегрузке на орбите придётся стыковать и перестыковывать не просто вручную, а с помощью физической силы космонавтов, рискующих быть раздавленными или разорванными при малейших ошибках. Мы идём на то, что работающие сейчас на орбите мужчины навсегда останутся там, отдав всё горючее экспедиции. Выгадывая граммы, мы идём на риск применения ядовитых новейших топливных смесей, неся потери в наземных службах. Мы идём на риск применения недостаточно проверенных съедобных конструктивных элементов, не имеем ещё достаточно обоснованных планов развёртывания марсианского поселения, пока не будет выращено достаточное количество пищи. Всё, что надо взять с собой в экспедицию, не распихивается по кораблям. Мы уже отказываемся от многого из того, что раньше считалось совершенно необходимым. Мы просто оказались неготовыми к решению этой задачи без страшного напряжения и жертв. Но пока есть шансы, мы обязаны бороться”.

Выступали руководители направлений, ведущие конструктора. Их не менее драматические речи были насыщены перечнями технических проблем, изощрённых решений и жертв, на которые приходилось идти, чтобы хоть как-то преодолеть трудности. Многочисленные системы никак не увязывались, давали сбои. Плохо шёл обмен разноязычной информацией. Простейшие ошибки переутомлённых операторов грозили вылиться в проблему…

“У каждой страны, – думал Сан Саныч, – существует мощнейшая система, которая всегда на страже, всё видит, всё знает. В случае войны она в считанные секунды приведёт в действие огромную военную машину, пустит в ход тысячи и тысячи боевых надводных, подводных, воздушных и космических кораблей, каждый из которых есть целый завод по производству скорости и смерти. Пожирая друг друга, эти хорошо отлаженные, постоянно боеготовые, многократно резервированные и адаптирующиеся военные монстры будут чётко действовать в кромешном аду сражений, демонстрируя чудеса реакции и мощи, военной хитрости и живучести, пока не сгорит их последний винтик.

А вот гражданский механизм человечества, когда всего-то надо только выжить, буксует. Да его просто нет. Государства – это планеты в разных солнечных системах! Свет человеческого общения летит от одной к другой годами! Не завидую я этим милым девчонкам – надо ещё, чтобы их старты не были восприняты боевыми системами как начало войны!”

В зале поднялся глухой ропот.

– Да, мы не можем точно предсказать эффективность биоцикла в новейших теплицах. Есть только расчёты и не доведённый до конца эксперимент, – сокрушался очередной докладчик. – Поэтому невозможно исключить вариант сознательного обречения на смерть части экипажа, если производительность марсианских плантаций окажется недостаточной. Аморально? Задача выживания человечества выше его морали.

Гул в зале усилился.

– Да, – продолжал он, – если хотите, жестокость законов выживания в космосе – это урок человечеству за его беспечность на Земле! Но не доходить же до каннибализма! Хотя…

Когда Сан Саныч окончательно понял, о чём идёт речь, он к своему ужасу, без тени содрогания честно признался себе, ради спасения жизни во Вселенной, жизни бесценной, бесценного Разума, которые и есть главная сила Вселенной, он стал бы есть человеческое мясо, а лучше дал бы съесть себя! Сила Разума и в том, что он может пожертвовать собою ради Жизни!

Мозг Сан Саныча был переутомлён. Словно перегревшийся мотор, при выключении детонировал. Самопризвольно взбрыкивали не то бредовые, не то гениальные мысли: “Магнитное поле Земли – горячая сверхпроводимость в слоистых структурах на границе ядра… Живая природа – это та часть мира, где энтропия убывает…”

– …Несмотря на массу трудностей, – подытожил руководитель, – сегодняшний день тоже был достаточно плодотворным. Спасибо. Теперь надо добиться единства действий в парижском Комитете. Конференция через четыре часа. Летят все члены Комитета. Самолёт ждёт.

“Есть ли что-либо в настоящий момент бесполезнее конференций?!”– подумал Сан Саныч выходя в фойе.

Еле успев отдать распоряжения на обсерваторию, он сел в машину, впопыхах не заскочив в туалет. Дорога к центральному аэропорту показалась нескончаемой. Уже на борту самолёта, защёлкнув за собой дверцу маленькой кабинки, он ощутил, как мало надо человеку для “полного счастья”. Самолёт уже бежал по взлётной полосе.

* * *

Они лежали рядом, вплетясь друг в друга, переводя дыхание и собираясь с силами для очередной вспышки. Она обвивала его тело. Он откинулся на спину, созерцая сквозь потолок каюты непередаваемую словами картину разливающейся сладкой истомы…

Он считал всегда, что ему не везло с женщинами. То ли они его не совсем понимали, то ли он их. По-серьёзному, он не был женат ни разу. Штампы в паспорте не в счёт. Последний раз познакомился с очень симпатичной женщиной, но когда увидел двоих её детей, наверное, точь-в-точь походивших на бросившего их отца, он не смог продолжать знакомство, ему казалось, что ему придётся доживать чью-то неудавшуюся и брошенную жизнь. Наверное, он слишком серьёзно подходил к браку, браку только по любви. А может, не хотел поступаться жизненными идеалами? Всё или ничего? Когда его старшие сослуживцы удивлялись: “Ты ещё не женат? Посмотри, сколько кругом красивых девушек!”– он отвечал: «Вы ещё не выиграли “Волгу”? Посмотрите, сколько кругом лотерейных билетов!” Сейчас он отбрасывал свои предубеждения, и хоть это не любовь, но ведь скоро вообще ничего не будет.

Она набросилась на него первой. Она была молода, сильна и ненасытна, её тело неистово содрогалось, мятущиеся руки искали страсть, волосы раскидались, грудь источала стоны, губы впились в его губы… Чувства снова достигли своей вершины…

И снова они лежали обнявшись… Уже любопытные звёзды заглядывали в иллюминаторы, ночная прохлада заливала каюту через распахнутую дверцу.

Они вышли на палубу. Взявшись за руки, шагнули в тёмную пучину моря. Нега плещущей волны раскачивала их утомлённые тела. Их случайные прикосновения друг к другу вспыхивали искорками нежности.

Тёмная махина катера закрывала половину ночного неба. Черная жутковатая бездна под ними…

Она притянула его за плечи и обволокла, словно спрут своими щупальцами, яростно увлекая в водоворот страсти. Ему немалых усилий стоило насытить её… вода кипела и пенилась вокруг.

Их тела на палубе отбрасывали по две тени. От Луны и от кометы. Свет кометы был мощнее, но тень была размыта. Необычность картины тормозила сознание. Сейчас всё было необычным и не укладывалось в него, как теория относительности в голову первоклассника.

Капитан включил бортовое освещение. Катер засиял в ночи, словно бриллиантовая брошь. Всё вокруг погрузилось во тьму. Она села к нему на колени, и они выпили ещё вина. Её руки пронырливыми змейками снова заскользили по его телу. Он нежно поймал их и остановил.

– Ну тогда повесь меня голую на рее… или посади связанную в тесный карцер. У тебя есть на катере карцер? – сквозь жадные поцелуи прошептали её влажные губы.

– Как я тебя понимаю… – он ощущал дрожь во всём её теле.

– Ну же, ещё…

– Есть у меня маленький карцер, – он высвободился из её обволакивающих пут, принёс небольшое устройство, поставил на палубу. Отошёл в сторонку и нажал кнопку дистанционного пультика. На устройстве слабо засветила красная лампочка.

– Я ничего не ощущаю, – промолвила она удивлённо. – Ты разыгрываешь меня!

– Попробуй выбраться из моего карцера. Давай, моя ласковая птичка, вылети из этой клетки! – загадочно щурясь, произнёс капитан, не без наслаждения любуясь её телом, источавшим необузданную женскую страсть.

Она встала с кресла и попробовала сделать шаг в сторону. Её уши внезапно уколол неслышный, но пронзительный вопль. Она машинально отскочила обратно. Звук исчез. Она попробовала направиться к устройству, чтобы взять его. Тотчас всё повторилось. Невыносимая боль прорезала всё тело. Она подняла удивлённый и испуганный взгляд на капитана.

Он только чуть заметно кивнул.

Она попыталась направиться вбок от устройства, но как только пересекала невидимую границу, что-то неимоверно мощное било по ушам, разрывало тело изнутри. Устройство не отпускало, но и не позволяло приблизиться. В конце концов она поняла, что безболезненно может передвигаться только по кругу. Девушка рассмеялась.

– Ах, попалась, птичка, стой, не уйдёшь из сети, – шутливо напел капитан, – а вот карцер, какой ты хотела, – он переключил что-то на пульте. Лампочка на устройстве ярко засветилась.

Она только попробовала повернуть голову, как всё её тело пронзила невидимая чудовищная игла. Теперь каждое её малейшее движение сопровождалось обвалом кошмарной боли. На её лице ещё оставалась улыбка, а глаза начали наполняться ужасом. Она застыла, словно окаменевшая. Только в таком положении можно было находиться теперь, не испытывая жестокой боли. Всего через несколько секунд внутри её тела постепенно зародилась и с чудовищной скоростью стала нарастать невообразимая тоска. Она закричала. Капитан выключил устройство, возможно, лишь на мгновение запоздав, и подхватил её на руки.

Он обнял её, и она разрыдалась в его объятьях. Он языком слизывал капельки её слёз, гладил волосы, просил прощение, говорил глупые нежности, встал перед ней на колени, не прекращая давать волю своим губам. Немного успокоившись, она обняла его:

– Ты мой страшный тиран, чудовище!

– Я всего лишь бедный, одинокий, шаловливый капитан. Сменим этот плохой карцер на нечто приятное.

Она не без опаски проследила, как он принёс ещё устройство, укрепил высоко наверху, отошёл и включил.

Властная, томная сила поглотила её, повалила на палубу. Сначала она испугалась и ничего не поняла. Абсолютная тишина в один миг обрушилась мощным водопадом самых ярких звуковых красок, чудовищным органным аккордом взорвалась внутри неё… Невидимые волны схватили её тело. От неожиданно острого чувства восторга бросило в жар. Упругие, бесстыжие струи ударили в самые чувствительные места, заметались в бешеной страсти. Удушливая волна захлестнула её всю.

Она извивалась, билась как рыба, кусала губы, стонала… Внезапно её тело напряглось и запело на высокой ноте необычайно сильного неземного наслажденья, протяжный крик вырвался из груди… и длился бесконечно долго. Захваченное оргазмом тело уносилось к небу… и плыло, и плыло на самой его вершине.

Он выключил устройство и отошёл в темноту.

Ночь. Слышался лёгкий шум прибоя. Редкие огоньки звёздочками мерцали в горах. Где-то в скалах крикнула чайка.

Она беспомощно стонала, распластавшись по палубе. Её земное сознание медленно возвращалось из бездны космического наслажденья. Открыла глаза:

– О, что это было!? Я такого… ещё никогда…

– Это… – он на мгновение задумался. – Это был «Сон царицы Тамары». Побочный эффект некоторых специфических изобретений. Здесь становится прохладно. – Он наклонился к ней, закутал в полотенце, подхватил на руки. – Я отнесу тебя в каюту.

* * *

В мягко покачивающемся лайнере сон скосил почти всех и был таким тяжёлым, что самолёт летел с трудом, еле продвигаясь сквозь вязкие волокна сновидений.

Париж. Толчок приземления пробудил спящих. Примчались три чёрные лимузина и, поглотив всех, повизгивая колёсами, рванули.

Предместья Парижа и сам город были точно в каком-то оцепенении. Обнявшиеся где попало парочки. Почти не видно ни грузовиков, ни автобусов. Люди и машины праздно и хаотически двигались во всех направлениях.

Три лимузина, мигая фарами и лая сиренами, мчались и мчались вперёд. Иногда казалось, что всё вокруг остановилось…

Сан Саныч вздрогнул. Послышался сильный, так хорошо знакомый всем автомобилистам глухой стеклянно-жестяный удар. Машину обдало брызгами битого стекла и каких-то деталей. Вертясь и разваливаясь на части, в сторону отлетела бог весть, откуда взявшаяся, легковушка. Не сбавляя ход, лимузин продолжал нестись вперёд. Мозг Сан Саныча отказывался что-либо понимать. Вокруг – только мелькание обгоняемых машин и лай сирены в ушах.

Проскочив распахнувшиеся ворота, охраняемые часовыми, машины замерли у высокого подъезда. Поднимаясь по ступеням, Сан Саныч скосил взгляд на смазанное чужой краской крыло и невозмутимую фигуру человека за рулём.

После возникновения беспорядков в Нью-Йорке Чрезвычайный комитет США-Россия-Европа-Япония по подготовке марсианской экспедиции спешно перебрался в Париж. В срочно приспособленном национальном компьютерном центре в большом напряжении трудились тысячи людей.

Сотни крупнейших специалистов и руководителей принимали решения прямо на месте. Целая армия специалистов среднего звена обеспечивала их работу. Национальная компьютерная система функционировала на пределе возможностей, однако, обеспечить бесперебойное взаимодействие всех звеньев не удавалось. Налаживая работу центра, правительство Франции не обошлось без усилий армии и специальной полиции. Впрочем, здесь “вывозила” характерная черта французов, помогавшая в тяжкие времена – безгранично отдаваться захватившей их идее. Сейчас это была идея спасения гибнущей цивилизации. Как-то само собой родилось название экспедиции, спасающейся от огненного потопа – “Ноев ковчег – 2”.